Память

Память определяют различно. В общем, ее можно определить как способность произвольного воспроизведения ранее пережитого с сознанием его как прошлого. Вундт говорит о памяти как о способности «сохранять для будущего пользования известные впечатления, воздействовавшие раньше на наше сознание». В этом смысле память следует отличать от непосредственного живого воспроизведения, хотя в действительности очень трудно провести между ними определенную грань.

С тех пор как психология вступила на путь экспериментального исследования, память широко исследуется экспериментальным путем. Наиболее значительным и наиболее распространенным является метод бессмысленных слогов, предложенный и энергично проведенный Эббинггаузом. В основу его положено общее стремление изучить память изолированно от других психических явлений, в чистой форме и главное — найти масштаб для точного — в идеале математического — определения функций памяти. С этой целью и был избран путь бессмысленных слогов в надежде, что в этом случае отпадут всякие посторонние вспомогательные ассоциации и логическая связь, и обнаружится память в ее чистой форме. Слоги подбираются по определенному принципу, а именно: они состоят из двух согласных с одной гласной между ними, они должны быть взяты в определенном числе, должны исключать связь и сходство по возможности даже с отдаленными осмысленными словами, чтобы каждый такой слог мог считаться за равную единицу. Подсчитывая количество удержанных в памяти слогов, учитывая их характер, темп прочитывания, ритм, число повторений и т. д., вообще варьируя различные стороны, психолог получает возможность более точного исследования память, хотя об измерении в строгом смысле мы здесь все-таки говорить не в праве, так как идеальное равенство слогов и полное удаление ассоциаций невозможны. Рядом с этим методом стоят многие другие.

На вопрос о том, на чем основываются функции памяти, психологи дают различные ответы, в зависимости от их исходных психологических положений. Наиболее принята физиологическая теория, хотя физиологическая основа памяти еще мало изучена. Существует так называемая теория следов: предполагают, что психическое переживание оставляет след в нервной системе и, образуя как бы проторенную тропинку, облегчает этим возможность воспроизведения этого переживания, воспоминание (ср. Х, 479). Известный американский психолог Джемс, основываясь на «приучении нервных путей», ставил силу памяти в прямую зависимость от количества и здоровья нервных путей. Такое физиологическое объяснение поддерживается также указанием на существование ассоциативных волокон, а ассоциации издавна составляют основу объяснения явлений памяти. Это мы знаем и в жизни, надеясь, например, что узелок на носовом платке по ассоциации напомнит нам о том, по поводу чего мы его завязали. Существует также теория психического предрасположения, создаваемого повторным или даже однократным актом переживания, и т. д. Явления памяти отличаются большой сложностью; обыденный язык, подчинив их одному общему названию «память», обманывает нас относительно их характера. Эта сложность настолько велика, что В. Джемс считает более удобным говорить не о памяти, а о памятях. Существуют различные виды и типы памяти, тесно связанные с типами представления; смотря по принципу разделения, их указывают различно: то по объектам запоминания, то по органам, участвующим в создании впечатления, и т. д. Так, Рибо отличает память аффективную от интеллектуальной. Различают также три главных типа памяти: зрительный, слуховой и двигательный, но в области различения типов вполне возможно дать большее разнообразие. Громадное значение памяти, как элемента мышления, побуждает многих видеть в памяти не только ядро одаренности, но и сущность гениальности. В жизни и школе часто видят в богатой памяти признак большой одаренности. Но как ни велико жизненное значение памяти, ее не следует отождествлять с одаренностью (ср. XIII, 169/170): встречаются лица с мощной памятью и среди умственно отсталых людей и даже идиотов (ср. XI, 382/3).

То, что мы в действительности называем памятью, вне всякого сомнения, состоит не только из явлений памяти в узком смысле слова, т. е. из актов удержания, сохранения, воспроизведения и узнавания. В функциях памяти очень большую роль играет внимание (см. Х, 477/78), а это вносит новую струю в понимание процессов памяти. Утрата внимания, утрата способности сосредоточиваться влечет за собой, если не полное уничтожение памяти, то во всяком случае ее значительное ослабление, и наоборот, хорошая способность концентрации внимания значительно повышает шансы. П. Вундт, определенно подчеркивающий значение внимания и связывающий его с апперцепцией (см.), говорит, что всякий процесс памяти есть «апперцептивно-ассоциативный процесс». Что это так, что мыслительная деятельность в узком смысле слова здесь так важна, это видно из того, что интерес играет такую большую роль в запоминании. Отсюда же намечается и участие сознания и воли (ср. XI, 212/13) в процессах памяти. Это участие лучше всего иллюстрируется так называемой дифференциальной установкой памяти: как показали интересные опыты Аха, запоминание у индивида в значительной степени определяется сознанием цели запоминания и волевым устремлением к ней; так, когда испытуемому давалась инструкция произносить вторые слоги, когда экспериментатор произносит первые, испытуемый, запоминая только вторые слоги, которые он должен был произнести, имел крайне смутное представление о первых, а то и вовсе не знал их. Все мы знаем, как легко улетучивается из памяти материал, заученный для определенного момента, когда этот момент прошел, и как прочно удерживается то, что заучивалось из интереса, для «жизни», вообще на продолжительное время. Конечно, везде здесь необходимо помнить об огромных индивидуальных различиях.

