Россия. XV. Революционное движение в России. От зарождения социал-демократии до первой революции включительно (1883-1907)

Россия. XV. Революционное движение в России. От зарождения социал-демократии до первой революции включительно (1883-1907). Революционное движение рассматриваемой эпохи может быть разбито на 3 периода: переходный период от народничества к марксизму, «утробный период социал-демократии» (1883-1894), период массового рабочего движения, зарождения и оформления большевизма (1894-1904), и эпоху первой революции (1905-1907).

Переходный период характеризуется, с одной стороны, попытками возрождения «Народной Воли» и идейным разбродом среди народничества, отчасти под влиянием распространения идей марксизма группой «Освобождения труда» (см. XL, 555/57). Вместе с тем уже в 80-х годах, под влиянием промышленного кризиса и массовой безработицы, облегчавшей капиталистам новое ухудшение условий труда рабочих, начался новый подъем стачечного движения, главным образом в Центральном промышленном районе. Высшим моментом этого подъема явилась знаменитая Морозовская стачка в Орехово-Зуеве в 1885 году, руководимая бывшим членом петербургских рабочих кружков 70-х годов Моисеенко и получившая громкий отклик среди рабочих всей России (см. ХХХVI, ч. 4, 286/87, и XLI, ч. 2, 54/57). Суд с участием присяжных, рассматривавший в мае 1886 года во Владимире дело о 33 рабочих — участниках этой стачки, обвиняемых в разгроме фабричных помещений и нападении на военный караул, вынужден был оправдать всех подсудимых, так как показания свидетелей выяснили ту кошмарную эксплуатацию, которой подвергались рабочие. По этому поводу столп тогдашней реакции, редактор «Московских Ведомостей» Катков, намекая на то, что рабочие были оправданы по 101 пункту выставленных против них обвинений, заявил, что приговор суда над морозовскими стачечниками означает «101 салютационный выстрел в честь показавшегося на Руси рабочего вопроса». В то же время «Московские Ведомости» предупреждали, что «с народными массами шутить опасно», и восклицали: «Что должны подумать рабочие в виду оправдательного приговора владимирского суда? Весть об этом решении мгновенно облетела весь этот мануфактурный край».

Таким образом, политическая и общественная реакция 80-х годов имела и обратную сторону — тот рост рабочего движения, который подготовлял почву для развития марксизма и социал-демократии. В самом деле, даже народовольческие и народнические кружки в целом ряде городов России, сохранившиеся или возродившиеся после разгрома «Народной Воли», вынуждены были пропагандировать среди рабочих экономическую теорию Маркса, причем из рабочей среды выдвигались талантливые пропагандисты, которые стихийно тянулись к марксизму через головы своих народнических руководителей. А в середине 80-х годов в Москве сорганизовалась группа революционеров, выпустивших ряд литографированных изданий под фирмой «Общество переводчиков и издателей», в которых работы Маркса и Энгельса (в том числе «Анти-Дюринг» Энгельса) занимали видное место. Эта группа издала также несколько брошюр специально для рабочих, в том числе Маркса — «Наемный труд и капитал», и Энгельса — «Социализм утопический и научный». Наконец, в 1884 году в Петербурге болгарином Благоевым (впоследствии вождем болгарской компартии; см. ХLVII, приложение 8) был создан, независимо от заграничной группы «Освобождение труда», первый в России социал-демократический кружок, в котором, правда, существовали еще довольно эклектические взгляды, в которых идеи Маркса уживались рядом с Лассалем и Лавровым. Кружок начал издавать нелегальную газету «Рабочий», связался с группой «Освобождение труда» и во втором номере своей газеты поместил письмо Плеханова к петербургским рабочим кружкам под названием «Современные задачи русских рабочих». Давая анализ политического положения России, а также положения рабочих, это письмо выдвигало следующую программу действий: «1. Развивать сознательность в среде ваших товарищей; 2. организовывать и сплачивать их силы; 3. направлять эти силы на завоевание тех политических прав, которые дали бы вам возможность добиться некоторых экономических реформ уже в настоящее время, а главное, — облегчили бы вам вашу окончательную победу в будущем». В 1885 году главные деятели кружка были арестованы, а Благоев был выслан за границу. Но пропаганда благоевцев среди петербургских рабочих дала свои результаты, что было использовано первыми настоящими социал-демократическими группами конца 80-х и начала 90-х годов, группами, во главе которых стояли Точисский и Бруснев (см. XL, 568) и в которых рабочие, как молодые, так и уже распропагандированные народовольцами, получали определенную марксистскую закалку. Оттуда вышли, между прочим, такие высококультурные и развитые рабочие, как Богданов, Норинский, Шелгунов, Тимофеев и др.

Между тем разгром центральной организации «Народной Воли» в России вызвал оживление народовольческой эмиграции. В то же время ряд старых эмигрантов (Лавров, Чайковский, Кравчинский, Кропоткин) выступили в европейской печати и на публичных собраниях со статьями и лекциями о русском революционном движении. В 1885 году американец Д. Кеннан (см.) отправился в Россию с целью изучения положения русских политических арестованных и ссыльных, в результате чего появилась его книга на эту тему, имевшая большое пропагандистское значение. Тихомиров вместе с Лавровым стали издавать за границей журнал «Вестник Народной Воли», пять книг которого вышли в течение 1883-1886 годов. Попытки Плеханова и группы «Освобождение труда» объединиться или договориться с редакцией «Вестника Народной Воли» не привели ни к чему, и между этими организациями началась резкая полемика. В результате этого разрыва, группа «Освобождение труда» отказалась от тех уступок народовольчеству — об общине, о терроре и т. п., — которые имелись в первом проекте программы этой группы. Группа приступила к самостоятельной пропаганде своих взглядов и распространению своих изданий в России, но арест ее члена Л. Г. Дейча (см.) в Германии (1884) с транспортом литературы и выдача его России сильно подорвали организационные возможности группы, и ее непосредственные связи с Россией были в течение 80-х годов очень незначительны. После ареста Дейча и смерти Игнатова в группе оставались лишь Г. В. Плеханов, П. Б. Аксельрод и В. И. Засулич (ср. XL, приложение 116/17).

В 1884 году на съезде народовольцев в Париже было решено приступить к возрождению организации в России. С этой целью в Россию поехал нелегально Герман Лопатин (см.), которому, кроме объединения разрозненных народовольческих кружков, предстояло еще договориться с возникшей в рядах наследников «Народной Воли» оппозицией, во главе которой стоял известный впоследствии поэт П. Якубович-Мельшин. Эта «оппозиция» ставила на первый план усиление работы в массах, в частности среди рабочих, а также рекомендовала применение фабричного и аграрного террора. Против работы в массах Лопатин не возражал, а от аграрного и фабричного террора «молодые» отказались. В результате было достигнуто соглашение (см. XL, приложение 340 сл., 433), что содействовало заметно оживлению работы, в частности выходу десятого номера «Народной Воли». Другое соглашение заключено было с польской социалистической организацией «Пролетариат». Лопатин объехал ряд городов России, всюду завязывая связи, но, выданный провокатором, он был в том же 1884 году арестован в Петербурге на улице, причем у него захвачены были при обыске списки адресов. Произошел новый разгром «Народной Воли», в общем, арестовано было около 500 человек. Следующие попытки возрождения «Народной Воли», которые делались Оржихом и Богоразом (известный впоследствии писатель Тан; см. XL, приложение 443), в том числе выпуск номера 11-12 «Листка Народной Воли», тоже не дали положительных результатов. В стороне от этих попыток и после их провала возникла террористическая группа А. И. Ульянова, старшего брата Ленина (см. XL, 560, и XLII, Доп. листок, 10/12). Кружок Ульянова организовал покушение на Александра III, которое должно было осуществиться в годовщину убийства Александра II 1 марта 1887 года. Но этот заговор был раскрыт, участники его арестованы с бомбами на улице, и военный суд приговорил 15 человек к смертной казни, причем 10 из них казнь была заменена каторгой, а 5 — Ульянов, Шевырев, Андреюшкин, Генералов и Осипанов — были казнены в Шлиссельбургской крепости. Наряду с попытками воссоздания старой «Народной Воли» с ее террористической деятельностью, в Москве в первой половине 80-х годов возникла мысль о создании новой организации с целью военного заговора, для чего образовалась группа «милитаристов», ставивших себе задачей пропаганду среди офицеров. С другой стороны, в ряде провинциальных народнических групп происходил глубокий идейный развал, в котором, с одной стороны, шел отказ от непосредственной революционной борьбы, замечалось даже увлечение толстовством, а с другой стороны, начиналась тяга к марксизму.

В общем, вторая половина 80-х годов характеризуется почти полным упадком революционного движения, хотя оно все же не замирает. В числе попыток продолжить традиции «Народной Воли» следует упомянуть возникшую в 1887 году в Москве среди студентов группу, которая называла себя «социалистами-федералистами». В течение 1888-1889 годов эта группа выпустила 4 номера своего нелегального органа «Самоуправление», причем с номера 3-го в журнале стал сотрудничать один из эпигонов народничества, известный публицист и критик Н. К. Михайловский (см.). В программе группы, напечатанной в номере 1-м, выставляются требования постоянного народного представительства, широкого местного самоуправления, всеобщего избирательного права, свободы слова, совести, печати, собраний и т. п., а в экономической области программа выдвигает национализацию земли, «систему мер, имеющих в виду передачу в руки рабочих или государства фабрик и заводов, широкий государственный кредит непосредственным производителям» и «организацию обмена на началах общественности, с целью устранения в нем всякого излишнего посредничества». Здесь мы видим смешение демократических требований с чисто прудонистскими пережитками. Но вместе с тем программа считает необходимым вести активную борьбу с абсолютизмом, причем «из путей, ведущих к этой свободе, путь народной революции мы считаем едва ли пригодным». Поэтому программа рекомендует соединение легальной агитации с террором. В этом беспринципном эклектизме мы видим зародыши той идеологии, какая характеризовала возникшую спустя несколько лет организацию «Народного права». На позиции либерально-демократического конституционализма стоял и издававшийся с 1877 года в Женеве ежемесячный журнал «Общее дело». Этот журнал основан А. Х. Христофоровым, близкое участие в нем принимал Н. А. Белоголовый (см. VII, 343/44). Журнал давал информацию о России и резко критиковал политику правительства. Прекратился он в 1891 году.

Развал партии «Народной Воли» нашел свое отражение, между прочим, в громком событии — публичном ренегатстве одного из старых вождей партии, члена Исполнительного комитета Льва Тихомирова (см.), подавшего в 1888 году, будучи в эмиграции, прошение царю о помиловании и написавшего брошюру — «Почему я перестал быть революционером». Если ренегатство Тихомирова угнетающе подействовало на старых народовольцев и революционную молодежь, то, наоборот, борьба, которую вели пленные борцы в каторжных застенках и в ссылке против произвола местных сатрапов, встречала сочувственный отклик в немногочисленных революционных кружках, а также в прогрессивной печати Европы. Самыми крупными и яркими событиями этого рода были «Якутский протест» 1889 года и многочисленные попытки самоубийства политических арестантов в каторжных тюрьмах Сибири в ответ на телесное наказание политической каторжанки Сигиды, тоже покончившей самоубийством (см. XL, приложение 53/54, 195/96, 409/11). Якутский протест проявился в том, что группа политических ссыльных, в большинстве народовольцев, отказалась ехать в Колымск в ужасных условиях пересылки и забаррикадировалась в занимаемом ею доме. По приказу властей они были обстреляны солдатами, причем часть их была убита (Подбельский П. П. и др.), трое повешены по приговору суда (Л. Н. Коган-Бернштейн, А. Л. Гаусман и Н. Л. Зотов), а остальные приговорены к каторге (см. XL, приложение 656). Это вызвало ряд протестов в других местах ссылки и новые каторжные приговоры. Что касается дела Сигиды, то протест европейской прессы заставил даже правительство отменить совершенно телесные наказания для женщин.

