Михаил Федорович

Михаил Федорович, первый царь из Дома Романовых (родился в 1596 году, умер в 1645). О личности его известно мало; мы знаем только, что он был человек очень болезненный. Царским домом долгое время правила его мать, «инока великая старица Марфа», в миру Ксения Ивановна (урожденная Шестова), постриженная во время романовской опалы при Годунове одновременно со своим мужем, Федором Никитичем Романовым, получившим историческую известность под своим монашеским именем «Филарета». Государством до 1634 года управлял именно последний, а до его возвращения из плена (см. ниже), по-видимому, родня матери Михаила Федоровича, Салтыковы. На престол был избран в 1613 году не столько Михаил Федорович, тогда шестнадцатилетний мальчик, никому, кроме своих близких, неизвестный, сколько род Романовых. Обстоятельства этого избрания породили целую литературу не только на русском, но и на иностранных языках. Современная традиция выдвигала два момента: родство с угасшей московской династией и единодушное желание народа, который «едиными устами взывал и вопиял» о поставлении царем именно Михаила Федоровича. Условность этой традиции прекрасно сознавалась уже современниками и ближайшими потомками. Уже у авторов XVII века (псковское сказание, Котошихин) мы находим намеки на то, что появление на московском престоле новой династии было результатом некоторого рода компромисса. Но публицистические интересы эпохи дали этому компромиссу одностороннее освещение, сбившее с толку позднейших историков. Михаил Федорович представлялся, как царь, выдвинутый боярством, ограничившим в свою пользу его власть. Эта вторая традиция (в отличие от первой, официальной, ее можно назвать «оппозиционной») господствовала уже в первой половине XVIII века. Ее слышали из уст признанных в то время знатоков русского прошлого иностранцы. Записи этих последних (Страленберга, Фокеродта, Миниха) явились новым источником для истории вопроса, больше затемнявшим, чем разъяснявшим его. Реальную связь фактов дали опубликованные в новейшее время шведские и польские документы; при свете их стали понятны и глухие намеки современных сказателей, на которые до сих пор не обращалось внимания. Документы эти неоспоримо устанавливают, что главным фактором, выдвинувшим кандидатуру Романовых на престол, было не боярство, а казачество. К моменту выборов (зима 1612/13 г.) помещичье ополчение, в союзе с казаками взявшее Москву (см. Смутное время), понемногу растаяло: служилые люди разъехались по своим деревням. Бояре, почти сплошь сторонники низвергнутого ополчением Владислава, разбежались еще ранее: Москва для них была станом победоносного неприятеля. Оставшееся временное правительство, с князьями Трубецким и Пожарским во главе, само уже заключало в себе элементы, выдвинутые казаками (Трубецкой), и, за разъездом помещиков, не имело в руках никакой реальной силы. Казаки были, в сущности, хозяевами положения, что и утверждают категорически упомянутые нами документы, современные событиям и притом друг от друга независимые. Среди казаков было два течения. Одно, более радикальное, желало просто продолжения Тушинской династии и «примеривало» на московский трон сына Лжедимитрия II и Марины Мнишек, Ивана. Но это было стремление явно утопическое: такому царю пришлось бы снова завоевывать престол. Казаки же руководились соображениями вполне практическими: они хотели иметь государя, который бы их «жаловал», хотели не дальнейшей борьбы, а вознаграждения за борьбу, уже пережитую. Радикалы оказались в меньшинстве и исчезли со сцены, а более умеренное большинство подало свой голос за «природного государя Михаила Федоровича Романова», сына тушинского патриарха Филарета. Временное правительство, по-видимому, охотнее видело бы кандидатуру иностранца, если не Владислава, то шведского принца, с которым были завязаны уже формальные переговоры. Но казаки не давали отсрочки, и собиравшемуся медленно Земскому собору оставалось только сказать «да» или «нет». Романовская кандидатура давно носилась в воздухе, о ней говорили еще при Годунове, за нее велась литературная борьба: памятники Смуты сохранили не одно произведение с резкой «романовской» тенденцией. Произведения эти шли, насколько можно догадываться, из городских, посадских, кругов. Если временное правительство и хотело бороться против казацкой кандидатуры, оно не нашло союзников и должно было подчиниться неизбежному. 21 февраля 1613 года Михаил Федорович стал официальным кандидатом «всей земли». Присягнули ему, однако же, только после 14 марта, когда получено было официальное его «согласие»: до этого дня все дипломатические сношения велись от имени временного правительства, и московскому гонцу в Польшу велено было даже отрицать, что в Москве уже состоялось избрание. Трехнедельный промежуток ушел, по всей вероятности, на организацию того второго компромисса, который раньше всего был замечен историками. Вступать на престол вопреки ясно определившемуся настроению боярства было рискованно: об этом напоминали свежие примеры названного Димитрия и Шуйского. Казачество не было надежной опорой, — это боярская родня Михаила Федоровича понимала слишком хорошо. Вполне возможно, и даже наиболее вероятно, что именно в это время Михаилом Федоровичем было дано обещание «быть не жестоким и не палчивым», о котором упоминает Котошихин. То есть он должен был повторить обязательства Шуйского и Владислава, а бояре, под этим условием, отказались от своей оппозиции. Что грамота до нас не дошла — вполне естественно: шведский историк события справедливо замечает, что было больше, чем достаточно, оснований для ее уничтожения впоследствии. Представлять себе дело иначе (как поступают, однако же, очень авторитетные историки, например, профессор Платонов) — значит делать из всего события неразрешимую загадку: ибо, выдвинутый казаками, Михаил Федорович стал на практике не казацким, а именно боярским ставленником. Воцарение новой династии было отмечено, прежде всего, крупными земельными раздачами. В первые же недели было роздано не менее 60 