Рейхлин Иоганн

Рейхлин (Reuchlin, грецизированный Капнион), Иоганн, знаменитый немецкий гуманист (1455-1522), учился с 1470 года во Фрейбурге, с 1473 года — в Париже, с 1474 года — в Базеле, с 1477 года — снова в Париже. В эти годы Рейхлин усиленно занимался латинским и особенно греческим языками и не только учился сам, но и учил других. Так, уже в Базеле он читал лекции и напечатал свой первый юношеский труд «Vocabularius breviloquus» (1475), элементарный латинский словарь, который в 1504 году вышел 25 изданием и получил огромное распространение далеко за пределами Германии. С 1478 года Рейхлин изучал право в Орлеане и в Пуатье, там тоже читал лекции по классической филологии и составил греческую грамматику — «Micrеpаеdia». В 1481 году Рейхлин вернулся в Германию и поступил на службу к графу Вюртембергскому Эбергарду Бородатому. С ним вместе, частью по его поручению один, Рейхлин в ближайшие 15 лет неоднократно бывал в Италии, общался с итальянскими учеными, высоко его ценившими, и от маститого венецианского гуманиста Эрмолао Барбаро получил свое греческое имя, как некий дар мировой республики знаний. Особенно сблизился он там с Пикоделла Мирандола (см.), который дал толчок его каббалистическим занятиям и гебраистическим исследованиям (см. XXIII, 7).

В 1496 году Рейхлин, не поладив с преемником Эбергарда, Эбергардом Младшим, перебрался в Гейдельберг, где епископ вормсский Иоганн фон Дальберг, большой друг гуманистов, основал перед этим Рейнское литературное общество. В Гейдельберге, где чисто литературные интересы господствовали над научными, Рейхлин написал две латинские комедии: «Sergius sive capitis caput» (1496) и «Scenica progymnasmata sive Henno» (1497). Первая была парфянской стрелой, пущенной в советника Эбергарда Младшего, августинского монаха Гольцингера, поссорившего Рейхлина с графом. Вторая представляла собой веселую буффонаду, сюжет которой был заимствован из средневекового французского фарса об адвокате Патлене. Комедии, особенно вторая, не раз ставились и в Гейдельберге и в других городах, имели успех, переводились и вызывали подражание.

После смерти Эбергарда Младшего (1502) Рейхлин вернулся на службу в Вюртемберг, хотя буйная натура герцога Ульриха внушала ему (и, как оказалось потом, не без основания) мало доверия. До 1513 года он был одним из триумвиров в суде Швабского союза в Штутгарте. Выгнали его с родины войны, в которые ввязался Ульрих. В 1519 году Рейхлин принял профессуру в ингольштадтском университете в Баварии по кафедре греческого и еврейского языков. В 1521 году из-за чумы он перешел на ту же кафедру в Тюбинген.

Рейхлин всегда называл себя Doctor juris, но право было для него только источником существования. И именно потому, что он служил почти все время как юрист, он не сделался придворным, как Полициано или Кастильоне. Рейхлин был не придворный, а чиновник, и это в условиях того времени создавало ему более независимое положение, чем то, которым пользовался, например, Эразм, нигде не служивший, но опутанный пенсиями, как цепями.

Настоящим делом жизни Рейхлина была гуманистическая наука, точнее гуманистическая филология, которая вышла из его рук обновленной и обогащенной. Не все языки занимали в его работах одинаковое место. То, что он сделал для латинского, было немного, и его собственная латынь далеко уступала латыни лучших итальянских гуманистов или Эразма. Гораздо больше сделал он для греческого языка. В Германии именно он положил начало эллинистическим занятиям. Он издавал (Эсхин, Демосфен, Ксенофонт) и переводил («Война мышей и лягушек») греческих классиков, составил, кроме грамматики, элементарную книгу для чтения («Соlloquia graeca», 1489), предложил особое греческое произношение (см. итацизм и греческий язык, XVII, 66/67), примыкающее к живому новогреческому. Но настоящим пионером был Рейхлин в области гебраистики. При помощи ученых евреев он овладел основами древнееврейского языка настолько, что, опираясь на еврейскую лингвистическую и грамматическую литературу, стал самостоятельно разрабатывать, по крайней мере, элементарные, вопросы гебраистического языкознания. Его две книги: «Rudimenta hebraica» (1506) и «De accentibus et orthographia linguae hebraicae» (1518) были первыми учебниками еврейского языка, вышедшими из-под пера христианского ученого, а издание семи покаянных псалмов — первой еврейской книгой, напечатанной в Германии.

