Пропаганда преступная

Пропаганда преступная, термин, хотя и не фигурирующий официально в законе, н0 воспринятый авторами нашего нового Уголовного Уложения в Объяснительной Записке к закону (т. II, стр. 213—214). Под понятие пропаганды в законе подводятся:

1) «Оказание дерзостного неуважения Верховной Власти или порицание установленных Законами Основными образа правления или порядка наследия Престола» (ст. 128 Уг. Ул., которая в некоторых случаях может оказаться в идеальной конкуренции со ст. 103-й); 2) «возбуждение: а) к учинению бунтовщического или изменнического деяния (ст. 129 п. 1), б) к ниспровержению существующего в государстве общественного (а также, по разъяснению Сената по Уг. Кас. Деп. 1906/27, — государственного  строя (ст. 129 п. 2), в) к неповиновению или противодействию закону (п. 3), г) к учинению тяжкого преступления (п. 4), д) к нарушению воинскими чинами обязанностей военной службы (п. 5), е) вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями, или между хозяевами и рабочими» (п. 6); 3) «составление сочинений или изображений, ст. 128 и 129 указанных, а также размножение, хранение или провоз их» (ст. 132). Последнее деяние должно быть рассматриваемо собственно, как приготовление к пропаганде.

Законодательные мотивы, в согласии с теорией и практикой, устанавливают в виде общего обязательного условия наказуемости пропаганды публичность ее.

Поэтому способами учинения этого преступления являются: «произнесение или чтение речи или сочинения или распространение или выставление сочинения или изображения» (ст. 128 и 129). По отношению к чтению сочинения и произнесению речей публичность должна означать нахождение на месте толпы или более или менее значительного числа посторонних лиц, но по отношению к выставлению публичным будет и выставление в публичном месте, хотя бы в момент выставления там и не было никого (см. Объяснительная Записка, т. II, стр. 206). Иначе говоря: деяние только тогда может считаться совершенным публично, когда оно могло быть замечено неопределенным числом лиц, причем такое обращение к заранее не ограниченному и неопределенному числу лиц входило именно в намерение обвиняемого. На этой — единственно правильной точке зрения — стоял вначале и Сенат, который находил (решение Уголовного Кассационного Департамента  1905/2), что когда сочинение передано одному или многим лицам доверительно, то деяние не наказуемо, хотя бы  впоследствии, но без ведома и намерения обвиняемого, оно и стало достоянием неопределенного числа лиц.

В последние годы однако Сенат отступил от этой практики. Между прочим, Сенат признал подходящими под 129-ю ст. также речь адвоката на суде (известное дело Гиллерсона) и даже распространение отчетов о заседаниях Государственной Думы, если при наличности состава преступления — в них допущено «изменение в количественном или качественном отношении» (Уг. Кас. Деп. 1907/25). Этим решением стирается грань, которая существует между пропагандой, как деянием, направленным к возбуждению умов, и исполнением кем-либо  возложенных на него законом обязанностей. Кроме пропаганды, караемой ст. 128 и 129 Уголовного Уложения только при условии ее публичности, закон (ст. 130 и 131) облагает наказанием и непубличную пропаганду, когда объектом такой пропаганды является: «сельское население, войска, рабочие или  вообще такие лица, в коих эти учения или суждения не могли бы встретить надлежащего противодействия». Так как в законе нет ближайшего определения ни одного из перечисленных объектов непубличной пропаганды, то применение  ст. 130 и даже 131 (где говорится специально о пропаганде среди войска) на практике  должно наталкиваться на непреодолимые затруднения и определяется всецело усмотрением суда... впрочем, эти  статьи на практике   применяются очень редко. Со стороны субъективной пропаганды во всех ее видах, по мысли авторов закона (Объяснительная Записка, т. II, стр. 207), предполагает обязательно, что виновный не только знал о противозаконности содержания преступного сочинения, но именно имел цель возбудить своей пропагандой к перечисленным в законе деяниям. Т. е. пропаганда только тогда имеется налицо, когда у обвиняемого были и умысел, и цель возбуждения. Последний признак — цель пропаганды — не был включен в текст закона по представлению министерства юстиции в Государственный Совет (от 14 марта 1898 г.), который находил включение ее излишним, т. к. при доказанности умыслами, едва ли может преследовать иную, кроме преступного возбуждения, цель. В первый год применения нового Уголовного Уложения. Сенат неуклонно проводил мысль авторов закона о том, что «отсутствие цели пропаганды исключает всякую возможность» применения к обвиняемому карательного закона (решение Уг. Кас. Деп. 1905 г. №№ 2, 5 и 6). Но уже в следующем году Сенат отказался от этой мысли и признал (решение по делу Ходского) наличность 129 ст. даже в том случае, когда установлено, что обвиняемый не только не желал распространения воззрений, изложенных в распространенном им сочинении, но, и, будучи не согласен с ними, напечатал их только для того, чтобы вслед затем начать их опровергать. Эта новая практика Сената с тех пор считается незыблемой и получила дальнейшее развитие в том направлении, что ответственным по 129-й ст. оказывается ныне даже коммерсант-книгопродавец, если в проданных им сочинениях содержится состав преступления (решение 4 отд. Уг. Кас. Деп. по дд. Ратнера и Гурова). Т. о. по теперешней практике судебных мест субъективный момент в учинении преступления пропаганды фактически совсем отпадает: раз сочинение объективно содержит в себе состав преступления, караемого по 128 или 129 ст., то тем самым как бы презумируется, что тот, кто его распространяясь, знал о его преступном характере и желал достижения преступно-пропагандистских целей (см., например, решение Главного Военного Суда 1908/66).

А. Рапопорт.