Россия. XVII. Главнейшие моменты развития уголовного права и суда в дореволюционной России. 1. Уголовное право

Россия. XVII. Главнейшие моменты развития уголовного права и суда в дореволюционной России. 1. Уголовное право. Уголовное право, являясь одним из отражений общественной идеологии, резче других областей права выражает характер классового господства на каждом этапе развития классового общества. Дореволюционное русское уголовное право императорского периода служит яркой иллюстрацией построения «особой машины для подавления народа, одного класса другим и притом большинства меньшинством» (Ленин). «Понятно, что для успеха такого дела, как систематическое подавление меньшинством эксплуататоров большинства эксплуатируемых, нужно крайнее свирепство, зверство подавления, нужны моря крови, через которые человечество и идет свой путь в состоянии рабства, крепостничества, наемничества» (Ленин, «Государство и революция»). Все страны Запада в своем феодальном и капиталистическом развитии прошли через этот путь «крайнего свирепства и зверства подавления», но в России он наступил несколько позднее и затянулся в своей неприкрыто-свирепой форме дольше, чем в других капиталистических странах, перешедших с развитием капитализма к более замаскированным и искусным формам эксплуатации.

Уложение (см.) 1649 г. было отражением растущего абсолютизма, царского самодержавия, и покоилось на религиозной санкции и страхе государева гнева: «А кто учинит злодеяние, не бояся бога и не опасался государския опалы и казни» — вот обычная формулировка грозных запретов этого Уложения, а санкция их предписывала «казнити смертью безо веяния пощады, чтобы на то смотря иным не повадно было так делать», или «наказати нещадно», «безо всякия милости». Первенствующую роль в нем играют преступления, направленные против государя, против порядка управления, неуважение к особе царя, неисполнение царских указов, преступления против религии, на учение которой опиралась царская власть, и т. п. Новая династия Романовых здесь стремилась подчинить своей власти все классы общества и выработать крепкую «машину подавления», которой она могла бы пользоваться при проведении своей политики. Квалифицированные смертные казни, членовредительные и истязательные телесные наказания, беспощадные пени и лишь в редких случаях тюрьма и ссылка обильно рассыпаны среди его «страшных глав» (Х, XXI—XXII в особенности). Это Уложение — правда, видоизмененное и смягченное последующими указами — сохраняло свое действие почти 200 лет (до Свода законов, т. ХV, 1832 г.), и его не могли поколебать все проекты, вырабатывавшиеся за этот период ему на смену. Даже Свод законов 1832 г. не был формально отменой этих старых законов, так как он не реформировал, а лишь инкорпорировал старое уголовное законодательство. Лишь с Уложения о наказаниях 1845 г. можно формально говорить о полной его отмене.

Конечно, двухсотлетний период действия Уложения 1649 г. значительно ограничил применение многих его статей, смягчил санкции их, выработал новые запреты и новые виды наказаний, но царское правительство и суды постоянно имели возможность оживить всю строгость его законов. И когда Верховный суд в 1826 г. вынес смертный приговор 36-ти из участников декабрьского восстания и пятерых из них приговорил к четвертованию, он действовал на твердом основании постановлений этого Уложения (см. XVIII, 151/52).

Петр I в своем уголовном законодательстве следовал лишь традициям своего отца, расточая беспощадные угрозы за нарушение своих приказов. Правда, содержание этих приказов отражает в себе в большей мере «государственную пользу», т. е. интересы военного строительства и насаждения торговли и ремесел. Понятие преступления в петровскую эпоху почти сливалось с нарушением казенного интереса или мер, проводимых правительством. Его многочисленные указы, угрожавшие смертной казнью, каторгой, разорением всего имения и ссылкой, жестокими телесными наказаниями, к числу которых относятся указ о взяточничестве 1714 г., о запрете построения каменных домов во всей империи, кроме Петербурга (того же года), о запрете ношения бород и русского платья и сапог, против утайщиков казенных доходов и пр., были лишь частными выражениями той общей мысли, которая ярче всего выражена в указе 22-января 1724 г.:

«Сказать во всем государстве (дабы неведением никто не отговаривался), что все повредители и преступники интересов государственных со вымыслу, кроме простоты какой, таких безо всякие пощады казнить смертию, деревни и животы брать, а ежели кто пощадит, тот сам тою казнью казнен будет; для того надобно изъяснять интересы государственные для вразумления людям, а партикулярные прегрешения оставлять на старых штрафах и на рассуждении Сената».

Изданные Петром Воинский устав 1716 г. и Морской устав 1720 г. были компиляциями действовавших тогда на Западе законов военного характера, слегка исправленных Петром. Воинский устав, составленный саксонцем Кромпеном и «переведенный» на русский язык другим немцем Гюйсеном (едва знавшим язык и сохранившим добрую треть всех терминов в их немецком произношении, не говоря уже о построении фраз), был попыткой насадить в России, наряду с иноземным ратным обучением и военным искусством, и иноземное военно-уголовное право эпохи XVII в. Он ввел в законодательство ряд новых преступлений, о которых тогдашние русские люди знали только разве понаслышке, как поединки и пасквили, чернокнижие и скотоложство, а в области чисто воинских преступлений — «акорды с неприятелем», «принятие от неприятеля патентов», кражу и продажу людей и пр. Воинский устав целиком построен на жестоких смертных и телесных наказаниях XVII в., в истории московского периода в большинстве своем не применявшихся. В главе «О оглавлении приговоров в наказаниях и казнях» дана следующая сводка наказаний, предусмотренных этим уставом:

1. Обыкновенные телесные наказания суть то,  егда кто ношением оружия, сиречь мушкетов, седел, також заключением, скованием рук и ног в железа и питания хлебом и воды точию, или на деревянных лошадях и по деревянным кольям ходить, или битьем батогов.

