Рабочий класс (Исторический обзор)

Рабочий класс (Цикл статей).

А. Исторический обзор.

I. Основные этапы в развитии рабочего класса.

1. Введение. Параллелизм в развитии капиталистического общества и рабочего класса. Рабочий  класс  появляется на исторической сцене одновременно с образованием капиталистических отношений. Вместе с возникновением и развитием капитализма зарождается и развивается и класс наемных рабочих. Это вытекает из самой природы рабочего класса, характернейшим признаком которого является разлучение, производителя и средств производства.

«Процесс, создающий капиталистическое отношение, не может быть ничем иным, как процессом отделения рабочего от собственности на условия его труда; это — процесс, превращающий, с одной стороны, общественные средства производства и существования в капитал, с другой стороны, непосредственных производителей — в наемных рабочих. Следовательно, так называемое первоначальное накопление есть лишь исторический процесс отделения производителей от средств производства. Он представляется «первоначальным», так как образует предысторию капитала и соответствующего ему способа производства» (К. Маркс, «Капитал», I, гл. 24).

В «Коммунистическом манифесте» Марксом и Энгельсом еще в 1848 г. было, поэтому, отмечено, что «в той же степени, в какой развивается буржуазия, т. е. капитал, развивается пролетариат, класс современных рабочих, которые только тогда и могут существовать, когда находят работу, и которые находят работу только до тех пор, пока их труд увеличивает капитал».

Этот полный параллелизм в развитии капитализма и рабочего класса в свою очередь обусловливает соответствие в этапах развития капиталистического общества и самого пролетариата. Как положение наемного труда (заработная плата, продолжительность рабочего дня, условия труда на предприятиях, правовое положение рабочего), так и формы рабочего движения, его характер и роль в классовых отношениях оказываются на протяжении всей истории рабочего класса различными, в прямой зависимости от состояния народного хозяйства, его направления и формы, и вместе с тем и от классового строения общества. Экономика, в обстановке которой существует рабочий, предопределяет, другими словами, его организацию и его отношение к другим классам. А это, в свою очередь, приводит к образованию внутри самого рабочего класса разнообразных слоев, характеризующихся различным материальным, общественно-политическим и далее правовым положением. Достаточно взять несколько примеров, чтобы убедиться в этом. Даже в условиях пролетарской диктатуры экономическое положение отдельных групп рабочего класса неодинаково. Внутри класса все еще наблюдается дифференцированность, которая, правда, находит значительный противовес в политике заработной платы профессиональных союзов СССР (подтягивание отстающих отраслей промышленности с VІ Всесоюзного съезда, подтягивание отсталых групп внутри предприятия с VII съезда), но все же достаточно значительна. Так, по данным ВЦСПС, распределение работников промышленности по размерам заработков в марте 1926 и 1927 гг. было следующее:

	1926 г.	1927 г.
Число работников, вошедших в подсчет, в тыс.	787,7	800,6
Средний месячный заработок в черв. руб.	58,64	66,0
В том числе получали в процентах к итогу:
До 0,5 среднего заработка	15,0	12,8
0,5-1	43,7	44,9
1-1,5	24,6	26,6
1,5-2	9,8	9,5
2-2,5	3,9	3,3
Свыше 2,5	3,0	2,9

 

	В 1914 г.		В 1924 г.		% роста
	Шиллингов	Пенсов	Шиллингов	Пенсов
Для каменщиков	40	7	73	4	81
Чернорабочих	27	-	55	5	105
Монтеров	38	11	56	6	45
Чернорабочих и машиностроителей	22	10	40	2	76
Корабельных плотников	41	4	55	7	35
Чернорабочих в судостроении	22	10	38	5	68
Наборщиков	35	8	73	9	107
Переплетчиков	33	11	73	4	117
Машинистов	-	-	-	-	80
Железнодорожных носильщиков	18	-	45	-	150

 

Другими словами, хотя и наблюдается некоторое снижение пропорции рабочих на полюсах, и число получающих наименьшую плату, равно как и число получающих много больше средней заработной платы, уменьшается, — тем не менее, неоднородность рабочей массы бесспорна. Внутри самого рабочего класса мы имеем различные группы по их обеспеченности.

Еще более значительна дифференциация в условиях капиталистических. Можно сказать, что в периоды расцвета промышленности процесс дифференциации значительно усиливается, а в периоды депрессии — ослабляется. Падение реальных заработков всегда значительнее для высококвалифицированных групп, и потому в периоды снижения заработной платы обычна картина ослабления и дифференциации. Чрезвычайно в этом отношении показательны данные об изменении фактических заработков квалифицированных и неквалифицированных рабочих в Англии между 1914 и 1924 гг. По данным «Labour Research Department» (см. «Monthly Circular» от июля 1925 г., стр. 139), заработки составляли (см. столб. 364).

Но, как правило, мы находим в капиталистических условиях нашего времени наличность совершенно определенного разделения самого рабочего класса на группы, различные по своей обеспеченности.

В связи же с этой дифференцированностью в самом рабочем классе по степени обеспеченности, в каждый данный исторический момент мы наблюдаем различие и в общественно-политическом положении рабочих, что создает качественные отличия внутри пролетариата. Процесс роста рабочего класса, поэтому, является процессом изменения как в материальном положении всей рабочей массы и ее отдельных групп, так и в формах ее организации и в характере проводимой ее объединениями классовой борьбы. Отсюда вытекает огромное значение статики и динамики заработной платы, рабочего бюджета, продолжительности рабочего времени, социального страхования, изменений в строении и методах работы профессиональных союзов и политических рабочих организаций для реконструкции истории пролетариата. Ибо из всех этих элементов складываются те огромные качественные изменения, какие на всем протяжении своей истории рабочий класс  пережил в прямой зависимости от общих условий найма рабочей силы, создаваемых на различных этапах развития капиталистического общества переменами в строении народного хозяйства и в характере классовых отношений.

В самом деле, если взять только самые основные качественные перемены в рабочем классе за всю длительную историю наемного труда, то сразу бросается в глаза принципиальное отличие работника по найму эпохи торгового капитала, являвшегося «человеком с инструментом», все еще самостоятельно сам для себя устанавливавшего темп своей работы, от работника по найму эпохи промышленного   капитализма, от «человека при машине», темп работы которого стал всецело определяться темпом, в каком пущена машина. Между двумя этими типами рабочих нет почти ничего общего, кроме того основного, что составляет  вообще отличительную особенность наемного труда, а именно: отлучения непосредственного производителя от средств производства, зависимости наемного работника от продажи своей рабочей силы, как единственного источника средств к существованию, и вытекающей отсюда противоположности его интересов, интересов продавца рабочей силы — интересам хозяина-покупателя этой силы.

Равным образом, огромно различие, отделяющее работника по найму в Англии тридцатых-сороковых годов, когда основная масса рабочего класса, жестоко эксплуатируемая владельцами первых капиталистических предприятий, состояла преимущественно из неквалифицированных или малоквалифицированных «рабочих рук», от работника по найму в той же Англии в семидесятые-девяностые годы XIX в., превратившегося в узкого специалиста высокой, относительно, квалификации. Здесь разница огромна и по степени организации, и по уровню культурности, и по политическим стремлениям.

Наконец, нельзя упускать из виду и образование в конце XIX в. типа рабочего аристократа, живущего частично за счет колониальных сверхприбылей или дифференциальной прибыли империалистического капитала. Своеобразие данного типа рабочего и причины, вызвавшие его появление на исторической арене в эпоху империализма, Ленин сжато, но чрезвычайно выпукло охарактеризовал в предисловии к французскому изданию «Империализма, как последнего этапа капитализма». Мы читаем здесь:

 ...Вывоз капитала дает доход 8—10 миллиардов франков в год, по довоенным ценам и довоенной буржуазной статистике. Теперь, конечно, много больше.

«Понятно, что из такой гигантской сверхприбыли... можно подкупать рабочих вождей и верхнюю прослойку рабочей аристократии. Ее и подкупают капиталисты «передовых» стран, подкупают тысячами способов, прямых и косвенных, открытых и прикрытых.

«Этот слой обуржуазившихся рабочих, или «рабочей аристократии», вполне мещанских по образу жизни, по размерам заработков, по всему своему миросозерцанию, есть главная опора II Интернационала, а в наши дни главная социальная (не военная) опора буржуазии... В гражданской войне пролетариата с буржуазией они неизбежно становятся, в немалом числе, на сторону буржуазии, на сторону «версальцев» против «коммунаров» (том XVII, стр. 248, 249).

Таким образом, и в эпоху империализма мы получаем различия внутри самого рабочего класса.

Попытка осветить эти различия необходимо и неизбежно приводит к анализу той экономики, в обстановке которой и под непосредственным влиянием которой складывается тот или иной всеобщий или частный тип рабочего. Только представив себе конкретно картину дифференциации внутри рабочего класса по уровню материальной обеспеченности, по общественно-политическому и правовому положению и те качественные изменения, какие пролетариат претерпевает в процессе своего роста, под влиянием изменений в экономике капиталистического общества, мы будем иметь основной материал по истории рабочего класса.

Совершенно очевидно, таким образом, что исторические пути, которыми идет развитие рабочего класса, являются теми же путями, по которым развивается и капиталистическое общество в целом.

Три этапа в развитии капиталистического общества и рабочего класса. Вряд ли нужно доказывать, что история капиталистического общества, при всем многообразии и своеобразии ее проявлений в отдельных капиталистических странах, укладывается в хронологические грани трех основных эпох — именно, распадается на эпоху так называемого «первоначального накопления», составляющую, по красочному выражению Маркса, «предысторию капитала», на эпоху промышленного капитализма и на эпоху империализма.

Каждой из этих эпох свойственны совершенно своеобразные черты и особенности. Разумеется, конкретный материал, характеризующий прохождение капиталистическим обществом данных исторических этапов в той или иной из стран Европы или за пределами европейского материка, отличается значительными индивидуальными особенностями. Процесс распада феодальных отношений в Англии, Франции, Германии или России отличается, в каждом отдельном случае, не только длительностью, но и характером. Спорен, например, вопрос, переживала ли Франция такую же промышленную революцию в конце XVIII в., через какую прошла в этот период Англия. Спорен и вопрос, возможно ли проводить без оговорок параллель между процессом распада сеньоральных отношений на западе и распадом крепостнических отношений на востоке Европы. Конкретные картины экономического развития каждой из стран содержат в себе неповторяющиеся черты и особенности. Тем не менее — совершенно бесспорно то, что история экономического, а, следовательно, и политического, быта всех капиталистических стран проходит три основных этапа.

Соответственно с этим, и рабочий класс  проходит в своем историческом развитии три основных этапа — этап возникновения института наемного труда или предыстории пролетариата, этап оформления промышленного пролетариата в эпоху промышленного капитализма и, наконец, этап международной организации рабочего класса в эпоху империализма.

В настоящей статье, являющейся вводной ко всему циклу, мы попытаемся дать абрис истории рабочего класса на двух первых этапах. Последний этап особенно отчетливо определился в эпоху четырехлетней войны, обострившей внутренние противоречия империализма и в соответствии с этим вызвавшей аналогичное обострение противоречий в рабочем движении. Рабочему движению в эпоху империалистической войны посвящена особая статья (см. XLVI, 456/531). Характеристика же положения рабочего класса и рабочего движения в послевоенный период дается в настоящем томе. В нашем очерке мы будем главным образом останавливаться на истории рабочего класса в Англии, так как в ней капитализм получил наиболее последовательное, полное и законченное развитие.

2. Предыстория рабочего класса. Подмастерье, как переходная ступень к институту наемного, труда. Эпоха торгового капитала является предысторией капитализма и вместе с тем предысторией рабочего класса.

Прежде всего, она характеризуется отслоением обрабатывающей промышленности от сельского хозяйства; после того, как торговля получает некоторое развитие, возникает ремесло, как постоянное, пожизненное занятие для определенных групп населения. На почве этого отслоения вырастает и специальная организация  ремесла, гильдия или цех, имеющая двойственный характер классового объединения новой общественной формации и хозяйственной организации. Цех образовывается и крепнет лишь тогда, когда интересы ремесленников сталкиваются с интересами торговых посредников и требуют для своей защиты особой организации, замкнутой по своему характеру и обладающей монополией на определенную отрасль промышленности. Начало цехов относится к XII и XIII вв. (см. VIII, 440 и след.). Фанье таким образом характеризует цех: «Прежде всего это — ассоциация ремесленников, занятых определенным производством на основе определенной привилегии и ими же самими установленных правил. Ремесленник, принудительно принадлежащий к корпорации, с начала и до конца своего пребывания в ней подчинялся корпоративной дисциплине»¹⁾.

¹⁾ Gustave Fagniez, «Etudes sur l’Industrie et les classes industrielles à Paris au XIII et XIV siecles», стр. 55.

 

Но подобная организация уже сама по себе является отрицанием недифференцированных отношений  феодализма.

Обычное представление, что организованная в цех обрабатывающая промышленность строится так, что внутри нее совершенно нет никаких следов наемного труда, не соответствует картине развития цеха. Организация ремесла (период XII—XIV вв.) представляла собой чрезвычайно последовательно проводившуюся в статутах и регламентах иерархию, в которой отдельные  части на первый взгляд плотно друг к другу пригнаны, а на деле представляли собою обособленные и, что особенно важно, обосабливавшиеся все более и более социальные категории.

Цеховая иерархия предусматривала внутри цеха сначала, как известно, лишь две ступени. Первая, низшая ступень занималась учеником, проходящим курс обучения ремеслу. Ученичество представляло собой, однако, несколько иное явление, чем простое изучение техники данного производства. Цех был монополией. Вступить в него могли поэтому лишь лица, имевшие на то право — наследственное (для «детей мастеров»¹⁾ или благоприобретенное. В последнем случае за учение взималась высокая плата. Кроме того, из монопольного же характера цеха вытекало и ограничение доступа в цех путем регулирования числа учеников. Из 78 цехов, зарегистрированных в «Книге ремесел» Парижа в конце XIII в., в 49 число учеников было ограничено 1—3, и лишь в 29 мастеру предоставлялась полная свобода в приеме учеников. Но и от этих последних уставы или статуты цехов требовали определенных условий. Так, мастер должен был быть совершеннолетним или свободным от опеки (ср. статут позолотников, запрещающий сыну, живущему с отцом, принимать учеников), обладать жилищем, должен был быть достаточно состоятельным, чтобы содержать ученика, и достаточно способным, чтобы правильно научить его ремеслу. Он же обязан был следить и за нравственностью ученика. Этим, разумеется, ограничивалась возможность принимать в учение большое количество учеников. Наконец, статутами устанавливались и сроки ученичества — обычно около 6 лет, спускаясь до 3—2 и поднимаясь в отдельных цехах до 11 лет.

Следующую ступень занимал в цеховой иерархии мастер, полноправный член цеха. Эта двухступенчатость цеха сохраняется сравнительно долгое время. Фанье, например, определенно указывает, что «в эпоху, которой мы заняты (именно XIII и XIV вв.), большинство корпораций еще не знало института подмастерьев²⁾.

¹⁾ В некоторых случаях дети мастеров принимались в цех без предварительного прохождения стажа ученичества. Таково было положение в XIV в. у мясников св. Женевьевы, у поваров Парижа, у оловянных посудников Парижа и др.

²⁾ Фанье, цит. соч., стр. 94.

 

Другой исследователь, Мартэн де Сен-Леон, устанавливает, что этот институт лишь позднее занимает прочное место в цеховой иерархии, хотя частично он появляется и в XIII в.¹⁾

Но двухступенчатость цеховой иерархии исчезает под давлением торгового капитала. Уже с XIV—XV столетия эта иерархия становится трехступенчатой. Правда, появление промежуточной ступени — подмастерьев — как будто мало меняет природу внутрицеховых отношений. Первоначально, до XVI—XVII ст., переход от подмастерья к мастеру был вполне возможен. По представлении пробной работы особая комиссия из присяжных мастеров цеха признавала подмастерье заслуживающим звания мастера.

Эшли указывает, анализируя роль подмастерья в цехе, что «некоторое время «слуга» был скорее подчиненным товарищем или помощником мастера, нежели его наемником; размер его вознаграждения, как видно из многих ордонансов и статутов, составлял более половины вознаграждения самого мастера; ему платил при этом часто не мастер, а лицо, нанявшее их обоих». ²⁾

Однако, зарождение с середины XIV столетия института подмастерьев в цеховой иерархии, внося весьма существенные перемены в самый цех, являлось результатом действия таких сил, которые не могли не создавать в цехе внутренних противоречий; введение стажа подмастерья для кандидата в мастера было прямым выражением этих противоречий. В самом деле, тот самый фактор, который вызывает появление ремесла как обособленной отрасли хозяйственной деятельности и, приводит к созданию ремесленных цехов — именно денежное хозяйство и его развитие, — вызывает значительные изменения и внутри ремесленного строя.

¹⁾ «Фактически, только с XIV века кандидат на звание мастера должен был пройти еще одну новую ступень — колтаньонажа» («Histoire des Corporations de Métiers», par Etienne Martin do Saint-Leon, Париж, 1897, стр. 67.

²⁾ Ashley, «An introduction to еnglish economic history and theory», Part II, 1893, р. 101; русский перевод «Экономическая история Англии», М. 1897, стр. 363.

 

Прежде всего, рынки, начиная с XIV в., неизменно расширяются. Особенно повлияли на развитие и расширение рынков открытие Америки и другие великие географические открытия в конце XV в. Они расширили почти на всем земном шаре процесс товарного обращения. Во второй половине XVI в., например, под влиянием открытия Америки и путей в Индию, в результате путешествий Чанслера в Архангельск и др., в Англии возникает ряд новых крупных торговых компаний. В 1554 г. образуется московская компания, в 1558 г. — компания купцов из Эксетера, в 1571 г. — такая же компания купцов из Бристоля, в 1579 г. — восточная компания для торговли на Балтийском побережье, в 1581 г. — турецкая компания,  в 1585 г. — варварийская компания, в 1588 г. —  гвинейская компания, наконец в 1600 г. возникает историческая ост-индская компания, подчинившая себе в конце концов почти всю Индию и сохранившаяся до середины XIX в. Этого перечня, который далеко не полон, достаточно, чтобы судить о размахе мировых торговых операций Англии, превращающейся с XVI в. в международного торгового посредника. Как известно, не одна Англия развивала подобным образом свою внешнюю торговлю. Франция и Испания, Нидерланды и Португалия и ряд других стран точно так же активно выступают с XV—XVI вв. на ставшем уже мировым рынке.

