Павел I, Император Всероссийский

Павел I, Император Всероссийский, сын Екатерины II, родился 20 сентября 1754 года, на престол вступил на 43 году жизни. В раннем детстве Павла душили излишними заботами, и в то же время няньки так плохо смотрели за ребенком, что однажды ночью он выпал из колыбели, а затем рассказами о домовых и привидениях до такой степени расстроили его нервы, что он прятался под стол, когда хлопали дверями, и так напугали его императрицей Елизаветой (с рождения взявшей его у матери), что он трясся при одном взгляде на нее. Слишком рано, уже в 4 года, его начали учить грамоте. После того, как на шестом году он был сдан на руки Н. И. Панину, воспитатели были недостаточно осторожны в выборе чтения для подрастающего цесаревича и в разговорах при нем, и иной раз ему самому приходилось просить прекратить чтение на неприличном месте. Представления на придворном театре, изображавшие любовь, также преждевременно возбуждали фантазию, так что уже в 10-11 лет он занят был «нежными мыслями» и «маханием» (то есть ухаживанием) за фрейлинами, и Панин расспрашивал своего питомца, в кого он влюблен. Чтение таких авторов, как Вольтер, Дидро, Монтескье, Даламберг, Гельвеций, хотя и с объяснениями воспитателя, было непосильно 10-12-летнему мальчику, а ознакомление позднее с делами, приносимыми из сената Тепловым, вместо преподавания государственного права, только нагоняло на цесаревича страшную скуку. Наружность Павла была более, чем неудачна: курносый, с большим ртом, толстыми губами и длинными зубами, резко наклоняющимся назад лбом и преждевременной плешивостью, он поражал своим видом; некоторые, впрочем, находили приятным выражение его глаз в хорошие минуты. Внешности соответствовали и многие отрицательные стороны его характера. Павел так же быстро привязывался к окружающим его, как и охладевал к ним, рано стал проявлять крайнюю гордость, презрение к людям и чрезвычайную раздражительность, так что лучший из его воспитателей, Порошин, рано предсказал своему питомцу, что «при самых наилучших намерениях он возбудит ненависть к себе». Судьба Петра III и Иоанна Антоновича вызывала в некоторых опасение за жизнь Павла, и, по словам самой Екатерины II, стали говорить, что если он не у Панина, то он пропал. Естественно, что такое настроение могло возбудить и в самом цесаревиче боязливость и подозрительность. Женитьба на 19-м году на Вильгельмине, принцессе гессен-дармштадтской, получившей с переходом в православие имя Наталии Алексеевны, и дружба к графу Андрею Разумовскому на время ослабили его подозрительность, однако, найдя однажды в поданном ему кушанье осколки стекла, он заявил матери, что его хотели отравить. Раздражительность и недоверчивость Павла могли, конечно, только увеличиться, когда, по смерти жены на третий год супружества от родов, он получил из рук матери, желавшей избавить его от чрезмерной горести, пачку любовных писем Разумовского к покойной. Поездка в Берлин в том же 1776 году ради сватовства принцессы виртембергской Софии-Доротеи, ставшей его женой под именем Марии Феодоровны, сделала Павла, подобно Петру III, слепым поклонником Фридриха II и прусского военного строя. Под влиянием Н. И. и П. И. Паниных Павел стал отрицательно относиться к правлению своей матери: он был недоволен ослаблением военной дисциплины, но вместе с тем не сочувствовал наступательной политике Екатерины II во внешних сношениях. Между тем, императрица имела основание почти вовсе не допускать сына к серьезным государственным делам, так как прусские симпатии вызывали с его стороны весьма нескромные разоблачения известных ему дипломатических шагов русского правительства прусскому королю Фридриху-Вильгельму II и прусскому посланнику. Дурные отношения с матерью и пренебрежение, явно высказываемое ему некоторыми ее любимцами, отражались на настроении Павла и поддерживали в нем опасение отравы; оно обнаружилось далее во время вторичного путешествия за границу. Французскому королю он сказал, что если бы в его свите была верная ему собачка, то мать велела бы немедленно ее утопить.

Император Павел I (1754-1801). (Оружейная палата в Москве).

С 1783 года начинается гатчинский период жизни Павла, в который окончательно сложились его парадомания, страсть к военной муштровке и наклонность к поддержанию в своей маленькой армии (2 399 человек) дисциплины жестокими наказаниями. В это время он сблизился с офицерами, лишенными всякого образования. Характер Павла все более портился; в минуты гнева он впадал в бешенство. Его любимец Растопчин в одном из писем говорит: «Великий князь делает невероятные вещи; он сам готовит себе погибель и становится все более ненавистным». Под влиянием отвращения к французской революции он у себя в Гатчине запрещает ношение круглых шляп и фраков, заявляет однажды матери, при чтении газеты, что прекратил бы пушками волнение во Франции, и вызывает с ее стороны резкое возражение и вместе с тем удачное предсказание: «Vous êtes une bête fêroce, если ты не понимаешь, что пушки не могут воевать с идеями. Если ты так будешь царствовать, то недолго продлится твое царствование». Павел же давно задался сентенцией, что лучше желает быть ненавидимым за правое дело, чем любимым за неправое.