Последними отзвуками деятельности «Народной Воли» 80-х годов были, с одной стороны, попытки собрать сохранившиеся и возникавшие вновь революционные кружки в самом конце 80-х и начале 90-х годов, для чего устраивались даже конференции (Кострома, Воронеж), а с другой, попытки организации новых террористических покушений из эмиграции (в Париже и Цюрихе.) При этом парижский кружок «бомбистов» был организован провокатором, секретным сотрудником заграничной агентуры департамента полиции — Гартингом-Ландезеном. Аресты бомбистов французским правительством явились первым политическим шагом в деле подготовки франко-русского союза.

Голод в 1891 году, явившийся переломным моментом в реакции 80-х и начала 90-х годов и вызвавший подъем общественного движения, явился толчком и к оживлению деятельности революционных организаций. Это сказалось как на развитии социал-демократического движения, так и на возрождении народнических и полународнических групп. Осенью 1891 года в Петербурге образовалась «Группа народовольцев» (М. С. Александров-Ольминский, см. XLI, ч. 2, приложение деятели революции, 82/85; Е. Александрова, А. Федулов, А. Ергин, писатель Астырев, см., выпустивший самостоятельно прокламацию по поводу голода, и др.). Группа организовала типографию, где печатались брошюры, воззвания и орган группы — «Летучие листки группы народовольцев». Последний, четвертый номер этого листка вышел в декабре 1895 года. В течение этого времени группа проделала значительную эволюцию в сторону марксизма. Последний номер проникнут определенно социал-демократическим настроением, так что на этой почве против группы выступил даже П. Л. Лавров. В передовой статье этого номера мы читаем: «В стране с определившимся капиталистическим направлением в промышленной жизни — просты, ясны и определенны общественные силы, цели, интересы и партии с их девизами. У нас налицо абсолютизм во всеоружии реакции; дворянство, им вновь возрожденное; буржуазия, крепнущая и растущая; крестьянство, распадающееся на мелкую буржуазию и сельский пролетариат, и, наконец, городской пролетариат. Абсолютизм и дворянство принадлежат прошлому; буржуазия и рабочий класс — будущему. Нет оппозиционного течения, которое, опираясь на реальные интересы — а только такое имеет силу, — не коренилось бы в том или другом из этих последних классов... Поэтому мы не верим, чтобы нашему делу могли служить дворянские земства, буржуазное городское самоуправление, «просвещенные» газеты и журналы». По сравнению с путаной программой «Самоуправления», а также с идеологией легального народничества 90-х годов, представленного журналом «Русское Богатство» и поднявшего борьбу против социал-демократов, — эти положения «Летучего листка группы народовольцев» выгодно отличаются большей ясностью и четкостью классового анализа.

Признание огромной общественной роли российского пролетариата мы встречаем и в номере 33-м «Летучего листка» лондонского «Фонда вольной русской прессы», организованного в 90-х годах старыми эмигрантами, как Кравчинский (см.), Чайковский (см.) и др. В этом номере в статье под названием «Новая сила» отмечаются «два явления громадной исторической важности», которые выдвигаются за последнее время «на безотрадном фоне русской общественной жизни»: это — огромный рост стачечного движения и тяга к знанию в массе городского населения. Это признание привело к тому, что петербургская «Группа народовольцев» стала даже печатать издания «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», в том числе брошюру Ленина «Объяснение закона о штрафах».

Действительно, рабочее движение с самого начала 90-х годов носит не только экономический, но и политический характер. Так, внимание широких кругов революционной интеллигенции было привлечено участием значительной группы рабочих в демонстрации на похоронах известного публициста Н. В. Шелгунова (см.) в Петербурге в 1891 году и в преподнесении ему еще при жизни адреса, в котором говорилось, что он «указал им путь борьбы». Далее, уже в том же 1891 году в Петербурге происходила тайная первомайская массовка в лесу за Нарвской заставой, где собралось около 200 рабочих, причем с речами, посвященными значению 1 мая, впервые праздновавшегося в России, выступили рабочие В. Прошин, Ф. Афанасьев и Н. Богданов. Другое собрание, из нескольких десятков человек, состоялось тогда же в городе. На этих собраниях присутствовали и социал-демократические интеллигенты, в том числе Бруснев. Эти речи петербургских рабочих были тогда же записаны и впоследствии не раз переиздавались, являясь ценным пропагандистским материалом. В одной из этих речей, которые характеризовали тяжелое положение рабочего класса в царской России и призывали к борьбе, указывалось на связь начавшегося рабочего движения с революционным движением прошлых лет. Семя, посеянное прошлыми поколениями революционеров, в том числе и европейскими социалистами с их лозунгом — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», «растет, зреет и пускает свои отростки по всей русской земле. Растет оно, но и страшных врагов оно имеет в лице кулаков, попов, господ и царя со своим войском и полицией. Трудная ведется борьба. Уже десятки тысяч молодежи погибли за нас в снегах Сибири, в казематах Петропавловки, Шлиссельбурга. Начнем же и мы сами за себя бороться. Нелегко вначале нам придется: каждый шаг наш, каждый проступок грозит вам тюрьмой или высылкой, но что же делать, товарищи. Не без этого, когда дело идет о жизни или смерти. Надо же нам подумать о своем теперешнем положении, в которое мы поставлены прозябать нашими эксплуататорами и правителями». Наконец, в следующем, 1892 году, в день 1 мая началась политическая забастовка рабочих крупнейшего промышленного центра Польши — Лодзи. Всеобщая забастовка, подготовленная польскими рабочими организациями, охватила город 2 мая и достигла апогея 4 мая. Правительство не только разгромило рабочую забастовку, явившуюся первым массово-политическим выступлением пролетариата в царской России, но попыталось, при помощи босяков и уголовных элементов, спровоцировать еврейский погром, чтобы скомпрометировать в глазах широкого общественного мнения эту забастовку (см. XXXVI, ч. 1, 686).

Первая половина 90-х годов характеризуется ростом социал-демократического движения (см. российская социал-демократия, XL, 568/71). Социал-демократические кружки возникли не только в Петербурге и Москве, но также в Казани, в Нижнем Новгороде, Самаре, Киеве, Одессе, Вильне, Туле, Харькове, Ростове и ряде других городов. Кроме литературы группы «Освобождения труда», в том числе новых плехановских брошюр — «Всероссийское разорение» и «О задачах социалистов в борьбе с голодом в России» — распространялись среди рабочих более популярные работы Маркса (как, например, «Наемный труд и капитал»), а также ряд агитационных брошюр, изданных за границей и переиздававшихся на гектографе в России. В 1895 году в Петербурге возник «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», возглавлявшийся Лениным и ставший образцом для ряда провинциальных организаций. Еще раньше социал-демократы во главе с Лениным выступили в нелегальной печати на борьбу с легальным народничеством. Ленин написал в 1894 году свою знаменитую брошюру «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов», а в 1895 году — вышеупомянутую брошюру для рабочих, посвященную вопросу о штрафах. В брошюре «Что такое «друзья народа» уже выражена идея гегемонии пролетариата в предстоящей в России буржуазно-демократической революции и перерастания ее в социалистическую. С 1894 года социал-демократические группы в крупнейших центрах переходят от чисто кружковой пропаганды к массовой агитации путем распространения листков и прокламаций. Некоторую роль здесь сыграла написанная в Вильне брошюра «Об агитации» (см. XL, 569/70). Этим самым положено начало новому периоду в рабочем движении, периоду массовой агитации, и в течение этого периода происходит новый огромный подъем рабочего движения, самым ярким проявлением которого была 30-титысячная стачка петербургских текстильщиков летом 1896 года (см. XXXVI, ч. 4, 299/300).

Начало общественного подъема вызвало также некоторое оживление либерально-демократических элементов. В революционной среде это нашло свое отражение в создании в 1893 года организации, назвавшей себя партией «Народного права». Эта весьма немногочисленная «партия» была создана вернувшимися из ссылки бывшими землевольцами и народовольцами (М. А. Натансоном, Н. Тютчевым, О. Аптекманом и др.; см. XLI, 10, 464, и XL, приложение 64/65), причем с ними сотрудничали легальные писатели: А. Богданович, Н. К. Михайловский и В. Г. Короленко. Задачей этой организации было сплотить все элементы оппозиции для борьбы с самодержавием за конституцию. Таким образом, объединяя некоторые круги демократической интеллигенции, партия «Народного права» представляла из себя зародыш того «Союза освобождения», который возник уже в начале 900-х годов и составил ядро будущей кадетской партии. «Народоправцы» основали в Смоленске тайную типографию, где напечатали свой «манифест» и брошюру «Насущный вопрос». Проблема борьбы за социализм не входила в задачи организации, так как имевшаяся в манифесте бессодержательная фраза о праве народа «на удовлетворение его материальных нужд на основании народного производства» являлась чисто платонической данью пережиткам народнической идеологии. Организация просуществовала недолго и была разгромлена уже в 1894 году. Впоследствии Натансон и Тютчев примкнули к социалистам-революционерам, а Аптекман к социал-демократам.

В конце 90-х годов и особенно после первого съезда социал-демократических организаций (см. российская социал-демократия, XL, 572/73) возникло и довольно широко распространилось среди социал-демократов направление, получившее название «экономизма» и которое Ленин в «Что делать» охарактеризовал впоследствии как «тред-юнионистскую рабочую политику» (там же, 573/74). Это увлечение (имевшееся в зародыше уже в брошюре «Об агитации») чисто экономической борьбой пролетариата, недооценивавшее его общеполитических революционных задач, вызвало не только отпор со стороны революционных социал-демократов с Лениным во главе. В это же время наблюдается возрождение народничества в форме первых зародышевых организаций будущей партии социалистов-революционеров. В конце 1899 года южная группа социалистов-революционеров составила проект «манифеста», который в следующем году был принят на харьковском съезде южных групп социалистов-революционеров с некоторыми поправками. В этом манифесте, объявляя себя социалистами-революционерами, авторы заявляют, что их конечная цель — «полное политическое и экономическое освобождение рабочих классов». В борьбе за эту конечную цель стоит «на первом плане вопрос о политической свободе», «уничтожение всероссийского самодержавия». Далее, манифест признает, что «из всех классов трудящегося населения промышленный пролетариат у нас, точно так же, как и в Западной Европе, является наиболее культурным и, следовательно, наиболее восприимчивым к революционно-социалистическому воздействию... Поэтому на первое место в нашей программе мы выдвигаем революционную деятельность в фабрично-заводской среде». Но наряду с пролетариатом манифест призывает к революционной деятельности в крестьянстве, хотя и признает, что «крестьянство в настоящее время уже не представляет той почти однородной массы, какою оно было при освобождении от крепостной зависимости». Поэтому манифест предлагает вести среди сельского пролетариата и малоземельного крестьянства пропаганду «идей политической свободы, национализации земли и устроения всей общественной жизни на социалистических началах». Как видим, эта программа представляла еще эклектическую смесь идей социал-демократов с будущей оформившейся социал-революционной программой. Поэтому «манифест» не был принят возникавшими социал-революционными группами в других местах России, а также в эмиграции. Окончательно взгляды социалистов-революционеров выкристаллизовались лишь в 1901-1902 годах.