2. Жестокие телесные наказания в наших пунктах разумеваютца, егда кто тяжелым заключением наказан или сквозь шпицрутен и лозы бегать принужден; таков же егда от палача (кнутом) бит и занятнан железом, или обрезанием ушей, отсечением рук или пальцов казнен будет. Тож ссылавшем на каторгу вечно или на несколько лет.

3. Наказания смертные чинятся застреливаем, мечем, виселицею, колесом, четвертованием и огнем.

4. Легкие чести нарушимые наказания суть, егда которой начальной человек чину извержен или без заслуженного жалованья и без пасу (или отпускного письма) от полку отослал или из государства нашего выгнан будет.

5. Тяжлое чести нарушение, которого имя на виселице прибито или шпага его от палача переломлена и вором (шелм) объявлен будет.

Неудивительно, что при такой системе наказаний главный исполнитель их — палач, или профос, был поставлен непосредственно после «генерала-гевальдигера» и раньше «прочих судейских служителей», и воспрепятствование ему или нападение на него во время казни угрожается «потерянием живота».

Впрочем, изощренные казни, занесенные из иноземных стран и дополнившие арсенал казней московского периода, существовавших в виде кнута, плетей, урезания носа, языка и ушей, отсечения рук, закапывания в землю, дыбы для пыток и пр., были рассчитаны больше на устрашение, нежели на реальное исполнение. Потребность в рабочей силе для портовых, крепостных работ и для строительства городов побуждала умерять лютость казней и использовать осужденных, после соответственного «наказания на теле», в качестве подневольных государственных рабов. В истории общественного развития враги, захваченные в плен, сначала подвергаются беспощадному умерщвлению, но с того момента, когда открывается экономическая возможность использовать их труд для хозяйственных целей (пастьбы скота, обработки земли, выделывания утвари и пр.), они обращаются в рабов. В московский период, при почти замкнутом и натуральном хозяйстве, государство или, вернее, государево хозяйство не нуждалось в рабочих руках, обходясь своей челядью и крепостными. Крупные же государственные начинания Петра требовали сотен тысяч рабочих, платить которым было не из чего. Еще во время своих путешествий по 3ападной Европе Петр начал присматриваться к формам использования труда заключенных.

«В Венеции, — писал он в своих путевых записках, — которые бывают сосланы на корабли, те в городе никогда не живут: сделан великий дом на острову — каменная  ограда великая, и как придет корабль, или каторга, тотчас всех соберут на тот двор и запрут и караул крепкий всегда стоит; а как на корабле и каторгах идти на море, с того двора отпускают; а больше того свету не знают, как на службе живут, так что волею своею отдаются туркам от безмерного мучения».

Несмотря на такую оценку жестоких условий работы на каторгах, Петр по возвращении в Россию немедленно стал насаждать здесь эту «каторгу» в форме корабельной, галерной и адмиралтейской, назначаемой на срок или бессрочно. Впервые «каторжные» работы были введены указом от 24 ноября 1699 г., коим предписывалось осужденным за взятки «быть на каторгах, в работе». За этим указом вскоре последовал ряд других (от 15 июля 1700 г., от 14 апреля 1703 г., от 14 января 1704 г. и др.), которые значительно расширили применение этой меры. За работами на каторгах вскоре последовали работы по сооружению крепости в Азове, продолжавшиеся до 1711 г., затем работы по устройству Петербурга, по сооружению порта в Рогервике и т. д. Петр постоянно торопил с доставкой ему новых партий осужденных: «Ныне зело нужда есть — писал он кн. Ромодановскому в сентябре 1703 г. — дабы несколько тысяч воров (а именно, если возможно, 2 тысячи) приготовить к будущему лету, которых по всем приказам, ратушам и городам собрать по первому пути». Несколько позднее, в Регламенте Главному магистрату 1721 г., он осуществил и вторую свою идею — устройство смирительных домов (для женщин) для использования на работе людей «непотребного и невоздержного жития». Сама идея эта была, заимствована из Голландии, где в ХVІI в. (а несколько позднее в ряде ганзейских городов) были открыты «цухт- и шпингоузы» для мелких нарушителей городского благочиния и нравов.

Уже при Петре уголовное законодательство получило столь пестрый характер, что Петру дважды (в 1700 г. и 1714 г.) пришлось создавать комиссии для составления сводного уложения, включавшего все указы, изданные со времени соборного уложения 1649 г., но при быстрой смене законодательства и при консервативных тенденциях этих комиссий Петр оба раза отвергал составленные ими проекты. В 1719 г. Петр сделал даже попытку ввести в России шведское уголовное уложение, но мысль эта не осуществилась за его смертью.