Мать решила лишить его права на наследование престола и заменить его своим любимым внуком Александром, но смерть (6 ноября 1796 г.) помешала ей принять для этого гласные меры.

Некоторые распоряжения в самом начале царствования Павла были подсказаны добрыми намерениями заждавшегося власти государя. Освобождены были заключенные по делам тайной экспедиции, и между прочими Новиков, из Шлиссельбургской крепости, дозволено было Радищеву возвратиться из Илимска в его имение. Через 10 дней после восшествия на престол Павел, посетив пленного Косцюшко, высказал в беседе с ним, что считает раздел Польши мерой несправедливой и неполитичной, наделил его крупной суммой (60 тысяч рублей), возвращенной, впрочем, польским героем в 1798 году, и даровал амнистию полякам. Объявленный ранее рекрутский набор был отменен, война с Персией прекращена, циркуляром к представителям России при иностранных дворах объявлено о мирных намерениях России, 40 лет истощавшей свое народонаселение, уничтожено 6 миллионов бумажных денег (но в следующем году выпуск ассигнаций возобновлен, и курс их упал до 65). Однако в то же время начались и некоторые репрессии относительно лиц, причастных к убийству или низвержению Петра III: тело Екатерины II хоронили вместе с вырытыми из земли в Александровской лавре останками ее мужа, выслан был из Петербурга обер-гофмейстер Барятинский, Алексей Орлов принужден был уехать за границу, Дашкова из Москвы должна была переселиться в деревню. Начались большие строгости за малейшее уклонение от воли государя. 6 января 1797 года при 17° мороза с ветром во время крестного хода на Иордань придворные шли в одних мундирах, в шелковых чулках и башмаках, и многие заболели, а Павел вечером на куртаге заявил, что ему было жарко. Государь вставал в 5 часов утра, и так как при южном ветре у него бывало мрачное настроение, то случалось, что еще в 4 часа цесаревич Александр ходил смотреть на флюгер; вслед за тем Павел выслушивал доклады и рапорты. В канцеляриях, коллегиях — везде горели свечи в 5 часов утра. Сенаторы уже в 8 часов утра сидели за столом, покрытым красным сукном. В 8 часов происходил вахтпарад, состоявший в том, что части войска, назначенные для занятия караулов, перед вступлением в караул приходили на назначенное для вахтпарада место, где Павел производил им сначала учение, а затем развод с церемонией, после которого государь отдавал парольные приказания, и адъютанты тут же записывали их. Все находившиеся в Петербурге офицеры, свободные от других обязанностей по службе, должны были ежедневно присутствовать на вахтпараде. Тут же Павел разжалывал офицеров в рядовые, наносил удары палками.

