Мицкевич Адам

Мицкевич, Адам, величайший польский поэт, окруженный в Польше не только общепризнанной славой, но и исключительной любовью. В нем польский народ чтит не только великого художника, оставившего после себя бессмертные образцы поэзии, не только великого патриота, делившего со своим народом и скорби и надежды, не только проповедника возвышенных нравственных идеалов, но и прекрасной, возвышенной души человека, у которого слово не расходилось с делом. «Он вдохновлен был свыше и с высоты взирал на жизнь», — эти слова Пушкина о Мицкевиче замечательно идут к последнему. Вдохновенный певец, от юношеских лет, когда он студентом в «Оде к юности» призывал товарищей «подняться над буднями жизни», через зрелые годы, когда он бросил поэзию слов ради поэзии жизни, и до самой смерти он пронес нетронутым этот жар души.

А. Мицкевич (1798-1855).

Мицкевич родился 24 декабря 1798 года в Новогрудке Минской губернии, в семье провинциального адвоката, который умер, не оставив средств, когда будущему поэту было 14 лет. Последний мог продолжать образование и поступить в 1815 году в виленский университет лишь благодаря тому, что получил стипендию, которую обязан был отслуживать по окончании университета учителем уездного училища в Ковне. Культурная обстановка, в которой родился и рос Мицкевич, была чисто польской. О литовском или белорусском национальном движении в то время не было и помину еще, обрусению эта часть бывшей Речи Посполитой тоже не подвергалась, польский язык здесь господствовал в культурных слоях общества, в администрации, в школах. Польские школы в Литве находились в начале XIX века даже в лучших условиях, чем в коренных польских землях, отошедших после раздела Польши к Пруссии и Австрии и подвергшихся германизации. Мицкевич, таким образом, и по своему происхождению (он происходил из мелкопоместного дворянского польского рода) и по воспитанию и культурным традициям был поляком, и если он называет своей отчизной Литву, то не в смысле противопоставления ее Польше. Литва в глазах его, как и вообще всего польского дворянского общества того времени, была лишь частью Польши, горячим патриотом которой Мицкевич быль всю свою жизнь. Литва в то время играла большую роль в умственной жизни польского общества, и виленский университет был одним из главных очагов польской культуры. Студенческие годы Мицкевича (1815-1819) совпали с лучшим временем в истории этого университета. Среди профессоров были выдающиеся польские и западные ученые, а студенчество того времени, идеалистически настроенное, горело жаждой знания, нравственного совершенствования и патриотического подвига; по примеру германской молодежи, оно организовало кружки и союзы, в которых Мицкевич принимал самое деятельное участие. О принадлежности Мицкевича к кружкам виленской молодежи известно было давно, но лишь недавно опубликованные профессором Калленбахом юношеские, до сей поры неизвестные сочинения Мицкевича, хранившиеся в архиве «филоматов», как называлось студенческое общество (Nieznane pisma Adama Mickiewicza. Z archiwum filomatow wydał I. Kallenbach. Krakow, 1910), показывают, насколько деятельным не только членом, но и организатором этих обществ был поэт. Эти «неизвестные сочинения» Мицкевича знакомят нас также и с ложноклассическим периодом его творчества. В виленском университете господствовали традиции классицизма, и в своих первых опытах Мицкевич отдал ему дань, но очень скоро, вопреки своим учителям и согласно с требованиями своей натуры и с общим увлечением молодежи, он стал под знамя романтизма. Знание языков, немецкого, французского и английского, дало возможность Мицкевичу знакомиться в подлиннике с новой романтической литературой. Занятия эти, начатые в университете, Мицкевич продолжает в Ковне. Он изучает и переводит немецких и английских поэтов. В 1822 году появились в Вильне два томика его стихотворений, встреченные восторгом среди молодежи и обострившие борьбу между классиками и романтиками. В этот ковенский период творчества (1819-1823) Мицкевич является типичным романтиком. В его поэмах того времени заметны влияния западных учителей: здесь и романтическая любовь в образе Густава («Dziady»), напоминающего Ренэ — Шатобриана и Вертера — Гёте, здесь и фантастический мир народных верований (баллады), и романтическая теория первенства чувства и веры перед рассудком и наукой (стихотворение «Romantycznosc»). Эти черты поэзии Мицкевича ковенского периода дали основание одному из критиков-современников назвать его «учеником немецкой школы». Но более глубокое и длительное влияние на Мицкевича оказал Байрон, а не немецкие романтики. Преклонение перед Байроном Мицкевич сохранял всю жизнь и в своих лекциях о славянских литературах, читанных в Париже в 1841-1844 годах, проповедовал, что будущая славянская поэзия должна воспринять и дальше развить дух Байрона. Характерным для «духа Байрона» Мицкевич в это время считал не то, что обычно понималось под «байронизмом», но в юные годы он был «байронистом» и в обычном толковании этого слова, воспевал в лице Густава разочарование в жизни и страдания избранной натуры. Это «байроническое» настроение ковенского периода поддерживалось его неразделенной любовью к Марии Верещак, не оценившей чувства поэта и вышедшей замуж за богатого помещика.