90-е годы характеризуются также подъемом революционного движения среди угнетенных национальностей и колониальных окраин царской России. В эти именно годы организуется партия еврейских рабочих-ремесленников — «Бунд» (см. VII, 149/58), с самого начала проникнутая националистическими тенденциями. Далее, в Польше, наряду с политической угодливостью польской буржуазии, заинтересованной в русском рынке, идет пропаганда борьбы за независимость среди католического духовенства, помещиков, а также мелкой буржуазии и интеллигенции. Возникает П. П. С. («польская социалистическая партия»), ставящая себе цели борьбы с царизмом за отделение Польши (см. XXXVI, ч. 1, 716/21). В Варшаве происходят революционно-националистические демонстрации. В то же время наряду с националистической П. П. С. организуется в Польше и марксистская социал-демократическая партия. В Финляндии начинается борьба против нарушения царским правительством финляндской автономии и конституции (см. XLIII, 698, 700). В Закавказье революционное брожение охватывает часть армянской интеллигенции (см. ІII, 531/38), в результате чего возникает национально-революционная организация «Дашнакцутюн» (см.). Наконец, хищническая империалистическая политика царизма в Туркестане вызывает в 1898 году грозное восстание в Андижане, в котором во главе восставших масс становится духовенство. Толпа в 200 человек, пополняясь примыкавшими к ней повстанцами из тех селений, через которые она проходила, превратившись в 2 000-ый отряд, напала на сонных солдат андижанского гарнизона и часть их перерезала. Но другие своей стрельбой обратили восставших в бегство. Началось жестокое подавление восстания. Военно-полевой суд вынес 18 смертных приговоров и 344 каторжных.

Наконец, те же 90-ые годы отличаются подъемом и ростом сектантского движения среди крестьян, принимавшего иногда формы пассивного бойкота государственной власти и неподчинения законам. В этом движении явно сказывалось влияние Л. Н. Толстого. Особенно громкий отклик получила так называемая «духоборческая эпопея», когда за отказ от военной службы духоборы подвергались массовым арестам, отдаче в дисциплинарный батальон и ссылке в Сибирь. Эта эпопея закончилась, как известно, массовым переселением духоборов в Канаду (см. XIX, 171/72, приложение 10/12).

Промышленное оживление конца 90-х годов и сравнительно удачная стачечная борьба рабочих, создавшие предпосылки для возникновения «экономизма», сменились в 1901 году опустошительным; промышленным кризисом, который сопровождался массовой безработицей. Этот кризис совпал с аграрным кризисом и обострением крестьянского малоземелья. Если раньше, в эпоху подъема, избыточное крестьянское население частично находило работу на фабриках и заводах, то теперь кризис промышленности чрезвычайно обострил экономическое положение крестьянских масс, особенно на Украине и вообще в черноземной полосе, где крестьянство и без того давно страдало от малоземелья. Все это вместе взятое расширило массовую базу революционного движения, а также вызвало переход от экономической борьбы пролетариата к борьбе политической, к борьбе против всего самодержавно-помещичьего режима. Поэтому 900-е годы являются периодом грандиозного обострения и расширения массовой борьбы, захватившей на этот раз и часть крестьянства. Уже 1 мая 1900 года в Харькове происходит стихийная рабочая демонстрация, охватившая несколько тысяч человек, — первая массовая пролетарская демонстрация в России. Начиная с 1901 года, рабочие демонстрации, иногда соединяющиеся с демонстрациями студенческими и выставляющие революционные лозунги («да здравствует политическая свобода», «долой самодержавие», «да здравствует социализм» и т. п.), происходят в целом ряде городов. Правительство обрушивается на рабочих демонстрантов со всем аппаратом своих репрессий — шашками городовых, казацкими нагайками, массовыми арестами и высылками и даже поркой демонстрантов, как это имело место в Вильне в мае 1902 года. Но это не останавливает начавшегося подъема массового движения. В Петербурге на казенном Обуховском заводе за Невской заставой на почве репрессий после частичной первомайской забастовки 1901 года возникло даже настоящее сражение между рабочими и войсками, получившее в истории название «Обуховской обороны». В этом сражении рабочие впервые в России прибегли к примитивным баррикадам. «На войска, — сообщалось в нелегальной печати, — неожиданно со всех сторон посыпался целый град камней, песку, дров и всевозможных заводских инструментов... Оставив улицу, рабочие не сложили оружия. Два огромных флигеля карточной фабрики были ими немедленно превращены в баррикады. Забаррикадирован был также громадный двор, примыкающий к этим зданиям, и весь заводский переулок». Обуховская оборона и судебные репрессии по отношению к ее руководителям громким эхом отдались по всей России. Еще более сильное впечатление произвела ростовская стачка рабочих железнодорожных мастерских в ноябре 1902 года, во время которой в течение нескольких дней происходили митинги под открытым небом.

Между тем весной 1902 года произошли серьезные крестьянские волнения в Харьковской и Полтавской губерниях, а несколько позже также в Саратовской и Тамбовской. Местные власти ответили на эти волнения поркой крестьян, а затем инсценировали громкий судебный процесс над крестьянами-«аграрниками». В марте 1903 года произошла в Ростове бурная политическая демонстрация, а еще раньше столкновение с войсками рабочих завода Ротшильда в Батуме, где рабочими руководил И. В. Сталин, и целый ряд других волнений. Весной того же 1903 года произошла знаменитая «Златоустовская бойня», где войска стреляли в рабочих. Наконец, летом этого года вспыхнула почти всеобщая стачка на Украине, а также в Баку, Тифлисе, Батуме и других городах Закавказья.

Правительство пыталось в начале этого подъема внести полицейский разврат и разложение в рабочую среду. Еще со второй половины 90-х годов московский охранник Зубатов в беседах с арестованными рабочими пытался натравить их на интеллигенцию и внушить им, что правительство не преследует легальной экономической борьбы рабочих. Он давал читать арестованным литературу «легальных марксистов» и сторонников «экономизма», подвергавших критике и «ревизии» революционное учение Маркса. Таким образом «экономизм», как указывал Ленин в «Что делать» питал зубатовщину. В начале 900-х годов зубатовская система «полицейского социализма» вышла за пределы Москвы и временно была признана департаментом полиции. Зубатовские агенты, которым удалось совратить некоторые группы социал-демократов, организовали в Москве легальное рабочее общество взаимопомощи, куда привлекли для чтения лекций не только духовенство, но и некоторых либеральных профессоров. В Минске под руководством зубатовского ученика, жандармского полковника Васильева, организована была «независимая еврейская рабочая партия». Такие же «независимцы» зубатовского толка появились и в Одессе, где ими руководил бывший социал-демократ Шаевич. Но все эти зубатовские попытки окончились позорным крахом. Рабочее движение поднималось все выше и захватывало даже обманутых временно зубатовских рабочих. Всеобщая стачка в Одессе началась даже по инициативе «независимцев».

Другим средством внести разложение в рабочее движение и отвлечь его в русло шовинизма явились еврейские погромы, организованные с согласия и одобрения министра внутренних дел Плеве. Самым кровавым из них был кишиневский погром на пасхе 1903 года. Но и это средство не помогло, как показала грандиозная летняя всеобщая стачка, охватившая всю Украину, почти весь Кавказ и Крым. Всеобщая забастовка в Баку в июле 1903 года явилась как бы ответом пролетариата на кишиневский погром.

Одновременно с гигантским ростом рабочего движения, принимавшего ярко политический характер, и первыми выступлениями крестьянских масс происходит и рост студенческого движения, отражавшего значительное полевение мелкой и даже средней буржуазии. Студенческие «беспорядки» 1899 и 1900 годов, носившие еще более или менее профессиональный, «академический» характер и вызвавшие такую репрессию, как отдача студентов в солдаты, перерастают с начала 900-х годов в политическую борьбу в форме сходок и демонстраций с чисто политическими лозунгами. Обостряется также и борьба угнетенных народов. В Финляндии, под руководством партии «младо-финов» и «активистов», начинается массовый протест против политики генерал-губернатора Бобрикова (см.), систематически нарушавшего финляндскую конституцию. В Армении усиливается национальная борьба в связи с конфискацией церковного имущества армян и закрытием армянских школ (см. III, 532/33). Начинает подниматься грузинская деревня. Растет национально-революционное и рабочее движение также в Польше и Прибалтике. На почве этого общего оживления происходят процессы формирования нелегальной либеральной партии, причем первоначально ее органом является основанный за границей летом 1902 года бывшим «легальным марксистом» Струве журнал «Освобождение». В самом деле, революционное движение рабочих и крестьян отразилось на повышении политической активности буржуазной и мелкобуржуазной интеллигенции, с одной стороны, и либеральных помещиков, желавших путем реформ предупредить аграрную революцию, — с другой. Многочисленные земские служащие (статистики, агрономы, врачи, учителя), особенно резко чувствовавшие политическую, экономическую и культурную отсталость деревенской России и оказывавшие давление на более прогрессивную, нуждавшуюся в «культурном» капитализме часть помещиков, были как бы тем звеном, которое сближало буржуазную интеллигенцию городов (инженеров, адвокатов, профессоров) с либеральными дворянами-земцами. «Освобождение» и явилось органом, который пытался быть одновременно и рупором и организационным центром обеих этих классовых групп. Созданный ими «Союз освобождения», равно как и нелегальные съезды земцев и явились предшественниками кадетской партии. С другой стороны, более левые круги буржуазной и мелкобуржуазной интеллигенции, которых во второй половине 90-х годов привлекал частично марксизм, — примкнули к возрождавшемуся народничеству. Это новое народничество получило, как ему казалось, большую опору в начавшемся массовом крестьянском движении, которое возродило былые иллюзии о врожденном социализме русского крестьянина, о том, что крестьяне и рабочие (вместе с демократической интеллигенцией) составляют один масс и т. п. Если «манифест партии социалистов-революционеров» 1899-1900 годов еще делал правильные указания на наличие классов и классовой борьбы в деревне и главные надежды возлагал на борьбу пролетариата, то значительная роль студенчества в революционном подъеме начала 900-х годов, первые удачные террористические покушения, вызвавшие сочувственный отклик в революционно настроенной части студенчества и даже в некоторых элементах либерального «общества», и, наконец, аграрные волнения 1902 года, — все это содействовало окончательному оформлению социал-революционной программы и тактики. Объединение разных групп социалистов-революционеров произошло в 1901-1902 годах. Центральным органом новой партии сделалась выходившая в эмиграции «Революционная Россия», а теоретическим органом — «Вестник русской революции». Главными теоретиками и пропагандистами идей возрожденного народничества, как и идей индивидуального террора против правительства, являлись вернувшиеся из каторги и ссылки деятели 70-х и 80-х годов, импонировавшие молодежи (Брешко-Брешковская, см., и др.). Им помогали бывшие «марксисты» (как В. Чернов и многие другие), которые использовали «теоретический» багаж европейского ревизионизма для борьбы против ортодоксального марксизма, в частности для обоснования того положения, что развитие сельского хозяйства не подчиняется общим законам капитализма и что, следовательно, возможен особый «аграрный» крестьянский социализм, возникающий на иной почве, чем социализм общепролетарский. Таким образом, из самых разнообразных источников вырабатывалась весьма «широкая» и «терпимая» программа и тактика, соединявшая в себе и элементы опошленного и извращенного ревизионистами марксизма, и чисто народнические иллюзии о «едином трудовом классе» — рабочих, интеллигентов и крестьян, иллюзии, опиравшиеся на выросшую революционность интеллигенции и на пробуждавшееся крестьянство, — и специфически-интеллигентскую веру в спасительность заговорщического терроризма в борьбе с правительством. Во главе журнала «Революционная Россия» стали М. Р. Гоц (см.) и В. Чернов, а «Вестник русской революции» редактировал Тарасов (он же Русанов и Кудрин). Кроме того, в 1902-1903 годах возникла также социал-революционная «Аграрно-социалистическая лига», издававшая ряд агитационных брошюр, которые рекомендовали крестьянам аграрный террор, в том числе поджоги помещичьих имении.