Ослабление дисциплины при Екатерине II, растаскивание людей на частные надобности военных начальников, лишавшее войско, если верить Безбородку, ¹/₈ его состава, наконец, ненависть к Потемкину вызвали военные преобразования Павла. Изданы были уставы пехотной и конной службы, учрежден был тактический класс в Зимнем дворце для штаб- и обер-офицеров, где, под надзором Аракчеева, преподавал Каннабих и куда ежедневно заходил и сам государь. Грубая брань Аракчеева заставила одного полковника лишить себя жизни. Введена была старая прусская форма взамен более удобной, введенной Потемкиным, который в одном из писем к Екатерине говорит: «Подвиваться, посыпать волосы пудрой, заплетать их в косы, разве это солдатское дело? Они не лакеи». При Павле волосы солдат спрыскивали квасом, посыпали мукой и давали засохнуть мучной коре на голове; сзади к голове привязывали железный прут в пол-аршина для образования косы, приделывали на висках войлочные букли. За малейшую неисправность солдаты подвергались жестоким наказаниям. В царствование Павла было уволено от службы 7 фельдмаршалов, 333 генерала и 2 261 офицер. Костюм штатский подвергся строгой регламентации: круглые шляпы, фраки, жилеты были запрещены; следовало надевать немецкое платье со стоячим воротником определенной ширины; с одетых не по указу срывали одежду. Женщинам запрещено было носить синие женские сюртуки с белой юбкой. Обувь также не избегла точного определения: запрещены были мужские ботинки, штатские ботфорты, башмаки должны были быть не с лентами, а с пряжками; регламентированы были прическа (запрещены большие букли и бакенбарды, приказано было пудриться), упряжь, экипажи, приветствия государю при встрече на улице (мужчины должны были преклонять колено, женщины выходить из экипажей). Даже некоторые слова подверглись гонению: «стража» была заменена словом «караул», следовало говорить не «граждане», а «жители», не «отечество», а «государство», не «клуб», а «собрание»; слово «общество» было вовсе воспрещено. За выражение, при виде некоторых деревьев: «представители лесов» Нелединский был изгнан из экипажа государя. Печатаемые в России и ввозимые из-за границы книги подвергались строжайшей цензуре. Наконец, 18 апреля 1800 года был издан следующий указ: «Так как чрез вывозимые из-за границы разные книги наносится разврат веры, гражданского закона и благонравия, то отныне впредь до указа повелеваем запретить выпуск из-за границы всякого рода книг, на каком бы языке они ни были, без изъятия, в государство наше, равномерно и музыку». Питая преувеличенную веру во всемогущество власти, Павел вмешивался и в судопроизводство (что не помогло сенату скорее порешить 11 000 накопившихся в нем дел) и в чисто семейные дела. Переписка подвергалась перлюстрации, не исключая и писем членов императорской фамилии. Лишь немногим дозволялось путешествовать за границей. Павел ссорился почти со всеми, кроме Кутайсова, своего бывшего лакея, пленного турчонка, достигшего высших чинов и графского достоинства, и канцлера Безбородка, но и Кутайсова он избивал палкой, а о смерти Безбородка не выразил сожаления, сказав, что у него «все Безбородки». По самым ничтожным поводам, иногда по недоразумению, Павел приказывал ссылать или жестоко наказывать телесно; за неосторожные речи о государе пытали. Раскаяние Павла в некоторых случаях, когда он признавал, что был неправ, мало утешало пострадавших. Фельдъегеря, скакавшие по России, разносили разнообразные повеления: от заключения в крепость до награды чином, от ссылки в Сибирь до пожалования сотнями или тысячами душ. Служащие подвергались быстрому перемещению с одного места на другое, иногда чрез несколько дней или недель. Случались быстрые повышения и по недоразумению, как, например, производство одного Лопухина вследствие предположения, что он родственник любимицы государя, Анны Лопухиной. По словам современника, «генералы возрастали так же быстро, как спаржа растет в огороде». По свидетельству Карамзина, «награда утратила свою прелесть, наказание — сопряженный с ним стыд». Грубость и бесцеремонность проявлялись очень часто в обращении Павла с его окружающими. Вице-канцлеру Никите Панину велено было сказать, чтобы он поменьше говорил с иностранными дипломатами, так как он «не что иное, как инструмент», генералу Михельсону было передано, что он не знает службы, туп и недостоин своего звания, а потому исключается со службы; объявлен был даже выговор умершему генералу Врангелю — в пример прочим. Бывали и нелепые резолюции: один офицер был по ошибке исключен из службы, как мертвый. Он просил о восстановлении в своем звании, так как он жив. Резолюция: «Отказать по этой причине».

В 1800 году Россия переживала истинное «царство страха», белый террор. К этому году относится и дело пастора Зейдера, арестованного по доносу рижского цензора Туманского за то, что в его библиотеке для чтения будто бы находились запрещенные книги. Павел заранее приказал юстиц-коллегии назначить ему телесное наказание и сослать в Сибирь, и она присудила Зейдера к 20 ударам кнута и к ссылке в каторжную работу в Нерчинск, несмотря на то, что он приобретал все книги легальным путем и что списка запрещенных книг опубликовано не было. С него был снят духовный сан, и в июне 1800 года он был выставлен к позорному столбу, но по чьему-то негласному приказанию палач только для проформы опускал кнут, скользя им по платью. В конце 1801 года Зейдер был возвращен из ссылки и восстановлен в прежнем звании. Лейтенанту Акимову за попытку прикрепить на Исаакиевском соборе четверостишие с порицанием царствования Павла были отрезаны язык и уши, и он сослан в Сибирь, откуда был возвращен при Александре I. А. М. Тургенев свидетельствует, что не проходило дня, чтобы фельдъегеря не провозили кого-либо в ссылку в Сибирь, в заточение, в крепость, в каторжную, в крепостную работу, в «безызвестные». Имена этих последних, перевозимых в обшитых рогожей кибитках, были фельдъегерю не известны; говорить с ними было запрещено под страхом смертной казни. В крепости, куда заключали такого «безызвестного», он содержался в секретном номере; пищей ему служили 2 фунта хлеба, горшочек щей и кружка с водой. О болезни и смерти заключенного посылались донесения, называя его не по фамилии, а означая просто номером. По свидетельству Мертвого, петербургская тайная экспедиция была занята делами более вотчинной.