Преемники Петра продолжали безрезультатные работы по составлению сводного уложения (комиссия 1728 г. при Петре II, комиссия 1730 г. при Анне Иоанновне, просуществовавшая до 1741 г.), а на практике продолжали ту же политику суровых репрессий и широкого применения подневольного труда осужденных на каторжных работах и в ссылке. С начала XVIII в., с открытием рудников в Нерчинске и с необходимостью развития хлебопашества в Сибири для прокормления находившихся там служилых людей, стала развиваться ссылка в каторжные работы в Сибирь, увеличивавшаяся с каждым годом. В связи с необходимостью иметь там рабочих людей, был издан при Елизавете в 1753 г. пресловутый указ о замене смертной казни вечной ссылкой с предварительным жестоким наказанием кнутом и клеймением. К 1753 г., как доносил Сенат, накопилось 279 чел., приговоренных к смертной казни, в отношении которых нужно было вынести решение, а 3 579 колодников в тюрьмах ожидали своей участи. Императрица распорядилась о том, чтобы отныне Сенат не беспокоил ее, заменяя сам смертную казнь ссылкою, из которой казна извлекала богатые выгоды, так как нерчинские рудокопные работы давали тогда большое количество серебра. Фактически ни в одном из существующих законов санкция смертной казнью отменена не была, и самое распоряжение Сенату было издано в секретном порядке, чтобы не смущать умы. Нещадное битье кнутом («торговая казнь», см.) производило на умы тогдашнего населения впечатление не меньшее, чем смертная казнь, и нередко заканчивалось смертью истязуемого. Легенда о «гуманном характере» этой меры была пущена в оборот позднее, уже при Екатерине; она была подхвачена Вольтером и Блэкстоном, которые поспешили использовать ее как орудие борьбы против широкого применения смертной казни в тогдашней 3ападной Европе. Но англичанин Кокс (см. XXIV, 469/70), посетивший России в 70-х гг. XVIII в., в своих записках дает этой «гуманной мере» более верную характеристику:

«Каждый лишенный предрассудков человек не будет иметь очень высокое мнение об этой пресловутой замене смертной казни, если он учтет, что преступники, хотя и не приговариваются буквально к смертной казни, однако их подвергают, притом преднамеренно, таким наказаниям, которые являются смертельными. Хотя они здесь и сохраняют некоторую надежду на жизнь, однако им фактически приходится лишь в течение более длительного времени переживать ужас смерти и горько ожидать того исхода, который разум стремится пережить в одно мгновение. Если мы учтем, что многие преступники умирают под ударами кнута или от последствий его, что многие из них гибнут от тягот пути в 1 800 миль к отдаленному Нерчинску и что прибывшие туда очень скоро умирают из-за вредного воздуха в рудниках, то мы едва ли сможем назвать приговор, вынесенный этим несчастным людям, иначе, как медленной смертной казнью».

Совершенно то же пишет и Говард (см.). Ссылка на каторгу была вечной мерой. Уже Петр I указом 1724 г. предписал для отметины каторжников и предупреждения побегов «вынимать у них ноздри до кости», а Елизавета указом 1746 г. прибавила к этому клеймение, причем клейма вытравлялись на лбу и обеих щеках (вор), «чтобы они от прочих добрых и не подозрительных людей отличны были».

Жестокий дух елизаветинской эпохи нашел свое выражение в проекте уголовного уложения, составленном созданною ею комиссией в 1755 г., где квалифицированные смертные казни, изувечивающие и истязующие телесные наказания рассеяны почти в каждой статье. И хотя этот проект остался без движения, однако он вернее, чем мягкосердные и велеречивые заявления императрицы в ее манифестах и наказах, отражал государственные воззрения тогдашней эпохи. Выколачивание с населения всевозможных сборов в казну под угрозой жестоких наказаний и «с великим разорением» требовало напряжения кар. К концу царствования Елизаветы было освобождено и возвращено из ссылки около 15 000 человек, сосланных только за «кормчество», т. е. за нарушения соляного налога.

В рукописях Елизаветы II под 30 сентября 1769 мы находим следующую заметку: «Какое положение было при вступлении на престол? — Тюрьмы были так наполнены колодниками, что хотя при смерти своей императрица Елизавета освободила до семнадцати тысяч колодников, однако при коронации моей 22 сентября 1762 года оных еще до восьми тысяч было. Доверенность же а правительству никто не имел, но привык был думать, что иное учреждение не могло выходить, как вредное общему благу. Жестокие пытки и наказания за безделицу, как и за тяжкое преступление, ожесточили так умы, что многом казалося, что тот-то и самой порядок правосудия, а не иной какой» (Дело б. Арх. Мин. ин. дел, т. Х, № 17, л. 3-4).

С вступлением на престол Екатерины II в России начинают проникать идеи эпохи Просвещения, среди которых наиболее заметную роль играло стремление смягчить жестокость и произвол уголовных наказаний. Сама Екатерина немало способствовала распространению этих идей как в своих манифестах, так и в Наказе (см.) 1767 г., повторявших мысля Беккарии, Монтескье, Бильфельда (автора двухтомной книги «Политические учреждения») и др. В своей переписке с «законодателями» тогдашнего «общественного мнения» — Вольтером, Дидро, бароном Гриммом — Екатерина выступала в качестве горячей сторонницы либеральных и гуманных идей того времени. Это было нужно ей, чтобы реабилитировать себя после низвержения и убийства Петра III, вызвавшего много толков в Европе.

Опубликование Наказа на 4 европейских языках было рассчитано на то, чтобы произвести впечатление на Европу, а не на практическое проведение начал его в жизнь. При характеристике уголовно-правовых взглядов Екатерины русские историки почти исключительно пользуются положениями Наказа, хотя с середины 70-х годов она сама называла его уже «болтовней» и от преклонения пред французами-энциклопедистами переходит к увлечению английским юристом Блекстоном (см.), отражавшим в своих «Комментариях» взгляды английских консервативно-дворянских кругов, слегка смягченные идеями эпохи. Поворотную роль здесь, несомненно, сыграло восстание Пугачева. Екатерина, несмотря на свои либеральные идеи, не останавливалась перед применением казней (казнь Мировича в 1764 г., казнь участников убийства архиепископа Амвросия в 1771 г., казнь Пугачева и его помощника Перфильева путем четвертования в 1775 г.). Эта казни были совершаемы в судебном порядке; внесудебные расправы с участниками пугачевского движения исчисляются сотнями и тысячами. Их предписывалось по манифесту 6 апреля 1775 г. «предать вечному забвению и глубокому молчанию», т. е. запрещалось даже упоминать о них где-либо.