Центральными моментами программы и тактики социалистов-революционеров являлись, с одной стороны, «социализация земли», а с другой — террор. Исходя из того «принципиального» положения, что рабочий и крестьянин являются якобы частями одного класса, что, следовательно, крестьянин так же способен бороться за социализм, как и рабочий при существовании буржуазного общества, и принимая во внимание «общинные» особенности русского крестьянства, социалисты-революционеры выдвинули в своей программе-минимум, то есть программе, которая должна быть осуществлена еще при капитализме — «социализацию земли». Она означала передачу всей земли крестьянским общинам на началах трудового, уравнительного землепользования с запрещением наемного труда. Таким образом, в эпоху буржуазной революции, при сохранении частной собственности капиталистов на их фабрики и заводы, при сохранении наемного труда в городе, социалисты-революционеры выдвигали уничтожение частной собственности и наемного труда в деревне. Вместе с тем они рекомендовали крестьянам организацию кооперации.

Критикуя эту программу в своей статье «Революционный авантюризм», помещенной в № 23 и 24 «Искры», Ленин писал: «В теории — революционная фраза вместо продуманной и цельной системы воззрений, на практике — беспомощное подхватывание того или иного модного средствица вместо участия в классовой борьбе — вот все, что у них есть. Поставить рядом в программе-минимум социализацию земли и кооперацию, для этого необходимо было, признаемся, редкое гражданское мужество. Наша программа-минимум, с одной стороны — Бабеф, с другой — господин Левитский (известный мелкобуржуазный кооператор того времени. Б. Г.). Это неподражаемо». «Обманывая себя звуком слов, — продолжал дальше Ленин, — социалисты-революционеры обманывают и крестьянина», так как в современном, то есть буржуазном обществе кооперация лишь укрепляет сельскую буржуазию и так как социализация земли, которую «социалисты-революционеры смешивают с ее буржуазной национализацией», немыслима до победы пролетариата. (Ленин, Соч., т. V, изд. 3-е, стр. 159).

Что же касается террора, то социалисты-революционеры придавали ему чуть ли не главное значение в борьбе с самодержавием. «Систематический террор, писали социалисты-революционеры в брошюре «Наши задачи», вышедшей в 1902 году, — совместно с другими, получающими только при терроре огромное решающее значение формами открытой массовой борьбы приведет к дезорганизации врага». С другой стороны, в прокламации боевой организации партии социалистов-революционеров, выпущенной по поводу убийства Балмашевым министра Сипягина, мы читаем следующие строки, типичные для «либералов с бомбой»: «Занимается заря великой борьбы, грозящей ужасами и бедствиями наполнить всю страну... Предотвратить ее возможно только одним — предоставить народу возможность мирными и культурными способами одерживать произвол представителей власти». Таким образом, здесь представители революционной партии пугают «общество» революцией, с ее «ужасами и бедствиями», и террором надеются «предотвратить» ее, вырвав у правительства либеральную конституцию. А в то же время «крестьянский союз партии социалистов-революционеров» выпускает демагогические прокламации, в которых обещает не только «силой» отнять всю землю у помещиков и передать ее «в руки всех крестьян», «в пользование тех, кто будет сам на ней работать», но и прибавляет: «Долой всех фабрикантов и заводчиков! Возьмем все фабрики и заводы и передадим их в руки рабочего народа!» и этим предвосхищает будущих «максималистов». Все эти противоречия, вся эта «широта» программы и безответственность тактики характерны для революционной партии мелкой буржуазии, объединяющей интеллигентскую жажду политической свободы с социальными иллюзиями подымающегося крестьянства.

Эпоха террора открылась (1901) выстрелом студента Карповича в министра народного просвещения Боголепова (см. VІ, 105) в ответ на отдачу студентов в солдаты. В 1902 году был убит студентом Балмашевым министр внутренних дел Сипягин (см.), причем после этого покушения социалисты-революционеры объявили его актом созданной ими «боевой организации». Затем последовало покушение на харьковского губернатора князя Оболенского в ответ на свирепое подавление крестьянских волнений, а в 1903 году — убийство уфимского губернатора Богдановича, организатора Златоустовской бойни, наконец, в 1904 году — убийство Плеве (см.) Е. Сазоновым и в начале 1905 года убийство великого князя Сергея Каляевым (см. XXXVIII, 386).

Социал-революционный терроризм заразил на короткое время некоторые колеблющиеся элементы социал-демократов (таково, например, покушение виленского рабочего бундовца Леккерта на губернатора фон-Валя (см.) в ответ на порку рабочих демонстрантов), но энергичная борьба «Искры» против террора, которому она противопоставляла организованную массовую борьбу с самодержавием, быстро покончила с этими увлечениями среди социал-демократов. Что касается аграрной программы социалистов-революционеров, то она пользовалась некоторым влиянием в районах с общинным землевладением, то есть в Центральной области и в Поволжье, хотя и здесь в некоторых местах, как, например, в Тверской губернии, с ними успешно конкурировали за влияние в крестьянстве социал-демократы; наоборот, на окраинах, где преобладало подворное землевладение и сельский пролетариат (особенно в Латвии, Грузии, отчасти на Украине), гораздо большим успехом пользовались среди крестьян социал-демократы. Идейная гегемония социалистов-революционеров проявлялась и среди революционно-националистических мелкобуржуазных партий Польши и Кавказа: польская социалистическая партия, армянская партия «Дашнакцутюн», грузинские социалисты-федералисты, — все они являлись союзниками социалистов-революционеров в борьбе против социал-демократической партии. Блокируясь с национальными мелкобуржуазными партиями, социалисты-революционеры перед революцией (1904) охотно шли на соглашение и с такими чисто буржуазными группировками, как «Союз освобождения» и финляндская партия «активного сопротивления». В свою очередь и либеральное «общество» гораздо терпимее и сочувственнее относилось к социалистам-революционерам, чем к революционным социал-демократам, и нередко снабжало их крупными средствами. Впрочем, террористическая деятельность социалистов-революционеров, создавшая им известную популярность среди демократической интеллигенции и в то же время поглощавшая массу сил и средств, явилась для них источником величайшего разложения. Дело в том, что «боевая организация» партии, ведавшая террором, пользовалась полной бесконтрольностью и безответственностью. И вот в нее проник, когда во главе ее стоял Гершуни (см.), провокатор Азеф, который после ареста Гершуни стал на его место и вместе с тем вошел в ЦК партии, где играл огромную роль в течение целого ряда лет, вплоть до его разоблачения в 1908 году. Таким образом, в числе вождей партии и во главе всей террористической организации стоял агент департамента полиции, ведший двойную игру, знавший все секреты партии, проваливавший множество предприятий и доводивший до конца лишь те покушения, которые были почему-либо выгодны ему или его ближайшим полицейским покровителям.

В 1903 году впервые появились в России представители анархизма (см.), который сильно отличался от народнического бакунизма 70-х годов, хотя и питался в основном бакунистской идеологией (см. XL, 561). Первые группы анархистов появились в Белостоке, где им на короткое время удалось приобрести популярность у более отсталых рабочих при помощи методов террористического запугивания фабрикантов. Затем анархистские группы возникают в Одессе, Кишиневе и некоторых других городах Украины. Наибольшее распространение они получили в годы, непосредственно следовавшие за поражением революции 1905 года, то есть в 1906-1908 годах.

Со всеми этими мелкобуржуазными группировками, равно как и с мелкобуржуазным влиянием внутри социал-демократической партии, вела энергичную борьбу революционная социал-демократия во главе с ленинской «Искрой» (см. XL, 574/78). Все громадное рабочее движение начала 900-х годов происходило под идейным и организационным руководством социал-демократов. Они возглавляли рабочие демонстрации в Петербурге, Москве и других городах в 1901 году, первомайские демонстрации 1902 года в Нижнем, Сормове, сопровождавшиеся громкими политическими процессами с мужественными выступлениями рабочих социал-демократов (они нашли отражение в романе Горького «Мать»), знаменитую ростовскую стачку в ноябре 1902 года, ростовскую демонстрацию в марте 1903 года, наконец бакинскую и всеобщую забастовку на Кавказе и Украине в том же году. Агенты «Искры» проводили огромную идейно-политическую и организационную работу, сплачивая революционных рабочих под знаменем подлинного марксизма, ведя энергичную борьбу с «экономизмом» и другими колебаниями в рядах социал-демократов, распространяя «Искру» и ее издания. Им удалось поставить в России ряд нелегальных типографий, из которых самую большую известность получили кишиневская типография «Искры» и бакинская типография. В это время особенно выделяется деятельность И. В. Сталина, игравшего (уже с конца 90-х гг.) огромную роль в революционном движении Закавказья. В обстановке этого революционного подъема был созван второй съезд партии (см. российская социал-демократия, XL, 578/80), положивший организационное начало большевистской партии, которая идейно была подготовлена работами Ленина с первого его выступления на историческую арену, то есть с его брошюр 90-х годов, и особенно его брошюрой «Что делать» (1902), а также его деятельностью в «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса». В том же 1902 году в «Искре» был напечатан проект программы Российской социал-демократической рабочей партии, составленный Лениным. Вокруг этого проекта внутри самой редакции «Искры» разгорелась борьба, которая и явилась зародышем борьбы на 2-м съезде партии, приведшей к расколу на большевиков и меньшевиков. В этой программе, в отличие от «Эрфуртской программы» германских социал-демократов, не говоря уже о программах других социалистических партий, впервые в ярких и точных выражениях были формулированы основные положения революционного марксизма. Характеризуя важнейшие задачи социалистической революции, программа устанавливала, что необходимое условие этой революции «составляет диктатура пролетариата, то есть завоевание пролетариатом такой политической власти, которая позволит ему подавить всякое сопротивление эксплуататоров». В духе этого положения Плеханов на 2-м съезде, где он выступал еще как союзник Ленина, утверждал, что рабочие, в случае своей победы, могут быть вынуждены лишить буржуазию политических прав. Как известно, вскоре после 2-го съезда Плеханов перешел к меньшевикам, в результате чего «Искра» стала меньшевистской. Кроме того, избранный на съезде Центральный комитет, пополненный кооптированными членами, стал вести в России примиренческую политику по отношению к меньшевикам. Таким образом, большевикам во главе с Лениным пришлось вести борьбу и против «Искры», и против примиренческого ЦК, и против меньшевистских организаций в России, причем это им приходилось делать, не имея даже своего центрального органа, который возник только в самом конце 1904 года.