Какое  впечатление могло оказать такое развитие товарных отношений на внутрицеховые отношения? Такой исследователь истории цеха и истории наемного труда, как Фанье¹⁾, отмечает, что в XII—XIV вв. из 78 цехов Парижа лишь в одном переход на звание мастера был обеспечен через ступеньку подмастерья. Только в одном цехе требовалось проработать год в роли подмастерья, чтобы получить звание мастера, во всех остальных 77 цехах вовсе не надо было служить за заработную плату в роли подмастерья целые годы для того, чтобы получить право на звание мастера. Когда кончалось долгое, обычно, ученичество, ученик XIII—XIV вв. непосредственно получал звание мастера. Но уже в XV—XVI столетии мы находим резкое изменение положения внутри цеха. Мы находим, что институт подмастерьев из случайного, незначительно распространенного, охватывающего собой лишь отдельные, наиболее крупные ремесленные предприятия и цехи, становится всеобщим институтом, наблюдающимся всюду. Уже нельзя было стать мастером, если предварительно ученик, закончивший учение, не проходил известного промежуточного стажа работы по найму в качестве подмастерья. В этом образовании промежуточной ступени заключался первый результат роста и развития торгового капитала, сказавшийся во внутрицеховых отношениях. Ученик перестал сразу переходить на ступень мастера, он был уже вынужден пройти и ступень подмастерья.

¹⁾ Цит. соч., стр. 93-94.

 

Из двухступенчатой организации цеха получилась трехступенчатая иерархия, которая начинает очень строго соблюдаться. Каков был смысл этой трехступенчатости? Прежде всего, развитие торгового капитала укрепило внутри цеха те отдельные группы цеховых мастеров, которые располагали большей возможностью оперировать на широком рынке, располагали большим оборотным капиталом, нуждались в дополнительной рабочей силе и стремились уменьшить конкуренцию. Для того, чтобы обеспечить мастера от конкуренции новых мастеров, цехами были приняты соответствующие меры. Каждый ученик получал больший дополнительный период ученичества: он должен был быть подмастерьем на год, на два и даже на три. «Напомним, говорит, например, Этьен Мартэн де Сен-Леон — положения «Книги Цехов» о мастере. Чтобы быть принятым в цех в качестве мастера, достаточно было пройти ученичество, длительность которого колебалась обычно от 3 до 5 лет. Только в XIV в. к этому прибавляется требование работы в качестве подмастерья в течение 2 или 3 лет. Что касается расходов, то они ограничивались внесением определенной суммы мастеру за ученика при поступлении его и уплате от 5 до 20 сольди при «покупке ремесла»; кроме того, мастер обязан был уплатить несколько денье в братство мастеров. Все эти обязательства сохранились и в XVI веке.

Но как они были отягчены, и сколько новых издержек было прибавлено к прежним... Прежде всего, кандидат должен был нести все возрастающие расходы по изготовлению шедевра. Затем нужно было устроить пир для жюри, рассматривавших шедевр, причем приходилось приглашать на этот пир и главных мастеров; определенное число гостей являлось незванными, и новичок вынужден был угощать 50, 60 и даже 100 собутыльников. Эти пиры стоили весьма дорого и нередко целиком поглощали все сбережения кандидата в мастера. И это не было все; под предлогом обычая, мастера предъявляли еще кучу требований, отказаться от выполнения которых новичок не осмеливался. Документ Ламара, приведенный Левассером, дает представление о стоимости звания мастера. Согласно этому документу, в то время, как все издержки по ордонансам законно не превышали 36 ливров, подлинная сумма издержек... колебалась от 200 до 1 200 ливров, что составляло для того времени весьма значительную сумму. Это закрывало доступ к званию мастера огромному большинству подмастерьев или разоряло их с самого начала, заставляя их влезть в долги. Не менее значительной несправедливостью было освобождение от всех или от части этих издержек сыновей мастеров. Вся тяжесть этих издержек падала, таким образом, определенно на несостоятельного подмастерья, который не имел счастья наследовать своему отцу»¹⁾.

¹⁾ Э. Мартэн до Сен-Леон, цит. соч., стр. 237-238.

 

Такого рода мероприятия имели два последствия. С одной стороны, это ослабляло приток в цех новых мастеров. С другой стороны, окончив свое ученичество, умелый рабочий не имел права и возможности стать самостоятельным мастером и часто был вынужден всю жизнь работать на положении подмастерья за заработную плату, оказываясь подсобной рабочей силой для более крупного мастера.

Образование наемного труда в цехе. Но таков был только первый результат   расширения торговых операций в XV—XVI вв. За ним последовал и другой. Углубление торговых операций, дальнейшее их развитие, охват ими отдельных уголков производства и народного хозяйства в целом приводили, сверх отмеченной трехступенчатости цеховой иерархии, к тому, что  в рамках цеха цеховому мастеру, имеющему достаточный запасный капитал, становилось тесно; настолько ему становилось тесно, что еще с XV и в особенности в XVI в. среди мастеров-суконщиков проявляется сильная тенденция уходить из-под цеховой опеки и правил городской общины в деревни, где не так сильно чувствовалась строгая цеховая и муниципальная регламентация и где можно было в гораздо большем соответствии с условиями торговли проводить работу по организации своих предприятий. В этом отношении действовал еще один значительный фактор, который вызывал такого рода стремление к увеличению числа работников, занятых в одном месте. Это — почти беспрерывные войны между Францией и Англией, войны на всем европейском континенте. Эти войны, массовыми заказами правительств для нужд вооружения своих армий, оказали необычайно сильное влияние на производственные отношения. Зомбарт приводит ряд ярких фактов, иллюстрирующих это влияние массовых военных заказов на состояние и характер промышленности того периода.

В области цехового производства из этого роста спроса на массу товаров вытекает наблюдающееся уже в XV в. стремление мастеров набрать как можно больше рабочей силы. Именно в этот период возникает совершенно новый институт: трехступенчатая иерархия становится четырехступенчатой. Наряду с учеником — этой основной, главной категорией цеха —  и мастером, другой, также основной, главной категорией цеха, а равно и с промежуточной категорией — подмастерьем, будущим самостоятельным мастером — появляется четвертая: это вольнонаемный рабочий. Его называют «валетом», йоменом (yeomen), «услужающим человеком», «поденщиком» (journeyman), «слугой», «кнехтом» (наемником), — но независимо от различия в названии он представляет собой наемного рабочего и появляется в XIV и XV столетиях. В самом деле: «Число валетов — отмечает Мартэн де Сен-Леон — не было, обычно, ограниченным… Рабочий считался знающим ремесло и работающим у мастера не столько для обучения, сколько для извлечения выгоды из уже приобретенного знания... Рабочий не жил у своего мастера... Договор о найме был срочным».

В связи с этим появлением уже строго наемного рабочего, и положение подмастерья в цехе становится еще менее твердым, еще менее «органическим». В самом деле, класс подмастерьев вырос в солидную прослойку в цехе, потому что торговый капитал создавал большую потребность в квалифицированной рабочей силе, не имеющей такого положения, каким обладал цеховой мастер. В положении подмастерья в ремесленном цехе было очень много особенностей, позволявших проводить параллель между положением этого подмастерья и положением наемного рабочего. Таким образом, имеется некоторая предпосылка для того, чтобы и подмастерье стал чувствовать известную противоположность своих интересов интересам мастера. Это устанавливается в XVII в., когда влияние торгового капитала углубляется в цехе, когда «торгаш», — как документы и жалобы того времени презрительно называют торговцев, отдельных одиночек и группы ремесленников, работающих не на скупщиков, а на открытый рынок, — когда торгаш настолько крепко входит в цех, что мастера-не торгаша превращает в своего поставщика, ставит почти в положение подмастерьев, и уже начинает образовываться подлинный наемный труд. Например, в 1667 г. в лионской промышленности торговцы шелковыми изделиями были приняты в состав ткацкого цеха и этим добились равноправия с мастерами, производившими шелковые материи, бархат, парчу и т. п. Однако, этим скупщики не удовлетворялись: в тот же статут 1667 г. были внесены постановления, которыми мастера-производители низводились на степень подмастерьев и совершенно отдавались во власть мастеров-скупщиков. Как и подмастерья, они лишались права отказываться от работы на скупщика, не предупредив его об этом месяцем раньше, не окончив начатой работы и не возвратив полученного задатка. Последнее мог сделать за мастера, в случае его несостоятельности, новый скупщик, который ему давал заказы. Но если сумма была значительна, трудно было найти скупщика, который согласился бы на это, и мастер-кустарь рисковал остаться в течение продолжительного времени без работы. Выбирая из двух зол меньшее, он продолжал работать на этого же скупщика даже на невыгодных для себя условиях. Тот же статут содержал следующее постановление: мастер, который дает работу другому мастеру, подвергается штрафу в 60 ливров, если он не удостоверился в том, остался ли этим мастером доволен тот, на которого он раньше работал. Таким образом, — жаловались мастера, — мастер никогда не может рассчитывать получить заработок, если он не сумеет покорностью и низкопоклонничеством добиться милости у своего хозяина.

Совершенно определенно, что такое превращение мастера в купца продвигало подмастерья на шаг ближе к положению пролетария. Мы видели, что появляется пролетарский элемент в виде валетов, поденщиков, услужающих людей и т. п. И сам мастер в условиях, какие складывались под влиянием торгового капитала, часто подлежал угрозе превращения не только в зависимого поставщика, но и в подлинного наемного рабочего, в пролетария. Фанье отмечает, что «порой патрон-хозяин, либо добровольцу, либо вследствие скверного оборота его дел, становился простым рабочим и уже работал на своих сотоварищей по ремеслу». Эта жизнь в обществе равных, эта легкость, с которой рабочие и хозяева переходили из одной группировки в другую, мешали зарождению систематического антагонизма, который их разделяет в настоящее время. Конечно, рабочие вовсе не переставали от этого иметь совершенно отдельные интересы и образовывать совершенно независимый класс. Их отношения с хозяевами иногда даже давали место резким конфликтам. Таким образом, еще в недрах цехового строя под влиянием торгового капитала, — благодаря развитию процесса товарного обращения, требующего все большего и большего количества оборотного капитала, создававшего все больший и больший, спрос на продукты, — возникла новая тенденция внутри цеха, заключавшаяся в пролетаризации средней ступеньки цеха — подмастерьев — и вклинивании в цех совершенно пролетарского элемента, наемных рабочих типа валетов, услужающих людей и поденщиков, и частично пролетаризировавшая самого мастера, не обладавшего достаточным капиталом.

Таковы особенности этого периода. Эти особенности делают данный период периодом зарождения института наемного труда.

Аграрная революция XVI в. в Англии. Эволюция ремесленного строя, начинающаяся еще с XV в., приводит к появлению института наемного труда, создает противоречия интересов работника и хозяина, но еще не вызывает резкого расхождения в экономическом положении противоположных классов, хотя уже становится источником социальных конфликтов.

Ряд производств, как уже было отмечено, организуется еще в XV—XVI вв. не в городах, где цеховой строй был еще крепок и где порядок найма учеников и порядок перехода с одной иерархической ступеньки на другую ограничивали владельца средств производства, а в деревне, за пределами компетенции цехов  и муниципальных властей. Такова, например, шерстяная промышленность в Англии, которая в XV—XVII вв. все больше и больше переносится в сельские местности и строится отнюдь не по цеховым правилам, а как уже чисто капиталистическая промышленность. Миграцию центров производства мы наблюдаем и в не знавшей цехового строя железоделательной промышленности, но немного позднее (XVII в.), в Англии. Что касается Франции, то здесь мы можем констатировать подобное же возникновение капиталистических предприятий в XVI—ХVІІІ вв.

Рабочую силу капиталист находил в сельских округах среди обезземеленного или малоземельного крестьянства. Эти крестьяне в шерстяной промышленности являлись уже типичными работниками-квартирниками, работающими на дому за определенную плату. Уже к середине XV ст. домашняя система промышленности широко развивается в Англии — и в деревне, и в городе. И столь же рано начинается самая безудержная эксплуатация этих безответных кустарей, не защищаемых цеховыми регламентами, всех этих «прядильщиков, чесальщиков, ткачей, валяльщиков, красильщиков, стригальщиков», как их перечисляет один стихотворный памфлет того времени. «Вы знаете, говорит памфлетист, как много горя выносит бедный нуждающийся народ, как его притесняют во всем, во всем... Плату убавляют, а шерсти прибавляют и таким образом присваивают себе труд прядильщиков и чесальщиков»¹⁾. При этом, указывает памфлетист, расплачиваются с ними часто не деньгами, а всякими ненужными товарами. И действительно, уже в 1464 г. приходится издать специальный закон против такой расплаты с кустарями — против truck-system — и запретить мошеннические надбавки шерсти при сдаче ее в переработку. Среди тех же малоземельных и обезземеленных крестьян, среди мастеров-самоучек и городских недоучек набирались работники и для возникающей мануфактуры. Суконщики скупают целые поместья, разводят собственных овец, устраивают мастерские для выделки сукна; эти сельские мануфактуры быстро расцветают, оттесняют городскую цеховую промышленность и ведут к обеднению и обезлюдению городов. Законодательные акты всего XVI ст. переполнены жалобами на этот упадок городов, вызываемый развитием внецеховой сельской мануфактуры (см. VIII, 567/90).

¹⁾ “Political Poems”, ed. by Th. Wright, v. II, p 285.

 

Помимо промышленного пролетариата, создавшегося трансформацией цехов, развитием домашней промышленности и нарождением капиталистической мануфактуры, были еще значительные кадры рабочих, никогда в цехи не входивших, — чернорабочие, рабочие транспорта, мастера простейших, преимущественно деревенских ремесел — все те «бедные рабочие, возчики, кузнецы, плотники, плужники», о которых Томас Мор в начале XVI ст. свидетельствует, что «по сравнению с их трудом и их жизнью положение рабочего и вьючного скота представится блаженством»¹⁾. К этому надо еще прибавить матросов торгового флота. Далее, издавна в Англии существовал очень многочисленный класс земледельческих наемных рабочих. Не только этих сельских батраков и поденщиков, но и чернорабочих города, рабочих портов, транспорта, кустарей домашней промышленности и рабочих мануфактуры поставляла деревня.

¹⁾ «Тh. More’s Utopia», ed. by I. Ch. Collins, Clarend. Press, 1901, р. 139.

 

Каким образом в эпоху, о которой идет речь, могли образоваться эти кадры рабочих из крестьян? Ответ на этот вопрос дает процесс обезземеливания английского крестьянства, начавшийся еще в XVI в., под влиянием роста внешней торговли страны. Процесс личного раскрепощения крестьян в Англии закончился в XIV в. в результате развития денежного хозяйства. Но развитие торгового капитализма означало усиленное стремление землевладельцев к переходу от пахотного к пастбищному хозяйству, так как положение Англии особенно благоприятствовало расширению внешней торговли в XVI в. с Нидерландами, где в то время сосредоточивалась шерстяная промышленность. Прекращение ввоза шерсти из Англии во Фландрию вызывало безработицу почти половины населения фламандских городов. Цена шерсти возросла в XVI в. вдвое по сравнению с ценой ее в XV в. Это делало затрату капитала в сельском хозяйстве на производство шерсти наиболее выгодным занятием. Все возраставшее значение торговли шерстью с Фландрией, Данией, Францией и служило в XV—XVI вв. неизменно усиливавшимся стимулом к замене зернового хозяйства овцеводческим. Но препятствием к этому являлся характер земельных отношений и землепользования в Англии. Крестьяне (вилланы) имели право на свою землю на основе обычного права. Но земли их лежали чересполосно, отдельными акрами и полуакрами в нескольких полях, вперемежку с полосками соседей, иногда и вотчинника. Это вело к обязательному севообороту. Пастбища находились в общем пользовании всей деревни и лорда. Как землевладельцам-дворянам, стремившимся превратить свои земельные угодия в пастбища для дававших столь хорошие доходы овец, так и богатым крестьянам такая чересполосица была чрезвычайно нежелательна. Отсюда — стремление к укрупнению площади, к уничтожению чересполосицы, к консолидированию и огораживанию своих земель и к разверстанию общинных угодий. Этот процесс огораживания, вызвавший массовое обезземеление крестьянства, подробно рассмотрен в общем обзоре истории Англии (см. VIII, 527/49; ср. также XXI, 83/84), и мы поэтому здесь на нем не будем останавливаться.

Размеры огораживаний в XVI — XVII вв. все же были не столь уже значительны и не уничтожали в Англии крестьянства. Но в результате огораживаний и последовавшего обезземеливания части крестьян уже в XVI—XVII вв. образовались значительные резервы наемной рабочей силы. Для конца XVII столетия один из лучших знатоков тогдашней Англии, герольд и таксатор (составитель оценочных описей имений), много работавший по «политической арифметике», — Грегори Кинг, сделал, на основании ряда косвенных показателей, схематический подсчет численности различных слоев и классов английского народа, их годового дохода и расхода в 1688 г. ¹⁾. Таблица настолько интересна, что приводим ее полностью (опускаем только общую сумму дохода для каждого класса). Под семьей в таблице разумеются все живущие в доме; следовательно, включается прислуга и у знати — вся дворня.

1) “Natural and political observations and conсlusions upon the State and Conditions of England”, 1696 by Gregory King, Esq. Lancaster H., p. 48-49, в приложении к книге George Chalmers, “An Estimate of the comparative strength of Great Britain”. A new edit. 1803.