Законодательная работа Екатерины в области уголовного права была достаточно обширной. В 1762 г., в самом начале своего царствования, Екатерина отняла от воевод и низших судебных органов право налагать на кого-либо пытки, так как эти органы чаще всего злоупотребляли ими. В 1767 г. она разослала провинциальным судьям тайный указ о том, чтобы в случае необходимости подвергнуть кого-либо из преступников пытке они излагали письменно обвинительные пункты и посылали их для просмотра губернатору; губернаторам же дана была инструкция всячески воздерживаться от применения пытки, как о том было сказано в Наказе. Впрочем, это не помешало тому, что пытка продолжала существовать, пока не была формально отменена указом Александра I в 1801 г. Екатерина серьезно занялась тюремной реформой, следуя в этом отношении общему направлению второй половины XVIII в., когда с ограничением применения телесных наказаний и фактическим прекращением ссылки (в Англии) вопрос о создании тюрем на рациональных началах был поставлен на очередь (ср. XLI, ч. 10, 454). Еще в 1768 г. она собрала сведения о существовавших в Прибалтике и в некоторых городах Германии «смирительных домах» (цухтгаузах), и на основании их в 1771 г. статс-секретарем Тепловым, по ее поручению, был разработан проект «О доме наказания преступников и исправления развратных в житии» «на рижском основании». В Учреждении о губерниях 1775 г. (ст. 391) имеются уже подробные сведения о строении и режиме смирительных домов, которые надлежало учредить в каждой губернии. Смирительный дом учреждался «ради таких людей обоего пола, которые непотребного и невоздержного жития», куда были отнесены ослушные дети, расточители имущества, гуляки, «рабы непотребные», проститутки, пьяницы и пр. Был принят также ряд мер улучшения положения заключенных в тюрьмах.

В течение долгого времени содержание заключенных в России было делом частной благотворительности. Посошков в книге «О скудости и богатстве» сообщает, что в начале XVIII века заключенным, имевшим родных, содержание доставлялось последними; прочие же, которым нечем было кормиться, посылались ежедневно вместе со сторожами, будучи скованными по два человека, по торгам и дворам для собирания милостыни, причем все собранное делилось между всеми заключенными. Единственный расход, который казна принимала на себя, была покупка соломы для подстилки на полу на ночь, причем эта солома переменялась всего два раза в год.

В дальнейшем положение почти не изменилось, и лишь было обращено внимание на то, чтобы колодники, просящие милостыню, своим видом и поведением не нарушали общественной благопристойности.

Так, в указе Сената 1736 г. мы читаем, что «Московской конторе Правительственного Сената известно учинилось, что находящиеся в Москве колодники разных приказов, при которых они содержались, отпускаются на связке для прошения милостыни, без одежды, в одних верхних рубахах, а другие пытаны, прикрывая одни спины кровавыми рубашками, а у иных от ветхости рубах и раны битые знать». Сенат поэтому предписывал посылать для прошения милостыни только тех колодников, у которых есть хорошая одежда и которые содержатся не «по интересным делам» (т. е. и за корыстные преступления). Однако, этот указ, по-видимому, не подействовал: по крайней мере, в 1749 г. Сенатом было слова усмотрело, что «многие колодники, пытанные и в раздранных платьях таких, что едва тела лоскутьями прикрыты, стоя скованными на Красной площади и по другим знатным улицам, необычайно, с криком поючи, милостыни просят, також ходят по рядам по всей Москве по улицам» (П. С. 3. 9571).

С конца 1770-х годов при Екатерине посылка заключенных по улицам для прошения милостыни, по-видимому, стала выходить из употребления, и вместо того у ворот тюрем и при церквах были устроены особые кружки для «доброхотных даяний» на содержание заключенных. Впрочем, Говард, посетивший ряд городов в России и осмотревший тогдашние русские тюрьмы, сообщает, что арестантам, приговоренным к работам в рудниках Сибири, разрешалось за три дня до отъезда ходить скованными в сопровождении стражи по улицам, слезно моля о милостыне для поддержания себя во время пути, так как выдаваемый им казенный паек был очень скуден. Нормой содержания осужденных в пути, по тем же сведениям, была сумма в 3 коп. в день.

Уже в инструкции о содержании колодников в острогах от 24 декабря 1767 г. было указано на необходимость отпуска средств на пропитание заключенных. В 1768 г. было отпущено 133 руб. 20 коп. на отопление петербургского острога, но лишь через 20 лет (в 1787 г.) состоялось распоряжение о закупке для освещения острогов свечей. С 1783 г. впервые стали отпускать по 200 руб. в год на закупку медикаментов для больных заключенных. Эти распоряжения, однако, касались почти исключительно заключенных в петербургских тюрьмах, изредка посещаемых иностранцами. Указом 12 июня 1796 г. было предписано производить и в других местах лечение больных колодников за счет общих тюремных сумм с тем, чтобы за крепостных, по освобождении их, выплачивали стоимость их лечения владевшие ими помещики.