В этом году Ленин выпускал свою брошюру «Шаг вперед, два назад», в которой, анализируя поведение меньшинства на 2-м съезде, указал с огромной прозорливостью, что в основе организационных разногласий, вызвавших раскол (вопрос о формулировке § 1 устава, то есть вопрос о самом характере партии, а также выборы в центральные органы), лежали разногласия принципиальные, разногласия между пролетарским коммунизмом и мелкобуржуазным демократизмом. Эти разногласия не замедлили выявиться во всей их остроте не только при первых раскатах революции 1905 года, но даже в последние месяцы перед революцией, когда начался новый подъем в либеральных и либерально-демократических кругах российской интеллигенции (см. XL, 581). Со второго съезда начинается по существу история большевистской партии. «Большевизм существует, как течение политической мысли и как политическая партия, с 1908 г.» (Ленин, Соч., XXV, 174).

Революционный подъем 1903 года явился одной из причин, ускоривших русско-японскую войну. Министр Плеве прямо заявлял военному министру Куропаткину, что «маленькая война» явится хорошим противодействием против назревающей революции. Как известно, царское правительство ошиблось в своих расчетах. Хотя война на первых порах и оборвала революционный процесс, но она была чрезвычайно непопулярна в народных массах, и начавшиеся поражения русской армии содействовали не только возобновлению, но и углублению революционного движения. В армии и флоте назревало грозное недовольство. Уже в ноябре 1904 года в Севастополе вспыхнул матросский бунт. Падение Порт-Артура явилось прологом революции.

Нарастание революционного настроения в 1904 году отразилось в новом «якутском протесте», известном под названием «Романовки», так как протестовавшие забаррикадировались в доме якутского жителя Романова. Но если протест 1889 года был последним отзвуком борьбы интеллигентов-одиночек из «Народной Воли», был частично актом отчаянья, то якутский протест 1904 года, в котором участвовали почти исключительно ссыльные социал-демократы, являлся выражением назревающей готовности к открытой борьбе с самодержавием.

Революция 1905-1907 годов была первой буржуазно-демократической революцией в России и притом такой, в которой главными движущими силами были пролетариат и крестьянство, причем пролетариат играл руководящую роль, давая революции свои лозунги и свои методы борьбы. По словам Ленина, «своеобразие русской революции заключается именно в том, что она была по своему социальному содержанию буржуазно-демократической, но по средствам борьбы была пролетарской. Она была буржуазно-демократической, так как целью, к которой она непосредственно стремилась и которой она могла достигнуть непосредственно своими собственными силами, была демократическая республика, 8-мичасовой рабочий день, конфискация колоссального крупного дворянского землевладения... Русская революция была вместе с тем и пролетарской, не только в том смысле, что пролетариат был руководящей силой, авангардом движения, но и в том смысле, что специфически пролетарское средство борьбы, именно стачка, представляло главное средство раскачивания масс и наиболее характерное явление в волнообразном нарастании решающих событий». (Соч., т. XIX, стр. 345). В самом деле, уже во второй половине 1904 года подымается в разных местах России новая стачечная волна; уже в конце лета бастует Путиловский завод, тот самый, который явился застрельщиком всеобщей январской стачки 1905 года, а в декабре происходит ряд стачек, в том числе грандиозная, упорная, исключительно организованная и победоносная стачка бaкинских рабочих. И если вождь либералов Петр Струве, ослепленный «банкетной кампанией» земств, городских дум и либеральной интеллигенции в конце 1904 года, писал за два дня до 9 января, что «в России еще нет революционного народа», то это явилось лишь иллюстрацией либеральной близорукости. Такую же политическую близорукость проявили, впрочем, накануне революции и меньшевики, которые писали в меньшевистской «Искре», что на политической арене сталкиваются между собой только «организованная буржуазия и бюрократия», и задачи пролетариата сводились для них лишь к поддержке буржуазии в ее борьбе с самодержавием. Одни только большевики во главе с Лениным звали пролетариат к революции, звали его стать во главе многомиллионных крестьянских масс, выдвигая идею перерастания буржуазно-демократической революции, в случае ее полной победы, в революцию социалистическую.

Общие причины революции 1905 года коренились в резком ухудшении положения трудящихся масс в связи с продолжавшимся кризисом и войной и в усиливавшейся борьбе революционного авангарда пролетариата. Но широкие массы рабочих накануне революции еще не изжили монархических иллюзий, веры в возможность добиться «справедливости» от царя. На этой почве и возникло в Петербурге «Общество фабрично-заводских рабочих», во главе которого стал агент охранного отделения священник Гапон (см.). Впрочем, еще в сентябре было в Петербурге всего три отдела Общества, но под влиянием нараставшего среди рабочих возмущения число отделов к концу 1904 года стало быстро расти.

Хронологические рамки первой революции это — 9 января 1905, с одной стороны, и 3 июня 1907 года, то есть разгон второй Государственной думы и введение «столыпинской» конституции — с другой. 9 января формально было подготовлено в Петербурге гапоновской организацией, ставившей себе по существу те же задачи, что и зубатовский «полицейский социализм», но действовавшей более искусно и осторожно, не выдавая своего охранно-полицейского происхождения. По мысли самого священника Гапона, выраженной им еще в октябре 1903 года в записке на имя директора департамента полиции, «сущность основной идеи заключается в стремлении свить среди фабрично-заводского люда гнезда, где бы Русью, настоящим русским духом пахло, откуда бы вылетали здоровые и самоотверженные птенцы на разумную защиту своего царя, своей родины и на действительную помощь своим братьям рабочим». Но еще до январских событий размеры гапоновской организации, охватившей около 10 тысяч человек, стали перерастать те рамки, которые ставили ей ее руководители. Озлобление рабочих ждало только повода, чтобы вылиться наружу. Роль гапоновской организации в деле подготовки 9 января объясняется еще тем, что социал-демократическая организация в Петербурге была ослаблена раскольнической деятельностью меньшевиков, тем в частности, что меньшевики срывали призывы большевиков к демонстрации еще в ноябре, чем подрывали авторитет социал-демократов в широких рабочих массах. Кроме того, сам Гапон так искусно вел свою роль, что ему поверили многие честные и даже революционно настроенные рабочие, имевшие большое влияние в массах. Движение в Петербурге началось с маловажного по внешности повода — с увольнения путиловского рабочего, бывшего членом гапоновской организации. Несмотря на ходатайство Гапона, директор завода вел себя вызывающе по отношению к рабочим. 3 января забастовал весь Путиловский завод, а в течение следующих 4-х дней забастовка охватила весь Петербург, и в ней участвовало уже 150 тысяч человек. На 9-е января, получившее впоследствии название «кровавого воскресенья», назначено было шествие рабочих всех районов Петербурга к Зимнему дворцу для предъявления царю петиции, которая предварительно читалась на многолюдных рабочих митингах и в обсуждении которой принимали участие и социал-демократы, выступая против монархических иллюзий масс. Петиция начиналась следующими словами: «Мы, рабочие и жители города Санкт-Петербурга разных сословий, наши жены, дети и беспомощные старцы-родители пришли к тебе, государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать. Мы и терпели, но нас толкают все дальше в омут нищеты, бесправия и невежества, нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, государь! Настал предел терпению. Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук. И вот мы бросили работу и заявили нашим хозяевам, что не начнем работать, пока они не исполнят наших требований. Мы немногого просили, мы желали только того, без чего не жизнь, а каторга, вечная мука». Далее петиция указывала, что «весь народ, рабочие и крестьяне отданы на произвол чиновничьего правительства, состоящего из казнокрадов и грабителей». Оно «довело страну до полного разорения, навлекло на нее позорную войну и все дальше и дальше ведет Россию к гибели». Народ лишен возможности выражать свои желания. «Всякого из нас, кто осмелится поднять голос в защиту интересов рабочего класса и народа, бросают в тюрьму, отправляют в ссылку». Петиция перечисляла следующие требования: амнистия, общественные свободы, нормальная заработная плата, постепенная передача земли народу, созыв Учредительного собрания.

Известно, как встречено было мирное, настроенное молитвенно шествие сотен тысяч рабочих со всех концов Петербурга. Массовые расстрелы безоружной толпы, тысячи убитых и раненых, и в результате царское правительство «расстреляло» веру рабочих в царя. Поэтому день 9 января и является подлинным началом революции, охватившей всю Россию. Потеряв веру в царя и в тех, кто эту веру в рабочей массе поддерживал, рабочие стали с огромным вниманием прислушиваться к социал-демократической пропаганде и агитации, стали искать социал-демократических ораторов и организаторов. «До 22 (по старому стилю 9-го) января 1905 года революционная партия России состояла из небольшой кучки людей... Несколько сотен революционных организаторов, несколько тысяч членов местных организаций, полдюжины выходящих не чаще раза в месяц революционных листков, которые издавались главным образом за границей и контрабандным путем, с невероятными трудностями, ценой многих жертв пересылались в Россию, таковы были революционные партии в России и в первую очередь революционная социал-демократия до 22 января 1905 г... Однако, в течение нескольких месяцев картина совершенно изменилась. Сотни революционных социал-демократов «внезапно» выросли в тысячи, тысячи стали вождями от двух до трех миллионов пролетариев. Пролетарская борьба вызвала большое брожение, частью и революционное движение, в глубинах... крестьянской массы, крестьянское движение нашло отзвук в армии и повело к солдатским восстаниям, к вооруженным столкновениям одной части армии с другой. Таким образом, колоссальная страна со 180 миллионами жителей вступила в революцию, таким образом, дремлющая Россия превратилась в Россию революционного пролетариата и революционного народа» (Ленин, т. XIX, стр. 344-345).

Действительно, расстрел рабочих в Петербурге 9 января не только не вызвал подавленного настроения в рабочих, но явился сигналом к грандиозному, невиданному стачечному движению во всей России. В течение одного лишь января число бастовавших по всей России достигало полумиллиона и превышало общее число бастовавших за предшествующие десять лет. В 122 городах было всего 2 183 стачки. Возникая как протест против январского расстрела, забастовки из политических перерастали в экономические с предъявлением конкретных требований. Это сплетение экономических и политических моментов в забастовочном движении 1905 года придавало ему, по словам Ленина, особую революционную силу. После январско-февральской забастовочной волны забастовочное движение временно пошло на убыль, но зато весной начались крестьянские волнения, бывшие лишь началом, зародышем того движения, которое охватило крестьянство с конца 1905 и в 1906 году. Новая стачечная волна началась в связи с первомайскими демонстрациями и забастовками и резко поднялась в июне как бы в ответ на новые поражения царской армии и флота на Дальнем Востоке. На этот раз стачечное движение из экономического стало перерастать в политическое и охватило почти всю страну.

В январе в Риге произошел расстрел рабочих, напоминавший 9 января, в июне в Лодзи строились баррикады, и шла вооруженная борьба рабочих с полицией и войсками, а в Иванове-Вознесенске стачечный рабочий комитет, представлявший все предприятия города, являлся уже зародышем будущих советов рабочих депутатов. Вместе с тем летом начались и военные восстания, самым знаменитым из которых было восстание броненосца «Потемкин» на Черном море.