Ранг, звание, титул и занятие	Семей	Всего душ	На семью душ	Годовой доход				Расход на душу		Излишек
				На семью		На душу				На душу			Всего тыс. ф. ст.
				Фунтов	Шиллингов	Ф.	Ш.	Ф.	Ш.	Ф.	Ш.	Ф.
Светские лорды	160	6400	40	2800	-	70	-	10	-	10	--	--	64
Духовные лорды	26	520	20	1300	-	65	-	55	-	10	-	-	5,2
Баронеты	800	12800	16	880	-	55	-	51	-	4	-	-	51
Рыцари	600	7800	13	650	-	50	-	46	-	4	-	-	31,2
Сквайры	3000	30000	10	450	-	45	-	42	-	3	-	-	90
Джентльмены	12000	96000	8	280	-	35	-	32	10	2	10	-	240
Должностные лица высшие	5000	40000	8	240	-	30	-	27	-	3	-	-	120
Должностные лица низшие	5000	30000	6	120	-	20	-	18	-	2	-	-	60
Купцы, ведомство иностранной торговли	2000	16000	8	400	-	50	-	40	-	10	-	-	160
Купцы, ведомство внутренней торговли	8000	48000	6	200	-	33	-	28	-	5	-	-	240
Юристы	10000	70000	7	140	-	20	-	17	-	3	-	-	210
Духовные лица высшие	2000	12000	6	60	-	10	-	9	-	1	-	-	12
Духовные лица низшие	8000	40000	5	45	-	9	-	8	-	1	-	-	280
Фригольдеры бол. бог.	40000	280000	7	84	-	12	-	11	-	1	-	-	280
Фригольдеры мен. бог.	140000	700000	5	50	-	10	-	9	10	-	10	-	350
Фермеры	150000	750000	5	44	-	8	15	8	10	-	5	-	187
Лица свободных профессий	16000	80000	5	60	-	12	-	11	10	1	10	-	40
Лавочники и мелкие торговцы	40000	180000	4,5	45	-	10	-	9	10	-	10	-	120
Мастера и ремесленники	60000	240000	4	40	-	10	-	9	10	-	10	-	120
Офицеры флота	5000	20000	4	80	-	20	-	18	-	2	-	-	40
Офицеры сухопутные	4000	16000	4	60	-	15	-	14	-	1	-	-	16
Итого приумножающих богатство государства	511586	2675520	5,25	67	-	12	18	12	-	-	18	-	2447,1
										Дефицит
Матросы	50000	150000	3	20	-	7	-	7	10	-	10	-	75
Рабочие люди и внедомашняя прислуга	364000	1275000	3,5	15	-	4	10	4	12	-	2	-	127,5
Коттеры и пауперы	400000	1300000	3,25	6	10	2	-	2	5	-	5	-	325
Солдаты	35000	70000	2	14	-	7	-	7	10	-	10	-	35
Бродяги	-	30000	-	-	-	2	-	3	-	1	-	-	60
Итого уменьшающих богатство государства	849000	2825000	3,25	10	10	3	3	3	7,5	-	4	6	627
ВСЕГО	1360585	5500520	-	32	-	7	18	7	11,3	-	+5	9	+1825

 

Таблица показывает, что ко времени «славной» революции буржуазия прочно укрепилась в седле, далеко обогнав поместное сословие по размерам своего «приумножения богатства». Landed interest должен был отступить пред money interest. Но по количеству занятых рук промышленность еще далеко не доминирует. Еще очень сильно самостоятельное крестьянство. Еще очень развито также ремесло, мануфактура оттеснила его, капитал подчинил его себе, но не убил. Однако, пролетариат, считая вместе городской и сельский (коттеров), составляет уже больше половины всего населения. «Две нации», о которых говорит Дизраели через полтораста лет, уже вполне вырисовываются в конце XVII в. И нация имущих настолько уже оправилась от прежних страхов перед левеллерством первой революции, что едкие сарказмы коммуниста Беллерса (см. XL, 416/17) парирует  своей статистикой: не праздные, как уверяет коммунист, живут на счет трудящихся, а трудящиеся живут на счет праздных, на счет имущих; не они, трудящиеся, приумножают богатство государства, они уменьшают его, пополняют свой прожиточный минимум пособиями от приходских советов. Но тут же представитель имущих должен признать, что весь громадный для тогдашней Англии сельский пролетариат живет хуже бродяг, что земледельческий рабочий Англии в своей массе своим безмерно тяжелым трудом вырабатывает в полтора раза меньше, чем добывает нищий.

Положение наемного труда в эпоху торгового капитала. Уже одно это свидетельство Грегори Кинга, что в конце XVII столетия сельский рабочий по своему материальному положению стоял ниже бродяги, заставляет думать, что в условиях жизни английского наемного рабочего к этому времени произошло значительное ухудшение, ибо не мог же громаднейший слой населения в течение веков вырабатывать продажей своей рабочей силы менее самого крайнего физиологического минимума, необходимого для поддержания этой рабочей силы: он неизбежно вымирал бы. И действительно, классический труд Торольда Роджерса «История земледелия и цен», который Маркс по справедливости признал единственной научной работой по ранней истории рабочего класса в Англии, в полной мере подтверждает ухудшение в положении наемного труда в XVII столетии по сравнению с более ранними эпохами. Роджерс изучил отчеты управляющих многочисленных поместий оксфордского университета и его отдельных колледжей с середины XIII стол. и извлек из них, в частности по истории заработной платы, богатейший материал, какого не имеет экономическая литература ни одной другой страны. Сам Роджерс доводит свое исследование до начала XVII стол. — до 1702 г.; уже после его смерти был издан 7-й том его монументального труда, заключающий статистический материал по XVIII в. — до 1793 г., менее, однако, богатый, чем для ранних периодов. Шведский экономист Густав Стеффен в своих «Этюдах по истории английских наемных рабочих» по данным Роджерса исчисляет, какая доля дневного заработка квалифицированного и простого рабочего требовалась для покрытия физиологического минимума существования рабочей семьи. Рабочую семью Стеффен, как принято в Англии, считает в составе мужа, жены и 3 или 4 детей. Физиологический минимум существования он исчисляет, на основании различных данных и научных исследований, при исключительно растительном режиме — в 0,01914 квартера пшеницы, при смешанной растительно-мясной пище — в 0,01436 квартера пшеницы плюс 1,5 английского фунта мяса в день. Однако, сомнительно, можно ли принимать одинаковый состав рабочей семьи для ряда веков; исчисления физиологического минимума также представляют всегда много спорного, а по отношению к далеким векам — тем более. Поэтому, приводя далее сводку оплаты труда двух категорий рабочих - мастера-плотника и земледельческого рабочего, — мы ограничиваемся лишь переводом денежной платы на пшеницу, с самых далеких времен являвшуюся, по общему мнению, поддерживаемому и Роджерсом, главным продовольствием преобладающей части рабочего населения Англии, наряду с овсяным хлебом у наиболее бедных слоев населения (надо, однако,  заметить, что Эшли в своем посмертном исследовании «The bread of our forefathers», Oxf., 1928 — оспаривает это мнение и доказывает, что вплоть до XVIII ст. главным хлебом крестьянства и рабочих была рожь, а не пшеница). Для первого и третьего периодов с 1261 по 1350 и с 1583 по 1662 гг. — за недостаточностью данных о поденной заработной плате земледельческих рабочих, взята средняя плата подавальщика соломы при покрытии крыш — как представителя простого труда, для 1541—1582 гг. — подавальщика кирпича. Средние даны, как у Роджерса, по десятилетиям, и по эпохам, различаемым Стеффеном, средние выводятся по средним за десятилетия¹⁾.

¹⁾ Gustaf Steffen, «Studien zur Geschichte der engdischen Lohnarbeiter», I В., 1901, S. 118, 119, 121, 250, 254, 260 , 365, 370, 374 , 471, 472, 474.

	Денежная заработная плата в день				Цена квартера пшеницы		Сколько пшеницы мог купить на дневной заработок (квартер.)
	Плотника		Чернорабочего1)
	Шиллингов	Пенсов	Шиллингов	Пенсов	Шиллингов	Пенсов	Плотник	Чернораб.1)
1260-1350	-	3 1/8	-	1	5	9 ¼	0,0462	0,0151
1351-1540	-	5 ½	-	4	6	3/8	0,0781	0,0561
1541-1592	-	10 3/8	-	7	15	10	0,0561	0,0371
1593-1662	-	14 1/14	-	9 ½	41	3 1/14	0,0283	0,0211
1663-1672	-	18 1/8	-	12 ¼	35	8 ¾	0,0423	0,0286
1673-1682	-	21 ½	-	13 1/8	42	2	0,0425	0,0260
1683-1692	-	22 1/8	-	14 ¼	34	5 ½	0,0535	0,0345
1693-1702	-	25 3/8	-	13 ½	43	2 ¾	0,0489	0,0260

 

¹⁾ За 1261-1350 и 1583-1662 гг. – подавальщика соломы, за 1541-1582 гг. – подавальщика кирпича, за остальные периоды – земледельческого рабочего.

 

Ухудшение в материальном положении наемного труда действительно констатируется, — ухудшение жестокое и затяжное. В течение двух веков, со времени моровой язвы и до 40-х годов XVI стол., точнее от восстания Уата Тайлера (см.) до восстания Кета (см.), английский рабочий переживает эпоху сравнительного благополучия, свой «золотой век»; вторая половина XVI стол., показывает уже значительное понижение в реальной плате, что до известной степени может иметь свою причину в фальсификации монеты (1543—1552) и в обесценении серебра вследствие громадного прилива его из Америки (приблизительно с 1560 г.), вызвавших значительное повышение цен на главный предмет питания рабочего — на хлеб. Но во второй половине XVI стол., это вздорожание жизни в значительной мере покрывалось повышением денежной заработной платы. Подлинная революция цен, в особенности по отношению к пшенице, начинается с конца XVI стол. Денежная оплата труда повышается, но далеко не в такой мере, и эпоха с конца XVI стол., до 60-х годов XVII стол., является для английского рабочего класса самой мрачной, самой бедственной в его истории. Естественно, при таком понижении реальной заработной платы заработок простых, неквалифицированных рабочих — сельских батраков и поденщиков — оказывается в течение всего этого периода значительно ниже минимума, физиологически необходимого для поддержания жизни.

Положение дела было настолько тяжелым и уровень существования рабочих настолько снизился, что во времена Елизаветы было принято твердое решение о необходимости законодательного вмешательства в регулирование заработной платы. В противоположность законодательству XIV— XV стол., всемерно стремившемуся снизить заработную плату¹⁾, теперь закон должен был поставить своей задачей не давать оплате труда чрезмерно понижаться. Таково было провозглашенное намерение правительства и парламента. Это законодательство вылилось в форму предоставления мировым судьям права на своих четвертьгодовых съездах устанавливать твердые ставки оплаты труда, руководствуясь, главным образом, ценами на хлеб. На протяжении всего периода действия закона, именно между 1533 г. и 1725 г., неизменно мировые судьи всегда устанавливали твердые ставки заработной платы в пропорции к ценам на средства существования.

¹⁾ Акты 23, 25, 31, 34, 36, 42 годов Эдуарда III; 2, 12, 13 гг. Ричарда II; 4, 7 гг. Генриха IV; 2, 4 гг. Генриха V; 2, 6, 8, 23 гг. Генриха VI; 11, 12 гг. Генриха VII; 4, 6, 7 гг. Генриха VIII.

Годы	Расценки квалифицированных рабочих		Цены на зерно за квартер
	Летние	Зимние
1533	6 п. – 7 п.	-	7 ш. 8 п.
1593	8 п.	7 п.	18 ш. 4 ½ п.
1610	9 п. -10 п. – 1 ш. 5 п.	8 п. – 1 ш. 2 п.	40 ш. 4 п.
1661	1 ш. 6 п.	1 ш. 4 п.	70 ш. 6 п.
1684	1 ш. до 8 п.	11 п. до 7 п.	41 ш. ½ п.
1725	1 ш. максимум	-	46 ш. 1 п.

 

Однако, удержать заработную плату от падения не удавалось никакими постановлениями мировых судей и магистратов. Так, например, когда закон Елизаветы был издан, заработная плата для летнего периода была установлена съездом мировых судей в 6 и 7 пенсов в день при цене на зерно в 7 шиллингов 8 пенсов. Уже через 60 лет, в 1593 г., новые ставки, установленные для зимнего и летнего времени, выразились в 7—8 п., но их рост далеко не соответствовал росту цен на зерно. Именно, цена квартера пшеницы обходилась в 18 ш. 4 ½  п. Общая картина соотношения цен и устанавливавшихся судьями заработков может составиться из следующих данных (см. стлб. 388).

Но было ли подлинным намерением законодателя елизаветинской эпохи обеспечить «бедного батрака и наемного человека»? Или здесь играло роль стремление обеспечить известное количество дешевого труда за растущей промышленностью, которая чувствовала недостаток в квалифицированной рабочей силе? Изменение отношения к вопросу о заработной плате со стороны законодательства имеет весьма двусмысленный характер в обстановке начала XVII века. Даже у благожелательно к законодательству того времени настроенных авторов вводная часть закона вызывала несколько критическое отношение к истинным намерениям елизаветинского законодательства. Законодатель, говоря о своем желании придти на помощь «наемному человеку», вместе с тем проводит линию не на то, чтобы установить минимум заработной платы, а на то, чтобы создать твердые фиксированные расценки, устанавливая и максимум и минимум заработной платы одновременно. При этом за нарушения расценок закон карает хозяина 10 днями тюрьмы и 3 ф. ст. штрафа, а рабочих — 21 днями тюрьмы. Заработная плата устанавливается мировыми судьями, а мировые судьи избираются землевладельцами из землевладельцев и богатых людей. Таким образом, регулирование заработной платы, долженствовавшее иметь своей задачей облегчить безмерно бедственное положение рабочих,  было фактически отдано в руки работодательского класса, естественно заинтересованного не в повышении, а в понижении заработной платы. Наряду   с этим восстанавливается старый закон времен восстания Кета, запрещающий всякие объединения рабочих (закон 2—3 гг. Эдуарда VI). Запрещение это, под страхом строгого наказания, возобновляется при Карле II (1682/83) и сохраняет свою силу вплоть до 1824 г. Все это заставляет Роджерса, столь глубокого и объективного исследователя фактического положения рабочего класса, подвести такой общий итог всей эпохе от последней трети XVI стол. до первой четверти XIX века: «Я утверждаю, что с 1563 по 1824 г. в Англии существовал заговор, вызванный законом и проведенный в жизнь заинтересованными классами с целью отнять у рабочего его заработок, приковать его к земле, лишить всякой надежды и повергнуть в неизлечимую бедность... С лишком два с половиной века английские законы и их служители стремятся низвести рабочего до полуголодного существования, подавить в зародыше всякое действие и всякое выражение, указывающее на организованное недовольство, и давить его наказаниями, когда человек начинает вспоминать свои естественные права. Меня не могут ввести в заблуждение лицемерные фразы, обыкновенно служащие введением в законы: эти красивые слова всегда стоят в прямом противоречии с детальными постановлениями закона. Так, например, в законе Елизаветы заявляется, что «заработная плата слишком низка и не соответствует условиям времени»; далее говорится о «нужде и обременении бедного рабочего и наемника»; между тем этот-то самый закон и понизил заработную плату работника и увеличил его нужду и обременение, потому что он-то и сделал тех, которые заинтересованы в том, чтобы держать работника в бедности, судьями его заработной платы; он-то и дал право требовать от рабочего свидетельство, написанное его прежними работодателями, приходскими попечителями и надзирателями за бедными, когда рабочий хотел поступить на новое место, оставляя прежнее»¹⁾.

¹⁾ «Six centuries of work and wages», 1884; цитируем по русскому переводу, к сожалению, очень плохому: «История труда и заработной платы в Англии», 1899, стр. 328; см. также «Hist. of agricult. а. prices», v. 5, ch. 23 и предисловие к этому тому.

 

Весьма резкое расхождение интересов продавцов и покупателей рабочей силы, все более и более становящееся характернейшей чертой производственных отношений, постепенно осознается наемными рабочими на протяжении XVI—XVII вв. И наличность такого противоречия не может не заставить и пролетаризирующегося подмастерья, в той же самой мере, как и валета, услужающего человека и поденщика, образовавшихся к этому времени в качестве четвертой социальной группы в системе цеховых отношений, — стремиться к защите своих собственных интересов. Эта защита проводилась ими, прежде всего, в форме стачек. Уже в XIV веке отдельные мастера Лондона и других мест жалуются на то, что наемные рабочие, работающие у них, а равно и подмастерья, ведут себя дерзко и нагло и стремятся поднять свою заработную плату, уговаривая своих не работать на плохо платящих мастеров. Так, Веббы¹⁾ приводят следующие известные им примеры наиболее ранних эпизодов открытых столкновений между хозяевами и наемными рабочими: «Уже в 1383 г. мы находим, что корпорация Сити Лондона вынуждена запретить «все сборища, тайные сговоры и заговоры рабочих». В 1387 г. «услужающие люди» лондонских сапожников, подняв беспорядки против «наблюдателей за промышленностью», проявляют стремление создать постоянное братство. Девять лет спустя «услужающие люди» седелочников, именуемые «свободными людьми», утверждают, что их братство существует «спокон веков» и имеет установленную форму и должным образом избранных руководителей. Хозяева, однако, заявили, что общество это существует всего лишь тринадцать лет и что его целью является повышение заработной платы. В 1417 г. «услужающим людям и поденщикам» портных в Лондоне запрещается жить отдельно от хозяев, так как-де они устраивают сходки и образовали нечто вроде ассоциации. И этого рода братства образовываются не только в Лондоне. В 1538 г. епископ острова Эли сообщает Кромвелю, что 21 поденщик сапожного цеха в Висбехе собрались на холме за пределами города и послали троих своих представителей к мастерам с приглашением явиться для переговоров по вопросу о повышении заработной платы, угрожая в противном случае, что «никто не попадет в город для работы за заработную плату старого размера в течение периода в двенадцать месяцев и один день, без того, чтобы мы над ним не учинили членовредительства, если только он не примет такой же присяги, какую приняли мы».

¹⁾ С. и Б. Вебб, «История тред-юнионизма». Русский перевод 1922. Выпуск 1, стр. 12.

 

Примерно такие же сведения имеются и о Франции. Филипп Лонг, автор XIV в., рассказывает, как в Руане в 1285 году ткачи этого города, недовольные условиями найма и в особенности приглашением рабочих со стороны, собрались скопом у предприятия по выработке суконных тканей, принадлежавшего некоему Даммету, и «пели скверные песни, неприлично жестикулировали и всячески по своей воле поносили, а равно чинили иные безобразия, коих даже нельзя перечислить, и нанесли указанному предприятию большой ущерб». Фанье отмечает, что «безработные рабочие собирались в твердо установленных местах для сговора о найме с хозяевами. Сукновалы, нанимавшиеся поденно, собирались перед притвором церкви св. Гервазия, работавшие же на основе годичного контракта — у Орлиного дома на улице Бодойе. Их заставляли являться на эти места поодиночке. Эти сборища рабочих не были безопасны. Они порождали беспорядки и, по меньшей мере, постоянные объединения рабочих. Поэтому государственная власть порой вынуждена была их прямо запрещать»¹⁾.

¹⁾ См. Фанье, цит. соч., стр. 75-76.

 

В силу же того, что по мере укрепления влияния торгового капитала в народном хозяйстве противоречия между продавцами и покупателями рабочей силы не ослаблялись, а заострялись от эпизодических стачек, «заговоров» и «сговоров», пролетаризирующиеся подмастерья и наемные рабочие внецеховых отраслей промышленности (печатное дело, мануфактуры, частично металлические производства) к XVII в. начинают создавать длительно существующие объединения.

Какого рода были эти организации?

