Россия. VII. История рабочего класса в России 4. Рабочий класс в годы промышленного подъема и первый период социал-демократического рабочего движения.

Россия. VII. История рабочего класса в России 4. Рабочий класс в годы промышленного подъема и первый период социал-демократического рабочего движения. Промышленный подъем 90-х годов внес радикальные изменения в процесс развития рабочего класса. Бурное развитие тяжелой индустрии, которым в особенности отмечен этот подъем, содействовало росту квалифицированной рабочей силы (металлистов разных профессий), которая до того составляла относительно незначительную часть рабочего класса; концентрация предприятий, машинизация производства, возникновение ряда новых отраслей промышленности на основе европейской техники ускорили процесс отрыва рабочих от деревни и образования все новых кадров постоянных рабочих. С другой стороны, голод 1891 года, предшествовавший подъему, привел к экспроприации новой массы крестьян, устремившихся на фабрики. Если раньше свеже притекавшая на фабрики крестьянская масса подавляла кадры «потомственных» рабочих, а последние не были еще в состоянии на эту массу должным образом воздействовать, то теперь воздействие это становилось фактором, определяющим настроения и направляющим активность всей массы рабочих. Вместе с тем, промышленный подъем, создавая благоприятную обстановку для экономической борьбы рабочего класса, быстро переводил рабочее движение в массовое, развив дальше в этом отношении черты его, обозначившиеся в предыдущем периоде.

Радикально изменяться стала и роль социал-демократических организаций (кружков), переходивших на твердые марксистские позиции и расширявших сферу своего влияния на рабочих. Историческую роль сыграло в этом отношении вступление в социал-демократическую практическую работу В. И. Ленина (1894). В противоположность Плеханову и группе «Освобождение Труда», остававшейся литературной группой, Ленин понес учение Маркса в массы, в то же время разрабатывая теоретические проблемы марксизма. Под влиянием Ленина петербургские социал-демократы, которым уже тогда принадлежала руководящая роль в движении всей страны, переходят от кружковой пропагандистской работы к агитации в рабочей массе. Агитаторы-интеллигенты и распропагандированные ими в кружках передовые рабочие связываются с фабриками, знакомятся с нуждами рабочих, формулируют их требования, руководят стачками, распространяют среди них листки и нелегальную литературу. При этом, как отмечал Ленин, эти первые социал-демократы, «усердно занимаясь экономической агитацией, с самого начала выдвигали и самые широкие исторические задачи русской социал-демократии вообще и низвержения самодержавия в особенности», — выступали «с самой широкой программой и боевой тактикой». В этой программе и тактике экономическая агитация не отрывалась от политической, обе сплетались в единой революционной социал-демократической агитации. Ничего подобного рабочая масса до того не знала. Если раньше движение развивалось стихийно и зачатки организованности с величайшим трудом и в слабой степени преодолевали эту стихийность, то теперь в движение вносилось социал-демократическое сознание, цементирующее массу и переводящее ее в класс. Революционная теория, овладевая массой, становилась «материальной силой» (Маркс), которая движет массами. Этим самым происходило слияние рабочего движения с социализмом через рабочую партию, которая, впитывая в себя передовых рабочих, становилась авангардом и руководителем рабочего класса. В этом — то главнейшее, что принес рабочему классу данный период его развития. «Только агитация 1894-1895 годов и стачки 1895-1896 годов создали прочную непрерывную связь социал-демократии с массовым рабочим движением» (Ленин). С этого времени связь эта стала фактором, определяющим рост рабочего класса и его движения, — всякое ослабление этой связи, как и идеологически-организационные сдвиги в самой рабочей социал-демократической партии то ускоряли, то задерживали этот рост.