Это восстание явилось одним из переломных моментов в развитии революции. В середине июня черноморский флот вышел в учебное плавание. Перед этим среди матросов было распространено воззвание севастопольского комитета Российской социал-демократической рабочей партии, призывавшее к восстанию против царизма. Поводом к восстанию на Потемкине явился протест матросов против гнилого мяса и вызывающее поведение офицеров. Один из них убил революционного матроса Вакалинчука и в свою очередь был убит матросом социал-демократом Матюшенко. Это послужило сигналом к восстанию и к расправе над офицерами. Броненосец направился к Одессе, где происходили забастовки и столкновения рабочих с полицией и войсками. Но слабая связь между матросами и рабочими в то время, а также нерешительность одесской социал-демократической организации, в которой преобладали меньшевики, привели к тому, что броненосец не высадил десанта в Одессе и, ограничившись короткой бомбардировкой, повернул обратно в море. Затем начался поединок между «Потемкиным» и всей эскадрой, где сочувствие матросов «Потемкину» не вылилось в формы организованной поддержки. Другой броненосец, «Георгий Победоносец», хотел было присоединиться к «Потемкину», но, благодаря предательству одних и недостаточной сознательности других, повернул к Одессе и отдался властям. Одинокий «Потемкин» после одиннадцатидневного плавания направился в Румынию. Несмотря на неудачу потемкинского восстания, оно являлось первым открытым переходом крупной военной единицы на сторону революции. По этому поводу Ленин писал: «Самодержавие... годами толкало народ на вооруженную борьбу с войском, и теперь оно пожинает то, что сеяло. Из самого войска выходят отряды революционной армии. Дело таких отрядов — провозгласить восстание, дать массам военное руководство, необходимое для гражданской войны, как и для всякой другой войны, создать опорные пункты открытой всенародной борьбы, перебросить восстание в соседние местности, обеспечить, — сначала хотя бы в небольшой части территории государства,— полную политическую свободу» и «развернуть во всю ширь революционное творчество народных низов» (Ленин, Соч., т. VII, стр. 383).

Последний подъем революционной рабочей волны относится к октябрю-декабрю 1905 года, когда к всеобщей забастовке примкнули также железные дороги (частично бастовавшие уже и раньше). На этот раз забастовка охватила не только рабочих, но даже огромные массы служащих, государственных чиновников, представителей либеральных профессий. Если летнее движение вынудило правительство издать указ от 6 августа о так называемой «Булыгинской думе» (по имени министра внутренних дел Булыгина, см.), которая должна была явиться лишь законосовещательным органом, причем рабочие были лишены права участия в выборах, — то всеобщая забастовка в октябре заставила царя подписать «манифест 17 октября» о свободах, с обещанием «общего избирательного права», а 21 октября дать частичную амнистию политическим заключенным и ссыльным.

Большую роль в революционизировании широких масс, особенно деревни и армии, сыграли возвращавшиеся с Дальнего Востока демобилизованные солдаты, видевшие всю бездарность царского правительства на войне и грубый, циничный классовый эгоизм командиров и полные возмущения и ненависти ко всему самодержавному режиму. Они нередко разоружали ехавших с ними офицеров и присоединялись к восставшим рабочим. Это имело место особенно на Сибирской железной дороге, но также и в ряде других мест, как, например, во время декабрьского восстания на Казанской железной дороге под Москвой.

Наряду с манифестом «о свободах» и амнистией царское правительство ответило на революционное движение организацией черносотенных погромов против евреев, левой интеллигенции и революционных рабочих. Еще весной и летом началось погромное движение и организация под руководством полиции и реакционного купечества уголовных и люмпен-пролетарских, «босяцких» элементов городов. А на следующий день после издания «манифеста», то есть уже 18 октября черносотенцы подожгли в Томске театр, где происходил митинг революционных и оппозиционных организаций, организовали в Одессе кровавый еврейский погром, а после «амнистии» убили в Москве большевика Баумана, выпущенного из тюрьмы, и ряд революционных рабочих в других городах. Но это не остановило подымавшейся волны. Зато после «манифеста» вся либеральная и значительная часть демократической буржуазии отошли от движения, а либералы выступили даже открыто против продолжения революции. В ноябре происходил снова ряд всеобщих стачек, сопровождавшихся новыми военными и военно-морскими восстаниями. Из последних самыми значительными были восстания в Кронштадте (в конце октября) и в Севастополе, где к восстанию матросов примкнул лейтенант Шмидт. В Севастополе, где на этот раз к матросам присоединилась часть сухопутных войск и где огромное впечатление произвела всеобщая октябрьская стачка, после манифеста 17 октября происходили бурные митинги. Делегатским собранием матросских и воинских частей накануне восстания был выдвинут ряд требований, где наряду с моментами профессионального и культурного характера (например, полная свобода вне службы, устройство библиотек, выписка книг и журналов, вежливое обращение, отмена военной прислуги для офицеров и т. п.) имелись и общеполитические требования, как отмена смертной казни, вся земля — крестьянам и, наконец, немедленный созыв учредительного собрания и восьмичасовой рабочий день для рабочих. Адмирал Чухнин запретил матросам участвовать в митингах и 11 ноября послал роту для разгона матросского митинга. Это послужило поводом к восстанию, охватившему ряд кораблей, в том числе крейсер «Очаков». Но, опираясь на береговую артиллерию и на отсталую часть пехоты, Чухнин 15 ноября начал обстрел «Очакова», и на следующий день восстание было подавлено. Шмидт и три очаковских матроса были казнены, не считая сотен убитых во время артиллерийской стрельбы. Несколько сот матросов и саперов были осуждены на каторгу. (См. XLIX, 311/13).

В ноябре же происходила и всеобщая забастовка почтово-телеграфных служащих, протекавшая необычайно дружно и поставившая правительство в большое затруднение. Даже телеграмма царя командующему дальневосточной армией не могла дойти по назначению. Но своей высшей формы революция достигла в декабрьском вооруженном восстании.

Идея вооруженного восстания непрестанно выдвигалась большевиками во главе с Лениным с первых дней революции 1905 года. Наоборот, меньшевики употребляли все усилия, чтобы фактически сорвать переход массового революционного движения к вооруженному восстанию. Это вытекало из коренного различия в оценке характера революции между большевиками и меньшевиками. «Большевики отстаивали идею союза рабочего класса и крестьянства при гегемонии пролетариата. Большевики утверждали, что дело надо вести к революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства с тем, чтобы от революции буржуазно-демократической перейти немедленно к революции социалистической при обеспечении поддержки со стороны деревенской бедноты. Меньшевики в России отвергали идею гегемонии пролетариата в буржуазно-демократической революции, политике союза рабочего класса с крестьянством они предпочли политику соглашения с либеральной буржуазией, а революционно-демократическую диктатуру пролетариата и крестьянства объявили реакционной бланкистской схемой, противоречащей развитию буржуазной революции» (Сталин, «Вопросы ленинизма», стр. 470-71). С другой стороны, Троцкий, в своей теории «перманентной революции», в своем демагогическом лозунге — «без царя, а правительство рабочее», игнорируя крестьянство как движущую силу революции, обнаружил неверие и в силы российского пролетариата как гегемона революции, прикрывая «левой» фразой свою меньшевистскую сущность. Ленин же писал в сентябре 1905 года: «Мы всеми силами поможем всему крестьянству сделать революцию демократическую, чтобы, тем легче было нам, партии пролетариата, перейти как можно скорее к новой и высшей задаче — революции социалистической» (т. VIII, стр. 187). Поэтому III съезд партии уже весной 1905 года подтвердил, что «задача организовать пролетариат для непосредственной борьбы с самодержавием путем вооруженного восстания является одной из самых главных и неотложных задач партии в настоящий революционный момент». И в тех городах и промышленных центрах, где большевики играли руководящую роль в рабочем движении, идея вооруженного восстания настолько проникла в массы, что, когда самодержавие открыто выступило в поход против революции, рабочие, по призыву большевиков, сознательно приступали к организации вооруженного восстания. В этом отношении первое место занимала Москва. После ареста Петербургского совета рабочих депутатов Московский совет 6 декабря принял следующую резолюцию: «Московский совет рабочих депутатов объявляет всеобщую политическую забастовку в среду 7/ХІІ с 12 часов дня, стремясь перевести ее в вооруженное восстание». Рабочие районы Москвы, особенно Пресня, покрылись баррикадами, причем рабочим при постройке баррикад помогали озлобленные против властей мещане и прочие городские низы. Московский гарнизон был настолько ненадежен (в одной из его частей, в Ростовском полку, еще 27/ХІ была попытка восстания), что солдат пришлось держать взаперти в казармах, и для подавления восстания послан был из Петербурга гвардейский Семеновский полк. Восстание вначале было плохо организовано (ср. XLI, ч. 1, приложение 267), отчасти благодаря аресту руководящих московских большевиков. Кроме того, не удалось остановить Николаевскую железную дорогу и помешать подвозу войск из Петербурга в Москву. Несмотря на беззаветную храбрость рабочих-дружинников, вооруженных только револьверами и все же прогонявших нередко отряды солдат, жандармов и полиции, вооруженных винтовками и пулеметами, они не могли одержать победы, так как их было всего несколько сот (ср. XLI, ч. 3, приложение 29). Вот как передает Ленин в статье «Уроки московского восстания» основные его этапы: «20(7)-е и 21(8)-е декабря: мирная забастовка, мирные демонстрации масс. 21(8)-го вечером: осада Аквариума. 22(9)-го днем избиение толпы драгунами на Страстной площади. Вечером — разгром дома Фидлера. Настроение поднимается. Уличная, неорганизованная толпа, совершенно стихийно и неуверенно, строит первые баррикады. 23(10)-е: начало артиллерийской стрельбы по баррикадам и по улицам в толпу. Постройка баррикад становится уверенной и не единичной уже, а, безусловно, массовой. Все население на улицах; весь город в главных центрах покрывается сетью баррикад. Развертывается в течение нескольких дней упорная партизанская борьба дружинников с войсками, борьба, истомившая войска и заставившая Дубасова молить о подкреплениях. Лишь, к 28(15)-му декабря перевес правительственных сил стал полным, и 30(17)-го семеновцы разгромили Пресню, последний оплот восстания». (Соч., т. Х, стр. 49).

Главной причиной поражения московского восстания Ленин считал его недостаточную организованность и неумение революционеров привлечь к себе войска. Тем не менее, он видел в нем «величайшее историческое приобретение русской революции». Потери со стороны дружинников были невелики. Большинство их было вывезено из Москвы революционером-машинистом Ухтомским, который потом был расстрелян. Больше всего потерь (около 800 убитых) было среди сочувствовавшей и помогавшей уличной толпы.

Кроме Москвы, в декабре происходили восстания в Ростове, в Донбассе, в Сормово, на Северном Кавказе, а также на Дальнем Востоке, в Красноярске и Туркестане. В Чите, в Красноярске и отчасти Туркестане к восставшим рабочим примкнули и солдаты. Вместе с тем в декабре началась новая полоса крестьянских восстаний, охвативших Прибалтийский край, часть Грузии (Гурия), отдельные районы Польши и значительные части черноземной полосы и Поволжья; в общей сложности больше трети уездов во всей стране было охвачено крестьянскими «беспорядками» и настоящими восстаниями.

Восстания были везде жестоко и кроваво подавлены. Правительство посылало специальные карательные экспедиции, особенно прославившиеся своей жестокостью в Латвии, на Казанской железной дороге под Москвой и на Сибирской железной дороге, которая в октябре-декабре находилась фактически в руках революционно настроенных возвращавшихся с фронта солдат и рабочих организаций. С другой стороны, еще в начале декабрьских вооруженных восстаний правительство 11 декабря изменило закон о «Булыгинской думе» в том смысле, что эта дума получала законодательные функции, а рабочие — избирательные права.