«Один из наиболее ранних примеров доказанного длительного существования профессионального объединения, — говорят Веббы¹⁾,— доставляет объединение шляпочников (или фетровщиков), чей союз — ныне профессиональный союз рабочих шляпочников Великобритании и Ирландии — имеет право, быть может, вести свое летоисчисление с 1667 г. —  того самого года, когда компания мастеров фетрового производства получила свою грамоту от короля Чарльза II. В течение нескольких месяцев рабочие различных мастерских Лондона, каждая из которых имела, по-видимому, свою собственную организацию, напоминающую по своему строению «каплицу» печатников, — объединились для представления в суд старшин петиции против деяний мастеров и наблюдателей компании. Суд старшин решил, дабы поденщики с помощью объединения или иным произвольным способом не повышали чрезмерно оплаты своего труда, ежегодно вырабатывать и издавать в качестве законом утвержденного список сдельных расценок. По-видимому, поденщики приготовляли такой список совместно с предпринимателями и совместно же с ними мешали найму на работу «несвободных граждан». Таким образом, закрепляемые расценки не всегда, однако, удовлетворяли рабочих, особенно когда предпринимателям удавалось их понизить. И в 1696 г. нам становится известным, что к суду старшин отправляется делегация для заявлений, что рабочие решили не соглашаться на заработную плату меньшего размера, чем получавшаяся ими ранее, и что они требуют пересмотра списка сдельных расценок. Они, согласно заявлению предпринимателей, не ограничились мирными резолюциями, но попытались терроризировать несогласных, преследуя тех, кто соглашался работать по пониженным расценкам. «Они подтолкнули учеников схватить работающего по пониженным расценкам во время работы, привязать его к тачке и самым шумным и бунтарским манером провезти его по всем важнейшим улицам Лондона и Саутворка». Вместе с тем указывалось, что рабочие сорганизовались в «клубы», которые «собрали различные суммы денег для поощрения и поддержки тех, кто покинет службу у своих хозяев». В 1697 г. предприниматели ввели «записку о характере», или «свидетельство о расчете», причем компания вынесла постановление, что ни один предприниматель не должен нанимать рабочего, который принадлежит к клубу. Из сводки заработной платы фетровщиков, делаемой Энвином, видно, как, однако, незначительны были достижения этих ранних стачек. Так, на хозяйских харчах за выделку шляпы ценой в 14 шиллингов подмастерье получал: в  1667 г. 1 шиллинг 9 пенсов; через 30 лет в ноябре 1696 г. — 2 ш. 2 п., в сентябре 1698 г. — тоже 2 ш. 2 п., в октябре 1698 г. — 2 ш. 3 п.; при цене шляпы от 16 до 17 шиллингов в те же годы: 2 ш. 3 п., 2 ш. 4 п., 2 ш. 6 п.; при цене в 18 ш. — 2 ш. 3 п., 2 ш. 6 п., за касторовую шляпу — 2 ш. 9 п., 3 ш., 3 ш. 2 п.²⁾.

¹⁾ Цит. соч., вып. 1, стр. 32-33.

²⁾George Unwin, “Industrial organization in the XVI^th and XVII^th centuries”, Oxf., 1904, p. 224; см. Там же (Append A, IV-VI, pp. 240-252) интересные извлечение из протоколов арбитражных разбирательств и других документов, характеризующих эти ранние стачки и положение подмастерья в фетровом промысле.

 

Даже тогда, когда в основе организации «клубов» лежала не столько боевая тактика наступления на мастера, сколько элементы взаимопомощи, — первая брала верх в силу обострения отношений между мастером и подмастерьями. Один из наиболее примечательных деятелей профессионального движения конца XVIII в., Френсис Плейс, тогда подмастерье в производстве кожаных брюк для верховой езды, рассказывает, что вскоре после своей женитьбы он стал «членом общества взаимопомощи брючников, организованного для оказания поддержки членам во время болезни и выдачи пособий на похороны в случае их смерти. «Я, — рассказывает Плейс, — регулярно выплачивал свои взносы, но никогда не посещал того кабачка, в котором происходили собрания клуба, за исключением того вечера, когда были избраны должностные лица. Клуб, хотя он и был фактически обществом взаимопомощи, был создан с целью оказания поддержки членам во время стачки. К весне 1793 г. у него в кассе имелось около 250 ф. ст., что и было сочтено достаточной суммой. Стачка была назначена, и рабочие бросили работу. Последняя была весьма неудовлетворительной, да и производство было нерегулярным. Хороший рабочий, постоянно работавший, мог выработать до гинеи в неделю. Но едва ли кто-либо работал полную неделю. Лучшие рабочие в самых лучших мастерских не могли поэтому вырабатывать больше 18 шиллингов в неделю, а в других — и того меньше. Они поэтому и прибегли к стачке, чтобы сравнять свои заработки с заработками в других профессиях»¹⁾.

¹⁾ Цитата по Graham Wallace, “Life of Francie Place”, Лондон, 1898, стр. 6.

 

Однако, полуремесленные рабочие даже в конце XVIII в. строили преимущественно общества взаимопомощи, клубы, выполнявшие функции этих последних. И если стачка естественно вспыхивала в результате жесточайшей эксплуатации и средства клуба использовались на проведение ее, то это бывало не потому, что основной целью явилось боевое наступление на мастера, а потому что логика отношений диктовала такое расширение целей клубов.

Процессы же, о которых речь шла выше — процесс развития цеха в сторону сначала образования подмастерья, как посредствующей ступени между учеником и мастером, затем процессы постепенной, медленной, но верной пролетаризации подмастерья и присоединения еще четвертой группы, посторонней цеху, из типично-наемных рабочих — были весьма длительными  и их результаты сказывались не сразу. Приведенные выше данные показывают, что первые проблески классовых противоречий наблюдаются уже в XIII—XIV веках. Самый характер наемного работника тогда был недостаточно четким. Фанье в известкой   степени прав, когда говорит о легкости перехода мастера и подмастерья с одной ступени на другую, как о причине смягчения классовых противоречий. Подмастерья строят, поэтому, свои организации по примеру, главным образом, мастеров, для которых самая организация цеховых гильдий представляла собой форму организации взаимопомощи: по уставу, цех должен был помогать больным и неимущим своим членам. И, создавая свои клубы и объединения, подмастерья заимствовали целиком образцы организации у своих мастеров, строя клубы преимущественно на началах взаимопомощи. А за подмастерьями следуют наемные работники. Лишь постепенно, лишь мало-помалу от взаимопомощи «клубы» подмастерьев и «услужающих людей» переходят, под давлением нарастающих противоречий внутри цеха и ухудшения положения рабочих, к стачечной борьбе и к созданию организаций,   носящих определенно боевой характер. XVIII век уже оказывается веком, когда,   с одной стороны, клубы численно сильно возрастают, а с другой усваивают боевую тактику.

Но даже меняясь, они остаются организациями уходящей в прошлое прослойки рабочего класса, организациями полуремесленных рабочих, которых тянет назад, к цеховому порядку. Веббы отмечают, что типичный профессиональный клуб городского ремесленника этого времени был изолированным кружком высококвалифицированных рабочих, отделявшихся даже более заметно от основной массы физического труда города, чем от небольшого класса капиталистов-предпринимателей. Обычное принудительное проведение в жизнь правил ученичества и высокая «премия», какую должны были вносить родители детей, не принадлежавшие к «производству», за их обучение, надолго удержали фактическую монополию наилучше оплачиваемых профессий в руках почти наследственной касты «профессионалов», в рядах которых сами предприниматели часто проходили курс своего ученичества. Пользуясь на деле такого рода юридическим (либо даваемым обычным правом) покровительством, они видели, что их профессиональные клубы полезны преимущественно для обеспечения пособиями и для сговора с хозяевами насчет лучших условий. Мы находим в таких клубах лишь слабые следы того чувства солидарности работников физического труда, какое впоследствии в различных производствах стало заметной особенностью профессионального движения. Их случайно возникшие конфликты с хозяевами напоминали скорей семейные сцены, чем столкновение двух различных социальных классов. Они скорее проявляют склонность идти рука об руку   с хозяевами против общества или оказывать им поддержку в борьбе с соперниками, чем объединяться с товарищами по работе из других производств в атаках на класс капиталистов¹⁾.

Более того: защиту себе эти группы рабочих искали в требованиях последовательного соблюдения ученичества и восстановления елизаветинского законодательства о труде. Веббы приводят многочисленные случаи, когда даже в начале XIX стол. данные группы рабочих энергично добивались, например, восстановления за мировыми судьями права регулировать заработную плату²⁾. Лишь с промышленной революцией происходит радикальное изменение в положении наемного рабочего, и с этого момента на исторической сцене появляется новый тип рабочего — индустриальный пролетарий.

¹⁾ Веббы, цит. соч., стр. 45-46.

²⁾ Ср. Манту, «Промышленная революция», гл. IV, отд. 2.

 

3. Рабочий  класс  в эпоху промышленной революции. ХІІІ-ХVІ вв. представляют собой поэтому подготовительный период истории рабочего класса. Это (если применить слова Маркса, сказанные по отношению к истории капитализма) — предыстория рабочего класса. В данный период формируются элементы, из которых впоследствии вырастает индустриальный пролетариат. История же рабочего класса начинается только с момента образования индустриального пролетариата.

Промышленная революция в Англии XVIII в. Обычно промышленный переворот в Англии относится к последней трети XVIII стол. А. Тойби, П. Манту  и другие авторы совершенно определенно ведут начало истории промышленной революции от изобретений, изменивших техническую основу текстильной промышленности. Новая прялка, изобретенная Кромптоном и  увеличившая значительно производительность труда, переход к использованию пара, ставший возможным благодаря изобретению Уаттом паровой машины, действительно произвели переворот в той отрасли народного хозяйства, которая до последней четверти XIX в. обеспечивает Англии роль «мастерской мира». Механизирование производства освободило владельца капиталов от необходимости опираться на относительно немногочисленные кадры обученных рабочих и открыло для него возможность широко применять труд женщин и детей. Ланкаширские «водяные фабрики» (water mills), построенные на основе  сложного разделения труда для выработки хлопчатобумажных тканей, превратились в современные крупные предприятия с сотнями и тысячами рабочих, с миллионными оборотами, с ежедневной выработкой сотен кусков бумажной ткани.

Но промышленная революция, производящая в последней трети XVIII в. столь поразительный переворот в технике производства одной из основных отраслей английского народного хозяйства, начинается ранее этого времени. Предпосылками для изменения технической основы текстильной промышленности не могли не быть изменения в средствах производства и в характере промышленного топлива. Применение новых текстильных машин и пара стало возможным лишь благодаря предварительному развитию железоделательной и горной промышленности.

Тяжелая индустрия должна была быть опорой народного хозяйства в эпоху промышленной революции так же, как и в конце XIX в., в эпоху империалистического капитализма.

И на самом деле, характерной особенностью промышленной революции является то, что она происходит на основе, подготовленной развитием как раз именно железоделательной и каменноугольной промышленности.

Когда производительные силы начинают разрывать ту оболочку, которая соответствовала хозяйственному строю в период феодализма, то весь этот процесс сказывается не только разрушением ремесленного уклада; прослеженный нами в предыдущей главе процесс перерастания производством рамок цехового строя и организации его на общий рынок составляет, разумеется, весьма важную часть тех процессов, которые переживаются народным хозяйством. Но этим процессом дело не ограничивается. Наряду с ним сказывается влияние и иных процессов.

Прежде всего, в течение ХVІІ-ХVIII в. возникают такие новые отрасли производства и такие формы организации в этих отраслях производства,   которые ни на одной стадии своей   эволюции не скованы цеховым укладом. Этими новыми отраслями промышленности являются каменноугольная   и железоделательная промышленность.

Горная промышленность ведет свое  начало с XIII в. В Ньюкасле в 1238 г. I начата была добыча каменного угля. В следующем году королем Генрихом   III дарована была ньюкэстльским купцам хартия, разрешающая торговлю  углем. Но развитию каменноугольной   промышленности мешало то, что в   это время еще неизвестен был способ применения каменного угля при выплавке чугуна, а применение угля в домашнем обиходе наталкивалось на предубеждения.

Широко начинает развиваться горная промышленность лишь с момента, когда истощение лесных богатств Англии железоделательной промышленностью¹⁾ ставит остро вопрос о новой технике в этой последней. Новую технику для выплавки металлов доставил в начале XVII в. Дэд Дэдли, сын лорда Дэдли, который открыл возможность применения «морского и подземного угля» и получил   в 1619 г. монополию «на тайну и искусство выплавки железной руды и превращение оной в чугунные болванки в особых печах при помощи мехов». Несмотря на то, что первые домны, построенные Дэдли, были разгромлены ремесленниками, почувствовавшими в монополии лорда угрозу своему существованию, уже к концу XVII в. выплавка чугуна по способу Дэдли дала 180 тысяч тонн, а в начале XVIII в. число занятых на этой работе превышало 200 тысяч человек.

¹⁾ В 1580 г. постройка железоделательных заводов на определенном расстоянии от Лондона   была формально запрещена «в интересах лесосохранения». Манту, цит. соч., русский перевод 1925, стр. 206.

 

Примерно к этому же времени исчезает и другое препятствие, стоящее на пути к развитию горной промышленности. До конца XVII стол. добыча угля затруднялась отсутствием средств борьбы с затоплением копей. Воздушные насосы, применявшиеся обычно, не в состоянии были осушать копи. Лишь в 1698 г. Томас Славери изобрел паровой насос, который с 1705 г. заменен был насосом Ньюкомена, гораздо более ценным изобретением, тоже основанным на применении пара. Насосы Славери и Ньюкомена позволяли широко поставить добычу угля. И с этого времени каменноугольная промышленность начинает быстро развиваться.

Точно так же обстояло дело с железоделательной промышленностью. В 1730 г. Абрагам Дарби нашел средство строить крупные домны (Дэд Дэдли не мог выплавить больше 7 тонн в неделю), и с 1756 г. его предприятия, колбрукдэльские железоделательные мастерские, давали ему до 20—21 тонны в неделю. После Дарби значительные новшества были внесены Смитоном, и тем самым железоделательная промышленность была еще более укреплена. Таким образом, еще до последней трети XVIII в., к которой относится обычно дата промышленной революции, в экономическом быту Англии налицо были значительные перемены, перестраивавшие не только технику производства, но, что особенно важно, и производственные отношения.

Ни горная, ни железоделательная промышленность XVII—XVIII вв. не были построены на началах ремесленной организации. В самом деле, в горной промышленности мы находим такие производительные отношения, какие менее всего напоминают нам отношения внутри цехов. Несмотря на то, что крепостное право уже не существовало в Англии и Шотландии XVII в., в горной промышленности отношения найма (рабочий добровольно нанимался на подземные работы) сочетались с некоторыми пережитками крепостных отношений. Так, в Шотландии вплоть до 1799 г. в силе был закон, по которому сын отца, работающего в недрах земли по добыче каменного угля, обязан был работать в той же самой копи. Лишь в 1799 г. этот закон был отменен, но при этом установлено было, что юноши от 16—22 лет обязаны были работать не менее 10 лет в этих копях, а дети от 10—16 лет должны были работать, по крайней мере, в течение пяти лет. Только по истечении этого периода работы они переставали быть прикрепленными к предприятию. Дальнейшее поколение было уже свободно от обязательной работы в горнозаводских предприятиях по добыче каменного угля. В железоделательной же промышленности мы не находим следов подобных пережитков крепостничества, как не находим их в горной промышленности самой Англии. На предприятиях, которые не были, конечно, значительны по своим размерам, работали наемные рабочие, чья рабочая сила превратилась уже в товар и чья заработная плата представляла собою цену этого товара.

Поэтому ХVІII в., век технических открытий, в этом отношении не внес никаких принципиально новых изменений. К тому времени, когда Джеме Харгривс изобрел «прялку дженни», которая позволяла прясть одновременно уже не одну нить, как раньше, а до 120 (1770), когда Аркрайт в 1771 г. построил свою «водяную раму» для прядения, а Самюэль Кромптон, соединив принцип обоих этих изобретений в своей «мюль-машине», в 1779 г. открыл возможность для одного прядильщика работать с постоянно возраставшим числом веретен, — в Англии уже начал складываться рабочий класс  в современном смысле этого слова, уже появляется в тяжелой промышленности индустриальный пролетариат. Его удельный вес еще незначителен. Только с развитием капиталистической текстильной фабрики, технической основой для которой явились изобретения второй половины XVIII в., горная и железоделательная промышленность начинают крепнуть, и их роль становится крупной, а число занятых в них рабочих достигает значительных размеров.

Для конца эпохи промышленной революции (для 1812 г.) мы имеем новую примерную оценку численности и дохода различных классов и групп, только не одной Англии, а всего Соединенного Королевства. Это известные таблицы Когуна¹⁾, в свое время пользовавшиеся большой популярностью. Когун — статистик с большой склонностью к приемам «политической арифметики», широко дополняющий факты, где их не хватает, косвенными исчислениями и личными впечатлениями. Статистическая ценность его опыта поэтому невелика, но так же, как и исчисления Грегори Кинга, его работа представляет большой интерес как оценка, хотя частью и глазомерная, но вдумчивого и широко осведомленного наблюдателя, и дает поучительную параллель к таблице Кинга. Чтобы не вдаваться в детали, мы возьмем из таблицы Когуна только хозяйственные классы — владеющий класс и класс наемного труда, оставляя в стороне духовенство, чиновничество, офицерство, правоведов и лиц свободных профессий, а также бродяг, преступников и т. п. (см. таблицу ниже).

¹⁾ Colquhoun, “Treatise on the wealth, power and resources of the British Empire”, 2 изд. 1815, стр. 124-125.

 

Сравнение данных Грегори Кинга для Англии 1688 г. — эпохи торгового капитала — с приведенными исчислениями Когуна для Соединенного Королевства 1812 г. — начальной эпохи расцвета промышленного капитала — показывает, что в эти 124 года в социальной структуре страны произошли очень крупные перемены. Население самой Англии за этот период без малого удвоилось, дойдя до 10 млн., все  Соединенное Королевство насчитывает в начале XIX в. с лишком в три раза больше жителей, чем было в конце XVII ст. в Англии, по оценке Кинга, причем в состав Соединенного Королевства, входит Ирландия, насчитывающая почти 6 млн. населения (5 937 856 по переписи 1811 г.). И несмотря на это вхождение чисто земледельческой Ирландии с сильно развитым мелким фермерством, относительная численность крестьянства показывает громадное, поражающее сокращение с 24,1% всех глав семейств в 1688 г. до 14,0% глав семейств и самодеятельных одиночек в Соединенном Королевстве в 1812 г. Абсолютная численность крестьянства в Соединенном Королевстве в начале XIX в. значительно больше, чем в Англии 1688 г. (560 000 против 330 000), но это увеличение далеко ниже разницы в общей численности самодеятельного населения. Наряду с тем сильно упала доля крестьянства в народном доходе — с 38,8% до 17,1%. Напротив, относительная численность крупных землевладельцев — высшего дворянства и джентри — возросла с 0,4% глав семейств до 1,16%, и доля их  в народном доходе, не взирая на рост торгово-промышленных доходов, не упала, а даже несколько возросла — с 13,0% до 13,7%, но доля в народном доходе промышленников увеличилась почта вдвое — с 5,5% до 10,7% (не считая кустарей), а предпринимательский доход в торговле поднялся с 9,6% до 16,4% всего народного дохода в 1812 г. Возросла и доля в народном доходе пролетариата — с 20,6% до 25,2% (не считая приказчиков); но люди наемного труда, не считая домашней прислуги (которая входит в состав семейств) и откидывая приказчиков, как лица с более высоким заработком, образуют в 1812 г. уже почти две трети — 65,4% самодеятельного населения. В абсолютных цифрах численность пролетариата (причисляя сюда солдат и матросов ввиду вербовочной системы набора) с неполного миллиона (849 000) в Англии в 1688 г. поднялась почти до 3 миллионов (2 782 765) в Соединенном Королевстве в 1812 г., а с семействами с неполных 3 миллионов (2 795 000) до 10 млн.