Положение рабочих к началу этого периода в основном не изменилось. По данным, собранным фабричной инспекцией в 1896 году, в Петербургской губернии свыше ³/₄ всех рабочих работали только днем, ¹/₅ также ночью, остальные двумя сменами по 9 часов каждая; продолжительность рабочего дня в большинстве случаев составляла 12 часов, и только на некоторых чугунолитейных и машиностроительных заводах — 10¹/₂ часов; заработная плата подверглась, по сравнению с 1885 годом, незначительным изменениям, повысившись несколько (в чугунолитейных и машиностроительных заводах) для нижеоплачиваемых рабочих той же профессии и оставшись на том же уровне для оплачиваемых выше (приблизительно 48 рублей в месяц); фабричная инспекция считала эту плату более высокой, чем в других районах, но указывала, что в Петербурге, на который приходится 85% рабочих губернии, рабочие живут не в казармах, а в нанимаемых углах и комнатах при плате за угол от 2 до 4 рублей и за комнату от 8 до 17 рублей в месяц, что поглощало значительную часть заработка. Во Владимирской губернии 29% текстильных рабочих работали двумя сменами по 12 часов, 23% — двумя дневными сменами по 9 часов, 25% — днем 12 часов, в остальных принята была смешанная работа 24-х- и 18-тичасовая; таким образом, не менее 25% рабочих работало ночью, если считать 18-тичасовую работу двумя сменами дневной работой; заработная плата на механических ткацких фабриках составляла в среднем 12 рублей 36 копеек в месяц и в частности при дневной работе 13 рублей 95 копеек, при сменной 18-тичасовой — 11 рублей 2 копейки, при 24-часовой — 13 рублей 35 копеек (в Петербурге средний заработок ткачей составлял 18-20 рублей). По сравнению с 1883 годом плата прядильщиков возросла с 18 рублей 89 копеек до 20 рублей 78 копеек, то есть на 10%, ткачей с 14 рублей 22 копеек до 15 рублей 80 копеек, то есть на 11%. В Московской губернии при работе только днем рабочий день равнялся 13-13¹/₂ часам, снижаясь до 12 часов при двухсменной 24-часовой и до 9 часов при сменной 18-тичасовой работе; заработная плата прядильщиков с 1885 года возросла с 11 рублей 41 копейки до 13 рублей 88 копеек, то есть на 21%, ткачей с 12 рублей 53 копеек до 14 рублей 91 копейки, то есть на 19%. По этим трем наиболее промышленным губерниям можно судить о положении рабочих вообще. Заработная плата увеличилась в среднем на 10-15%, но увеличение это не поднимало ее выше нищенского уровня, продолжительность же рабочего дня осталась чрезвычайно высокой, составляя даже для петербургских металлистов в среднем 10¹/₂ часов, доходя для текстильных рабочих до 1З¹/₂-14 часов при работе днем и до 12-ти часов ночной работы при двух сменах. В общем, на рабочем полностью тяготела старая система эксплуатации, усиленная крепостническими пережитками, и на борьбу с ней должен был направить свои усилия рабочий класс, вступив в период массового движения.

Если мы обратимся к самому рабочему движению за эти годы промышленного подъема, то убедимся, что, став массовым, оно приобрело и новые черты. Всего за 1895-1898 годы бастовало 221 240 рабочих, не на много меньше, чем за все предыдущее время (здесь, как и всюду, где не оговорено, имеются в виду стачки в предприятиях, подчиненных надзору фабричной инспекции, то есть без горных, без казенных заводов, железнодорожных, строительных, ремесленных, торговых), причем число это с годами постепенно увеличивается: в 1895 году — 31 195, в 1896 — 29 527, в 1897 — 59 870, в 1898 году — 43 150. Существенно изменяются также причины стачек: если раньше решительно преобладали стачки, вызванные вопросами заработной платы, то теперь число бастовавших по связи с этой причиной преобладает только в 1895 году, составляя 74,6% всего числа участников стачек, в последующие же три года перевес берут участники стачек, вызванных вопросами продолжительности рабочего дня (в 1896 г. — 64,7%, в 1897 г. — 48,1%, в 1898 г. — 40,8%). Изменения произошли и в том отношении, что из позиции оборонительной, как это было раньше, рабочий класс переходит в наступление: только в 1895 году преобладают участники оборонительных стачек, в последующие годы, при отдельных колебаниях, борьба носит наступательный характер. Если наступление это свидетельствует о возросшей активности масс, то преобладание причин стачек, связанных с рабочим временем, говорит о том, что наступление было направлено на одну из твердынь крепостнически-патриархальных фабричных порядков — высокую продолжительность рабочего дня, наступать на которую у рабочего класса раньше не было сил, что еще с одной стороны освещает подъем движения на высшую ступень. Не менее знаменательно было и то, что так называемые «коллективные» стачки (то есть охватывающие несколько предприятий одной и той же отрасли производства) стали почти обычным средством борьбы: участники таких стачек составляли в 1895 году 41% всего числа бастовавших, в 1896 — 67%, в 1897 — 73%, в 1898 году — 76%. Если в абсолютных числах коллективно бастовавшие и не составляли внушительной массы, то в коллективных стачках сказывались растущая спаянность рабочих, укрепление связи между отдельными фабриками и рабочими, рост их классовой солидарности.