Во время всеобщей октябрьской стачки пролетариат выдвинул такое могучее средство борьбы, как организацию советов рабочих депутатов. Первый совет возник, кроме Иваново-Вознесенска, в Петербурге, затем такие советы были созданы в Москве, в Ростове, Новороссийске, Твери, Красноярске, Одессе, Баку и ряде других городов (см. XLI, ч. 1, 242/44). Ленин, приехавший в начале ноября из эмиграции в Россию, сразу оценил все значение советов, как возможных органов революционной власти. Он говорил, что если бы к рабочим советам присоединились советы крестьянские, то они и могли бы, в случае победы революции, осуществлять лозунг «революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства». Позднее, уже накануне Февральской революции, Ленин писал: «Эти Советы Рабочих Депутатов в нескольких городах России все более и более начинали играть роль временного революционного правительства, роль органов и руководителей восстаний. Были сделаны попытки организовать Советы Солдатских и Матросских Депутатов и соединить их с Советами Рабочих Депутатов. Некоторые города России переживали в те дни период различных местных маленьких «республик», в которых правительственная власть была смещена и Совет Рабочих Депутатов действительно функционировал в качестве новой государственной власти» (Соч., т. ХІХ, стр. 353). Так было там, где во главе советов стояли большевики. Меньшевики же смотрели на советы лишь как на органы «революционного самоуправления» и не умели возглавить их революционной борьбы. Вот почему петербургский совет, где в руководстве преобладали меньшевики и троцкисты, оказался далеко не на высоте положения, нередко отставая от революционных настроений масс, и не взял на себя инициативы для решительной схватки с царизмом. Наоборот, московский совет, где руководящую роль играли большевики, возглавил декабрьское вооруженное восстание.

Революция на время фактически отменила цензуру и все законы, запрещавшие свободу слова и собраний. Петербургский совет во время всеобщей октябрьской стачки, когда не выходили газеты, захватным порядком, при помощи отрядов революционных печатников, издал 7 №№ «Известий Совета Рабочих Депутатов». На книжном рынке появилось огромное количество революционной литературы, главным образом литературы социал-демократов, в том числе легальные издания классиков марксизма. С октября стали легально выходить газеты социал-демократов и социалистов-революционеров (в Петербурге большевистская «Новая жизнь», при ближайшем участии М. Горького, меньшевистское «Начало» и социал-революционный «Сын отечества»). Двери высших учебных заведений, где еще с весны происходила всеобщая студенческая забастовка, была широко раскрыты для митингов, на которых перебывали десятки и сотни тысяч рабочих, городской мелкой буржуазии и интеллигенции. На этих митингах представители разных партий выступали со своими программами, и широчайшие массы оформляли теоретически уроки классовой борьбы революционного года.

Кроме рабочих, крестьян и солдат, революция 1905 года впервые подняла к политической жизни широчайшие массы отсталых, угнетенных национальностей, не говоря уже о Польше, где в декабре 1905 года происходила грандиозная кампания бойкота по отношению к русификаторским чиновникам и где в сотнях школ дети «сожгли все русские книги, картины и царские портреты, избили и прогнали из школ русских учителей» (Ленин, там же, стр. 354). Революция подняла большое мусульманское движение, в результате которого создан был мусульманский союз, движение бурят и якутов, во главе которого стояла местная национальная буржуазия, вызвала новый подъем армянского движения и т. д. Правительство для борьбы с этими национальными движениями, кроме еврейских погромов, организовало еще дважды грандиозный армянский погром в Баку, где против армян натравливались несознательные элементы тюркского населения. Общее количество убитых во время погромов превышало 4 тысячи, число изувеченных — более 10 тысяч.

После поражения декабрьского восстания революция пошла на убыль. Главной причиной этого являлось несовпадение во времени подъема рабочего движения с массовым крестьянским движением, которое особенно бурно проявилось лишь с самого конца 1905 и в 1906 году, когда высший штурм рабочего движения был сломлен. Другой причиной являлось отсутствие единства в рабочем движении. Меньшевики не понимали роли вооруженного восстания и фактически срывали его. В частности, в Петербурге, в решающий момент московского восстания, когда можно было парализовать хотя бы отчасти действие карательной экспедиции Семеновского полка, Совет рабочих депутатов, собиравшийся нелегально после ареста (3 декабря) Исполнительного комитета, Совет, в котором влияние меньшевиков преобладало, не только не призвал массы к восстанию, но даже не предпринял никаких боевых мер для задержки или дезорганизации Семеновского полка. А после московского восстания Плеханов, бывший тогда формально вне обеих фракций, но фактически поддерживавший меньшевиков, произнес даже свою печально-знаменитую фразу: «Не надо было браться за оружие», фразу, которой Ленин противопоставил отношение Маркса к Парижской коммуне. Наконец, как мы увидим, одной из причин поражения революции была та финансовая помощь, которую царское правительство получило от западноевропейского капитала. Впрочем, на первых порах, хотя революция пошла на убыль, она продолжалась, приняв характер партизанского движения.

Картина стачечного движения в 1906-1907 годах видна из следующих цифр. Если в 1905 году число стачечников, не считая железнодорожников, доходило почти до 3 миллионов, то в 1906 году число стачечников упало до 1 108 тысяч, а в 1907 году даже до 740 тысяч. Но эти цифры, означая сильное падение по сравнению с 1905 годом, свидетельствовали все же о бурном революционном настроении масс, так как средняя годовая цифра (правда, на основании сильно уменьшенных официальных данных) за десятилетие с 1895 по 1904 годы составляла всего лишь 43 тысячи стачечников. Наоборот, крестьянское движение и революционное движение в армии и флоте, выражавшееся не только в «беспорядках», но и в прямых восстаниях, в 1906 году не ослабело, а отдельные проявления его имели место и в 1907 году. Так, на основании данных о процессах в военных и военно-морских судах, в 1905 году было всего 30 случаев беспорядков и восстаний с общим числом судившихся за эти восстания около 2 000 человек. А в 1906 году волнений и беспорядков в армии и флоте зарегистрировано около 40, число же судившихся превышает 4 тысячи. Что касается крестьянских волнений, то первый подъем их относится к самому концу 1905 года, а затем достигает большой высоты весной и летом 1906 года. Всего за годы революции зарегистрировано около 6 тысяч крестьянских волнений, принимавших форму разгромов имений, борьбы за землю, луга и лес, борьбы за снижение арендной платы, стачек сельскохозяйственных рабочих и, наконец, аграрного террора. Разгромы имений характерны особенно для 1905 года; в 1906 году эта форма несколько уменьшилась, причем ее заменили массовые потравы и захваты сена, а также захват урожая на спорных участках земли и, наконец, сельскохозяйственные стачки. Из общего количества 723 таких стачек, зарегистрированных за 3 года революции, наибольшее количество приходится на лето 1906 года. Стачки же, наряду с потравами помещичьих лугов и полей и захватами урожая, характерны еще и для 1907 года.

Самыми главными центрами крестьянских восстаний конца 1905 года являются: Поволжье, Тамбовская губерния, ряд губерний на Украине и особенно Прибалтийский край и Грузия (Гурия). В Прибалтийском крае, где крестьянство руководилось латышскими социал-демократами, движение приняло ярко политический характер. Горели замки баронов, уничтожалось телеграфное и почтовое сообщение, у полиции и баронов конфисковывалось оружие, сменялись сельские власти, переизбирались волостные правления, отменялись подати и налоги. Иногда крестьянам удавалось захватывать уездные города. Особенно замечательно в этом отношении Туккумское восстание. Весьма широкий размах и политический характер (отчасти в форме бойкота государственной власти) приняло крестьянское восстание также в Гурии, где оно продолжалось с перерывами еще с 1904 года до начала 1906 года, несмотря на попытки грузинских меньшевиков после манифеста 17 октября призвать крестьян к «успокоению» и прекращению бойкота.

На фоне этого огромного массового движения чрезвычайно выросла политическая активность не только рабочих, но и крестьян. Что касается рабочих, то они в основной своей массе шли целиком за социал-демократией и, особенно, за большевиками, которые становились руководящей партией миллионных масс (о деятельности социал-демократической партии и борьбе большевиков с меньшевиками во время революции см. российская социал-демократия, т. XL, 581/88). Большевики являлись руководящей партией в московском вооруженном восстании и в целом ряде других мест. Кавказские большевики, во главе с товарищем Сталиным, руководили грандиозной борьбой бакинского пролетариата, вовлекая в эту борьбу самые отсталые элементы тюркских рабочих и разоблачая соглашательскую и дезорганизаторскую политику меньшевиков, дашнаков и анархистов. Большевикам удалось провести бойкот первой Государственной думы, в которой лишь после 4-го («объединительного») съезда РСДРП образовалась социал-демократическая фракция. Социал-демократическая фракция первой Думы находилась в значительной мере под влиянием меньшевиков, тем более, что и ЦК объединенной партии, выбранный на 4-м съезде, был в большинстве меньшевистским. После разгона 1-й Государственной думы нового массового восстания не последовало. Но крестьянство и армия ответили на этот разгон усилением аграрного террора и такими восстаниями, как кронштадтское, свеаборгское и на крейсере «Память Азова», за которые было предано суду почти 1 000 человек. Самым замечательным из них было восстание в крепости Свеаборг возле Гельсингфорса в июле 1906 года. Восставшие арестовали офицеров и стали хозяевами крепости, причем получили помощь от финляндской красной гвардии. Против них направлен был учебный отряд судов балтийского флота с дальнобойной артиллерией. Восставшие вынуждены были сдаться. Часть их успела скрыться, а часть была захвачена и приговорена к смерти и к каторжным работам (ср. XLI, ч. 3, приложение 29/30). В руководстве военными восстаниями и вообще в пропаганде и агитации в армии большевики играли выдающуюся роль. Они издавали целый ряд органов для солдат и огромное количество воззваний. Вместе с тем уже после подавления декабрьского восстания большевики создавали многочисленные боевые организации с целью подготовки новых восстаний и созывали конференции своих военных и боевых организаций.

Крестьянство уже с конца 1905 года и особенно в 1906 году стало создавать свои организации в форме крестьянских союзов, комитетов и т. п. На выборах в 1-ю Государственную думу, вопреки ожиданиям правительства, которое надеялось получить от крестьянства реакционных и, во всяком случае, покорных депутатов, крестьянство проявило большую политическую активность и послало в Думу ряд депутатов, крестьян и интеллигентов, образовавших в думе фракцию «трудовиков». У массы крестьянства были связаны с Думой смутные, наивные, но, тем не менее, горячие и страстные надежды и желания. Политическая сознательность и грамотность огромной массы крестьянства была очень низка, и она видела в своих будущих депутатах не столько борцов, сколько традиционных «ходоков», за которых обещала постоять. Программная платформа трудовой группы в общеполитической области сводилась к требованию гражданских и политических свобод, полной демократизации выборов в Думу и органы местного самоуправления, ответственного перед Думой министерства, амнистии, отмены смертной казни и т. п. Характерной для группы была ее аграрная программа. В ней подчеркивалась неприкосновенность надельной и частновладельческой (не помещичьей) земли, если она не превышает «трудовой нормы». Это значит, что крестьяне-трудовики боялись, как бы социал-революционная «социализация» не коснулась середняцкого и даже кулацкого землевладения. В области тактики трудовики все время колебались между кадетами и рабочей группой. Будучи организацией исключительно думской, не имея никаких организаций вне Думы, трудовая группа была все же центром внимания широчайших крестьянских масс и организационно связывалась с ними, получая из разных концов России множество сельских приговоров, наказов, писем (в общей сложности с десятками тысяч подписей), где их деятельность одобрялась и их обещали поддержать. Социальный состав трудовой группы 1-й Думы: крестьян-земледельцев — 42, сельской интеллигенции — 41, рабочих (оставшихся в группе и после образования социал-демократической фракции) — 10, разных — 5. Лидерами группы сделались интеллигенты: Жилкин, Аладьин, Аникин, Онипко, частично сочувствовавшие социалисты-революционеры. Во второй Думе крестьян-трудовиков было 72, а интеллигентов — 23; кроме того, были 1 рабочий, 6 мелких торговцев и 2 демократически-настроенных священника. Таким образом, трудовики представляли чистую форму мелкобуржуазной крестьянской демократии, не затемненную социалистическими фразами, как это имело место у партии социалистов-революционеров.