Соединенное Королевство в 1812 г.

Классы и группы1)	Глав семейств и других самостоятельных	Всего душ (включая домашнюю прислугу)	Средний годовой доход главы семейства и других самостоятельных (ф. ст.)	Весь годовой доход группы (тыс. ф. ст.)
Всего	42526612)	17096803	-	430521
Владеющие классы
Землевладельцы и арендаторы
Крупные землевладельцы
Знать	564	13620	От 5010 до 10000	5400
Джентри	46861	402915	От 800 до 3510	53022
Крестьянство
Фригольдеры крупные	70000	385000	275	19250
Фригольдеры мелкие	210000	1050000	100	21000
Фермеры	280000	1540000	120	33600
Промышленность
Владельцы мануфактур и заводов	44000	264000	804	35376
Механики, строители и т. п. предприниматели	8700	43500	300	2610
Ремесленники-предприниматели	43750	218759	180	7875
Ремесленники-кустари	700003)	150000	50	3500
Торговля и судоходство
Крупные купцы по внешней торговле	3500	35000	2600	9100
Прочие купцы по внешней торговле и маклера	22800	159600	850	18354
Строители судов	500	3000	804	402
Судовладельцы	8750	43750	600	5250
Оптовики внутренней торговли	900	5400	804	724
Розничная торговля	140000	700000	200	23000
Трактирщики	87500	437500	100	8750
Разносчики	1400	5600	45	63
Наемный труд
Сельские рабочие	742151	3154142	45	33397
Промышленные рабочие	1021974	4343389	48	40055
Водники (кроме матросов)	1800004)	400000	45	8100
Матросы	1715405)	320000	42	7205
Солдаты	2800006)	450000	35	9800
Приказчики и писцы	950007)	262000	70	6750
Пауперы	387100	1548400	35	9871

¹⁾ Номенклатура групп – обобщенная, у Когуна она часто очень детальная.
²⁾ Глав семейств – 3501781, прочих самодеятельных по подсчету указаний, которые делает Когун в графе о среднем доходе – 750880.
³⁾ Глав семейств всего 5000, прочих самодеятельных 65000;
⁴⁾ 80000; 100000;
⁵⁾ 50000; 121540;
⁶⁾ 70000; 210000;
⁷⁾ 42500; 52500.

Промышленному капиталу потребовались огромные массы «свободных рабочих рук». Аграрная революция, поэтому, подготовив резервы рабочей силы для цеховых гильдий и города вообще, для горной, железоделательной и шерстяной промышленности, должна была усиленным темпом загонять обезземеливаемых крестьян на рынок труда для промышленности, развивающейся уже на новой технической основе. Она эту роль и выполнила. Уже не потому, что шерсть была ценным предметом экспорта, а в силу преимущественно роста капиталистического земледелия, заставлявшего Артура Юнга в конце XVII в. восклицать, что «собственность превращает даже песок в золото», под покровительством таможенных пошлин на зерно, — землевладельцы, строящие крупные агрокультурные предприятия, в XVIII и XIX вв. ведут политику полного обезземеливания крестьян. Мы видели, как сильно убыла относительная численность крестьянства к началу XIX в. Статистика огораживания и разверстания угодий освещает этот процесс и дальнейшее его развитие в XIX стол.

Приводимые данные ограничиваются размерами огораживания пахотных земель и пустошей по специальным  актам, парламента за 4 периода: в первой половине XVIII стол., до 1760 г., с этого времени до конца столетия, в XIX стол. до издания общего закона о разверстании общинных земель и после издания акта 1844 г.¹⁾:

	Общинные поля и частью пустоши		Только пустоши
	Специальных актов	Огороженных акров	Специальных актов	Огороженных акров
1700-60	152	237845	56	74518
1761-1801	1479	2428721	521	752150
1802-44	1075	1610302	808	939043
С 1844	1642)	187321	5082)	334906
Всего	2870	4464189	1893	2100617

 

¹⁾ A. H. Johnson, “The disappearance of the small dandowners”, 1909, p. 90. Подробные данные по графствам см. у G. Slater, “The English peasantry and the enclosure of common fields”, 1907, Append.

²⁾ По постановлениям – awards.

 

Этот процесс обезземеливания крестьянства происходил не только в Англии. Под влиянием английского примера и на европейском континенте идет уничтожение общинного землепользования (см. землеустройство).

Характер рабочего класса в эпоху промышленного переворота. Мы видим, таким образом, что аграрная революция подготовляла рабочие резервы для промышленного переворота. Именно из этих резервов черпают свою рабочую силу предприятия и горной, и железоделательной, и шерстяной промышленности в XVI—XVIII вв. Отсюда же получают свою рабочую силу и бумагопрядильни конца XVIII — начала XIX вв. В связи с этим процесс образования рабочего класса приводит первоначально к формированию двух основных типов рабочих.

Таблицы Когуна соединяют в общую рубрику ремесленных и фабрично-заводских рабочих, но уже значительное число ремесленников-предпринимателей — 218 000 (с членами семейств), говорит за то, что пролетаризующийся подмастерье все еще долгое время продолжает составлять значительную часть рабочего класса, что промышленный переворот не сразу вызывает гибель ремесла и ремесленного предприятия. Изобретенный Картрайтом механический станок начинает применяться в Англии лишь с 1818 г., после улучшения его Раддклиффом и Хорроксом. К 1810 г. в английской промышленности насчитывалось около 5 тысяч паровых машин. К 1788 г. работали всего 142 бумагопрядильни с 2 миллионами веретен и 20 тысячами «прялок дженни». Таково было положение в бумагопрядильной промышленности, дальше всех отраслей шагнувшей по пути превращения в промышленность фабричную. Вслед за ней шла шерстяная промышленность, давно, еще с XVI стол., переходившая от ремесла к мануфактуре (преимущественно сельской) и с конца XVIII в. перестроившая мануфактуру в фабрику. Остальные же отрасли оставались в значительной мере в стадии ремесленных предприятий, — небольших по размерам, где применялся по-прежнему ручной труд. Еще слабее сказывались результаты промышленного переворота в других странах. Толозан в своем докладе от 1790 г. сообщал, что во Франции было всего 900 «прялок дженни». Ф. Меринг¹⁾, констатируя быстрое проникновение в Германию фабричного производства, указывает, тем не менее, что лишь после 40-х годов наблюдается быстрое вытеснение здесь ручного труда машинным (о ходе индустриализации в Германии см. Германия, ст. Э. Бернштейна, XIV, 71/174). Само собой, что при столь относительно ограниченном применении изобретений и сравнительной медленности процесса индустриализации, пролетаризующийся ремесленник-подмастерье продолжал играть значительную роль в экономике и Франции, и Германии. Даже в Англии он представлял собой в эпоху промышленного переворота значительные кадры наемного труда.

¹⁾ Ср. Ф. Меринг, «История германской социал-демократии», т. III, стр. 4.

 

Для ремесленного подмастерья, переживающего период упадка, отличительной особенностью была, прежде всего, его крайняя реакционность. Его положение было ужасным. Сам ремесленник, у которого он работал, попал уже под тяжелый пресс экономической борьбы мелкого производства с крупным. Цены, платимые за определенного вида ткани, падали так:

1795 г. – 89 шиллингов 9 пенсов;
1800 г. – 25 ш.;
1810 г. – 15 ш.;
1820 г. – 8 ш.;
1830 – 5 ш.

Гиббинс приводит, в соответствии с такими расценками работ ручного ткача, заработки рабочих, работавших на мелкого хозяина на ручных станках:

Годы	Заработная плата ткача	Стоимость квартера пшеницы
1802	13 ш. 10 п.	67 ш. 9 п.
1806	10 ш. 6 п.	76 ш. 9 п.
1812	6 ш. 4 п.	122 ш. 8 п.
1816	5 ш. 2 п.	76 ш. 2 п.
1817	4 ш. 3 ½ п.	94 ш. 0 п.

 

Портер, основываясь на материалах о движении заработной платы ручных ткачей в Болтоне и Олдгэме, сообщает следующие данные:

Годы	Болтон	Олдгэм
1800	25 ш.	-
1805	25 ш.	-
1810	19 ш. 6 п.	-
1815	14 ш.	11 ш. 9 п.
1820	9 ш.	9 ш.
1825	7 ш.	8 ш. 9 п.
1830	5 ш. 6 п.	5 ш.
1833	5 ш. 6 п.	4 ш. 6 п.

 

Нетрудно представить себе, что ремесленному подмастерью, превратившемуся уже к XVIII веку в подлинного рабочего, без всякой перспективы  перехода на следующую ступень, причина катастрофического снижения его заработка рисовалась в виде сбивающей цены на его продукцию машины. Вот почему рабочий, выросший в ремесленном производстве, обращает свои взоры, как мы указывали выше, вспять, к «счастливым дням» елизаветинского законодательства, к «золотому веку» прошлого. Он и делает попытки восстановить прежний строй отношений. На протяжении всего XVIII столетия этой частью работников наемного труда делаются попытки добиться от своего хозяина, с одной стороны, а с другой — от государственной власти признания именно необходимости сохранить полностью и целиком весь тот строй жизни, который был свойствен ремесленному укладу народного хозяйства предшествующего периода. В архивах министерства внутренних дел Англии и в архивах английской палаты общин имеются многочисленные петиции, которыми парламент забрасывался пролетаризирующимися ремесленниками и наемными рабочими ремесленных предприятий, с однообразными требованиями, весь смысл, все содержание которых сводится именно к восстановлению уставов ремесленных цехов и елизаветинского законодательства. Даже сами мастера, иногда выступают вместе с подмастерьями, требуя возрождения цеховых порядков.

Эти реставрационные настроения полуремесленных рабочих не находят, разумеется, сочувствия у фабрично-заводского пролетариата. Но последний в эпоху промышленного переворота   еще недостаточно сформировался. Он лишь формируется в конце XVIII — начале XIX вв. Поэтому его характер еще не определен, неясен. В годы, и десятилетия промышленного переворота, в силу этого, характер рабочего класса все еще оказывается в значительной степени зависящим от ремесленных групп рабочих.

С изменениями, какие были внесены в экономический быт Англии и других стран промышленной революцией, с развитием процесса замещения ручного труда машинным, — эти группы рабочих постепенно сходят с исторической сцены. Их роль заканчивается. Организации, ими создавшиеся, накопив определенный опыт и проведя (в Англии с 1799 г. по 1825 г.) борьбу за право рабочих на объединение, на коалицию, точно так же теряют свое историческое значение. Развитие фабрично-заводской системы на взрыхленной торговым капиталом и мануфактурным способом производства почве открывает уже совершенно новую главу в истории рабочего класса и рабочего движения.

Положение фабрично-заводского пролетариата. Материальное положение промышленного пролетариата было несколько лучше положения вырождающегося полуремесленного рабочего, поскольку речь идет о рабочих мужского пола. Так, что касается заработной платы, то, как мы знаем, она весьма резко падала для ручных тканей и прядильщиков; а в фабрично-заводской промышленности она проявляла значительную устойчивость для рабочих мужского пола и понижалась только для женщин. Гиббинс приводит исчисления Томаса Иллингворта, по которым движение заработной платы было таким:

В неделю:

1808-15 гг.

Прядильщики – от  24 до 26 ш.

Прядильщицы – 13-14 ш.

1815-23 гг.

Прядильщики – 24-26 ш.

Прядильщицы – 13-14 ш.

1823-30 гг.

Прядильщики – 24-26 ш.

Прядильщицы – 11-12 ш.

1830-36 гг.

Прядильщики – 24-26 ш.

Прядильщицы – 8-10 ш.

1836-45 гг.

Прядильщики – 24-26 ш.

Прядильщицы – 7 -9 ш.

Таким образом, заработная плата рабочих мужчин оставалась неизменной в течение почти полустолетия. Падала лишь заработная плата работниц.

Но, во-первых, мы наблюдаем в тот же период чрезвычайно быстрое замещение мужского труда женским и даже детским по мере того, как вводятся новые, доступные женщине и ребенку машины. Вот какие наблюдения сделала одна из созданных парламентом комиссий по поводу найма малолетних: «В ремесленных производствах и на фабриках положение было следующее: 1) встречаются случаи, когда дети начинают работать уже в возрасте трех и четырех лет и нередко в возрасте пяти, шести и семи лет, обыкновенно они начинают работать в семь или восемь лет. Большинство детей начинает работать, следовательно, с девятого года жизни, хотя и существуют немногие производства, в которых дети начинают работать с десяти, даже с двенадцати лет и даже еще позднее. 2) Значительное количество всех лиц, занятых в ремеслах и на фабриках, состоит из подростков, не достигших еще тринадцатилетнего возраста, и еще большее число состоит из 13—18-летних, хотя в отдельных случаях число лиц, не достигших 13-летнего возраста, равняется числу лиц в возрасте 1З—18 лет, иногда даже превышает последнее, как это доказывают отдельные случаи»...

Портер приводит следующие данные о составе рабочих в текстильных предприятиях Англии по полу и по возрасту для 1839 г.:

Число занятых:

Возраст	Хлопчатобумажное производство	Шерстяное производство	Шелковое производство	Льняное производство
Моложе 9 лет	-	-	962	-
9-13 лет	12330	10678	2757	1759
13-18 лет	97308	34222	11731	19135
Свыше 18 лет	149747	41546	13868	22593

 

В том же году пропорция женщин в возрасте от 13 лет и выше составляла 55,2%, детей моложе 13 лет 5,9%, а взрослых рабочих мужчин 22,8%. Остальные 16,1%, приходились на подростков в возрасте от 13 до 18 лет¹⁾.

¹⁾ См. G. R. Porter, “The Progress of the Nation”, edit, by F. N. Hirst, Лондон, 1912, стр. 25.

 

Вполне естественно, что даже при устойчивости заработной платы рабочих мужчин положение рабочего класса не могло не ухудшаться чрезвычайно быстро. Маркс в «Капитале» (I, стр. 671) приводит из доклада специальной комиссии по изучению тюремной системы в Англии таблицу потребления пищи преступниками и рабочими. Эта таблица чрезвычайно отчетливо рисует тяжелое положение рабочих. Так недельное количество пищи составляло:

	Азотистые составные части (унций)	Безазотистые составные части (унций)	Минеральные составные части (унций)	Общая сумма
Для преступника в Портландской тюрьме	28,95	150,06	4,68	183,69
Для матроса королевского флота	29,63	152,91	4,52	187,06
Для солдата	25,55	114,49	3,94	143,98
Для каретника (рабочий)	24,53	162,06	4,23	190,82
Для наборщика	21,24	100,83	3,12	125,19
Для сельского рабочего	17,73	118,06	3,29	139,08

 

На самом предприятии положение рабочего было более чем бесправным. Гаммонды в своих монографиях о положении городского рабочего в эпоху промышленного переворота   приводят список штрафов, которым подлежали рабочие па одной фабрике близ Манчестера,  работавшие при 80-94 градусов жары по Фаренгейту:

Штрафы (шиллинг):

За открытое окно – 1;
За грязные руки на работе – 1;
за мытье рук – 1;
за то, что не на месте стоит жестянка с машинным маслом – 1;
за оправку приводного ремня при газовом освещении – 2;
за преждевременное включение газа – 1;
за несвоевременное выключение газа утром – 2;
за то, что пламя горелки в газовой лампе слишком выпущено – 1;
за свистание во время работы – 1;
за опоздание на 5 минут – 1;
за то, что заболевший прядильщик не мог послать на свое место другого, - он платит в течение болезни за пар, использованный на его станке без работы, в день по – 6;
за то, что не собирает еженедельно по 3 раза и не доставляет в контору обрывков и бумажной пыли – 1;
и т. д. и т. д.

¹⁾ J. L. and Barbara Hammond, “The Town Labourer 1760-1832”, 1920, стр. 19-20.

 

Гиббинс приводит еще более поразительный факт. 3а то, что одна молодая женщина пыталась бежать с фабрики, где ей стало не по силам работать, она была приговорена к году заключения в тюрьме. После годичного заключения она была «приведена на фабрику обратно и должна была отработать понесенные предпринимателем убытки. Поэтому она работала два года безвозмездно, чтобы вознаградить хозяина за потерянное время»¹⁾. Гиббинс прямо называет создавшееся на фабриках положение «английским рабством».

¹⁾ Gibbins, цит. соч., стр. 400.

 

Совершенно естественно, что при этих условиях демонстрации, на которые собираются по несколько десятков тысяч рабочих, шествия с петициями в парламент, стачки, захватывающие целые районы, не могут не стать общим явлением. Совершенно естественно также, что при этих условиях необходимо должны возникнуть и первые попытки организации боевых профессиональных союзов.

Аналогичное положение наблюдалось и во Франции в начале XIX в. В 1830 г. в Северном департаменте Франции занято было по найму 74 412 мужчин, 17 936 женщин, 14 720 детей. Взрослые рабочие зарабатывали в день 1 франк 73 сантима, а работницы — 86 сант., дети же — около 64 сант. Таковы были заработки во Франции в самом промышленном районе — в Северном департаменте. Для юга, где потребность в рабочей силе ощущалась сильнее в, шелкоткацкой промышленности, заработная плата больше. Так, взрослые рабочие мужского пола получали от  2 до 2 фр. 25 сант. в день, женщины — от 90 сант. до 1 фр. 25 сант., а дети от 90 сант. до 1 фр. 09 сант. Политический же центр Франции, Париж, по данным Луи Плана, мало отличался в отношении оплаты труда от юга или севера. Мясник зарабатывал около 3 фр. в день, сапожник — 2 фр. 75 сант., причем в среднем на долю этих рабочих приходилось в год до трех месяцев безработицы. Портным было несколько хуже: их заработок равнялся 3 фр., но продолжительность периода безработицы была большей. Женский труд оплачивался ниже, прачки вырабатывали 2 фр., швея — 1 фр. 25 сантимов.

