Одоевский Владимир Федорович

Одоевский, Владимир Федорович, князь, известный писатель и общественный деятель, двоюродный брат декабриста. Последний представитель аристократической старинной фамилии, восходящей к Рюрику, Одоевский родился в 1804 г. Хилый недоносок, он рос болезненно; лет пяти лишился отца и воспитывался под опекой дяди, князя П. И. Одоевского и матери. В 1816—1821 гг. Одоевский пробыл в университетском благородном пансионе в Москве и познакомился там с последним словом тогдашней философской мысли, с Шеллингом. Полный умственных интересов, Одоевский в 1823 г. примыкает к кружку С. Е. Раича. Почти одновременно возникает Общество любомудрия, кружок молодых шеллингианцев, которому суждено было приобрести историческую известность. Одоевский был председателем Общества; деятельными членами — Д. В. Веневитинов, А. И. Кошелев, И. В. Киреевский и др. Событие 14 декабря 1825 г. прервало деятельность Общества; его устав и протоколы были сожжены рукой самого председателя. Памятником этого периода остался альманах «Мнемозина» (в четырех частях). С июля 1826 г. начинается служебная деятельность Одоевского, продолжавшаяся до самой его смерти. Некоторое время он служил в Московском дворянском депутатском собрании; затем, женившись на О. С. Ланской, переселяется в Петербург и поступает (14 октября 1826 г.) в Цензурный комитет министерства внутренних дел. Непрерывно двигаясь по бюрократической лестнице, Одоевский умер 26 февраля 1869 г. в должности сенатора и в звании гофмейстера. Как чиновник, Одоевский в каждое дело вносил идейное одушевление, потому что видел в своих обязанностях одну из форм служения людям; идеализируя функции бюрократии, он написал далее настоящую бюрократическую мистерию «Сегелиель» (1832—1838).

Работа в канцеляриях, комиссиях и департаментах не мешала Одоевскому развить также широкую общественную деятельность, главным образом в области просвещения. Считая знание величайшим фактором прогресса, Одоевский словом и делом боролся с невежеством: устраивал школы, писал педагогические статьи, сочинял сказки для детей (общеизвестные «Сказки дедушки Иринея»), составлял учебные пособия и популярные книжки, всячески заботился о распространении знания в массах (между прочим вместе с Заблоцким-Десятовским в 1843—1848 гг. издавал, хотя официозный, но весьма интересный журнал «Сельское Чтение», имевший большой успех), приветствовал начало публичных лекций в России и в 1868 г. проектировал особое общество для устройства бесплатных публичных чтений, нечто вроде народного университета, в убеждении, что «в России все есть, а нужны только три вещи: наука, наука и наука». Одоевский оказался выдающимся педагогом и неутомимым просветителем. По тем же побуждениям сделался он и усердным журналистом. Веря в силу печати, как могучего средства популяризации знания, он полагал, что «журнал добросовестный есть дело великое в благоустроенном государстве». Одоевский сотрудничал в лучших органах нашей журналистики, одно время рядом с Белинским, и неустанно боролся с литераторами булгаринского типа. Ни от какой, даже самой черновой, работы Одоевский не отказывался; все, по его мнению, имеет свое значение в общей экономии жизни и знания.