Для самого Рейхлина его лингвистические и грамматические работы по гебраистике были тесно связаны с трудами общефилософского характера, напечатанными раньше: «De verbo mirifico» (1494) и «De arte cabbalistica» (1494). Первый — очень туманное исследование о еврейской формуле божьего имени ІНVН, в котором пифагорейская мистика чисел подает руку средневековой гебраистической мистике. Второй, гораздо более важный, — анализ каббалистической философии и попытка доказать, что Каббала (см.) представляет собой плохо понятое евреями христианско-мессианистическое учение. Доказывается это положение с помощью аргументов, заимствованных и у александрийцев, и у итальянских платоников (Фичино, Пико).

Каббалистическо-пифагорейские исследования Рейхлина — это то, что больше всего удовлетворяло запросам его духа. Рейхлина привлекали мистические глубины, но не случайно учителями своими он избрал Пифагора, неоплатоников и Каббалу, а не Сузо, не Таулера и не Экгардта, у которых мистический порыв носил чисто религиозный, совершенно не философский характер. Ибо Рейхлин был гуманист и, быть может, именно потому оказался неспособным позднее понять Лютера, что лютерова мистика вдохновлялась источниками нефилософскими, а исходила от «Deutsche Theologie», то есть от мистики христианской.

Эти занятия отвечали и характеру Рейхлина. Рейхлин совсем не был похож на Эразма (см.), который всю жизнь держался чрезвычайно осторожно и боялся скомпрометировать себя сколько-нибудь решительным выступлением. Но не был похож он и на Гуттена (см.), горевшего всегда боевым пылом и готового каждую минуту броситься в бой с целым миром. Рейхлин любил спокойную службу, спокойное преподавание, спокойную научную работу, спокойные радости творчества. А наряду со всем этим его богатырская натура, в которой била ключом грубоватая жизнерадостность, постоянно требовала какой-нибудь встряски. Пирушки с друзьями разнообразили его занятия и его тихий семейный уют, а кружка доброго рейнского вина могла приводить его в такое состояние, что он возвращался домой в чужом плаще и с чужой помощью. Ничто человеческое не было ему чуждо.

Из этой насыщенной и размеренной жизни выбила Рейхлина тяжба с обскурантами. В 1509 году к Рейхлину пришел Иоганн Пфефферкорн (см.) с просьбой помочь ему в «благочестивом деле» отобрания и уничтожения еврейских книг. Рейхлин выставил за дверь юркого коммивояжера инквизиции. С этого началось.

