Местр Жозеф де

Местр (Maistre), Жозеф де, граф, французский писатель и политический деятель клерикально-реакционного направления (1754-1821), игравший заметную роль и у нас при дворе Александра I. Местр был сыном президента савойского сената и первоначальное воспитание получил под руководством иезуитов, затем прошел юридический факультет в туринском университете. Радикальные идеи отечественных энциклопедистов не остались без влияния на юного Местра и заставили его первоначально примкнуть к прогрессивному лагерю. Однако, при первых же событиях Великой революции Местр, получивший незадолго перед тем сенаторское кресло, резко изменил свои политические убеждения и перешел уже навсегда в стан воинствующих ультрамонтан и абсолютистов. Личный нравственный облик Местра во многом противоречил той политической позиции, которой он непоколебимо держался всю вторую половину своей тернистой жизни. Незлобивый и скромный, женственно-мягкий, порой до некоторой сентиментальности, он на страницах своих сочинений выступает ярым поборником изуверского мракобесия и человеконенавистнической жестокости. В первом своем крупном сочинении: «Considerations sur la révolution franҫaise» (Невшатель, 1797) Местр признает за стихийным государственным переворотом «сатанинский» характер, но не отказывает революции в провиденциальном значении «искупительной» жертвы. Наблюдая якобинский террор и междоусобные войны, Местр приходит к заключению, что мир полон праведных наказаний и заслуженных смертных приговоров. Нет кары, которая бы не очищала, и нет беспорядка, которого вечная любовь не обратила бы против злого начала. Нельзя удовлетвориться одним загробным возмездием закоренелых злодеев, — здесь, на земле, необходима для них лютая, но благочестивая, месть. Местр готов согласиться, что при данных условиях только якобинцы могли предотвратить территориальный распад Франции, что созданная ими крепкая централизация послужит на пользу грядущему карательному единодержавию. Драконовы зубы, посеянные на окровавленной земле, народят нового неумолимого Левиафана. Даже Бонапарт представляется ему в этом смысле орудием «Божьего гнева», гениальным узурпатором, бессознательно работавшим во славу клерикальной монархии. Восстановление авторитета какой бы ни было ценой стало нетерпеливой, страстной мечтой Местра в пореволюционные годы. Нужно найти непререкаемую верховную инстанцию на земле, чуждую всяких колебаний и всякого милосердия. Если такой инстанции пока в действительности нет, ее необходимо безотлагательно придумать. Местр хотел за полвека до Пия IX установить принцип папской непогрешимости. С неуклонной логической последовательностью пришел Местр к требованию светского суверенитета для римского первосвященника. Будет ли в самом деле обладатель святейшего престола обладать и непогрешимостью — совершенно безразлично. На практике его подобает признать непогрешимым. С восторгом прославляет Местр инквизицию. Он восхищается средневековой церковью, как самой видной и самой властной носительницей формально-вселенских начал. С нескрываемой ненавистью вспоминает Местр деятелей реформации и выражает желание вытравить из европейского лексикона самое слово «протестантизм». Лютер и Кальвин характеризуются у Местра, как «ничтожества с заносчивостью сектантов, злобой плебеев и трактирным фанатизмом». Местр уверенно предсказывает, что в недалеком будущем римские первосвященники будут объявлены верховными вождями цивилизации, творцами незыблемого единодержавия, охранителями наук и искусств, прирожденными покровителями гражданской свободы и благодетелями человечества.

Французская революция была для Местра и тяжким личным бедствием. За конфискацией богатого имущества последовало изгнание и необходимость жить без семьи и без занятий почти голодающим эмигрантом в протестантской Лозанне. Личные невзгоды не остались без влияния на развитие его политического пессимизма. После невеселых странствий Местр устроился, наконец, в 1802 году номинальным посланником сардинского экс-короля в Петрограде, где пробыл 15 лет, вращаясь в великосветских кругах и примыкая к тайной оппозиции Сперанскому. В Петрограде Местр написал свои важнейшие сочинения: «Essai sur le рrinciре générateur des institutions humaines» (1810), «Des délais de la justice divine» (1815); далее следовали: «Du pape» (Лион, 1819); «De l'Eglise gallicane» (Париж, 1821), политико-философские диалоги: «Les soirées de St.-Pétersbourg» (Париж, 1821) и изданное после его смерти «Examen de la philosophie de Bacon» (Париж, 1835). Недюжинный стилист, Местр мастерски владел обоюдоострым оружием иронии. Интригующие недомолвки составляли в глазах поклонников своеобразную диалектическую прелесть Местра. В резкое отличие от идейных предтечей и защитников французской революции Местр не признает гипотезы общественного договора и высмеивает фантастический образ первобытного добродетельного дикаря. Нередко Местр бессознательно предвосхищает методологические приемы немецкой идеалистической философии. Подобно Канту и Шеллингу, он не допускает принципиального разрыва между верой и знанием и с увлечением говорит о предстоящем человечеству величавом синтезе религии, философии и точной науки. Задаваясь вопросом о том, чем объясняется гибель в истории неповинных людей и неповинных народов, Местр крайне своеобразно сочетает научный натурализм с обычными предпосылками церковного мистицизма. Органическая солидарность всех живых существ позволяет страданию одних служить искупительной жертвой за грехи других. Всякое зло является естественным последствием и праведной карой за вольные или невольные грехи одной биологической особи или целой группы их, всегда неразрывно связанных с целым одушевленным миром. Отсюда Местр выводит софистически оправдание всех бесчеловечных форм уголовной репрессии и всех жестоких приемов ретроградного террора. Смертная казнь представляется ему благочестивым подражанием божественному правосудию. Местр пишет неподражаемое похвальное слово палачу и превозносит неумолимых прокуроров скорого судопроизводства. Религиозными же соображениями Местр хочет оправдать и превознести идею войны. Война божественна, как непреложный и благостный закон природы, как оздоровляющая стихия трагической красоты, как лучшее духовно-возрождающее богослужение «Господу воинств». В логической неразрывной связи с этими взглядами Местр на трагическую обреченность многих людей, предопределяемых Богом к суровому жребию, стоят его остальные философско-юридические положения. Он допускает «либеральную» конституцию, добровольно даруемую монархом и сохраняющую неприкосновенно все священные прерогативы единодержавия. Политические программы Местра везде отражают его пессимистическое неверие в человека и его фанатическую приверженность клерикально-авторитарным началам, сковывающим и гипнотизирующим народную массу.

О Местре см. Еmilе Faguet, «Politiques et moralistes du XIX s.» (Р. 1903); Paulhan, «J. de М. et sa philosophie» (1893); Descotes, «J. de М. avant la Révolution»; Cogordan, «J. de М.» (1894); Е. Феоктистов, «Ж. де Местр в Петербурге» («Русская Речь», 1861); Виппер, «Общественные учения и исторические теории XVIII и ХІХ вв.» (М., 1900).

Вал. Сперанский.