Материальная необеспеченность рабочих сопровождалась чрезвычайно тяжелым положением их на предприятии. Рабочий день длился в среднем 15 часов. Луи Виллермэ следующим образом описывает положение детского труда: «Обе индустрии (шерстенабивная и бумаготкацкая) требуют от ребенка, правда, только наблюдения. Но дети остаются на ногах по 16—17 часов каждый день, причем не менее 13 часов они проводят в закрытом помещении, не меняя места и положения. Это — не работа, не задача, это — пытка, и ее то терпят дети в 8 лет, плохо одетые, плохо накормленные»¹⁾.

Массовое недовольство является одной из характернейших особенностей этого периода. Оно часто выливалось в такие формы, которые свидетельствуют уже о том, что рабочий класс  выступает против капитализма. К числу таких вспышек, исключительно сильных и массовых по характеру, относится восстание в ноябре 1831 г. ткачей в Лионе (Франция).

¹⁾ Louis Villerme, “Tableaux de l’Etat physique et morale des ouvriers”, 1840, т. II, стр. 91.

Лионское восстание. В конце 20-х гг. положение этих последних было весьма тяжелым. Та картина, которую рисует цитированный нами Виллермэ, относится уже к концу тридцатых годов. Ранее же общее обнищание ухудшалось еще серьезными кризисами, вызывавшими снижение заработной платы. Так, к ноябрю 1831 г. заработная плата, в конце XVIII ст. равнявшаяся 4—6 франкам в день, упала до 96 сантимов. Само собой, что рабочие делали попытки стачками и организацией в профессиональные союзы, называвшиеся ими «обществами сопротивления», укрепить свои позиции. В Лионе подобные общества появляются еще в 1823 г. Эти общества добились, было, у префекта Лиона, Бувье-Дюмолара, установления минимума заработной платы. Когда же, однако, 104 фабриканта запротестовали против подобных действий власти, а из Парижа прибыли известия о том, что правительство не одобряет уступок рабочим — Дюмолар заявил, что его постановление является лишь доброжелательным «советом фабрикантам», а отнюдь не обязательным распоряжением. Ввиду создавшегося тупика и наблюдавшегося в городе среди рабочих брожения, командующий местными войсками генерал расставил по городу усиленный караул и призвал на службу национальную гвардию, состоявшую исключительно из фабрикантов и мелких мастеров¹⁾. Последние, ободрившись, все чаще и чаще стали нарушать тариф, а недовольных рабочих выгоняли на улицу; одни совсем прекращали работы и увольняли рабочих, другие вызывающе держали себя по отношению к работающим. В городе рассказывали, что один фабрикант принял у себя рабочих с пистолетом на столе, а другой публично заявил: «Если у них нет хлеба в брюхе, мы им всадим туда штыки». Среди рабочих велась горячая агитация: общества сопротивления решили прекратить работу на неделю и устроить ряд демонстраций на улице.

¹⁾ Не следует думать, что «фабрикант» 30-х гг. напоминал фабриканта конца XIX в. В одном Лионе насчитывалось свыше 4 000 «фабрикантов» при 20000 рабочих.

 

21 ноября 1831 г. началась забастовка, быстро превратившаяся в восстание. С раннего утра рабочие стали прекращать работу в мастерских и собираться на улицах. Небольшой отряд национальной гвардии был отброшен, и рабочие двинулись к центру. Здесь залпы большого отряда той же гвардии, ранившие многих рабочих, произвели временное замешательство. Но в самом скором времени весь рабочий квартал был занят рабочими, вооруженными палками, заступами и ружьями. Овладев двумя пушками, они двинулись на город с барабанным боем, причем на знаменах восставшие написали ставшие историческими слова: «Жить, работая, или умереть, сражаясь». Войска, однако, помешали войти в город, и рабочие отошли к своему кварталу. К ним явился для переговоров префект, но ему не удалось добиться разоружения рабочих. 22 ноября восстание охватило целый ряд других предместий, а в ночь на 23 командующий генерал должен был очистить город, который, таким образом, очутился во власти рабочих.

Последние везде восстановили порядок, прекратили начавшиеся грабежи, организовали стражу для охраны казначейства и вообще всеми силами старались успокоить население города; даже дома крупных капиталистов охранялись от попыток разграбления. Во главе города стало временное правление из рабочих, которое заведовало всеми делами. Некоторые из членов его пытались придать движению политический характер и провозгласить республику, но большинство рабочих отвергло это. Однако, удержать власть лионские рабочие не смогли, так как восстание в Лионе было изолированным выступлением, и против него буржуазное правительство смогло двинуть крупную военную силу. 3 декабря восстание было подавлено подоспевшей из Парижа армией, и 20-тысячный гарнизон занял Лион.

Но лионское восстание во Франции показало, что классовые отношения в фабричной промышленности обострены до степени, когда оба класса сталкиваются в открытых боях. Оно было тем бесспорным симптомом, который «свидетельствовал о непримиримости интересов и вытекающей отсюда неизбежности попыток организационного оформления этих интересов. Точно так же в Англии кровавые события (Питерлу, разгром шествия «одеяльщиков» — ткачей Манчестера на Лондон, и др.) несколько ранее — в 1818—1819 гг. — ознаменовали собой начало классовых столкновений, приводящих уже не полуремесленных рабочих, а фабрично-заводской пролетариат к организации своих сил.

Возникновение профессиональных союзов. Массовое движение в период с 1815 г. по 1836 г. захватывает почти поголовно весь рабочий класс, почти все фабрично-заводские районы. В Англии образовываются колоссальные объединения, ставящие себе  целью борьбу частично за интересы рабочих на предприятии, частично за низвержение капитализма. Речь идет о первых профессиональных союзах или, как они тогда назывались, о союзах производств (Trades-Union).

До начала 30-х гг. XIX в. вообще в Англии понятия «профессиональный союз», или «союз производств», еще не существовало. Рабочие экономические и политические организации в одинаковой мере назывались коалициями, ассоциациями, клубами, обществами. Термин «Trades-Union», т. е. «союз производств», впервые появляется, правда, в обиходе в 1818 г., когда создается так называемый «Филантропический Геркулес». Но последний представлял собой весьма недолговечный опыт создания всеобщего союза, который объединял бы рабочих без различия профессий. Гораздо большее историческое значение имеет «Великий национальный консолидированный союз производств», созданный уже в 1834 г. при непосредственном участии Роберта Оуэна, и с момента его основания в историю рабочего класса в Англии входит прочно термин «Trades Union» (союз производств).

Эта организация возникла вскоре после тяжелого кризиса 1829 г. и сразу стала центром внимания для рабочего класса. Роберт Оуэн (см.) к этому времени уже приобрел прочную репутацию «смелого реформатора». Им уже проделан был целый ряд опытов, начиная с опыта улучшения положения рабочих на принадлежавшей ему и группе предпринимателей фабрике в Нью-Ланарке и кончая проектом 1817 г., представленным им в особую комиссию по законам о бедных, которая была назначена палатой общин. В этом своем проекте Оуэн мотивировал необходимость предложенного им коренного преобразования организации коммун и поселений на 500—1 500 душ — следующим образом: «Ближайшей причиной современной нужды является понижение оценки человеческого труда. Это произошло вследствие повсеместного введения машин и мануфактуры в Европе и Америке, но всего более в Британии, в которой этот переворот был сильно ускорен изобретениями Аркрайта и Уатта. Введение машин в производство предметов роскоши понизило их цену; понижение цены увеличило спрос на них в общем до столь крупных размеров, что после введения машин человеческого труда стало требоваться больше, чем до того. Первым средством новых технических условий явился рост частных богатств, что давало новый импульс к дальнейшим изобретениям... Но тут возникли новые обстоятельства. Так как предметы производства перестали требоваться для надобностей войны, то для них не оказалось рынков: мировой доход оказался недостаточным для того, чтобы закупить все, создаваемое столь могучей производительной силой, — последовало сокращение спроса. Когда же вследствие этого явилась необходимость сократить производство, то вскоре оказалось, что механическая сила машины гораздо дешевле человеческого труда. Первая поэтому продолжала работать, а последний сделался излишним, и человеческий труд можно теперь иметь за плату много ниже той, которая безусловно необходима для существования при обычном уровне потребностей... Но при существующей коммерческой системе механическая сила не может быть выведена из употребления в одной стране, ибо это разорит ту страну, в которой ею перестанут пользоваться. Поэтому ни один народ не откажется от машины; и если бы такой акт был возможен, он явился бы несомненным признаком варварства тех, кто сделал бы подобную попытку. Однако, было бы еще более очевидным варварством и актом грубой тирании, если бы какое-нибудь правительство позволило механической силе уморить голодом миллионы людей. Этой мысли нельзя допустить ни на одну минуту; осуществление ее принесло бы неслыханные бедствия для всех классов. Поэтому только третий из указанных выводов заслуживает рассмотрения, а именно тот, что для «безработных классов должно быть найдено прибыльное занятие, в котором работа машины должна служить в помощь труду, а не вытеснять его, как в настоящее время».

Роберт Оуэн внес и в организованный при его участии «Великий национальный консолидированный союз производств» полную меру своего отношения к капитализму, высказанного им в вышеуказанной докладной записке. Предпоследний 46 § устава устанавливает, что:

«Хотя целью союза является, в первую голову, повышение заработной платы рабочим или борьба с дальнейшим понижением в оной и сокращение продолжительности рабочего дня, — великой и конечной целью должно быть утверждение прав трудолюбивого человечества, путей проведения в жизнь таких мер, которые дееспособно помешают ленивой и бесполезной части общества иметь недолжную меру контроля над продуктами нашего труда, чем, благодаря порочной денежной системе, она в настоящее время обладает. В соответствии с этим, члены союза не должны терять ни малейшей возможности оказать возможную поддержку и помочь друг другу, проводя в жизнь иной строй правил, при которых действительно полезная и разумная часть общества, и только она одна, будет иметь право руководить делами общества и при которых трудолюбие и добродетель получат справедливую меру отличия и вознаграждения, а порочная леность — заслуженное презрение и нищету».

«Великий национальный консолидированный союз производств» не делал различия между рабочими разных профессий. Он был подлинно всеобщим союзом и объединил огромное по тому времени число членов. Последнее достигало, по некоторым данным, 100 тысяч. Однако, ни правильной организации отделов, ни руководящих органов (последним должен был быть не созывавшийся Великий делегатский совет) не удалось достичь. Равным образом, и установленный в размере 3 пенсов в неделю членский взнос не поступал в Великие «ложи» отдельных профессий, входившие в союз, как не поступал он и в кассу самого союза. Руководства стачечной борьбой, которая захватывала отделы союза в разных местах, тоже не было. В конце концов, все это привело к гибели «Великого национального консолидированного союза производств».

Он, однако, явился живой иллюстрацией тяги рабочей массы фабричных центров к организации. При этом § 46 устава показывал, что эта тяга идет не только по линии борьбы за ближайшие интересы рабочих у станка, но и против всего строя хозяйственной жизни, который создан был промышленным переворотом. Мы видим, таким образом, что наряду с обострением классовой борьбы начинает сразу же наблюдаться и некоторый политический рост рабочих фабрично-заводских районов.

Еще более ярким свидетельством этого же политического роста является созданная Догерти, вождем ланкаширских текстильщиков (бумагопрядильщиков Манчестера), «Ассоциация для защиты труда». Это была организация, ставившая своей целью объединение рабочих для борьбы за рабочее законодательство, а не только для борьбы за заработную плату и другие условия труда на предприятии. В нее вошло тоже до 100 тысяч рабочих, — и она, точно так же, как и «Великий национальный консолидированный союз производств», была недолговечной: созданная в 1830 г., она прекратила свое существование уже в 1831 г.

Фабрично-заводской пролетариат 30-х годов в Англии не ограничился созданием данных двух организаций. Наряду с ними возникали еще полуэкономические, полуполитические объединения, а также и местные, небольшие пока, союзы типичного цехового характера. Весь период 30-х гг. характеризуется ростом этих объединений. И это свидетельствует о значительности массового движения нового фабричного пролетариата, рожденного промышленным переворотом.

Англия, пережившая более глубокие и значительные экономические перемены, раньше и крепче построившая у себя фабричную систему промышленности, — вместе с тем дает и больше примеров возникновения широких массовых объединений фабрично-заводского пролетариата. Другие страны — далее Франция и Германия — отстают от нее не на один десяток лет. Тем не менее, и во Франции к 30-м гг. мы находим значительное развитие профессиональных объединений. Два типа объединений характерны для этого заключительного периода эпохи промышленного переворота — общество взаимопомощи, все еще являющееся делом полуремесленных рабочих, и общество сопротивления, создаваемое уже фабричными рабочими, подлинными индустриальными пролетариями. Одно из наиболее известных обществ последнего типа, созданное в 1823 г. в Лионе, было активнейшим руководителем известного уже нам лионского восстания. Называвшееся «Обществом взаимного долга», оно ставило своей задачей, подобно английским всеобщим союзам, не только защиту интересов рабочего у станка. Его устав предусматривал:

1) на практике проводить равенство, 2) обеспечить ткачам разумную плату за их труды, 3) избавить фабрики от злоупотреблений фабрикантов и 4) заботиться о моральном и физическом уровне своих членов. Общество это насчитывало до 3 тысяч членов в 1833 г. Аналогичные общества создавались и в Париже, а особенно — на севере (наиболее индустриализированной части Франции).

Так как и закон Ле Шапелье и гражданский кодекс Наполеона запрещали организацию рабочих, то все эти общества были, разумеется, нелегальными, в отличие от английских «союзов производств», которые могли существовать открыто, ввиду отмены в 1825 г. законов о сообществах. Это в такой же мере сталкивало их со всем буржуазным государством, в какой в Англии создавали политические настроения среди рабочих репрессии против массового движения после отмены этих законов. Как в Англии, так и во Франции налицо был политический рост рабочего класса. Если в 1831 г. лионские рабочие, подняв восстание, еще не объявляли республику даже тогда, когда временно власть находилась в их руках, если в Англии они все еще предоставляли радикалам — Плейсу,  Юму, Генту и др. — руководить своими политическими выступлениями, то события 20-х и 30-х гг. XIX ст., весь ход классовой борьбы и организации недолговечных всеобщих профессиональных союзов подготовляли те первые самостоятельные выступления рабочего класса в качестве класса, выдвигающего свою собственную политическую программу, какие открывают собою эпоху чартизма, подлинное начало истории рабочего класса в Англии (об эпохе чартизма см. ст. чартизм, XLV, ч. 3), и эпоху революций 1848 г. на европейском континенте (см. XLV, ч. I, 241/60; XIV, 1/36, 155/157).

4. Рабочий класс  в эпоху промышленного капитализма. Когда рабочий класс  выходит побежденным из своих первых политических выступлений эпохи 1848 г., в истории его наступает перелом. Смысл этого перелома заключается в том, что рабочий класс  выступает впервые в качестве начинающей осознавать себя общественной силы, которая стремится противопоставить себя всем остальным классам общества и государству, как органу классового господства, т. е. рабочий класс  входит в историю, как «класс для себя». На почве опыта первых классовых боев пролетариата с буржуазией начинается рост классового сознания. Это является основной предпосылкой укрепления революционных позиций пролетариата, ибо — как об этом говорит Энгельс в своем предисловии к немецкому изданию «Коммунист, манифеста» от 1890 г. — «Маркс придавал исключительное значение в деле развития борьбы пролетариата за свое освобождение росту знаний, росту теоретической подготовки рабочей массы. Без этой теоретической подготовки, без понимания рабочим его места в экономике капитализма, в общественной и политической жизни капиталистической эры человеческой истории рабочий не может стать классом «для себя». А появление «Коммунистического манифеста» и начало переворота в общественных науках, созданного теорией классовой борьбы и поддержанного анализом законов капиталистического развития, который был дан Марксом в его «Капитале», представляют собой базу для дальнейшего роста рабочего класса.

Из поражений в классовых боях сороковых годов рабочий класс  выходит с формулированной уже пролетарской программой и делает первую попытку международной организации революционных сил пролетариата. Правда, несмотря на то, что партия рабочего класса — и притом партия, объединяющая авангард рабочих, не одной, а ряда стран — создается уже в 1848 г. вокруг «Коммунистического манифеста», международную организацию мы находим только через полтора десятка лет: 1 Интернационал складывается в прочную, относительно многочисленную организацию в 1864 г. Это объясняется тем разгулом реакции, какой наступил во всей Европе после революций 1848 г. «Манифест имел свою судьбу, — писал Энгельс в 1890 г. — При своем появлении он был с восторгом встречен передовым отрядом сторонников научного социализма..., но вскоре затем он был оттеснен реакцией, начавшейся вслед за поражением работников в июне 1848 г., и объявлен вне закона после осуждения кельнских коммунистов в ноябре 1852 г. Когда исчезло с общественной арены рабочее движение, начавшееся с февральской революцией, «манифест» также отошел на задний план». Но I Интернационал имел своими предшественниками и предтечами не только «партию коммунистов», сложившуюся на платформе «Коммунистического манифеста» и являющуюся в самом точном смысле этого слова международным объединением авангарда рабочего класса.

В другой статье (см. чартизм) мы отмечаем, что группы чартистов, сохранившиеся в Англии после гибели движения, явились здесь опорой будущего «Международного товарищества рабочих». Но они были не только опорными пунктами для I Интернационала. Они в равной мере играли роль инициаторов в деле международного сплочения передовых отрядов мирового пролетариата в пятидесятые годы и вплоть до образования «Междунарадного товарищества». Ф. Ротштейн собрал в своей работе «Очерки по истории рабочего движения в Англии» богатый материал, иллюстрирующий эту роль эпигонов чартизма в истории международного объединения.

Так, он сообщает о том, как Эрнесту   Джонсу в 1853 г. удалось сплотить остатки чартистов при содействии К. Маркса и Луи Блана. «15 мая 1853 г. — рассказывает Ротштейн, — 3 000 чел. собрались на чартистскую демонстрацию около Манчестера, и был выбран совет. В марте 1854 г. в Манчестере заседал, чартистский «рабочий парламент», составивший новую программу. Джонс и его друзья были полны воодушевления, и даже Маркс, избранный вместе с Луи Бланом почетным членом «парламента», по этому поводу заявил, что «само возникновение такого парламента образует новую эпоху в истории мира». Отсюда, конечно, было очень близко к мысли, что настало время противопоставить космополитизму буржуазии интернациональность пролетариата. Повод этому дало полученное осенью 1854 г. известие, что Барбес, жертва наполеоновского государственного переворота, помилован и предполагает направиться в Англию. Джонс сейчас же собрал друзей и предложил им использовать посещение Наполеона и таким образом противопоставить один символ другому. Идея понравилась, и сейчас же был создан «Комитет протеста и приветствия», в который были включены представители различных иностранных союзов... Комитет решил 4 декабря, в день бойни, устроенной на улицах Парижа сторонниками Луи-Наполеона, провести собрание «приветствия и протеста». Несмотря на оппозицию некоторых радикалов, выступивших за союз с Францией, собрание прошло так блестяще, что восемь дней спустя комитет, по предложению Джонса, объявил себя постоянным, с целью «демонстрации солидарности с французскими изгнанниками и братства с демократией континента в противоположность союзу королей». 17 декабря состоялось второе очень успешное демонстративное собрание, и в своей газете Джонс приветствовал «новую федерацию демократии» как силу, которая «поколеблет основания королевских тронов и своды их окровавленных корон».

