Писемский Алексей Феофилактович

Писемский, Алексей Феофилактович, известный романист и драматург, оспаривавший одно время пальму писательского первенства у Тургенева и Гончарова. Писемский родился 10 марта 1820 г. в чухломском уезде Костромской губернии, в настолько обедневшей и опустившейся дворянской семье, что дед его был безграмотен и принужден был сам пахать землю. Отец Писемского служил в военной службе; от рядового дошел до чина майора. Будущий писатель получил образование в костромской гимназии и на математическом факультете московского университета, где окончил курс в 1844 г. Ни гимназия, ни университет не дали Писемскому разностороннего, широкого образования; читал он сравнительно мало и представлял из себя, как выразился один из его критиков, черноземную силу, грубую, необделанную, но могучую и безыскусственную. Вскоре после окончания курса Писемский поступил на государственную службу. Его чиновничья карьера с перерывами длилась продолжительное время, и, благодаря ей, Писемский изучил быт и нравы чиновников, губернских жителей, — персонажей будущих романов и пьес. В 1848 г. Писемский женился, приобретя в жене, по словам биографов, незаменимого помощника в литературной работе. По собственному признанию Писемского, он изобразил жену свою в романе «Взбаламученное море», в лице Евпраксии, «которой, -  прибавляет Писемский в автобиографии, - сверх того придано в романе название ледешка». Литературная деятельность Писемского началась в 1848 году, когда им была представлена в журнал и принята повесть «Боярщина». Над злосчастной повестью нависла цензурная кара, и увидеть свет «Боярщина» могла только  в 1858 г. в «Библиотеке для чтения». Первой напечатанной вещью была повесть «Нина», а первым обратившим на себя серьезное внимание читателей произведением — «Тюфяк». За этим последовал целый ряд повестей, романов, драматических произведений (см. библиографию, XI, 685), из которых наибольшей известностью пользовались и пользуются «Тысяча душ» и «Горькая судьбина». И в этих своих произведениях и в других менее известных теперь, но пользовавшихся в свое время большой славой, Писемский — реалист. Как он сам указывал, как говорили потом многие разбиравшие его произведения критики, свой реализм он ведет от Гоголя. Он сходен с Гоголем и склонностью к изображению темных сторон жизни и своей беспощадностью в этом изображении. Он идет, однако, дальше Гоголя и в реализме описаний и в отношении к пошлости. Он неспособен, как Гоголь, к лирическим порывам; для него Россия никогда не полетит как тройка: пошлость обстановки, «почвы», до такой степени кажется ему сильной, что в ней вязнет все, даже чистое по задаткам и хорошее по намерениям. Едва ли в этом отношении можно найти более безжалостного и последовательного писателя во всей русской литературе, чем Писемский. Нельзя сказать, чтобы русская действительность состояла для Писемского сплошь из одних негодяев и мерзавцев. И женские фигуры, как, например, Настенька в «Тысяче душ», и чиновники, как Иосаф в «Старческом грехе», и такие народные типы, как Ананий и Елизавета в «Горькой судьбине» или Петр в «Плотничьей артели», говорят за то, что Писемский различал в человечестве чистое и светлое начала. Но волна негодяйства до такой степени казалась высока, что в ней тонули честные побуждения немногих, не прибавляя к мутному и грязному тону современности ни одной очищающей струи. Как видим ниже, Писемский зачислялся многими современниками в лагерь реакционеров и охранителей, но в самом деле Писемский был разрушитель чистой воды, — разрушитель холодный, бесстрастный, жестокий. Он, конечно, нападал на разрушительные стремления молодежи; некоторые его типы, например Иона-циник во  «Взбаламученном море», достаточно ясно показывают, в какой мерзостной форме представлялись ему отрицательные точения в современном ему обществе, но не менее яростно и жестоко разрушал Писемский и столпы общества, охранителем которых он был признан. Многочисленные критики, разбирая смех Писемского, указывали на отсутствие в нем, тех «невидимых слез», о которых говорил Гоголь. Их, действительно не было: Писемский подходил к наблюдению и изображению мира не с трепетом любви, а с холодом презрения и недоверия. Еще раньше, чем он рассмотрел мир, он, как привычный следователь, заподозрил его в преступлении. Семейные отношения, государственная служба, коммерческая деятельность, все связи людей между собой, так же как индивидуальные свойства, — молодые стремления, любовные томления, идеальная возвышенность, скромность смирения, — все было взято под сомнение, все рассматривалось, как бессильное, безвольное неряшество, если не как сознательное преступление. Был ли хотя один общественный слой, которого не коснулась разрушительная рука Писемского. Вот почему, сравнивая его с другими современными ему писателями, с такой радостью и уважением отдавала ему пальму первенства передовая критика 60-х годов, — отдавала уже после того, как «Взбаламученное море» и фельетоны Никиты Безрылова, под псевдонимом которого писал Писемский, заставили говорить о нем, как о реакционере. «Гончаров, — говорил тогда Писарев, проводя параллель между Писемским, Гончаровым  и Тургеневым, — любит своего героя, а Писемский безжалостно продергивает свое создание... спокойно, холодно, почти весело». И продолжая свою оценку, критик говорит, что в произведениях Писемского, вместе с изображением персонажей, каковы бы они ни были, «почва постоянно будет напоминать о себе крепким запахом, русским духом, от которого не знают, куда деваться, действующие лица». Преклоняясь перед реализмом Писемского, который не допускает «ни малейшей эффектности, ни тени искусственности», Писарев ставит его выше Тургенева: «Писемский глубже Тургенева, — говорит он, — захватывает эти явления (явления жизни), изображает их более густыми красками и по жизненной полноте своих творений, как черноземная сила, стоит выше Тургенева». Эти слова в достаточной мере показывают, каким разрушителем современного ему общества был в действительности Писемский, которого так охотно зачисляли в ряды охранителей. Пускай Ананий в «Горькой судьбине» хорош, но силой «почвы» он — убийца; пускай честна и чиста Елизавета, но она обречена на несчастную судьбу; пускай главное лицо в «Старческом грехе» движется благородными побуждениями и чистой страстью, но оно принуждено совершить преступление по службе и кончить жизнь самоубийством. Писемский не льет слезы по поводу того, что «таков удел прекрасного на свете», ибо и прекрасное совершает непрекрасные деяния, и оно волей-неволей покрывается грязью.