Характерно отметить, в каком размере оплачивалось содержание колодников и самый труд их. Инструкция 1756 г. предписывала отпускать на каждого заключенного по 1 коп. в день. Позднее было предписано тем из колодников и ссыльных, которые употребляются на казенные строительные работы, давать в виде заработка по 4 и 6-ти денег в день из сумм, определенных на строительные работы. Кокс, посетивший московские тюрьмы в 1778 г., сообщает, что заключенные работного дома получали за  12-часовой рабочий день по 3 коп., столько же получали и колодники, работавшие на крепостных работах в Твери. Говард называет для Москвы еще меньшую сумму — 2 коп. в день за работу, производившуюся с раннего утра до поздней ночи. Стоимость 1 фунта хлеба, отпускавшегося колодникам, определялась в 1 коп. Из сенатского указа 1788 г. мы узнаем, что норма в 2 коп. в день была принята и в провинциальных тюрьмах, но местами ее понижали до 1 коп. Из рапорта киевского губернского прокурора Катеринича Сенату видно, каково было питание заключенных на эти суммы. «Содержащиеся колодники — пишет он — и получаемыми по 2 коп. деньгами, по нынешней дороговизне хлеба, никак не могут себя пропитать, и по малости употребления пищи частые имеют припадки, а теперь кольми паче за произвождением по 1 копейке должны быть подвержены бедственному состоянию». По сообщению Кокса, пища заключенных состояла исключительно из хлеба и кваса, причем порою в виде наказания их лишали соли.

Голодные нормы питания заключенных сохранялись в русском законодательстве почти до самой революции 1917 г. Ст. 206 устава о содержащихся под стражею указывала, что стоимость содержания арестантов, не причисленных к привилегированным сословиям, должна, определяться по стоимости пайка, состоящего из двух с половиною фунтов муки в сутки и полутора гарнца крупы в месяц; при этом оговаривалось, что «в расчет не должны входить мясо, рыба и прочее, составляющее так называемую улучшенную пищу: сие относится на счет подаяний от благотворительности». Для лиц привилегированных сословий норма прокормления определялась от семи с половиною копеек до 18-ти коп. в день. Наивысшую норму в 18 коп. получали «протоиереи при соборах, содержащиеся под стражею». Следует иметь ввиду, что стоимость денег в эпоху Екатерины была в 4-5 раз выше стоимости их перед мировой войной.

Кроме смирительных домов, Екатерина в указе 1781 г. о различных видах воровства предписала организовывать для осужденных за мелкие имущественные преступления (кражу, мошенничество и грабеж на сумму менее 20 руб.) особые рабочие дома. Создание рабочих домов основывалось на идее отработки осужденным стоимости похищенного «с процентами». Так, при первой краже осужденный должен был отработать «убыток с шестью процентами», «дондеже заплатит то, что украл»; при первом рецидиве к обязанности возмещения вреда присоединялись два удара плетью и отработка «столько же в рабочий дом»; при втором рецидиве — число ударов плетью увеличивалось, и отработка в пользу работного дома повышалась вдвое. При мошенничестве (которое, очевидно, было преступлением, свойственным больше торговым людям, а не «простолюдинам») наказание отработкой было построено таким же образом, но удары плетью заменялись содержанием на хлебе и воде от одних до трех суток.

Идею отработки стоимости похищенного в особых работных домах Екатерина вычитала у Блекстона, который, ссылаясь на «Утопию» Т. Мора и труд Беккарии (см.), считал ее лучшей формой воздаяния за имущественные преступления. Следует, впрочем, отметить, что Беккария предлагал эту меру лишь в первых изданиях своего труда «О преступлениях и наказаниях» для несостоятельных должников, заключавшихся тогда в тюрьмы, но в третьем издании, как указывает Говард, он признал свою ошибку и сознался, что этим предложением он нарушил права человечества и испытывает стыд от того, что принял столь жестокое мнение.

По сравнению с существовавшими раньше наказаниями за имущественные преступления новая мера представлялась значительно более мягкой. По Уложению 1649 г. за воровство в первый раз полагалось — битье кнутом, отрезание левого уха и заключение в тюрьму на два года с посылкой из тюрьмы в кандалах на работы и с последующей ссылкой в украинские города; за вторую «татьбу» — битье кнутом, отрезание другого уха и тюрьма на четыре года с последующей ссылкой (гл. 21, ст. 10—12). Аналогичные наказания полагались и за мошенничество. Эти наказания сохранились и после указа 1781 г. для имущественных преступлений на сумму свыше 20 руб. или хотя и меньше 20 руб., но совершенных в четвертый раз. В этом именно смысле следует понимать предписание указа об отсылке таких преступников в уголовный суд, где с ними «надлежит поступать, как в законах повелено».

Постановления указа 1781 г. целиком вошли в изданный 8 апреля 1782 г. Устав благочиния, или полицейский, с тем лишь различием, что удары плетьми при рецидиве кражи были заменены «ударами прутом по одежде», т. е. наказанием скорее позорящим, чем болезненным. Кроме того, применение рабочего дома было распространено на случаи публичного пьянства и учинения проступков или «преступлений без намерения» в пьяном виде, причем пребывание в рабочем доме должно было служить средством «срочного воздержания», и на провоз контрабанды на сумму менее 20 руб. с содержанием в рабочем доме, «дондеже заплатит шесть процентов выше того, что провозил или отвозил».