Мирное ковенское житие с литературными занятиями и любовными страданиями было прервано тюрьмой и ссылкой, которые для польского поэта были тем же, чем и для Герцена — «вешними грозами, которые своими ударами укрепляют и освежают молодую жизнь». Мицкевич был арестован 23 декабря 1823 года в связи с большими арестами среди виленской молодежи по делу о тайных обществах, начатому сенатором Новосильцовым. Пребывание в стенах тюрьмы в обществе такой восторженной и сильной натуры, какой был друг Мицкевича — Зан, сыграло в душевной жизни Мицкевича большую роль. Воспроизводя впоследствии в III части поэмы «Dziady» эти виленские события, Мицкевич заставляет своего героя начертить на стене тюремной кельи: «Obiit Gustavus, hie natus est Conradus» (умер Густав, здесь родился Конрад). Смерть и новое рождение произошли в душе самого поэта. Выпущенный из тюрьмы и высланный в Россию, Мицкевич стал уже не Густавом из «Дедов», который страдает, как Вертер, от неудовлетворенной любви, в нем рос уже Конрад III части «Дедов», который берет на себя «страдания миллионов».

Мицкевич выехал в Россию 24 декабря 1824 года и застал еще среди русской интеллигенции подъем того настроения, которое вскоре вылилось в декабрьскую революционную вспышку. Мицкевич познакомился с Рылеевым и Бестужевым (по-видимому, в Киеве); в Одессе, где он жил одно время, он вращался в светских кругах, затем переехал в Москву, уже предупреждаемый славой автора «Крымских сонетов», которые переводил И. Козлов. Мицкевич завязал литературные знакомства, он был частым гостем салона княгини Зинаиды Волконской, встречался с Пушкиным, князем Вяземским, Хомяковым. Новые разнообразные впечатления, русская природа, русское общество, официальная Россия, — все это произвело могучее действие на душу поэта и сказывалось не только в произведениях, написанных в России, но и в созданных впоследствии уже за границей. Среди произведений, написанных за время пребывания в России (1825-1829), самым крупным является романтическая поэма из эпохи борьбы Литвы с орденом крестоносцев — «Конрад Валенрод». Поэма эта, восторженно встреченная польскими читателями, неоднократно вызывала со стороны русской критики, как при жизни автора, так и после смерти его, упреки в апофеозе измены; уже в наше время украинский писатель Франко назвал Мицкевича «певцом измены».