Пфефферкорн обошелся без Рейхлина. Было пущено в ход императорское разрешение. Книги у евреев отбирали. Доминиканцы трубили победу. Но и Рейхлина они в покое не оставили. Из императорской канцелярии монахи выхлопотали прямой приказ Рейхлина высказаться по вопросу об отобрании у евреев священных книг (1510). Вся эта затея возмущала Рейхлина как покушение на свободу мысли, а многие из еврейских книг, прежде всего Каббала, являлись опорой заветнейших его убеждений. Он составил веский и спокойный доклад, в котором протестовал против отобрания и сожжения книг и предлагал учредить в каждом немецком университете по две кафедры еврейского языка. Доклад подействовал. Император приказал дело приостановить, и евреи стали получать книги обратно. Пфефферкорн рассвирепел и обрушился на Рейхлина ругательным памфлетом «Handsp'egel». Рейхлин жаловался, но безрезультатно. Тогда он выпустил ответный памфлет «Aügenspiegel» (1511), более смело и резко повторявший основные положения первого доклада. Кельнский университет в лице профессора богословия, доминиканца Арнольда Тунгерна, осудил книгу, и инквизитор, он же декан богословского факультета, Якоб фон Гохстратен, вызвал Рейхлина к своему суду. Рейхлин аппелировал к папе. Папа передал дело на суд епископа шнейерского. Епископ решил его в пользу Рейхлина и приговорил Гохстратена к уплате Рейхлина издержек по ведению дела (1514). Высокомерный монах, ущемленный материально и больно задетый в своем самолюбии, лично отправился в Рим, чтобы добиться отмены этого решения. Рейхлин действовал при курии через поверенных и друзей, а из Германии за него хлопотали император, курфюрсты, князья, епископы и 53 швабских города. Спор шел между правом немецкого народа на культурный рост и происками международной клики гасителей знания, которая была выбита из своих позиций в Италии и с тем большим азартом цеплялась за них в Германии. Комиссия, назначенная папой, высказалась за Рейхлина, но папа, не желая раздражать доминиканцев, постановил прекратить дело (1516). Четыре года спустя оно было пересмотрено и решено в пользу кельнцев. Но теперь это решение прошло незамеченным: в Германии тяжба давно уже пошла другим путем, и судьею в деле была уже не римская курия, а немецкая общественность. В связи с этим делом Рейхлин опубликовал два сборника писем, полученных им от видных ученых всего мира: «Epistolae clаrorum virorum» (1519) и «Epistolae illustrium virorum» (1519). Франц фон Зиккинген (см.), угрожая военными репрессиями, заставил кельнцев уплатить Рейхлина присужденные ему издержки (1519), а немецкие гуманисты, почитавшие Рейхлина как отца и учителя, выпустили свой знаменитый памфлет «Письма темных людей» (см.).

Спор Рейхлина с кельнцами был спором между свободой мысли, которая стала лозунгом немецкой буржуазии, и феодальными пережитками, которые в обстановке новой городской культуры неизбежно выливались в проповедь застоя и мракобесия. Защитники старого должны были взывать о помощи к инквизиции и натравливать ее на идеологов новой городской культуры, гуманистов. Защитники нового апеллировали к тому классу общества, который все более и более становился руководящим, к буржуазии. Для немецкой интеллигенции не было вопроса о том, на чьей стороне победа. Победителем был Рейхлин, ибо он боролся за свободу исследования и за достоинство ученого. Победителем был Рейхлин, ибо на его стороне было все, что было в Германии свежего и талантливого. Победителем был Рейхлин, ибо его противники были осмеяны, оплеваны и повержены в прах. Так представлял дело гуттеновский памфлет «Triumphus Capnionis» (1518), снабженный уничтожающей гравюрой, и другие памфлеты, сходные с ним по содержанию. Рейхлин занял положение признанного главы немецкого гуманизма и был им в гораздо большей мере, чем осторожный Эразм. И немецкие гуманисты представляли собой единый фронт, дружно боровшийся против общего врага. Но когда выступил Лютер, в этом едином фронте появилась трещина. Одни пошли за ним, другие не решились порвать со старой верой. Все взоры были обращены на Рейхлина. Меланхтон (см.), приходившийся ему внучатным племянником, гуманист и в то же время ревностный ученик Лютера, старался привлечь его на свою сторону. Но старик колебался и, в конце концов, в одном письме высказался против Лютера. Письмо стало известно и вызвало горячую отповедь Гуттена (1521). Для Гуттена реформация была естественным завершением дела гуманизма. Его бурный темперамент мешал ему понимать, как можно бить кельнских обскурантов и останавливаться в нерешительности перед Римом. И точка зрения Рейхлина была для него совершенно непозволительным компромиссом с католической церковью. «Отправляйся в Рим, писал он Рейхлину, целуй ногу папе Льву и ополчайся на нас».

Размолвка с Гуттеном и его друзьями испортила Рейхлину последние годы жизни, то время, когда он только-только начинал приходить в себя после передряги с доминиканской ратью. Эта размолвка нарушила спокойный, снова трудовой уклад его жизни и внесла большую горечь в радости общения со студентами ингольштадтского и тюбингенского университетов, наполнявшими его аудиторию. Рейхлин стал хворать и умер на одном шварцвальдском курорте, куда поехал, чтобы полечиться и набраться сил.

Литература: L. Geiger, «J. R.» (1871); Horawitz, «Zur Biographie und Korrespondenz J. R.-s» (1877); К. Christ, «Die Bibliothek R.-s» (1924).

А. Дж.