Немирович-Данченко Владимир Иванович

Немирович-Данченко, Владимир Иванович, драматург, один из основателей и главных руководителей московского Художественного театра (биографические и библиографические сведения см. XI, 677). Беллетристические произведения Немировича-Данченко всегда отличались серьезным, вдумчивым отношением к разрабатываемой теме, психологической или бытовой, трепетностью этой темы, благородством литературной манеры, тщательной отделкой языка и были выдержаны в характере художественного реализма. В творчестве «младших богов» русской повести им принадлежит довольно видное место. Драматургия его отмечена теми же чертами серьезной вдумчивости и литературного мастерства, как и его беллетристика. Кроме того, в драмах — большое знание и чувствование театра, отличная драматургическая архитектоника; оттого эти пьесы сценичны в лучшем смысле термина, дают отличное приложение актерским силам. Недаром театральный критик Васильев-Флеров сказал про одну из пьес Немировича-Данченко: «Эту пьесу писал режиссер», причем это меткое определение было сделано, когда автор пьесы еще не помышлял о режиссуре, во всяком случае еще не пробовал себя в работе чисто сценической. Эта последняя захватила целиком Немировича-Данченко с 1898 г., когда, по его инициативе и соединенными усилиями его и К. С. Станиславского (Алексеева, см.) создался в Москве Художественный театр. Еще до того Немирович-Данченко пришел в близкое соприкосновение со сценой, когда принимал участие в постановках своих пьес в Малом театре, затем был преподавателем сценического искусства в Филармоническом училище. Близкое знакомство с русской сценой привело его к убеждению, что эта сцена подошла к какому-то рубежу, и необходимо через него решительно перешагнуть, чтобы выйти на новую, широкую дорогу. Немировича-Данченко многое не удовлетворяло в постановке собственно сценической стороны театра, еще меньше удовлетворял репертуар, которым жила наша сцена. Он отчетливо сознал, что отрицательное отношение театра к Чехову, как «не-драматургу», — глубокое заблуждение, что провал чеховской «Чайки» на петроградской Александрийской сцене обусловлен не внутренними недостатками этого произведения, не ее «нетеатральностью», а, с одной стороны, неверной оценкой произведения, его существенного смысла и характера, еще больше — неверным сценическим подходом к осуществлению пьесы в актерском исполнении. Как-то по-иному должны играться чеховские драмы, должны быть согласованы с их утонченным реализмом, обогатившимся тем, что получило имя «настроения», новые сценические и актерские приемы. И тогда чеховская драматургия явится источником нашего театрального возрождения. Вот одна из основных идей, которую Немирович-Данченко считал нужным положить в основу нового театра. Считал он далее ошибочным игнорирование русской сценой драматургии Ибсена, которая, богатая новыми темами и образами, также может стать источником указанного обновления, репертуарного возрождения и возвышения русского театра. Отправной точкой стремлений Немировича-Данченко в области театра был репертуар. Эти его стремления встретились с стремлениями Станиславского, аналогичными, но исходившими прежде всего из сознания необходимости реформировать самое актерское исполнение. Станиславский мечтал об обновлении методов сценической постановки, о восприятии русской сценой и углублении мейнингонства, мечтал о новых принципах сценической игры. И оба, хорошо подготовленные прежней работой, сочетали свои увлечения, свои силы и свою энергию, положили начало Художественному театру, подняли его затем на ту высоту, какую он занимает теперь. По сравнению, не раз использованному в характеристиках Художественного театра, Станиславский — фантазия этого театра, Немирович-Данченко — его мысль. Доминирующая роль Немировича-Данченко была, конечно, в создании репертуара театра. Своей любовью к Чехову он заразил всех участников театра; под его же влиянием научился понимать и ценить Чехова Станиславский, как последний сам в том признается. Введение Чехова в русский репертуар — несомненная и крупная заслуга Немировича-Данченко. И весь репертуар этого театра своей строгостью и серьезностью, но вместе и чуткостью ко всякому новому течению, если оно содержало здоровые элементы, обязан, прежде всего, ему. Если можно так выразиться, литературная физиономия Художественного театра — дело его рук. И это относится не только к выбору материала для сценического осуществления, но и к характеру осуществления, потому что Немирович-Данченко всегда принимал большое участие в режиссерской работе театра, то в качестве корректирующего и направляющего постановки других режиссеров, то в качестве режиссирующего самостоятельно. Так, ему принадлежит вся разработка постановки «Горя от ума», — постановки, которая знатоком Грибоедова, Н. К. Пиксановым, признается «самым блестящим, талантливым сценическим воссозданием» нашей классической комедии. Равным образом признает Пиксанов статью Немировича-Данченко в «Вестнике Европы» — «Горе от ума» в Московском Художественном театре» (1910, №№ 5—7), являющуюся отражением режиссерской работы над комедией, — «одним из украшений грибоедовской не только сценической, но и критической литературы». Столь же большая критико-режиссерская работа проделана Немировичем-Данченко для постановки шекспировского «Юлия Цезаря» и для некоторых других постановок Художественного театра. Инициативе и режиссерской работе его принадлежит и постановка ряда ибсеновских драм, начиная с «эпилога» — «Когда мы, мертвые, пробуждаемся», причем этой постановке была предпослана Немировичем-Данченко статья в «Русской Мысли», выясняющая основные идеи и характер драмы, как произведения чисто реалистического. В печати в последние годы Немирович-Данченко выступал чрезвычайно редко. Кроме двух названных статей, им напечатан небольшой этюд в «Ежегоднике Императорских Театров» (1909, № 2) — «Тайна сценического обаяния Гоголя» и несколько небольших очерков, посвященных Художественному театру.

Н. Э.