Конрад Валенрод, литовец, воспитанный тевтонскими рыцарями, в душе остается литовцем и ненавидит тевтонский орден; став магистром последнего, он предательски губит войска тевтонские для того, чтобы спасти свою родину Литву, которой немецкий орден несет смерть и истребление. Конрад Валенрод, христианин в душе (он ненавидит крестоносцев не как христиан, а как немцев, уничтожающих его народ — литву), и он знает, что за измену его ждет наказание. Но для спасения родины он жертвует не только своим счастьем, своей земной жизнью, но и своей душой в жизни вечной. Оправдания измены здесь нет. Конрад Валенрод идет ошибочным путем, хотя на этот путь его толкнула любовь к родине. В этом — трагизм судьбы Конрада Валенрода. Если мы рассмотрим поэму «Конрад Валенрод» при свете дальнейшего творчества Мицкевича, то увидим, что поэт осудил своего героя и признал его виновным в своей трагической судьбе. Вина Конрада Валенрода в том, что он стремится к сверхчеловеческому, он хочет один своими силами спасти народ, и так как такая задача превосходит человеческие силы, то он вынужден идти окольными путями, хвататься за преступление, как за орудие спасения. Таков внутренний смысл поэмы, который раскрывается при сопоставлении ее с позднейшим произведением — III частью «Дедов». В России поэт еще не преодолел своего байронического культа сверхчеловеческих сильных личностей, стоящих высоко над народом. От романтизма к реализму, от культа героических личностей к вере в героя-народ, — вот тот шаг, который делает Мицкевич в дальнейшем своем творчестве уже за границей. В 1829 году Мицкевич выехал из России, с тем, чтобы уже никогда больше в нее не вернуться. Приехав в Германию, побывав в Берлине, где он слушал лекции Гегеля, и в Веймаре, где он познакомился с Гёте, Мицкевич направился в Италию и поселился в Риме, где его и настигла весть о польском восстании, начавшемся в Варшаве 29 ноября 1830 года. При этом известии Мицкевич не поспешил на родину: как раз в этот момент пребывания в Риме он переживал внутренний кризис, вступал на путь того мистического настроения, которое расцвело позднее в Париже под влиянием Товианского. С таким настроением принять участие в борьбе, которой поэт не ждал и в успех которой не верил, было трудно. Но совесть не позволила оставаться в безопасности, когда друзья несли в жертву свою жизнь, когда народ переживал минуту величайшей опасности. Поэт долго колебался, и когда он решился, наконец, ехать в Польшу, было уже поздно. В Познани, куда он приехал в надежде перебраться через границу в Царство Польское, он узнал о взятии Варшавы, и скоро в Познань стали прибывать массами польские изгнанники. Мицкевич поселяется в Дрездене, ставшем в это время центром польской эмиграции, и здесь начинается новый период его творчества. Героизм народа, а не героизм личности становится предметом культа Мицкевича, гордая личность смиряется перед народом. В этой эволюции, сыграло роль, несомненно, и то обстоятельство, что Мицкевич чувствовал себя как бы виноватым перед народом в том, что он не делил с ним опасности во время восстания. Духовная эволюция Мицкевича выразилась в двух произведениях, созданных в Дрездене: в «Книгах народа польского и паломничества польского» и в III части поэмы «Dziady».

«Книги народа и паломничества польского» это — евангельским слогом написанная проповедь великого призвания польского народа, представленного польской эмиграцией, то есть теми борцами за свободу родины, которые, будучи побеждены, не смирились, а ушли в изгнание в надежде, что они еще вернутся в нее и освободят. Польские изгнанники, учит Мицкевич, не скитальцы, которые бродят без цели, а паломники, идущие к определенной великой и святой цели. Цель эта — освобождение родины, которое будет торжеством свободы всех народов на земле.

В III части поэмы «Dziady» мы видим поэтическое преодоление байроновского культа личности. Конрад, страдающий за весь народ, в представлении о своем «я», о своей силе переходит всякие границы, теряет разум. Он отождествляет себя с народом, он бросает вызов Богу. Безумие его вытекает из безумной любви к родине. Но это безумная любовь — не истинная любовь, это — только любовь-сострадание, но не любовь-уважение. Конрад воспринял в себя боль народа, жалеет его, но не верит в его творческие силы, себя, а не народ считает творцом. А истинная любовь к народу требует веры в народ и в его силы и смирения перед ним. Это смирение проповедует в поэме кс. Петр, и его устами говорит сам автор. Конрад же это — та романтическая греза, которую поэт преодолел уже. Поэт романтизма становится реалистом. Эволюция эта завершается «Паном Тадеушом».