12 января 1801 года издан был совершенно непостижимый приказ о походе донских казаков через Бухару на Индию, которые немедленно и отправились в путь и только смертью Павла были спасены от верной гибели. 11 марта дан был указ о невыпуске из русских гаваней никаких товаров без разрешения государя. Кроме войны с Англией, эскадра которой уже приближалась к русским берегам, могла предстоять еще и война с Пруссией, так как русскому посланнику в Берлине, барону Крюденеру, 11 марта 1801 года был послан приказ предъявить пруссакам требование занять Ганновер, и если они этого не исполнят, то покинуть Берлин.

Павел I стал все подозрительнее относиться к членам своей семьи и предполагал сыновей Александра и Константина заключить в крепость, а жену и остальных детей отправить в монастырь. 6 февраля 1801 года в Петербург приехал племянник государя, 13-летний принц Евгений Вюртембергский, и так понравился Павлу, что тот задумывал объявить его своим наследником и женить на своей любимой дочери Екатерине. 10 марта Павел I приказал обер-прокурору Обольянинову привести вновь к присяге двух старших великих князей. В последнее время своего царствования Павел был, по признанию современников, человеком психически больным. В 1800 году сардинский посланник Бальбо и английский посланник Витворт доносили своим правительствам, что Павел лишился рассудка.

Н. П. Панин сообщал в 1800 году в одном письме о меланхолии государя. В том же году лейб-медик Роджерсон писал: «облако сгущается, бессвязные движения увеличиваются»; государь «не способен отличать добро от зла». Адам Чарторыский указывает на общее убеждение, что Павел «временами был подвержен припадкам сумасшествия»; то же утверждает в своих мемуарах и де-Санглен. Ланжерон считает Павла душевнобольным «без всякого сомнения». Принц Вильгельм Вюртембергский свидетельствует, что еще в Риге он услышал от дяди о психической болезни императора. Его собственное впечатление было таково же; по словам принца, общее мнение было таково, что он «не может долее царствовать» ¹⁾. К несчастью для Павла в России не существовало закона о регентстве. Первым, кто «указал цесаревичу Александру на необходимость лишения Павла I власти и назначения регентом его, цесаревича, был вице-канцлер Никита Петрович Панин. С удалением его из Петербурга главное руководство заговором с этой целью переходит в руки графа Палена, петербургского военного губернатора. Цесаревич Александр Павлович дал свое согласие на низложение Павла; его супруга, Елизавета Алексеевна, также признавала необходимость переворота. В ночь с 11 на 12 марта 1801 года Павел I пал жертвой заговора в выстроенном им Михайловском дворце. По списку, приложенному к указу императора Александра 15 марта 1801 года, прощению и освобождению подлежали 153 человека, но тут нет даже заключенных в Петропавловской крепости. В списках тайной экспедиции арестантов, сосланных в крепости и монастыри, в Сибирь, в разные города и живших в деревнях под наблюдением, числилось 700 человек; из них к 21 марта, ко дню погребения Павла I, было освобождено 482 человек.

¹⁾ Профессор-психиатр Чиж признает, что «в последние месяцы жизни Павел I совершил поступки, которые можно действительно объяснить душевной болезнью», но почему-то особенно ненормальным ему кажется посылка вызова на поединок европейским государям, что, по мнению профессора, мог сделать «только тяжко больной», и приказ монахам Соловецкого монастыря, в случае нападения на монастырь чужеземного войска, обливать осаждающих горячей смолой.

Но это лишь ничтожная часть всех пострадавших. По свидетельству Стурдзы, всех, возвратившихся на службу после террора в царствование Павла или приобретших прежние права, было 12 000 человек. А. М. Тургенев в своих записках говорит о таком же количестве офицеров и чиновников, сосланных в Сибирь и возвращенных тотчас после вступления на престол Александра; по словам И. М. Муравьева-Апостола, было 15 000 освобожденных Александром I на пространстве всей России. Очевидно, это цифры лишь приблизительные. О Павле I см.: Е. С. Шумигорский, «Император Павел I», 1907; Шильдер, «Император Павел І», 1901; Waliszewski, «Le fils de la grande Catherine Paul l-er», Р., 1912 (с обширной библиографией, русский перевод в издании Суворина, со многими портретами и рисунками). Брикнер, «Смерть Павла I». Со статьей В. И. Семевского. Перевод М. Чепинской, издание Пирожкова, 1907; «Цареубийство 11 марта 1801 г. Записки участников и современников», изд. 2, 1908; Д. Ф. Кобеко, «Цесаревич Павел Петрович»; В. Чиж, «Император Павел I. Психологический анализ» («Вопросы философии и психологии», 1907, кн. 88 и 89); Schiemann, «Kaiser Nikolaus I», Berl. 1904, Kapitel II. О законодательстве Павла I относительно сословий см. статьи: город, дворянство, духовенство, крестьяне.

В. Семевский.