Подобно тому, как в 80-х годах переходным моментом движения явилась морозовская стачка, в 90-х такую роль сыграла коллективная стачка петербургских текстильщиков в 1896 и 1897 годах. На этот раз основная цель борьбы рабочих заключалась в сокращении рабочего времени, хотя одним из доводов ее послужила невыдача рабочим платы за прогул в коронационные дни. В мае-июне 1896 года бастовало по официальным данным до 15 тысяч рабочих (в действительности до 30-35 тысяч); выставив требование 10¹/₂-часового рабочего дня, рабочие пробастовали почти месяц и возобновили работы в виду, с одной стороны, заявлений правительства о предстоящем сокращении рабочего дня и, с другой, в связи с начавшимися репрессиями и истощением материальных средств. Так как правительство с изданием закона не спешило, то в январе 1897 года стачка возобновилась, охватив до 20 тысяч рабочих и притом не только текстильных фабрик, но и некоторых металлических заводов. Вторичное и дружное выступление рабочих заставило фабрикантов пойти на уступки и обещать уменьшение рабочего дня с апреля (срока нового найма), а правительство — ускорить издание закона, который и был издан 2 июня 1897 года. Борьба петербургских рабочих не замедлила найти отклик в других районах. Под непосредственным влиянием ее начались летом 1896 года волнения на московских фабриках и заводах (Прохоровская и Измайловская мануфактуры, заводы Бромлея, Гужона и др.), приведшие к завоеванию сокращенного рабочего дня. В Костроме в октябре 1896 года бастовали две недели рабочие фабрики Зотовых, требуя 9-тичасового рабочего дня. В Иваново-Вознесенске в декабре 1897 года забастовали все фабрики в связи с попыткой фабрикантов сокращением праздничных дней вознаградить себя за установленное законом 1897 года сокращение рабочего времени, и т. д.

На возникновении, ходе и исходе петербургских стачек, как и некоторых других, вполне определенно сказалось воздействие и руководство социал-демократических «Союзов борьбы» (см. XL, 571 сл.). Влияние социал-демократии было видно даже Витте, который писал своему товарищу по министерству, что петербургская стачка для него не явилась неожиданной, так как по фабрикам «целый год подбрасывали прокламации». И, действительно, петербургский «союз» формулировал в листках требования рабочих, и без его инициативы рабочие едва ли выставили бы требование введения 10¹/₂-часового рабочего дня; агитаторы «союза» находились в постоянном общении с бастовавшими рабочими, выпускали к рабочим прокламации (их писал также из тюрьмы Ленин), организовывали помощь бастовавшим. В Москве волнения начались по прямому призыву «союза», в Иваново-Вознесенске движением руководили социал-демократы, костромским рабочим денежную помощь оказывали петербургский и московский «союзы», в других городах (например, в Киеве) местные организации также выпускали листки по поводу петербургских стачек. Можно с уверенностью сказать, что без руководства социал-демократов борьба рабочих не носила бы столь организованного характера, не была бы столь настойчивой и не привела бы к успеху. Руководство это сказалось в том, что поднимало движение на высшую ступень, переводя его в политическую борьбу, расширяя борьбу рабочих за ближайшие интересы в классовую борьбу, направленную против не отдельных только фабрикантов, но против всего класса капиталистов и самодержавного правительства. Показательна в этом отношении и попытка социал-демократов организовать празднование дня 1 мая. Правда, по началу (в Петербурге в 1891 г., в Москве в 1895 г.) это празднование носит характер конспиративных собраний в сотню рабочих, но уже в 1896 году петербургский «союз» выпускает первомайскую прокламацию, написанную в тюрьме Лениным.