 «Пана Тадеуша» Мицкевич начал еще в Дрездене в конце 1832 года и кончил в Париже в начале 1834 года. В этой поэме поэт-изгнанник от западноевропейской жизни, от шума больших городов, от дрязг и споров в эмигрантской колонии уходил мыслью к родным полям и лесам, в счастливый край детства. Страна прошлого, уже отошедшая в область воспоминаний шляхетская жизнь Польши начала ХIХ века ярко встала перед глазами поэта-изгнанника. Как больному человеку иногда с удивительной ясностью рисуется счастье здоровой жизни, так и здесь измученной душе ярко рисовались картины жизни счастливой, мирной, простой, здоровой, патриархальной. Недаром поэт, обращаясь к Литве-отчизне, восклицает: «Ныне красу твою во всем ее блеске я вижу и описываю потому, что тоскую по тебе». Он действительно видит Литву и, описывая ее, заставляет видеть и читателя. Мы видим эти «поля, раскрашенные разными злаками, позолоченные пшеницею, посеребренные рожью», видим помещичью усадьбу с ее простой, несложной жизнью. Здесь не герои, не избранные натуры, а простые средние люди. Тадеуш, хороший, честный юноша, не очень умный и не любящий книг; сентиментальный граф, юная Зося и стареющаяся кокетка панна Телимена, и образцовый хозяин — пан-судья, и старый эконом Войский, и вся окрестная шляхта, любящая выпить и подраться и в то же время способная к патриотическому порыву, все это — правда жизни. По этой правде жизни, по яркости изображения и совершенной простоте рассказа «Пан Тадеуш» занимает первое место в польской литературе. В нем творчество Мицкевича достигло своего зенита, и после него оно вдруг обрывается. Выразив себя в искусстве, найдя, наконец, ту правду творчества, к которой он стремился, Мицкевич считает себя призванным к новой задаче — к проповеди и воплощению правды в жизни. Прежде, чем перейти к этой новой деятельности Мицкевич, нужно еще остановиться на одном цикле художественных произведений дрезденского периода. Это — патриотические стихотворения («Дорога в России», «Петербург», «Смотр войскам», «Друзьям-москалям»), которые подали повод обвинять поэта в ненависти к России (в этом, между прочим, обвинял его и Пушкин). Но в действительности в этих стихотворениях польский поэт-патриот бичует официальную Россию, в которой он видел воплощение абсолютизма, а не русский народ.

В стихотворении «Друзьям-москалям» («Do pszyjacioł Moskali») он восклицает: пусть «горечь моей речи, горечь, высосанная из слез и крови моей родины, жжет и разъедает не вас, а ваши оковы». Освобождение из оков всех народов в глазах Мицкевича неразрывно связано с делом освобождения Польши. Позднее Мицкевич стал возлагать надежды на Наполеона III, но в тридцатых годах он неустанно твердил, что польский народ ни на какие правительства не может опираться, что Польша не может воскреснуть при существующем политическом режиме в Европе. Освобождение ее будет «весной народов», торжеством нового строя жизни. С этим новым строем у Мицкевича связывались очень неопределенные социально-утопические чаяния, которыми проникнута была идейная атмосфера Парижа, куда переселился из Дрездена Мицкевич. Он сходится с представителями французской интеллигенции — Эд. Кинэ, Мишле, Жорж Санд, которая пишет о польском поэте восторженную статью, сравнивая его с Байроном. Нуждаясь в деньгах (в 1834 году он женился), Мицкевич пишет две драмы на французском языке для постановки на сцене, но успеха они не имели. К настоящему поэтическому творчеству он после «Пана Тадеуша» уже не возвращался, занимаясь публицистической, проповеднической и преподавательской деятельностью. В 1839 году он получает кафедру римской литературы в Лозанне, а в 1841 году, по приглашению министра народного просвещения Виктора Кузена, занял при Collège de France специально учрежденную для него кафедру славянских литератур. Эти лекции, читанные на французском языке знаменитым польским поэтом, вызвали вначале большой интерес среди французской интеллигенции; представляют они собой больше поэтические проповеди славянофильских и мессианистических идей, чем историю славянских литератур в точном значении этого слова. По мере того, как усиливался этот проповеднический тон лекций, интерес к ним со стороны французской интеллигенции падал, и они стали посещаться преимущественно польскими эмигрантами. В своем курсе Мицкевич подводил историко-философско-литературный фундамент под идею призвания польского народа, выраженную еще в «Книгах паломничества польского». Идеализируя прошлое Польши, поэт-славянофил доказывает, что польская конституция была идеальным государственным строем.