тысяч десятин дворцовой и «черной» (государственной) земли. Раздачи повторялись и позже: в 1619 году, например, был роздан целый Галицкий уезд. Жаловали иногда целыми волостями, а в числе пожалованных мы находим боярина Шеина, боярина Шереметева, князей Мстиславского, Буйносова-Ростовского, Ромодановского и др., между прочим и князя Пожарского (см.). С царствования Михаила Федоровича начинается возрождение в Московском государстве крупнейшего землевладения, которому нанесла такой тяжелый удар опричнина. В политической области характерно, что с первых же недель нового царствования на месте временного правительства мы опять видим боярскую думу, в которой сидят те же люди, что перед тем отсиживались в Москве от нижегородского ополчения. Компромисс с казачеством выразился в том, что в качестве помощников при этих людях мы встречаем целый ряд бывших тушинцев, пожалованных большей частью дьяками. Фактически управление часто оставалось именно в руках дьяков, на долю бояр доставались почет и вотчины, но фактически так бывало и раньше. Интересы средних классов представлялись Земским собором (см.), который заседал непрерывно первые 6 лет царствования Михаила Федоровича; и после этого собирали Земские собрания при нем чаще, нежели при каком бы то ни было другом государе. Но среднее землевладение слишком занято было восстановлением своего, разоренного Смутой, хозяйства («перелог», пашня запустевшая и заброшенная, составлял в среднем около ¹/₃ всей земли, пахавшейся в конце XVI века, доходя в отдельных случаях до 80 и даже до 95%). Причем надо иметь в виду, во-1-х, что разорение вовсе не прекратилось с 1613 года: наоборот, первые 3 года нового царствования ознаменованы такими грабежами партизанских отрядов (Лисовского, Баловня и др.), каких не было видано и в тушинский период; а во-2-х, что за время Смуты помещики растеряли большую часть своей рабочей силы, крестьяне разбежались, их приходилось отыскивать и «вывозить» обратно. Словом, землевладельцам нужна была сильная центральная власть, вот почему, конечно, и речи быть не может об ограничении власти Михаила Федоровича Земским собором. Но власть, всей своей полнотой, должна была служить помещичьим интересам: на царствование Михаила Федоровича приходятся окончательное прикрепление крестьян к их владельцам (см. крестьяне в России, XXV, 455/56) и окончательное закрепление за дворянством его податных льгот (помещичьи крестьяне платили в 30 раз меньше государственных; собственная барская запашка была изъята из обложения еще при Федоре Ивановиче). Главным образом этой цели, возможного податного облегчения помещичьих имений, служили предпринятые новым правительством в 1620-х годах переписи платящего населения (см. писцовые книги). Не в ином положении по отношению к власти были те посадские круги, которые стояли во главе движения 1611-12 годов (см. Минин): как помещики в это время прикрепляли к своим имениям крестьян, так быстро развивавшийся крупный торговый капитал (торговые обороты Московского государства за первые 18 лет царствования Михаила Федоровича выросли в полтора раза) кабалил мелкое посадское население. Чрезвычайные налоги, падавшие на торговый класс (пятая деньга — 20% с оборота), платило, главным образом, это мелкое население, а организация сбора была в руках крупных капиталистов, плативших, относительно, меньше всех. Вся внутренняя политика Михаила Федоровича носила, таким образом, определенный характер диктатуры во имя интересов высших, имущих классов, причем самая верхушка старого общества, боярство, получила долю участия и в самой власти, а средние слои довольствовались упрочением своего социального положения, потрясенного демократическим тушинским движением. Главные представители последнего, казаки, тоже получили материальное удовлетворение: виднейшие из них были поверстаны в службу, получили земли и стали помещиками; а неорганизованная масса была легко приведена в подчинение полицейскими мерами. Внешняя политика царствования определялась само собой итогами, в этой области, Смуты. Освобождение московского трона от иноземных кандидатур обошлось дорого: Швеции, по Столбовскому миру 1617 года, были окончательно уступлены берега Балтийского моря, спорные со времен Ивана Грозного; единственным морским портом России стал надолго Архангельск. Пожертвования в пользу Польши были еще тяжелее: по Деулинскому перемирию 1618 года Московское государство потеряло Смоленск, — на западной границе вернулись ко временам великого княжества московского. Москва оказывалась под постоянной угрозой нового польского нашествия. Положение было стратегически невозможное, и из него неизбежно следовало возобновление войны с Польшей при первом удобном случае. Такой, как казалось, представился в 1632 году, когда, после смерти Сигизмунда III, в Польше началась усобица. К войне в Москве готовились тщательно. Так как во время Смуты московским ополчениям много доставалось от польских регулярных войск, наняты были иноземные полки. Война кончилась, однако же, поражением, — и Поляновский мир 1634 года закрепил Смоленск за поляками. Это отбило охоту к активной внешней политике, и когда казаки стали втягивать Москву в войну с турками, взяв Азов, московское правительство за ними не пошло и энергическими мерами поддержало мир.

Михаил Федорович был женат два раза и от второй жены, Евдокии (Стрешневой), имел несколько человек детей; из сыновей остался в живых только один, Алексей, будущий царь и отец Петра Великого (см. Алексей Михайлович).

Наиболее обстоятельный обзор царствования Михаила Федоровича см. у Соловьева, «История России с древнейших времен», т. IX (в издании «Общественной Пользы» — книга II, стр. 1041-1404). Более старая литература утратила всякое значение. Из новейшей см. Е. Сташевского, «Очерки по истории царствования Михаила Федоровича» (Киев, 1913). Для истории воцарения и первых лет капитальное значение имеет статья профессора Платонова, «Московское правительство при первых Романовых» («Журнал Министерства Народного Просвещения», 1906).

М. Покровский.