В массовом движении 1905 года социалисты-революционеры приняли активное и широкое участие, и в этой работе даже провокаторская деятельность Азефа не могла причинить им большого вреда. Наибольшим влиянием, не только идейным, но и организационным, пользовались эсеры среди демократической интеллигенции, принимая активное и нередко руководящее участие в таких профессионально-политических организациях, как союзы учителей, статистиков и железнодорожных служащих, а через них влияя и на широкую интеллигентскую организацию «Союз союзов». В «дни свободы», то есть в октябре-ноябре 1905 года они завязали более или менее прочные сношения с крестьянскими группами черноземной полосы и Приволжья, а также некоторых уральских областей и имели влияние как в крестьянских организациях, так и отчасти в трудовой группе. Лишь 31 декабря 1905 года собрался 1-й съезд партии эсеров, что является характерным для интеллигентской и мелкобуржуазной партии, не нуждавшейся ни в точной, утвержденной съездом программе, ни в связывавшей ее членов тактике и организации. На съезде были представлены 42 организации, и он должен был объединить все народнические направления, в том числе и влиятельную литературную группу «Русского Богатства» (Короленко, Пешехонов, Петрищев, Елпатьевский и др.). Но на съезде выяснилось, что между этой группой и основным ядром партии эсеров не может быть соглашения, так как группа «Русского Богатства», с одной стороны, склонялась к мирной и легальной тактике, а с другой — именно она была верной хранительницей народнических заветов, наиболее враждебных марксизму, и для нее был неприемлем эсеровский эклектизм в этом отношении. Кроме этого «правого» крыла, на съезде образовалось и «левое» крыло в лице группы максималистов, требовавших немедленной борьбы за социализм и справедливо указывавших на основное противоречие и непоследовательность в программе эсеров: на требование «социализации земли» без соответственной «социализации» фабрик и заводов. На съезде победил центр во главе с В. Черновым; в программе по земельному вопросу осталась и «социализация» и все ее чисто народническое обоснование. Съезд счел возможным, при сохранении капитализма в городах, добиваться «социализации земли, то есть изъятия ее из товарного оборота», с тем, чтобы пользование ею было «уравнительно-трудовым». Все остальные пункты программы были в значительной мере повторением программы-минимум социал-демократической партии.

Таким образом, на съезде произошел раскол. Бывшая группа «Русского Богатства» образовала впоследствии партию «народных социалистов» с умеренной демократической программой и оппортунистической тактикой, которые ставили ее между кадетами и эсерами. Левое крыло съезда образовало «Союз социал-революционных максималистов», который выставил в программе социализацию фабрик и заводов и организацию «трудовой республики», а в тактике — непрерывный террор и экспроприацию не только казенного, но и частного имущества. Максималисты совершили взрыв дачи Столыпина в 1906 году, известную экспроприацию в Фонарном переулке в Петербурге и целый ряд других. Еще раньше их социал-революционная «оппозиция» совершила громкую экспроприацию в Московском обществе взаимного кредита. В своей тактике максималисты, хотя и признавали в теории, в отличие от анархистов, «трудовую республику» после полной победы революции, ничем не отличались от анархистов и нередко блокировались с ними в террористических актах и экспроприациях, которыми так полны были 1906-1907 годы.

Эсеры после съезда постановили бойкотировать выборы в 1-ю Думу и усилили свою террористическую деятельность, на этот раз направленную, главным образом, против местных сатрапов, усмирителей крестьянских и других восстаний и, начальников карательных экспедиций. Но уже на втором съезде их партии в феврале 1907 года, после долгой и упорной борьбы между «боевиками», стоявшими на позиции бойкота 2-й Думы, и «массовиками», то есть пропагандистами и агитаторами, победила точка зрения участия в выборах, отчасти под влиянием бежавшего с каторги одного из основателей партии и боевой организации — Гершуни. Вместе с тем съезд решил на время существования 2-й Думы воздержаться от террора. В Думе оказалось 37 депутатов-эсеров, причем если в социал-демократической фракции 2-й Думы рабочие составляли относительно самую многочисленную группу, то среди эсеровских депутатов было всего 2 рабочих, 14 крестьян и 21 интеллигент, что еще раз подтвердило интеллигентский и мелкобуржуазный состав партии. Это же проявилось и в их поведении в Думе. Фракция эсеров все время колебалась между кадетами и социал-демократами, хотя и социал-демократы, то есть численно преобладавшие среди них меньшевики, в целом ряде случаев отступали от революционной классовой позиции. Нередко эсеры голосовали и выступали вместе с кадетами против социал-демократов. Их оппортунизм шел так далеко, что они даже одобряли недостойное поведение кадетов, в надежде получить от правительства хоть «шерсти клок». Лидер партии В. Чернов писал тогда: «Если бы кадетам действительно удалось, хотя бы путем пожертвования многими пунктами своей программы, проложить себе дорогу через этап легализации к власти, мы против этого ничего бы ровно не имели. И мы бы не стали, подобно нашим друго-врагам социал-демократам, по этому поводу бить тревогу о предательстве и об измене кадетов интересам трудового народа».

Что касается социал-демократов (см. российская социал-демократия, XL, 585/87), то партия в целом участвовала в выборах во 2-ю Думу и пользовалась огромным успехом не только среди рабочих, где социал-демократы являлись единственной руководящей партией, но и среди значительных групп крестьянства и городской мелкой буржуазии (особенно в Сибири и частично на Украине). Вместе с тем на выборах обострилась борьба большевиков с меньшевиками. Важнейшие партийные организации (как, например, в Петербурге и Москве) в своей главной пролетарской части шли за большевиками. Меньшевики имели успех преимущественно в районах непролетарских, где преобладала мелкая промышленность. Между тем ЦК, выбранный на 4-м съезде, был в большинстве меньшевистским и давал как партийным организациям, так и думской фракции откровенно оппортунистические директивы. На этой почве в Петербурге произошел формальный раскол в социал-демократической организации, так как меньшевики, во главе с Даном, во время выборов во 2-ю Думу вступали в секретные переговоры и даже соглашение с кадетами, что Ленин характеризовал, как «продажу рабочих голосов кадетам за местечко в Думе». Эта оппортунистическая тактика меньшевиков настолько раздражала рабочую массу, что на ряде крупных заводов, именно там, где были выставлены кандидаты меньшевики, рабочие предпочитали выбирать уполномоченных социалистов-революционеров. Только благодаря энергии большевиков петербургские рабочие не были представлены в Думе социалистами-революционерами (см. Ленин, Соч., т. Х, стр. 326-340). Борьба продолжалась и внутри думской фракции, где большевистские депутаты-рабочие, под руководством Ленина, жившего тогда в Финляндии, вели выдержанную борьбу с оппортунистическим меньшевистским большинством фракции, во главе которого стоял кавказский депутат Церетели, будущий министр правительства Керенского. На 5-м (лондонском) съезде партии, заседавшем в мае 1907 года, большевики оказались в большинстве, хотя и незначительном. Все же им удалось осудить меньшевистскую идею «широкого рабочего съезда», направленную против партии, и провести свои резолюции об отношении к кадетам, а также по вопросу о профсоюзах, в отношении которых партии предлагалось взять на себя идейное руководство и установить организационную связь.

После закрытия всех легальных газет революционных партий в декабре 1905 года эти партии вынуждены были снова уйти в подполье, выступая более или менее легально лишь во время выборов во 2-ю Думу, а также в краткие периоды существования первых двух Дум, когда этим партиям, в том числе большевикам, удавалось временно выпускать легальные органы, впрочем быстро закрывавшиеся. С другой стороны, 1906 и 1907 годы характеризуются бурным ростом профессионального движения. Кроме того, в 1906 году, во время обострения промышленного кризиса и безработицы в ряде городов, особенно в Петербурге, образовывались «советы безработных», причем в Петербурге во главе такого «совета» стояли большевики. В это же время начала развиваться рабочая кооперация, в которой играли роль меньшевики и меньшевиствующие интеллигенты. Если в основной своей массе пролетариат шел за социал-демократами, а пролетариат крупных промышленных центров за большевиками, то отдельные группы деклассированных рабочих шли за максималистами и анархистами, участвуя в мелких экспроприациях, в распыленной партизанской борьбе, в которой принимали участие также и отдельные крестьяне, вынужденные спасаться от правительственного террора.

В самом деле, правительство с конца 1905 года обрушилось на рабочий класс и на все революционные элементы страны с неслыханными репрессиями. После полосы карательных экспедиций конца 1905 — начала 1906 годов выступили на сцену военно-полевые суды, выносившие огромное количество смертных приговоров. Тюрьмы были переполнены. Сибирь и северные губернии снова наполнялись в невиданных раньше размерах политическими ссыльными. Массами выносились и каторжные приговоры. Кроме того, снова выступили на сцену еврейские погромы и черносотенный террор. Вместе с тем, в ответ на призыв петербургского Совета рабочих депутатов и всех революционных партий (от 2 декабря 1905 г.) бойкотировать государственные финансы, брать вклады из сберегательных касс и т. д., а также в ответ на «Выборгское воззвание» левых депутатов 1-й Думы, приглашавшее население не платить податей и не давать рекрутов в армию, — правительство, не ограничиваясь беспощадными репрессиями по отношению к рабочим, крестьянам, солдатам и матросам, обратилось за займом к иностранным капиталистам и правительствам для подавления русской революции. И заем, полученный правительством во Франции, действительно в значительной мере развязал ему руки. Поэтому, видя, что во 2-й Думе оказалось сильное революционное крыло и что в стране революционное брожение не утихает, правительство решило совершить государственный переворот и нарушить насильственным путем собственную «конституцию». Создав при помощи провокации дело о «военном заговоре» думской социал-демократической фракции, правительство арестовало всю фракцию, объявило Думу распущенной и в корне изменило избирательный закон. Новый закон 3-го июня 1907 года настолько ограничил права рабочих и крестьян при выборах в Думу, что обеспечил при всех случаях большинство в Думе за господствующими классами, то есть за помещиками и крупной буржуазией, ставшей уже определенно контрреволюционной. Первая революция кончалась. Наступал столыпинский «3-еиюньский» режим. Революция 1905 года потерпела временное поражение. Однако, «без «генеральной репетиции» 1905 года победа Октябрьской революции 1917 года была бы невозможна» (Ленин, «Детская болезнь левизны»).

Б. Горев.