Очевидно, мы здесь имеем ту же картину, какую представляла собою и «партия коммунистов», и будущее «Международное товарищество рабочих». По мнению Ротштейна, организационный комитет даже «в точности предвосхитил его организационные формы»¹⁾. Тем более, что организационный комитет вскоре исчез, и его «Международный комитет» превратился в самостоятельную организацию. Эрнест Джонс был его председателем, Джемс Финлен (вскоре вышедший) был кассиром, и каждая «национальность» избрала своего секретаря: англичане — Чэпмана,  французы — Таландье, немцы — Блея, поляки — Дембинского, итальянцы — Педци и испанцы — Сальвателло. Это была та же организационная форма, которая повторяется позднее и в историческом Интернационале. Этот комитет в 1855 г. предложил вместе с представителями французской эмиграции (так называемой «Революционной Коммуны») на митинге в память революции 1792 г. ряду организаций, в том числе Немецкому коммунистическому союзу, Обществу английских чартистов, Союзу польских социалистов и «всем другим, которые, не принадлежа ни к какой организации, имеют право быть членами Международного комитета» — организовать «альянс» с целью поддержки друг друга в борьбе за демократическую и социальную республику. По-видимому, такой «альянс» и был заключен и даже имел свои отделения в Америке, которые поддерживали связь с центральным комитетом в Лондоне.

¹⁾ См. Ротштейн, «Очерки по истории рабочего движения в Англии», стр. 172. 

 

Весь этот исторический материал указывает на то, что ко второй половине XIX в. рабочий класс  уже выделил свой авангард, уже входит в историю в качестве силы, роль которой неизменно возрастает во всех событиях. Завершением этого формирования рабочего класса, как «класса для себя», является образование в 1864 г. «Международного товарищества рабочих» (см. социализм, XL, 512/20; международное товарищество рабочих, ХХVІІІ, 387/92).

Это формирование международного объединения на платформе, разработанной К. Марксом, свидетельствовало об укреплении авангарда рабочего класса во всем мире. Само товарищество имело «целью, — как об этом говорит Ф. Энгельс, — объединение в одно большое войско всех боеспособных сил рабочего класса Европы и Америки». Поэтому оно не могло взять за точку исхода принципы, изложенные в «Манифесте». Оно должно было иметь такую программу, которая не затворила бы двери перед английскими тред-юнионами, французскими, бельгийскими, итальянскими и испанскими прудонистами и немецкими лассальянцами. Такая программа — введение к уставу Интернационала — была написана Марксом с мастерством, которому отдавали справедливость даже Бакунин и анархисты. Для Маркса единственной гарантией окончательной победы выставленных в «Манифесте» положений являлось умственное развитие рабочего класса как необходимый результат совместной деятельности и обсуждения. События и перипетии борьбы с капиталом, победы, а еще более, поражения, непременно должны были раскрыть перед борющимися полную недостаточность тех панацей, которых они придерживались, и сделать их головы более доступными для основательного понимания истинных условий освобождения рабочих. И Маркс был прав. В 1874 г., во время разложения Интернационала, рабочий класс  был совсем не тот, каким он был в 1864 г. при основании этого общества».  Таким образом, характернейшей особенностью нового периода в истории рабочего класса, наступающего после 1848 г. и длящегося почти до конца XIX в., является, прежде всего, образование длительно существующих объединений авангарда рабочего класса, сторонников научного социализма и близко примыкающих к ним групп, уже на самых первых ступенях носящих не только по своей идеологии, программе и тактике, но и по своей организации строго международный характер.

Но наряду с этим выделением авангарда рабочего класса в особые объединения, в эпоху промышленного капитализма наблюдается и ряд других явлений, указывающих, что внутри рабочего класса про  исходит процесс дифференциации, расслоения — в связи с особенностями развития капиталистического общества в эпоху промышленного капитализма.

Устойчивость капитализма и повышение уровня существования рабочих. Гибель чартистского движения в Англии в значительной мере предопределена была к концу 40-х гг. двумя ближайшими и одной основной причинами. К числу ближайших относятся: 1) снижение, а затем и полная отмена пошлин на зерно (Corn Laws), произведенные в период между 1840 и 1849 гг., и 2) введение 10-часового рабочего дня. Основной же причиной явилось быстрое поглощение резервной армии непрестанно растущей промышленностью Англии.

Эта перемена в материальном положении английского рабочего в эпоху промышленного капитала, по сравнению с предшествующими эпохами, ярко отражается прилагаемой схематической диаграммой Стеффена. Она охватывает колоссальный ряд веков, всю историю наемного труда в Англии, от последней трети XIII в. почти до конца XIX столетия (до 1890 г.). Пользуясь для времени до начала XVIII в. статистикой Роджерса, она дает изменения за эти века реальной платы,  выраженной в пшенице, двух разрядов рабочих — плотника, как представителя квалифицированного труда, и земледельческого рабочего, как отражающего оплату простого труда. Наметка с левой стороны диаграммы означает количество пшеницы, требующейся для выпечки одного пшеничного хлеба в 4 английских фунта (quartern loaves); каждое деление соответствует количеству пшеницы, нужному на один такой хлеб; цифры обозначают количество пшеницы для 3, 6, 9 и т. д. таких 4-фунтовых хлебов. Верхняя волнистая линия указывает, сколько пшеницы мог купить на дневную свою заработную плату плотник, нижняя волнистая линия — сколько на свою дневную плату мог приобрести пшеницы земледельческий рабочий. Прямая неменяющаяся линия внизу (несколько ниже цифры 3 с левой стороны диаграммы) обозначает количество пшеницы (по нормам, принятым Стеффеном), требующееся в день для пропитания средней по составу рабочей семьи (0,01914 квартера). Деление по периодам намечено Стеффеном по эпохам повышения и падения реальной заработной платы. (См. диаграмму).

(Диаграмма Г. Стеффена — Gustav Р. Steffen)

1. В основу диаграммы положена средняя за десятилетие денежная заработная плата в расчете на день работы в различных местностях Англии, переведенная на пшеницу, по средним за десятилетие ценам.

2. Единицей измерения для пшеницы взято количество ее, какое требуемся для выпечки одного четырехфунтового английского хлеба (quartern loaves).

3. Наметка и цифры с левой стороны диаграммы обозначают, на какое количество 4-фунтовых английских хлебов мог купить пшеницы за свою дневную заработную плату английский рабочий.

4. Верхняя волнистая линия обозначает изменения переведенной на пшеницу дневной заработной платы плотника.

5. Нижняя волнистая линия обозначает движение переведенной на пшеницу заработной платы за день земледельческого рабочего.

6. Утолщенная прямая линия под волнистыми линиями обозначает количество пшеницы, какое требуется в день для прокормления рабочей семьи среднего состава (0,01914 квартера).

7. Нанесенные перпендикулярными линиями периоды соответствуют различаемым Стеффеном периодам повышения и падения реальной заработной платы.

 

О колебаниях и катастрофических эпохах в истории английского пролетариата мы говорили выше. Конечно, измерить точно эти колебания мы не можем — слишком разнородны данные по разным эпохам. Значение диаграммы поэтому — только грубо ориентировочное. Этого отнюдь не следует забывать. Но большой подъем в реальной заработной плате с середины прошлого столетия она намечает правильно, показывая, что квалифицированный рабочий достиг в эпоху промышленного расцвета Англии благосостояния, какого он не знал за все прошлые века развития страны, и в то же время, ставя под вопрос, стало ли лучше и в конце XIX столетия по сравнению с серединой ХV столетия положение земледельческого рабочего.

Во всяком случае, с начала 50-х гг. XIX столетия улучшение наступило и оно вызвало значительные изменения в настроениях промышленных рабочих.

Аналогичные причины, приводившие к аналогичным результатам, действовали не только в Англии. Их действие наблюдалось в эпоху   промышленного капитализма и во Франции, и в Германии. Устойчивость и органический рост капитализма повсюду порождали устойчивость положения рабочих и относительно быстрый рост уровня материального благосостояния их. Период первоначального накопления и ранняя эпоха «фабричной системы» означали такую безудержную эксплуатацию труда, какой ранее не знала история. Сравнительная обеспеченность работника ремесленного предприятия сменилась болезненной пауперизацией, обнищанием всего населения, лишенного орудий производства и получавшего средства к существованию от продажи своего труда. С 50-х гг. картина положения рабочего класса первых десятилетий XIX столетия решительно изменилась. Само собой, что основной факт эксплуатации сохранился. Формы ее, однако, оказались гораздо более смягченными и менее ощутительными для рабочей массы.

В Англии в 1829—1831 гг. средний доход рабочего бумаготкацкой промышленности составлял в год 19 фунтов стерлингов 8 шиллингов и держался на этом уровне более или менее длительный срок, поднявшись лишь к середине 40-х гг. (1844—1846) до 24 ф. ст. 10 ш., а в 1859—1861 гг. он уже равнялся 30 ф. ст. 15 шил. С этого же времени наблюдается и более или менее равномерное повышение и заработной платы и общенационального дохода. Известный английский статистик Боули вычислил, что если принять для 1860 г. средний доход населения (т. е. все доходы от промышленности, торговли и т. д.) за 100 и за такую же цифру принять заработную плату того же года, то получается следующее соотношение в росте того и другого (доход; заработная плата):

1860 г. – 100; 100;
1870 г. – 123; 113;
1880 г. – 135; 124;
1891 г. – 148; 140.

Другими словами, рост оплаты труда сравнительно с ростом всего национального дохода отстает, но не настолько, чтобы быстрый рост богатства Англии, широко эксплуатирующей и свое положение единственной «мастерской мира», и свою роль единственного доставщика средств морского транспорта, и свои многочисленные колонии, не отражался повышением благосостояния и  английского рабочего (см. социальное  распределение, XLI, ч. 1, 101/10). Покупательная способность рабочего класса увеличивается из года в год, обеспечивая ему, в обмен за его заработок, тот уровень существования, который совершенно не был ему доступен в период первоначального накопления капитала. Дж. Вуд в Journal of Royal Statistical Society (март 1909 г.) устанавливает, что на протяжении всей второй половины XIX ст. реальная заработная плата английских рабочих возросла на 80%. При этом по отдельным периодам рост заработной платы распределяется так:

Периоды	Номинальная заработная плата в %%	Цены в %%	Реальная заработная плата (с учетом влияния безработицы) в %%
С 1850-1854 по 1873-1877 гг.	+41	+11	+32
С 1873-1877 по 1880-1884 гг.	-4	-7	+3
С 1880-1884 по 1900-1902 гг.	+21	-14	+36
Для всего периода с 1850 по 1902 г.	+70	-5	+80

 

Боули дает следующую таблицу-характеристику движения заработной платы, в общем совпадающую по своим выводам с таблицей Дж. Вуда. Она интересна тем, что она содержит не статистический, а синхронистический материал-характеристику:

Периоды	Номинальная заработная плата	Цены	Реальная заработная плата
1790-1810	Быстро поднимается	Чрезвычайно быстро поднимаются	Медленно падает
1810-1830	Падает	Быстро падают	Медленно поднимается
1830-1852	Почти стационарна	Медленно падают	Медленно поднимается
1852-1870	Быстро поднимается	Поднимаются	Значительно поднимается
1870-1873	Чрезвычайно быстро поднимается	Быстро поднимаются	Чрезвычайно быстро поднимается
1873-1879	Быстро падает	Быстро падают	Почти стационарна
1879-1887	Почти стационарна	Падают	Поднимается
1887-1892	Поднимается	Поднимается	Поднимается
1892-1897	Почти стационарна	Падают	Поднимается
1897-1900	Быстро поднимается	Поднимаются	Поднимается
1900-1904	Несколько падает	Падают и поднимаются	Стационарна

Мы видим, таким образом, что непосредственно в четвертьвековой период, наступивший вслед за переломом в движении рабочего класса, заработная плата, до конца 40-х гг. почти не менявшаяся, быстро растет как в абсолютных, так и в относительных цифрах и дает реальное увеличение суммы средств существования, которой располагает рабочий. Английский капитализм, опиравшийся в это время на эксплуатацию цветнокожих рас в своих колониях и обслуживавший на монопольных началах весь мировой рынок как товарами, так и транспортом, мог мириться с увеличением заработной платы английского рабочего. По-прежнему, конечно, вся масса рабочих, составлявших подавляющее большинство населения, получала в свое распоряжение менее половины общенационального дохода. Даже в 1914 г. вся заработная плата составляла лишь 4/11 последнего. Но, тем не менее, впечатление прогрессирующего улучшения складывалось у рабочих достаточно отчетливо: капитализм переходит от экономики низкой заработной платы к экономике высокой заработной платы.

Во Франции точно так же наблюдалось значительное повышение как номинальной, так и реальной заработной платы. Правда, то обстоятельство, что здесь линия развития проходила, главным образом, по направлению к укреплению ссудного, спекулятивно-ростовщического капитала, а не по направлению к укреплению промышленности, не могло не вызвать соответствующего отставания французского рабочего от рабочего английского. Положение рабочего необходимо должно было здесь оказаться гораздо более скромным, чем то, какое наблюдалось в соответствующий период в Англии или в другой стране, быстро идущей по пути промышленности развития, — в Германии. Того наличия благополучия, которое связывает английского рабочего второй половины XIX ст. со всем строем капиталистических отношений, во Франции установиться не могло. И в самом деле, если восстановить движение заработной платы во Франции за рассматриваемый период, то нетрудно констатировать большую или меньшую устойчивость заработной платы на относительно более низком, чем в Англии, уровне.

Следующая таблица показывает движение заработной платы для некоторых групп рабочих Парижа (в сантимах за 1 час):

Годы	Каменщики	Плотники	Кожевники	Кузнецы	Шоссейные рабочие	Чернорабочие в слесарном деле
1852	42	50	35	50	30	30
1862	52	60	45	55	40	35
1873	55	-	50	65	55	40
1880	-	-	-	-	-	-
1885	-	-	-	-	-	-
1896	80	80	80	77	55	50

Для всей же Франции материал, представленный министерством труда на всемирную выставку 1900 г., дает такую картину изменения номинальной заработной платы. Если принять данные за 1892 г. за 100, то получится следующее движение заработной платы:

В 1853 г. – 56;
1860-1865 – 70;
1873 – 75;
1880 – 98;
1892 – 100.

Другими словами, номинальная заработная плата увеличилась за этот период на 78,5%. Темп роста ее значительно, притом, превысил темп роста цен на предметы потребления. По тем же источникам, последние увеличивались следующим образом:

В 1854-1863 гг. – 99,0;
1864-1873 – 102,5;
1874-1883 – 105,8;
1884-1893 – 100,0.

Таким образом, колебания в ценах на основные предметы потребления были в общем незначительными и к концу XIX в. дали немногим более 1,0%. Иначе говоря, и во Франции мы находим повышение реальной заработной платы примерно на 75% (ср. Франция, XLV, ч. I, приложение к ст. 351/52, табл. 13—14).

Что же касается Германии, то мы наблюдаем аналогичное поступательное движение заработной платы, но лишь в несколько более поздний период, именно — с 80-х гг.

Неравномерность повышения жизненного уровня рабочих. Но рост материального благополучия рабочих шел в эпоху промышленного капитализма неодинаково для различных групп рабочих. Мы наблюдаем в эту эпоху значительное расхождение между заработками высококвалифицированных и неквалифицированных рабочих.

Следует отметить, что вообще только в самое недавнее время — лишь с XX в. — статистика заработной платы ведется сколько-нибудь удовлетворительно. Для предыдущего периода, в том числе и для рассматриваемой эпохи, характерно отсутствие сколько-нибудь точных данных. Все, чем мы можем оперировать, сводится к приблизительным исчислениям таких статистиков и экономистов, как в Англии Гиффен, Джордж Вуд и Боули. Что же касается других стран, то напрасно мы искали бы сведений о движении заработной платы там для отдельных групп рабочих ранее 90-х г. XIX в. Однако, имеющийся материал, хотя он и не может быть непосредственно сравниваем по отношению к отдельным датам, вполне достаточен, чтобы дать представление об основной тенденции в движении заработной платы. Эта тенденция заключается в расхождении заработков квалифицированных и неквалифицированных групп рабочих.

Первое исчисление относительно распределения рабочего населения по размерам заработков и по степени квалифицированности рабочих было произведено путем изучения распределения народного дохода в 1868г. Дэдли Бакстером. Данные последнего сводились к следующему. В 1867 г. годичный заработок составлял¹⁾:

Квалификация рабочих	Численность группы		Сумма заработка 1 рабочего по сравнению с заработком квалифицированного рабочего
	Абсолютно	Относительно	Фунтов стерлингов	Шиллингов	%%
Квалифицированные	1345000	12,2	50	-	100
Средней квалификации	5087000	45,4	33	10	67
Сельскохозяйственные и неквалифицированные	4529000	41,4	24	10	49

¹⁾ Цитата по А. Bowley, “Wages in the United Kingdom in Nineteenth Century”, стр. 65.

По этим данным, заработки неквалифицированного рабочего не составляли и половины заработков высшей группы. Разрыв, как видим, был весьма значителен. Артур Боули, подвергнувший чрезвычайно обстоятельному анализу весь имеющийся материал, составил свое собственное исчисление размеров заработков разных групп на протяжении всего XIX ст. Его данные тaкoвы¹⁾. Заработная плата составляла в среднем:

Квалификация рабочих	1795 г.	1807 г.	1824 г.	1833 г.	1867 г.	1897 г.
Лондонская квалификация	25 ш.	30 ш.	30 ш.	28 ш.	36 ш.	40 ш.
Провинциальная квалификация	17 ш.	22 ш.	24 ш.	22 ш.	22 ш.	34 ш.
Городские чернорабочие	12 ш.	14 ш.	16 ш.	14 ш.	20 ш.	25 ш.
Сельскохозяйственный батрак	9 ш.	13 ш.	9 ш. 6 п.	19 ш. 6 п.	14 ш.	16 ш.

¹⁾  A. Bowley, цит. соч., стр. 70.