Указ 1781 г. предписывал, чтобы «во всех губерниях были заведены рабочие дома с назначением в них работ, для пользы общей потребных». Но фактически они были организованы сначала лишь в Петербурге и Москве. Петербургский дом (который Говард описывает под именем «Прядильного, или исправительного дома») был построен на Екатерининском канале и представлял собою здание с известными претензиями на хорошую архитектуру; содержащиеся в нем были заняты ткацкими работами. В Москве же рабочий дом был открыт при Екатерининском госпитале, и краткое описание его также дано Говардом. Что касается провинции, то здесь указ вызвал ряд недоумений; «рабочие дома» смешивали с «работными домами», которые должны были устраиваться при приказах общественного призрения для нищих; не знали, откуда достать средства на их устройство, какими работами занять определяемых туда осужденных. В конце концов, в ряде мест осужденных для зарабатывания денег стали отпускать из работных домов «на партикулярные работы» с оплатой их по таксе. В 1787 г. по соображениям общественной безопасности было предписано публично наказанных за кралей высылать из столиц и губернских городов по уездным городам и записывать их там в рабочие люди с употреблением на казенные или партикулярные местные работы. Это окончательно подорвало существование рабочих домов. Местами они слились с смирительными домами, а в большинстве губерний отсутствовали совершенно. На бумаге (в санкциях статей закона) они продолжали существовать до 1882 г. (т. е. в течение 100 лет), но фактически помещение в работный дом для «простолюдинов» стало заменяться розгами, что было узаконено уложением 1845 г.

Но Екатерина проектировала и более всеобъемлющую реформу тюремного дела. В течение ряда лет она работала над составлением проекта «Положения о тюрьмах», использовав для него сочинения Говарда и некоторые др., специально переведенные для нее на русский язык. Проект был готов в марте 1788 г. и должен был быть введен в действие, но начавшаяся война с Турцией, а затем события французской революции заставили отложить его осуществление, и он не увидел света.

Тюремное заключение, впрочем, еще в конце XVIII в. не являлось сколько-нибудь частой мерой. Говард и Кокс исчисляют число содержавшихся в тюрьмах единицами и в лучшем случае —десятками. По окончании своего проекта о тюрьмах Екатерина затребовала от петербургской губернии прокурора Кононова справку о числе колодников в Петербурге на 18 марта 1788 г. Из справки видно, что всего находилось под стражей во всех местах заключения 133 чел., из которых по уголовным делам осужденных было 75 чел. По сословному признаку: 14 чиновных и дворян, 17 разночинцев, 14 купцов и мещан и 27 крестьян. Таким образом, только немногие оставались пребывать в тюрьмах. Основная масса направлялась в каторгу или сибирскую ссылку, где использовалась на различные государственные и «партикулярные» работы.

Кокс дает в 1778 г. следующее описание фактической постановки карательной системы в екатерининскую эпоху: «По нынешним уголовным законам — пишет он — преступники наказываются следующим образом: лица, уличенные в государственных преступлениях, либо обезглавливаются, либо подвергаются пожизненному заключению в тюрьме. Воры получают кнут, затем у них вырываются ноздри, клеймится лицо, и после этого они посылаются пожизненно на работу в нерчинские рудники. Более мелкие преступники или наказываются ударами (кнута, кошек, плетей) и посылаются затем в Сибирь на поселение, или приговариваются к каторжным работам на определенное время. К колонистам принадлежат также и крестьяне, которые могут быть сосланы своими господами по их усмотрению. Все эти люди, воры и тому подобные, посылаются в Сибирь весной и осенью из различных областей Российской империи. Одну часть дороги  они проделывают водой, другую – сушей. Их сковывают попарно и привязывают к длинной веревке. На ночь их отводят в избы и окарауливают при помощи сопровождающих их солдат. Когда вся партия прибывает в Тобольск, тогда губернатор распределяет тех колонистов, которые знают ремесла, по отдельным мастерам города, других передает в качестве батраков на соседние земли. Остальные поселенцы идут дальше до Иркутска, где они разделяются комендантом города на те же части. Только воры одни направляются дальше до Нерчинского округа где они должны работать на серебряных рудниках или в плавильных избах». В среднем в Нерчинске работало в то время 1600-2000 чел. «Если мы учтем – пишет Кокс – число тех, которые умирают под кнутом, а также тех, которые погибают порою от усталости в течение долгой дороги в Нерчинск и от ужасного положения в рудниках, то станет ясным, что русское уголовное право не является уже столь гуманным, как некоторые утверждают».

В течение долгого времени Екатерина лично работала над составлением проекта уголовного уложения. Своей путеводной нитью в этом деле она избрала комментарии Блекстона. К 1778—80 гг. проект по «блекстоновым выписям» был уже готов. В изданном в 1782 г. Уставе благочиния дана классификация уголовных преступлений, полностью совпадающая с классификацией английского юриста. Здесь вместе с тем формулирован ряд полицейских проступков, караемых Управой благочиния, вошедших позднее в «Устав о предупреждении и пресечении преступлений» 1832 г. Но в одном отношении Екатерина испытывала затруднение: усвоив себе ставшую модной со времени Беккарии мысль о том, что наказание должно быть соразмерено с тяжестью преступления и что наказания должны быть построены в духе гуманности, она никак не могла подобрать санкций к формулированным ею видам составов преступлений. За советом в этом деле она в 1777 г. обратилась к Вольтеру. Последний посоветовал ей подвергнуть этот вопрос конкурсу. Екатерина послушалась этого совета. Она внесла анонимно в виде премии 50 золотых, к которым сам Вольтер прибавил столько же, и в том же 1777 г. от имени Бернского экономического общества был объявлен конкурс за лучшее сочинение на тему «о наиболее полном и подробном плане хорошего уголовного законодательства». Сам Вольтер развил основные задания работы в подробной записке, озаглавленной «Премия справедливости и гуманности».