Отрицая тенденцию в искусстве и, как объективный писатель, не увлекаясь ею, Писемский, тем не менее, смотрел на свою литературную деятельность, как на служение, направленное против общественных пороков. В письме к Дерели он употребляет даже слово «обличение». «Сначала, — говорит он, — я обличал глупость, предрассудочность, невежество, смеялся над детским романтизмом и пустозвонными фразами, боролся против крепостного права, преследовал сановничьи злоупотребления, обрисовывал цветки нашего нигилизма, которого посевы уже созревают в плод; в конце концов, принялся за сильнейшего, может быть, врага человеческого —  за Ваала и за поклонение золотому тельцу...» Причины известности и знаменитости Писемского, так же как непосредственного действия его произведений на читателей, заключались однако не в «обличении», а в художественном изображении действительности, которая интересовала и увлекала автора. Ее, эту действительность, он, казалось ему, изображал полно и верно; но свойственный ему пессимизм, врожденная способность видеть, прежде всего, отрицательную сторону явлений, характеризовали для него жизнь человека и жизнь общества, как нечто пошлое, грязное, лишенное света и «звуков небес». Может быть, желанием хотя временно избавиться от мрачных впечатлений действительности при помощи экскурсий в область иллюзии объясняется проявившаяся с малых лет в Писемском страсть к театру и актерству. Писемский полюбил театр еще в гимназии, и в гимназии еще он участвовал в спектаклях в качестве актера. Позднее эта страсть и желание успеть на артистическом поприще так захватили Писемского, что он отдал деятельности актера много времени и достиг таких успехов, что, по словам свидетелей, в некоторых ролях был даже выше Щепкина (например в роли Подколесина в «Женитьбе»). Известность и слава Писемского, как писателя, стали склоняться книзу после того, как было написано «Взбаламученное море», и после того, как фельетоны, подписанные псевдонимом Никиты Безрылова, создали для Писемского репутацию реакционера. Но, конечно, это одно не могло бы совершенно разделить Писемского с его читателями и почитателями: мы видели, что это не помешало Писареву поставить Писемского выше Тургенева. Но с этого времени начинается и заметное падение таланта Писемского. Ни «Горькая судьбина», ни «Тысяча душ», ни даже «Тюфяк» более не повторялись. Писемский умер для читателей за много лет до своей физической смерти. Праздновавшийся в 1875 году двадцатипятилетний юбилей его литературной деятельности несколько воскресил его в памяти общества, но потом началось прежнее забвение, и писатель угасал в безнадежном сознании своего расхождения с читателями. Он умер 21 января 1881 г. в Москве.

И. Игнатов.