Человек с разносторонними интересами и энциклопедическим образованием, Одоевский доказывал необходимость для каждого иметь «свою науку», свою религию жизни. Одоевскому принадлежит видное место среди русских мыслителей. В истории его умственной жизни можно различать три периода. В двадцатых годах он — типичный любомудр-идеалист. Его философское мировоззрение слагалось всего более под влиянием немецкой идеалистической философии (преимущественно Шеллинга и Окена), хотя все же его нельзя было бы назвать исключительным последователем Шеллинга. В центре своих философских исканий он ставил живую личность человека и разрабатывал главным образом вопросы этики и эстетики; в последней он проявил наибольшую самостоятельность, стремясь создать «единую, истинную, постоянную теорию искусства». Во всяком случае, Одоевский полнее и своеобразнее, чем кто-либо из его сверстников, усвоил себе идеи философского романтизма. В тридцатых и частью в сороковых годах философское мировоззрение Одоевского осложняется элементами мистики (С. Мартена, Пордэча и др.), которая в эту пору была у нас вообще одним из самых значительных умственных течений. Идея «двоемирия» овладела теперь сознанием Одоевского, и он в духе философско-мистического идеализма стремится разрешить проблему о смысле человеческого существования. Религия, наука и искусство — основные стихии жизни, и только их гармоническое сочетание обеспечивает полноту бытия для всякого организма, как индивидуума, так и коллективного целого. Народы, как самобытные организмы, различаются между собой качеством основных стихий. Русский народ, в противоположность Западу, характеризуется преобладанием поэтических начал. В этом его превосходство перед другими народами и право на историческую миссию. Запад ожидает своего Петра Великого, который привил бы ему славянские стихии, произвел бы «обрусение» Европы; но для этого самой России еще необходимо превзойти европейские авторитеты. Несомненно, приближаясь к славянофилам в своих историко-философских воззрениях, Одоевский не переставал быть «европейцем» даже в эту эпоху. Чуждый догматизма, «русский скептик», Одоевский не мог закоснеть в одном неизменном воззрении. Приблизительно с половины сороковых годов он вступает в третий период своего развития. Он решительно порвал с прежним методом мышления, с исканием «абсолюта в науке и искусстве», вообще с «потолочными» идеями, по его теперешнему выражению, стремясь создать себе научное миропонимание на почве положительного знания. Вместе с тем Одоевский в большей степени, чем раньше, вдумывается в социальные вопросы русской жизни. В периоды любомудрия и философско-мистического идеализма он обнаруживал, так сказать, идеалистический аристократизм в тех немногих случаях, когда ему приходилось  конкретно касаться общественных и политических явлений. Теперь он всецело озабочен выяснением тех конкретных форм жизни, при которых возможно достижение искомого «счастья всех и каждого». Славянофильская доктрина народности совершенно не удовлетворяла Одоевского; наоборот, вызывала его на самый резкий отпор. Точно также не находил он для себя ответа в утопическом социализме, который, по его мнению, не был свободен от тех же «потолочных» идей, надеясь достигнуть коренного преобразования общества «скачком, тогда как ни в человечестве, ни в природе ничто скачком не делается». Всего ближе Одоевский стоял к западническому либерализму. Он хотел идти реальными путями, но конечная его цель — осуществление христианских идеалов: «Христианство еще не завершилось вполне», говорил он. На свое «Общество посещения бедных» он смотрел, как на один из возможных способов разрешения социальной проблемы. По той же причине Одоевский горячо приветствует освобождение крестьян, судебную и земскую реформы, зачатки гласности. Решительно отвергая олигархические тенденции консервативного дворянства, стремившегося к «феодальности» и «верховничеству», он ратовал за широкое и честное проведение реформ и призывал всех деятелей к общенародной работе. Бодрой верой в жизнь и гражданским энтузиазмом дышит, например, его ответ И. С. Тургеневу — «Недовольно» (1866). И это тогда, когда в его собственной душе, в сущности, не было полного мира и покоя.

Богатое содержание своей духовной жизни Одоевский объективировал в литературном творчестве. Писать и даже печататься он начал еще в пансионе. К двадцатым годам относятся его философские апологи и сатирические очерки (как «Дни досад», «Старики или остров Панхаи»). В течение тридцатых годов он, безусловно, стоял в первом ряду наших писателей. Обладая крупным литературным талантом, Одоевский наиболее ярко проявил себя в философской повести и общественной сатире. Тут и «Пестрые сказки» (1833), примыкающие к целому циклу произведений, связанных именем Иринея Модестовича Гомозейки; и мистические повести, как «Сильфида», «Саламандра», «Косморама»; и бытовая беллетристика, как повести: «Княжна Мими», «Княжна Зизи», «Черная перчатка», «Катя», «Записки гробовщика», и рассказы на историко-культурные темы, какова утопия «4338 год». Венцом всего являются «Русские ночи», этот оригинальный по форме памятник философско-мистического идеализма. Идеи и типы, характерные для эпохи идеализма 20—30-х гг., нашли себе наиболее полное воплощение именно в произведениях Одоевского. Современники склонны были сближать, почти отожествлять его с Гофманом. В действительности такой зависимости от немецкого романтика не было. Наоборот, в своем творчестве Одоевский был больше реалистом, чем фантастом и, в конце концов, шел по одной дороге с Грибоедовым, Пушкиным и Гоголем, т. е. в сторону художественного реализма. В период 40—60-х годов Одоевский часто появляется в печати, но главным образом с статьями публицистического характера; в них очень много ценных суждений о русской и международной жизни; как беллетрист, он сошел со сцены, хотя, судя по его рукописям, продолжал творить и, между прочим, писал большой роман «Самарянин» (в 1845 г. был напечатан рассказ «Сиротинка», в 1846 г. — рассказ «Мартингал»).

Библиография. П. Ф. Сумцов, «Кн. В. Ф. Одоевский» (1884); А. П. Пятковский, «Кн. В. Ф. Одоевский и Д. В. Веневитинов» (изд. 3-е, 1901); Ч. Ветринский, «В сороковых годах» (1899); И. А. Кубасов, «Кн. В. Ф. Одоевский» (1903); А. Ф. Кони, Очеркни воспоминания (1906); Н. Котляревский, «Старинные портреты» (1907); В. А. Лезин, «Очерки из жизни и литературной деятельности кн. В. О. Одоевского» (1907); И. И. Замотин, «Романтический идеализм в русском обществе и литературе 20—30-х годов XIX столетия» Спб. 1908; 2-е изд. в 1913 г. под заглавием «Романтизм двадцатых годов XIX столетия в русской литературе», т. II); И. Н. Сакулин, «Из истории русского идеализма. Кн. В. Ф. Одоевский. Мыслитель, писатель». Т. I, ч. I и II. (М. 1913. Второй том готовится к печати).

П. Сакулин.