Все же, несмотря на всю историческую значимость, влияние социал-демократов и руководство ее движением было еще слабым. Ленин писал, что стачка 90-х годов «была борьбой тред-юнионистской, но еще не социал-демократической», у рабочих еще не было и не могло быть «сознания непримиримой противоположности их интересов всему современному политическому и общественному строю, то есть сознания социал-демократического», и в этом смысле рабочее движение в этот период, несмотря на весь прогресс по сравнению с «бунтами», «оставалось движением чисто стихийным». Это и неудивительно. Социал-демократические организации насчитывали в это время всего год-два своего существования, состав их был крайне малочисленный, они не накопили еще опыта работы, не расширили и не закрепили связей с рабочими, не говоря уже о том, что действовать им приходилось в чрезвычайно тяжелых условиях политических репрессий. С другой стороны, и рабочее движение проходило только первый этап массового и, расширяясь, необходимо выявляло черты стихийности. Наряду с организованной борьбой там, где имелись социал-демократические организации и где влияние их было сколько-нибудь значительным, мы имеем случаи стачек «бунтов», сопровождавшихся разгромом фабричных помещений (Серпухов, Сормово, Екатеринослав, Мариуполь, Брянский завод). Но направляющим фактором развития рабочего класса бесповоротно стало социал-демократическое движение как результат «того крупного исторического факта, что в 90-х годах встретились два глубоких общественных движения в России: одно — стихийное, народное движение в рабочем классе, другое — движение общественной мысли к теории Маркса-Энгельса, к учению социал-демократии» (Ленин).

Развитие это и в новых условиях не пошло по прямому пути. «Везде в мире пролетариат, неизбежно связанный во всяком капиталистическом обществе тысячами переходных нитей с мелкой буржуазией, переживал в эпоху складывания рабочих партий эпоху более или менее длительного и упорного идейно-политического подчинения буржуазии» (Ленин). В России также, как только рабочее движение приняло массовый характер, а марксизм стал массовым общественным движением, эта буржуазная тенденция сказалась в так называемом экономизме (см. XL, 573), и с этого времени борьба двух тенденций — пролетарской и буржуазной — не затихает на всех последующих этапах развития рабочего класса. Несмотря на довольно широкое распространение в некоторых кругах рабочих и интеллигенции, экономизму не удалось заполучить влияния в рабочем классе как в силу объективных условий, в каких развивалось движение, так и в силу отпора со стороны революционной социал-демократии (Ленин и Плеханов). Но разбитый на данном этапе развития рабочего класса в одном виде, оппортунизм на других этапах преемственно возникал в других видах (меньшевизм, ликвидаторство, троцкизм, оборончество), питаясь той же связью рабочего класса тысячами нитей с мелкой буржуазией.