Велика и роль чувства в процессах памяти. Уже простой обыденный опыт знакомит нас с громадным значением самочувствия при запоминании и того чувства, с каким запоминающий индивид относится к обрабатываемому материалу. Как общее положение устанавливается, что все окрашенное повышенным чувством лучше запоминается и труднее забывается (ср. Х, 477). Отмечая эту зависимость между памятью и упомянутыми нами факторами, А. Бинэ указывает на очень распространенные т. н. «ошибки памяти»: повышенный интерес, — особенно присущий человеку интерес ко всему сенсационному, — приводит часто к тому, что под давлением чувства любопытства и стремления узнать и знать возможно больше человек (особенно дети) добавляет ряд деталей, которых не было и которых ему никто не передавал, причем индивид передает их как то, что он знает по воспоминанию. Это так называемя «искренняя ложь», которая часто, как полагают, в 25% приблизительно, встречается в свидетельских показаниях.

Этой связью памяти и ее зависимостью от целого ряда других душевных функций, особенно от апперцепции, внимания и воли, отчасти объясняется и то, что память взрослого в общем продуктивнее и сильнее, чем память детей, так как у взрослого человека вырастает при нормальных условиях более устойчивое внимание и более выдержанная воля. Что касается памяти в ее чистом виде, то вопрос о росте и развитии памяти остается по-прежнему еще нерешенным. Ряд авторитетных исследователей склоняется к убеждению, что память есть от природы определенная способность, и «прирожденная восприимчивость памяти человека неизменна» (В. Джемс). Поэтому память не может совершенствоваться в строгом смысле этого слова, а совершенствуются только одни приемы запоминания, что и создает в живой действительности впечатление усовершенствования памяти. Но исключая попытки сделать из плохой по природе памяти хорошую, ряд оснований заставляет утверждать, что память, как и все другие душевные способности, растет, но только в пределах естественной способности. Одни высший пункт развития чистой памяти видят приблизительно в периоде достижения 10-12-летнего возраста (Дж.Селли), по другим, этот момент наступает значительно позже. Этим отчасти определяется и отношение к обещаниям мнемоники. В широко распространенных мнемониках большей частью невежественно смешивается усовершенствование памяти с попыткой усовершенствовать приемы запоминания и стремлением таким искусственным путем повысить результат запоминания. Контрасты, причудливой ассоциации, связь через курьезные образы и случайные сочетания (например, запоминание французской фразы «je veux manger» с помощью звуковой аналогии с «жую манжеты», т. е. есть хочу), вообще способны запечатлеться очень прочно в нашей памяти, но на этом же пути мнемоника находит и свое полное осуждение: все такие случайные и причудливые ассоциации сильны только, если их мало. Не говоря уже о колоссальной искусственности почти всех приемов мнемоники, поглощающих в общем итоге чрезвычайно много непроизводительного труда, при большом количестве они должны очень вредно влиять на всю умственную деятельность и в частности на память, превращая нашу душевную жизнь в какой-то бред сумасшедшего, как справедливо говорит Барт. Известную пользу могут принести только логически оправданные образы и ассоциации. О расстройстве памяти см. XIX, 227/230.

Из очень обширной литературы о памяти, кроме общих изложений Джемса, Вундта, Титченера, Кюльпе и т. д., можно назвать: Ebbinghaus, «Ueber das Gedächtnis»; Reuter, «Beiträge zur Gedächtnisforschung» («Psychol. Stud.» Bd. I.); Оффнер, «О памяти» (перевод с немецкого); G. Е. Müller, «Zur Analyse der Gedächtnistätigkeit und Vorstellungsverlaufes»; Анри, «Воспитание памяти» (перевод с французского); Бергсон, «Материя и память»; Э. Мейман, «Экономика и техника памяти»; Челпанов, «Память и мнемоника»; Рыбников, «Опыты экспериментального исследования узнавания и репродукции», в Трудах Психологического института при Московском университете, т. I.

М. Рубинштейн.