В 1782 г. на конкурс Бернского общества было представлено 44 работы, написанных авторами различных национальностей. Премия была присуждена саксонскому юристу Глобигу, работа которого — «Очерк уголовного законодательства» — была напечатана в 1783 г. Любопытно отметить, что соискателями премии выступили и двое лиц, сыгравших затем видную роль в истории французской революции: Жан Марат, бывший тогда скромным врачом в Женеве, и будущий жирондист Бриссо. Работа последнего — «Об улучшении уголовных законов» — была напечатана во Франции в 1782 г. Работа Марата — «План уголовного законодательства» — была напечатана в Невшателе в 1780 г. анонимно (и позднее перепечатана в 1790 и 1795 гг.). Она оказала, между прочим, несомненное влияние на указ 1781 г. о различных видах воровства. Когда в начале царствования Александра I было снова приступлено к составлению проекта уголовного уложения, то Глобигу было послано предложение написать проект уложения для России. В 1809 г. он прислал в комиссию свою работу: «Система полного уголовного, полицейского и гражданского законодательства», которая, однако, была использована только в качестве материала для работ комиссии.

Начинания Екатерины в области уголовной и тюремной реформы были резко оборваны при Павле. Указом 13 сентября 1797 г. Павел, казалось, вовсе упразднял смирительные и рабочие дома и устранял надобность в тюрьмах для осужденных. Указ предписывал разделять всех осужденных преступников на три категории: осужденные на каторгу вместо смертной казни должны быть по наказании кнутом отправляемы на работы в Нерчинск; осужденные в вечную ссылку — препровождаться на иркутскую суконную фабрику, и, наконец, осужденные в смирительные и рабочие дома (с телесным наказанием или без него) должны были быть «отправляемы к крепостным строениям, отколь куда способнее». Лишь больные, престарелые и женщины, как разъяснил Сенат в следующем году, должны быть оставляемы в местах заключения. При Павле начинает входить в употребление и практика передачи осужденных в ссылку преступников в аренду частным промышленникам в качестве рабочих людей. Практика эта продолжается и в первые годы царствования Александра I.

Так, в Полном собрании законов мы встречаем указы о передаче ссыльных людей на заводы купца Савельева (1801), о даче из ссылочных 20 людей компании именитых граждан: Рыльского, Шелехова, Курского и Голикова (1798), об обращении достаточного числа ссыльных на Усть-Кутский соляной завод в Иркутской губернии, принадлежащий надворной советнице Бейтоновой, о приписке к фабрике статского советника Куткина ссыльных (1798), о причислении 30—40 человек ссыльных к фаянсовой фабрике купца Солдатова в Иркутской губернии, и др.

Первым актом Александра I, опубликованным через 3 дня после вступления на престол, было упразднение Тайной  экспедиции и возвращение тех политических осужденных, которые были жертвами ее преследований. Из бумаг Трощинского видно, что по спискам Тайной экспедиции на 12 марта 1801 г. числилось 700 лиц, сосланных в крепости, монастыри, в Сибирь и по разным городам; из них было освобождено к 21 марта 482 чел. Манифестом о милостях общеуголовным преступникам, изданным 2 апреля 1801 г., осужденные были освобождены от телесных наказаний и частично возвращены обратно из ссылки. Таких возвращенных было до 12 000 чел. 27 сентября 1801 г. состоялся указ об отмене пытки с пожеланием, чтобы «самое название пытки, стыд и укоризну человечеству наносящее, было навсегда изглажено из памяти народа». В этом же году по указу Александра было приступлено и к коренному пересмотру уголовных законов.

Комиссия по составлению законов была сначала образована под председательством Новосильцева, которого вскоре сменил лифляндец барон Розенкампф, не знавший ни русских условий, ни русского языка. Он занялся компиляцией различных законов, не будучи в состоянии одухотворить работы ясно сознаваемыми уголовно-политическими установками. Лишь с 1808 г., с назначением членом комиссии Сперанского (см.), работы стали подвигаться успешнее. Сперанский выдвинул предложение обратиться за помощью к иностранным криминалистам. Свои проекты и предложения в комиссию прислали Ансельм Фейербах (см. XLIII, 127/28), пользовавшийся уже тогда широкой известностью, Глобиг, о котором мы уже упоминали, и галльский профессор Людвиг Якоб, проект которого, законченный в 1812 г., был даже внесен в Государственный совет для рассмотрения. В мае 1814 г. известный Иеремия Бентам обратился с письмом к Александру с предложением принять на себя составление уголовного кодекса для России. Бентам был  в России в 1787 г., когда гостил у своего брата, работавшего инженером в имении Потемкина близ г. Кричева. Произведения Бентама и в частности его трехтомные трактаты «О гражданском и уголовном законодательстве», изданные Дюмоном в 1802 г., пользовались в России огромным успехом и в 1805—1809 гг. были переведены на русский язык. Адмирал Мордвинов и сам Сперанский очень поддерживали кандидатуру Бентама в качестве законодателя.

Сам Гентам писал в своем письме: «В сплетении человеческой ткани некоторые нити являются одинаковыми для всех мест и всех времен, другие изменяются соответственно месту и времени. Я всегда обнаруживал и предусматривал необходимость сохранения этих последних. Я не совсем лишен опыта относительно особенностей России. Два наиболее наблюдательных года своей жизни я провел в ее пределах. Кодексы по примеру французского уже намечаются здесь. Скажите слово, государь, и Россия создаст свой собственный образец, и пусть тогда судит Европа».

