Моммзен Теодор

Моммзен, Теодор, гениальный немецкий историк, родился в 1817 г. в Гардинге (Шлезвиг), в семье бедного пастора, учился в альтонской гимназии и в кильском университете, где пристрастился к древним языкам и впервые понял ценность эпиграфики. Вскоре после окончания университета момент получил возможность отправиться в Италию, где он познакомился с Нестором римской эпиграфики Бартоломео Боргезе и среди других занятий отдался деятельному собиранию латинских надписей на местах. Материала, собранного в пешеходных экскурсиях, хватило Моммзену на несколько работ, между прочим, для книги «Unteritalische Dialekte» (1850), положившей основу нашим знаниям о старых италийских наречиях. Вернувшись в Германию в 1848 г., Моммзен получил кафедру римского права в Лейпциге, но профессорствовал недолго. Время было неспокойное, политические взгляды Моммзена казались саксонскому правительству весьма непохвальными, и обладал он вдобавок горячим темпераментом. Вышло так, что он провинился и вместе с двумя коллегами был лишен кафедры дисциплинарным порядком (1850). Моммзен перебрался в Швейцарию и два года спустя занимал уже кафедру римского права в Цюрихе. Еще два года спустя он перешел все еще профессором римского права в Бреславль и в 1857 году был приглашен в Берлин профессором римской истории и академиком. Прусское правительство, устроив Моммзену такую блестящую карьеру, не только воздавало должное научным заслугам, но и награждало за политическую пропаганду, которую он совершенно бескорыстно вел в пользу Пруссии.

Основной чертой политического мировоззрения Моммзена был национализм. Его патриотическое чувство, всегда глубоко-искреннее, порой под влиянием ослепления, принимало формы, дающие врагам повод обвинять его в ненавистничестве («манифест» его против Франции в 1870 году, выступление против чехов при Бадени и т. д.). Все эти излишества — плод того, что Моммзен жил в эпоху, критическую для Германии, и должен был перестрадать неудачи, через которые прошло дорогое для него дело объединения его родины. Национализмом объясняется и монархизм Моммзена. По его мнению, только сильная, единая власть способна была осуществить лежащие перед Германией задачи. Но, будучи монархистом, Моммзен никогда не был поклонником абсолютизма. В  «Римской истории» он прямо заявил, что самая плохая конституция лучше самой совершенной формы абсолютизма, ибо конституционный строй способен к улучшению, абсолютизм же мертв. Прекраснейшим воплощением излюбленной Моммзеном формы монархии был Юлий Цезарь, которому он воздвиг такой дивный памятник в III томе «Римской истории». Современный ему немецкий строй Моммзен  отнюдь не считал безупречным, к Вильгельму II относился слегка иронически и, как человек, искренно преданный отстаиваемым принципам, с нескрываемым отвращением относился к тем, кто, под видом служения идее, обделывает мелкие делишки: юнкерам, центру и своим прежним единомышленникам (он, в конце концов, примкнул к «свободомыслящему союзу» Барта), национал-либералам, предавшим заветы старых вождей.

Главный бог, которому поклоняется Моммзен, — наука. Как всякий, кто способен увлекаться общественными делами, он не был замкнутым специалистом в одной области. Его наука—не история, не право, не лингвистика. Он всегда говорит о единстве науки, о том, что специальность должна помогать универсальности, что настоящей разносторонности не противоречит истинная односторонность. Его специальность — наука о древнем Риме. В ней он не имел равного. Он был юристом, историком, лингвистом, эпиграфистом, нумизматом и проч. и так, что в каждой из этих областей он был учителем всех специалистов. Исторические труды Моммзена распадаются на два отдела. Сначала он написал «Римскую историю», а потом стал обрабатывать те этюды, которые служили ему материалом для нее. «Этюды» («Römische Forschungen», 2 т. 1804/79) интересны тем, что значительно расширяют критические методы, открытые Нибуром (см.) и усовершенствованные Швеглером (см.). Так, к остроумной гипотезе Швеглера о работе, искажающей источники с помощью сознательного творчества, Моммзен прибавил другую, впервые пустившую в обращение мысль о перенесении в отдаленные эпохи римской истории таких явлений, которые разыгрывались гораздо позднее; это — искажение, имеющее политическую подкладку: прошлому приписывают то, чего не было, чтобы,  создать фальшивые аргументы для настоящего. «Римская история» («Römische Geschichte», 3 т. 1854/56; V т. 1885; т. IV не был написан; есть русский перевод) теперь значительно устарела, особенно после появления итальянских работ Пайса и Де-Санктиса, но она представляет непреходящую ценность, как единственное по цельности, полноте, выпуклости и пластичности изображение эволюции римского общества. До Моммзена не было такого обзора, в котором нашло бы место все развитие социальных и социально-психических факторов римской истории. Ей вредит в научном отношении и очень содействует в художественном (Моммзен получил однажды литературную нобелевскую премию) ее субъективность, страстное отношение к отдельным лицам и прямолинейная политическая тенденция. V том стоит особняком. Он написан спокойно, и главным материалом для него служил «Corpus inscriptionum Latinarum» (1877 и след.; продолжение), любимое детище Моммзен, на которое он потратил массу труда и времени и которым дал науке драгоценное пособие для изучения императорской эпохи. Для хозяйственной истории Рима Моммзен пустил в обращение еще новый материал: монеты. Его «Römisches Münzwesen» (1860) — ряд характеристик римского обмена в разные эпохи. Не меньше, чем для истории, Моммзен сделал для римского права. Два его больших труда: «Römisches Staatsrecht» (3 т., 3 изд. 1887/88) и «Römisches Strafrecht» (1899) могли бы создать громкую славу ученому, если бы каждый из них был его единственной книгой. Моммзен создал обе науки.  Деятельность Моммзена едва ли имеет что-нибудь подобное в истории науки. Она поражает не только огромностью, но и необыкновенным богатством творческой мысли. В самой маленькой из его многочисленных (более 1 000 названий) работ есть плодотворные идеи. Каждая из них вносила что-нибудь новое в изучение вопроса. Моммзен умер в 1903 г. Ему поставлено несколько памятников. Берлинская академия предприняла издание его мелких работ. О нем см. L. М. Hartmann (1908), по-русски А. К. Дживелегов («Вестник Европы», 1904, Х).

А. Дж.