Рабочее законодательство. Самым крупным завоеванием рабочего класса в годы промышленного подъема был закон 2 июня 1897 года о сокращении рабочего времени взрослых рабочих. Проект правительства встретил сильнейший отпор предпринимателей, которым удалось добиться многих из своих домогательств. Закон установил продолжительность рабочего времени при дневной работе в 11¹/₂ часов и при ночной работе (с 9-10 часов вечера до 4-5 часов утра) в 10 часов; работа в воскресные и особо перечисленные 14 праздничных дней воспрещалась; отступления от общей нормы допускались для непрерывных производств, когда общее число часов работы в течение двух последовательных суток не должно было превышать 24 часа, а при ломке смен — 30 часов. Сверхурочные работы по закону допускались лишь по обоюдному соглашению и обязательными признавались в случае внезапной порчи машин для ремонта их, при пожаре, поломке и т. п. непредвиденных обстоятельствах. Правилами по применению закона, изданными в сентябре 1897 года, сверхурочные работы разрешены были в числе 120 часов в год, а в марте 1898 года министерским циркуляром это ограничение было отменено, причем, так как по министерскому толкованию сверхурочные работы могли быть допущены в качестве обязательных не только при «случайных отклонениях от нормального хода производства», но и при сезонных работах и даже при типографских в случаях срочности их (выпуск газет), то практика пошла по пути неограниченного применения таких работ, не говоря уже о том, что «обоюдное соглашение» означало на деле необходимость для рабочего соглашаться на требования работать сверхурочно. Таким образом, действительное ограничение законом рабочего времени сводилось к тому, что оно сократило среднюю до того продолжительность дневной и ночной работы в 12 часов — первую на полчаса (11¹/₂ вместо 12 часов) и вторую на 2 часа (10 вместо 12 часов). Ночная работа, вопреки мнению петербургских и лодзинских фабрикантов, шедших, в виду конкуренции с московскими, на отмену ночных работ, воспрещена не была и фактически осталась широко распространенной, так как, помимо полной десятичасовой ночной работы, часть ночи (с 4 часов утра) или вечера (до 10 часов) захватывала 18-тичасовая двухсменная работа. Фактически, в смысле продолжительности и распределения рабочего времени, закон ограничивал также 24-часовую двухсменную работу (по 12 часов днем и ночью), но фабриканты, без больших жертв для себя, нашли выход в том, что стали применять 21¹/₂-часовую работу при 11¹/₂-часовой дневной и 10-часовой ночной работе и с приостановкой работы в течение суток на 2¹/₂ часов. Как видим, практика и министерское усмотрение сделали закон вполне эластичным, приспособленным к любым эксплуататорским комбинациям. Но возврат к старой патриархальщине и крепостническому «нормированию» рабочего времени был уже невозможен: рабочие, добившись закона 1897 года, нанесли этому старому решительный удар.

Время подъема рабочего движения, впервые возникшего в таком размахе на русской почве, вызвало к жизни развитие специфически полицейского «рабочего законодательства», призванного к борьбе с движением рабочих. Рядом циркулярных распоряжений уточнены были как меры борьбы со стачками, так и полицейские функции фабричной инспекции, и согласование ее работы с жандармскими и охранными отделениями. Так, циркуляр департамента полиции от 5 апреля 1897 года предлагал губернаторам в случае стачек немедленно, по соглашению с инспекцией, предлагать рабочим стать на работу или брать расчет и получивших расчет «немедленно высылать затем по этапу» на родину или в места приписки, куда направлять и заработную плату их «для выдачи через местное начальство». Циркуляр министерства внутренних дел от 12 августа 1897 года обобщил все эти меры, предлагая губернаторам «во всех случаях проявления каких-нибудь признаков волнения в рабочей среде... установить живое общение общей полиции с фабричной и горной инспекцией и с жандармскими управлениями общими и железнодорожными». В целях более непосредственного приближения «ока государева» к рабочим, закон 1 февраля 1899 года усилил специально заводскую полицию (без всякого специального закона она насаждалась и раньше, так что к 1899 году на фабриках и заводах числилось 572 полицейских должности, оплачиваемых предпринимателями), установив норму: 1 городовой на 250 рабочих и 1 надзиратель на 3 тысячи рабочих, причем расходы по содержанию их были приняты на счет казны. По распоряжению министерства внутренних дел полицейским отводилось помещение на самой фабрике, а местные власти инструктировали их по части «наружного» и «внутреннего наблюдения» за рабочими. В одном из всеподданнейших докладов варшавский генерал-губернатор рекомендовал назначать на фабрики агентов по выбору охранных отделений из среды рабочих, но департамент полиции и без того применял широко такую меру, и, по свидетельству министра внутренних дел Сипягина, фабриканты охотна давали деньги на содержание тайных агентов. Одновременно фабричная инспекция, формально находившаяся в ведении министерства финансов, фактически переводилась в подчинение министерству внутренних дел и становилась, таким образом, органом полицейской власти. Циркуляр Витте и Горемыкина от 4 сентября 1898 года (впоследствии уточненный в законе 30 мая 1903 г.) общий надзор за соблюдением порядка на фабриках и заводах возлагал на губернаторов, которые выполняли эти функции через полицию и фабричную инспекцию, причем инспекция и полиция должны были сообщать друг другу обо всех случаях нарушения порядка, — этим самым не только устанавливалась согласованность действий полиции и инспекции, но последняя становилась и в зависимость от губернаторов.