В глазах Мицкевича liberum veto, в котором видели недостаток польской конституции и причину гибели польской государственности, это — неоцененное и непонятое идеальное учреждение. Это — право, гарантировавшее меньшинство от насилия большинства, свободу личности, для которой мнение большинства не может быть безусловно обязательным. Но каким же образом эта свобода личности и права меньшинства совместимы с государственным порядком? Они совместимы, думает Мицкевич, при высоком нравственном уровне граждан, которые не должны злоупотреблять своим правом во вред большинству народа. Польша погибла не потому, что конституция ее была плоха (она была идеальна), а потому, что упала гражданская доблесть, и шляхта стала злоупотреблять своими правами. В своей общественной философии Мицкевич близко сходится в основах с Гоголем, который причину неустройства русской жизни видел не в крепостном праве и абсолютизме, а в том, что помещики и чиновники не сознают своего долга. Приходя к разным политическим идеалам (у Гоголя — абсолютизм, у Мицкевича — почти анархическая свобода), они оба строят свои идеалы не на правовом, а на нравственном начале, на доброй индивидуальной воле, и оба они общественное пересоздание сводят к нравственному возрождению. Если Польша погибла от упадка доблести гражданской, то и возродиться она может лишь при условии нравственного возрождения. Нужно в душе своей создать свободную родину, и только тогда она сможет стать реальным фактом в политике. Проповедь личного совершенствования, как пути к осуществлению политических идеалов, укреплялась в Мицкевиче влиянием польского мистика Товянского, которого одни считали шарлатаном, другие — пророком, и которому Мицкевич одно время совершенно подчинился. С другой стороны, эта проповедь до некоторой степени вызывалась потребностями той эмигрантской среды, в которой жил поэт. Тысячи людей, оторванных от привычных условий жизни, лишенных и средств существования и определенного дела, живших со дня на день в ожидании, что они потребуются на родине, находились в состоянии крайнего упадка духа и деморализации, многие из них нуждались в моральной поддержке, и ее-то и давала проповедь поэта.

Мистическая общественная философия сочеталась у Мицкевича с культом Наполеона, навеянным еще детскими воспоминаниями о 12-м годе, который поляками был встречен с такими надеждами и оставил в душе поэта неизгладимый след. Увлечение наполеоновской идеей, в которой Мицкевич видел продолжение идеи Великой революции, и которую он противопоставлял русской идее (абсолютизму), было так сильно у Мицкевича, что он перенес его даже на Наполеона III и поддерживал бонапартистов. За восхваление Наполеона Мицкевич был лишен кафедры, но он стал проповедовать свои идеи в газете «La tribune des peuples», основанной в 1848 году. Герцен, бывший на редакционном собрании сотрудников этой газеты, рассказал в «Былом и Думах», какое тяжелое впечатление произвело на него бонапартистское ослепление Мицкевича. Это ослепление заставило Мицкевича приветствовать декабрьский переворот. Он ждал от Наполеона III восстановления Польши, и в 1855 году, когда Наполеон III начал войну с Россией, Мицкевич поехал в Константинополь, чтобы организовать польские легионы для вторжения в Россию. Здесь, заразившись холерой, он умер 20 ноября 1855 года. Тело его было перевезено во Францию и погребено на кладбище в Монморанси, а в 1898 году, в столетнюю годовщину рождения поэта, прах его торжественно был перенесен в Краков, в Вавельский собор, где находятся гробницы королей и национальных героев Польши. Поездка в Константинополь была последним актом в фантастических политических планах Мицкевича. Преодолев романтизм в поэзии, став художником-реалистом в «Пане Тадеуше», в общественной деятельности он остался романтиком и никогда не был реальным политиком. Его фантастические политические планы теперь кажутся наивными, но и в этих наивных планах светится все та же детски-чистая и в то же время великая, прекрасная душа, которая запечатлелась и в его бессмертных творениях.

Литература: В. Мякотин, «А. Мицкевич» (биография, изд. Павленкова); А. Л. Погодин, «А. Мицкевич, его жизнь и творчество» (1912); В. Спасович, «Конрад Валенрод» (Сочинения, т. VIII); его же, «Мицкевич, как байронист» (Соч., т. II); его же, «Пушкин и Мицкевич у памятника Петра Великого» (там же); А. Веселовский, «Этюды и характеристики» (М., 1910); Л. Козловский, «Польский романтизм» (в «Истории западной литературы», под редакцией профессора Батюшкова, изд. «Мир»). Переводы: Сочинения Мицкевича в 5 томах под редакцией Полевого (СПб., 1882); «Пан Тадеуш», перевод Берга (1875); отдельные стихотворения Мицкевича переводились очень многими поэтами русскими, начиная с Ив. Козлова и Пушкина. Из польских изданий Мицкевича лучшее 7-томное Веста в Бродах, под редакцией профессора Калленбаха. Литература о Мицкевиче на польском языке огромна и с каждым годом все растет. Наиболее полная библиография литературы о Мицкевиче приведена в издании «Sto lat myšli polskiej». Довольно большую библиографию приводит профессор Погодин. Лучшие биографии Мицкевича: Р. Сhmielowski, «А. М.», 2 т. (1899); Т. Kallenbach, «А. М.» (2 т., 1897) и большая 4-томная биография, составленная сыном поэта, Владиславом Мицкевичем.

Л. Козловский.