В известной мере, переломным годом был 1833 год. С этого времени номинальная заработная плата неизменно повышается. Каково же соотношение между заработком наихуже и наилучше оплачиваемой группы рабочих в период от 1833 по 1897 г.? Если принять для каждого года заработную плату квалифицированного рабочего за 100, то окажется, что заработная плата сельскохозяйственного батрака составила в 1833 г. 37,5, в 1867 г. — 38,8 и в 1897 г. — 40,0, а городского чернорабочего соответственно — 50,0, 55,5, и 62,5. Несмотря, таким образом, на некоторое сближение крайностей, которые наблюдаются в оплате разных по квалификации групп труда рабочих, на протяжении всего XIX в. мы находим весьма значительный разрыв между оплатой труда квалифицированных и неквалифицированных рабочих, как это ярко иллюстрирует и приведенная выше диаграмма Стеффена.

Такого рода разрыв означал — не мог не означать — что рабочий класс  Англии переживал в эпоху промышленного капитализма значительную дифференциацию. Интересы различных по квалификации групп рабочих оказывались на протяжении всей этой эпохи неодинаковыми.

У нас есть и другой способ установить этот процесс дифференциации. Гиффен для 1885 г. произвел исчисление процентного распределения рабочих мужского пола по размерам фактических заработков. Для 1912 г. эту работу проделал Сидней Вебб. Разумеется, сравнению эти две серии исчислений не подлежат, тем более, что дата исчисления процентного распределения рабочих по размерам заработка у Вебба относится уже не к эпохе промышленного капитализма, а к эпохе империализма. Но некоторое указание на тенденции развития рабочего класса мы можем получить и путем сопоставления данных Гиффена и Вебба¹⁾. Так, из всего числа рабочих мужского пола получали:

	По Гиффену для 1885 г. (%%)		По Веббу для 1912 г. (%%)
Менее 15 ш. в неделю	2,7		3,7
15-20 ш. в неделю	20,9	79,9	7,4
20-25	34,4		18,4
25-30	23,6		19,3
30-35	11,2		19,3
35-40	4,4		12,0
Свыше 40	1,8		11,9

¹⁾ Приводим и те и др. по работе И. Граната, «Классы и массы в Англии», стр. 94—95.

Что говорят нам эти цифры? По Гиффену, средние группы давали свыше ¾  всего числа рабочих. Крайние полюсы были незначительны по размерам. По Веббу же, крайние полюсы выросли (при общей тенденции к более значительному повышению высших групп), а средние группы стали дробнее, но многочисленнее. Другими словами, процесс дифференциации в рабочем классе стал отчетливее.

Подобная неоднородность повышения материального уровня рабочих не могла не поставить в разное положение по отношению к капитализму разные группы рабочих в рассматриваемую эпоху. Одни чувствовали отчетливо, что их положение крепнет и улучшается быстро с прогрессом капитализма, другие, напротив, оказывались в тисках ужасающей бедности. На самом деле, обследования, произведенные Чарльзом Бусом в Лондоне для 80-х г.г. и Сибомом Раунтри в Йорке для конца 90-х гг., показали, что «абсолютная бедность», определенная как состояние, при котором «общая сумма заработков семьи недостаточна для обеспечения ее минимумом необходимого для поддержания одной только физической дееспособности»¹⁾, составляет достояние очень значительной части населения промышленных городов. По Бусу, в абсолютной нужде находилось в момент произведенного им обследования 30,7% лондонского населения, а по Раунтри — 43,4% всего рабочего населения и 27,8% общего числа населения г. Йорка²⁾. Аналогичные данные для более позднего периода были получены и по другим городам. И даже Боули вынужден признать, что «большей частью бедность, обнаруженная исследованиями, — не преходящая, а постоянная, не случайная, порождаемая исключительным несчастием, а нормальное свойство промышленности данных городов. Не может быть слишком сильных слов для установления факта, что из всех причин, порождающих «первичную бедность», низкая заработная плата — далеко преобладающая³⁾.

¹⁾ B. Seebohm Rowntree, “Poverty, a Study of Town Life”, изд. 2, стр. 117.

²⁾ Ср. C. Booth, “Life and Labour of the People in London”, т. II, стр. 20, и B. S. Rowntree, цит. соч., стр. 150-151.

³⁾ Цит. по И. Гранату, упом. соч., стр. 92.

 

Другими словами, внутри рабочего класса установилось в эпоху промышленного капитализма несколько градаций по размерам заработной платы, причем весьма значительная группа оказывалась все время и неизменно ниже «линии бедности», тогда как, напротив, другая группа — высококвалифицированных рабочих — оказывалась в особо благоприятном положении и неизменно же стояла значительно выше этой «линии».

Таково было положение в Англии. Оно не было иным и во Франции и в Германии. Так, отношение между квалифицированными и неквалифицированными группами в 1914 г. было в Англии равно 100 и 66, во Франции — 100 и 68, в Австрии — 100 и 75. В 1897 г., как мы видели, в Англии оно составляло 100 и 62 (ср. заработная плата, XX, прим., а также, относительно Бельгии, V, 254/55).

Очевидно, процесс расслоения, дифференциации рабочего класса имел место повсюду, где установился капиталистический способ производства. И  мы не поймем основной отличительной особенности рабочего движения в эпоху промышленного капитализма, именно — дифференциации его, если не учтем этого расслоения самого рабочего класса.

Дифференциация рабочего движения в эпоху промышленного капитализма. Процесс отслаивания наиболее обеспеченных групп в рабочем движении начинает наблюдаться на почве дифференциации в самом рабочем классе уже в 40-е годы.

Устойчивость вошедшего в эпоху своего органического развития капитализма и своеобразие рамок, в которых развиваются капиталистические отношения, вместе с ростом материального благополучия высококвалифицированной группы рабочих, — обусловливают перенесение центра тяжести рабочего движения из организаций, которые занимают позиции последовательной, до конца выдержанной классовой борьбы, в организации защиты непосредственных, ближайших интересов рабочего у станка.

Еще в период чартизма в Англии, например, мы находим организацию цеховых союзов квалифицированных рабочих. Эти союзы возникают потому, что появляется уже новый тип рабочего. Постепенно, по мере выявления неравномерности в повышении заработной платы и др. условий материального существования рабочих для отдельных прослоек рабочих и по мере роста нужды капиталистических предприятий в высококвалифицированных рабочих, могущих работать не только при машине, но, что главнее, настраивать, налаживать эту машину, — вырабатывается тип «механика», тип человека, столь же отличающегося от «человека при машине», как этот последний отличается от «человека с инструментом». Среди высококвалифицированных рабочих, которые пользуются на рынке труда чрезвычайно благоприятным для них соотношением спроса-предложения и добиваются очень хороших и выгодных условий найма по сравнению с остальной массой, образовываются организации, ставящие своей целью дальнейшее укрепление позиции, уже обеспеченной благоприятным соотношением рынка труда за данной группой рабочих. Эти организации держатся в стороне от чартистского движения и даже отказываются его поддержать. Когда Фрост и др. чартисты, пытавшиеся освободить из тюрьмы арестованных вождей чартистского движения, были захвачены с оружием в руках и приговорены к смертной казни, ни один союз не откликнулся на призыв чартистов выступить в защиту арестованных. Это вызвало в «Северной Звезде» горячую, возмущенную статью Фергюса О'Коннора, клеймившего позорное предательство союзов того периода. «Никогда, — писал он в № от 24 августа 1846 г.» — не была проявлена более преступная апатия, чем безразличие профессиональных организаций Великобритании к страданиям этих людей». И О'Коннор прибавляет, что «если бы половина того, что было сделано для дорчестерских батраков или глэзговских бумагопрядильщиков, было сделано и для Фроста, Вильямса и Джонса — они давно были бы уже возращены к свободной жизни».

Первоначально эти экономические организации немногочисленны. Их количественная сила точно так же невелика. Веббы считают, что в период чартизма союзы квалифицированных рабочих едва ли насчитывали больше 100 тысяч членов. Но устойчивость этих организаций так же значительна, как и устойчивость промышленного капитализма. Организующиеся в Англии в 1850 г., а во Франции и в Германии —  в 1860 г. экономические объединения меняясь на протяжении длительного периода времени, видоизменяя свою физиономию, свой характер — остаются неизменно теми же организациями, даже по названию, даже по преемственности записей, членских книжек и т. д. В настоящее время в Англии нетрудно найти рабочего, который является потомственным членом профессионального союза и у которого  хранятся членские книжки не только за свою жизнь, но и за жизнь своего отца, деда и прадеда.

Вот эти-то организации квалифицированных рабочих в эпоху промышленного капитализма оказываются организациями, стоящими целиком и полностью на позициях буржуазной политической экономии. Уже в кризис 1837—1842 гг. уроки поражений воспринимаются близко к сердцу английскими рабочими объединениями в смысле учета опасности стачечной борьбы. Делегаты английского союза формовщиков, например, на своем собрании 26 сентября 1846 г. выступают определенно против тактики стачечной борьбы. «Стачки изобилуют, — говорится в их постановлении, — в некоторых случаях они порождают новые стачки... Как часто столкновения вовремя предупреждались переговорами с предпринимателями! И уж, конечно, не бесчестно объяснить вашему предпринимателю природу и размер ваших требований». Центральный комитет каменщиков неоднократно предупреждал своих членов в конце сороковых годов об опасности, угрожающей союзу в результате стачечной борьбы. «Воздерживайтесь от стачек, — говорилось, например, в его циркулярном обращении к массам на рождество 1845 г., — также, как вы держались бы в стороне от хищного зверя, который, как вы знаете, готов пожрать вас... Помните, что именно стачка довела вас до ничтожества в 1842 г... Мы умоляем вас, братья, если вы только бережете свое благополучие, избегайте, насколько возможно, этих бесполезных стачек». «Дайте нам возможность еще год заняться искренне и внимательно организационной работой; и если годичная работа не укрепит наше положение, то займемся этой работой в следующий год. Ибо именно представление о неорганизованном состоянии рабочих вообще и побуждает, предпринимателей-тиранов угнетать их». Не менее решительно высказывались против стачечной борьбы и рабочие, занятые в производстве хрустального стекла. На протяжении пятилетия — с 1850 по 1855 гг. — руководящий орган объединений этих рабочих непрестанно выступает против стачек. И утверждения журнала, что «стачки были проклятием для тред-юнионов», выражают настроения всей массы организованных рабочих; в 1845 г., по предложению центрального комитета союза рабочих, занятых в производстве английского стекла, референдум среди членов союза дал единодушное голосование за уничтожение пособий стачечникам¹⁾.

¹⁾ Веббы, цитир. соч., вып. II, стр. 67-68.

 

Вместе с тем эта волна «антистачкизма» сопровождается нарастанием настроений примиренности с капитализмом. Насколько решительно и безоговорочно в тридцатые годы рабочие массы выступали против капитализма, настолько в пятидесятые годы они упорно отклоняют от себя всякую мысль о необходимости уничтожения господства капитала; преобладающими настроениями оказываются настроения примирения с капитализмом. Союзы занимаются вопросом об эмиграции, а не о борьбе с классовым врагом. Они считают, что их ближайшая и непосредственная задача — улучшение условий найма. И эту задачу считают возможным разрешить без опасных и приводящих к страшным потерям революционных выступлений. Их идеология строится целиком и безоговорочно на прочном еще в то время фундаменте буржуазной идеологии. Они настолько не видят расхождения своих интересов с интересами буржуазии, что сразу же после пятидесятых годов прибегают к идеологическому руководству буржуазных ученых и публицистов. Кто им помогает практическим советом в деле ограждения своих публично-правовых привилегий? Ряд буржуазных адвокатов во главе с Фредериком Гаррисоном, известным последователем Конта. Кто ими приглашается читать лекции и доклады на съездах на темы о сущности профессионального движения? Профессор Бизли, д-р Ингрем... Они настолько во власти буржуазных взглядов на сущность общественных отношений, что им рисуется совершенно естественным вхождение рабочих, избранных ими для участия в работах парламента, — секретаря шотландских горнорабочих Александра Макдональда, Томаса Барта, Генри Броадхерста и др. — в состав либеральной партии. Событие, которое десятками лет позднее вызвало бурю в социалистическом движении всего мира, — вступление депутата-социалиста Мильерана в состав буржуазного министерства Вальдек Руссо, — проходит здесь незамеченным. Когда Генри Броадхерст получает незначительный пост в министерстве, — рабочая масса гордится этим; это отмечается как достижение. И один за другим секретари союзов поступают на службу к буржуазии, занимают чиновничьи посты в различных министерствах, нисколько не порождая недовольства среди массы.

Своей идеологии профессиональное движение не вырабатывает. Своих идеологов оно не выдвигает. Но не потому, что нет для этого сил в движении. Напротив, в пятидесятые-шестидесятые годы в рядах профессионально организованного пролетариата Англии имеется целая группа способнейших работников. К именам Апплгарта, Оджера можно присоединить имена Аллена, Ньютона, Гайла, Каулсона и др., каждый из которых имел свои, твердо сложившиеся, взгляды и каждый из которых был бы способен отложить заметный отпечаток на всем движении в идеологическом разрезе, если бы для этого была подходящая почва. Но английское профессиональное движение с пятидесятых годов не в состоянии было воспринимать иные учения, чем учения Ингремов, Гаррисонов и т. п. представителей буржуазного мышления, и, в силу этого, только те деятели движения, чьи точки зрения совпадали уже с общей линией капиталистического развития, чья политика стала буржуазной политикой рабочего класса, могли выполнять свою роль руководителей профессиональных союзов. Наиболее характерно то, что горячие головы, как их именуют Веббы, в роде Джорджа Поттера, оказывались почти без всякого влияния на движение. Что Поттер был в числе сторонников последовательной стачечной борьбы — это бесспорно. На заседании лондонского совета тред-юнионов, от марта 1864 г. председатель Амальгамированного общества механиков бросил такую характеристику этого работника, пытавшегося вести движение по пути борьбы: «Он стал подстрекателем стачек; он ни о чем больше не думает и никакого иного дела не делает; стачки для него — хлеб насущный. Коротко говоря, он стал стачечных дел маклером и превратил свою газету «Beehive»  в средство совать свой нос в каждый возникающий где бы то ни было злосчастный конфликт»¹⁾. Но Поттер, в сущности, оказывался бессильным сдвинуть профессиональное движение Англии с рельс соглашательства. С 1859/60 г. он создал совершенно крохотную и невлиятельную организацию —  «Ассоциацию рабочих».

¹⁾ Там же, вып. III, стр. 19.

 

Одним из крупнейших общепризнанных теоретиков профессионального движения эпохи является секретарь союза переплетчиков Т. Дж. Дэннинг (1799—1873). Т. Дж. Дэннинг выступил со своими теоретическими положениями в ежемесячном органе своего союза, т. н. Bookbinders Circular («Циркуляр союза переплетчиков»), где он и поместил ряд статей о заработной плате, тактике профессиональных союзов и т. д. И именно в этих попытках подвести теоретическую базу под тред-юнионистскую практику сказалось полностью все влияние буржуазного миросозерцания Т. Дж. Дэннинга.

Исходная точка зрения Дэннинга заключалась в том, что в каждый данный момент больше того, что рабочий получает, промышленность не может ему дать. Поэтому он считал, что борьба союзов за заработную плату не может дать никаких результатов, если речь идет о действительном увеличении заработков, а не о борьбе против особой тирании отдельного предпринимателя; оказывать же нажим с успехом могут только те рабочие, которые имеют за собой хорошее соотношение спроса и предложения на рынке труда. Отсюда Дэннингом делался вывод о необходимости совершенно определенной формы организаций и совершенно определенных методов борьбы за интересы членов этих организаций. Это — воздействие на предпринимателя через рынок труда со стороны крепких союзов, объединяющих рабочих лишь одной профессии с одинаковой заработной платой и одинаковыми условиями труда. Даже Веббы не могут не подчеркнуть, что теоретические рассуждения Дэннинга были настолько буржуазны, что сам Мак Кулох мог бы под ними подписаться.

Другим типичным представителем профессионального движения, который в такой же мере находился во власти буржуазной политической экономии, был Джемс Стирлинг, выступавший точно так же с «теорией» подчинения союзов «естественным законам» капитализма. «Коротко говоря, — писал он, — профессиональное движение стоит перед дилеммой... Если его попытки вырвать у работодателя лучшие условия не удаются, то просто оказываются выброшенными на ветер организационные издержки и силы рабочих... Если же оно, напротив, на время добивается успеха, то конечные результаты оказываются еще хуже. Нарушенные естественные законы вновь проявляют себя путем реакции»¹⁾.

¹⁾ J. Stirling, “Trade-Unionism”, стр. 36.

 

Мы видим, таким образом, что в рабочем движении как раз именно с пятидесятых годов начинает формироваться течение, являющееся выразителем буржуазной политики рабочего класса. Другими словами, после опыта политических боев, пережитых рабочими в 40-ые годы на всем европейском континенте, развитие рабочего класса идет уже двумя путями. Первый путь — путь углубления и расширения организации пролетариата для завоевания политической  власти и коренного переустройства экономики на социалистических началах. Это — путь I Интернационала. Второй путь — путь мирного сожительства с капитализмом, путь буржуазной политики рабочего класса. Это — путь тред-юнионизма.

Эпоха промышленного капитализма, в рамках которой происходит дифференциация, расслоение самого рабочего класса на группы с различными интересами по уровню своей материальной обеспеченности, дает сторонников и первого и второго пути. В борьбе этих двух течений — революционного и консервативного — выковываются конкретные формы организации массовых объединений рабочих.

В разных странах и характер этой борьбы, и строение народного хозяйства, и состав самого рабочего класса, и условия классовых отношений — предопределяют известное своеобразие конкретных объединений. Мы получаем в английском рабочем движении преобладание буржуазных влияний на организованных рабочих и тред-юнионизм, как типичное выражение этих влияний. Во Франции столкновение классов приводит к Парижской Коммуне и росту революционного движения, вырождающегося в условиях неразвитой промышленности XIX в. в анархо-синдикализм (см. синдикализм). Германия становится ареной развития социал-демократического движения, оказывающегося руководителем и строителем массовых рабочих организаций (см. XIV, 157/69; XL, 495/505).

Дифференциация  в рабочем классе, другими словами, приводит не только к образованию двух основных течений в рабочем движении, но и к многообразию организационных форм этого последнего. Это многообразие исчезает — и то лишь постепенно — только в эпоху империализма на том этапе рабочего движения, который рабочий класс  переживает уже в первые десятилетия XX века и который связан с нарастанием революционного движения пролетариата во всем мире. (См. рабочее движение во время войны, XLVI, 456/531; Германия в эпоху мировой войны, XLVII, особ. 256/68; Франция в эпоху мировой войны, XLVII, 462/574; Великобритания, XLVII, 381/426).

В. Яроцкий.