Вместо поручения Бентаму написать кодекс, Александр предложил ему быть консультантом при Комиссии по составлению законов. Бентам ответил на это большим письмом, в котором, дав очень меткую характеристику тщетности работы всех предшествовавших кодификационных комиссий в России, категорически отказался от участия в комиссии Розенкампфа в качестве подчиненного лица и вернул нераспечатанной шкатулку с бриллиантовым перстнем, которую послал ему Александр при письме.

После заключения Священного Союза и наступившего резкого поворота в политике Александра, повлекшей за собою ссылку Сперанского, кодификационные работы временно прекращаются до начала следующего царствования. Продолжают действовать старые уголовные законы. Единственной смягчающей суровость старых законов мерой была отмена нещадного битья кнутом, и впредь судьям было предписано в приговорах точно обозначать число ударов (1802).

Тюремное дело при Александре подверглось некоторой административной регламентации: установлен надзор губернских прокуроров за тюрьмами, а сами тюрьмы были переданы в 1810 г.в ведение министерства полиции. В 1819 г., по проекту лондонского купца Венинга, последователя Говарда, было учреждено Попечительное о тюрьмах общество, открывшее в 1822 г. свои местные комитеты. Венинг домогался передачи в руки Общества всех функций, связанных с содержанием заключенных, однако Александр значительно сузил рамки деятельности Общества, ограничив его заботой об одежде, пище и нравственно-духовном просвещении арестантов, а также надзором за расходованием средств, отпускаемых ни содержание тюрем. Изданный же при Николае I новый устав Попечительного общества (1851), введя в состав этого общества главным образом местных административных чиновников, превратил его в чисто-бюрократический орган, просуществовавший до самой революции 1917 г. и не оказывавший решительно никакого влияния на тюремную политику. Далее был проведен ряд мелких мер относительно порядка пересылки арестантов, довольствования и лечения их, надзора за течением их дел и т. п., вплоть до последнего указа, изданного перед смертью, от 19 августа 1825 г., об «имения железных ручных прутьев для препровождаемых чрез этапы арестантов». Доминирующими видами наказания по-прежнему продолжали быть каторжные работы и сибирская ссылка (см. XLI, ч. 4, 298/99 см.). В 1807 г. была сделана попытка колонизовать ссыльными Нижнеудинский округ, и туда было направлено 2 769 осужденных, но, несмотря на жестокие меры принуждения, устроенные поселения распались. В 1822 г. сибирским генерал-губернатором Сперанским был выработан устав о ссыльных, который продолжал свое действие до самой отмены ссылки в 1900 г. Устав регулировал применение наказаний к ссыльным, порядок их содержания, освобождения и пр. В частности было обращено внимание на устройство ссыльно-поселенцев и оканчивающих свои сроки каторжан. Но все меры к упорядочению ссылки не достигали успешных результатов. Сама центральная власть была бессильна бороться с диким произволом местных губернаторов и властей. Несмотря на предание суду ряда их (Чичерин, Пестель, Трескин, Лоскутов, Белявский), ссылка продолжала быть в совершенном расстройстве; колонизационные цели не достигались, и ссыльные массами бежали из Сибири, образуя огромные армии бездомных и беспаспортных бродяг.

Период увлечения либеральными идеями западноевропейского буржуазного движения при Екатерине и в первые годы царствования Александра I был кратковременным и фактически мало в чем изменил состояние русского уголовного права и, в частности, карательной системы, по-прежнему опиравшейся главным образом на тяжкий ссыльнокаторжный труд и жестокие телесные наказания. На смену этим идеям, с воцарением Николая I, выдвинулась идея «самобытности» — национализма, воплощенного в формуле «православие, самодержавие и народность». Значительные кодификационные работы, проведенные при Николае (см. XXIV, 430, и XXXVII, 518 сл.), придали новую форму нашему уголовному законодательству, внеся в него ряд изменений. Т. XV Свода законов 1832 г., объединивший в себе уголовные законы в 765-ти статьях, представлял собою лишь сведение воедино старых уголовных законов с присоединением к ним сравнительно немногих общих положений, извлеченных преимущественно из проекта 1813 г., составленного Якобом. Изучение этого памятника представляет интерес как целостная картина тогдашнего состояния уголовного правосудия.

Свод указывал 10 видов различных казней и наказаний. Во главе их была поставлена смертная казнь, назначаемая, однако, лишь в порядке чрезвычайных и исключительных судов (Верховного угол, суда — за преступления «против первых двух пунктов», т. е. тягчайшие государственные преступления, и военных судов — за карантинные и воинские преступления), причем указание способа казни за государственные преступления было предоставлено усмотрению Верховного суда. Затем шла так называемая «политическая смерть», совершаемая в виде символической казни — положения на плаху или возведения на виселицу с последующей ссылкой в каторжную работу и лишением всех прав состояния. Этот вид казни был введен в России в 1753 г. как замена «натуральной казни» и сохранялся в практике только по государственным преступлениям, по общим же преступлениям «политическая смерть» заменялась «торговою казнью», т. е. битьем кнутом публично. Далее шли различные виды правопоражений и затем телесные наказания. Последние разделялись на 5 видов наказания кнутом, плетьми, шпицрутенами, наказание плеткою, веревкою, хлыстом, палкою или розгами по одежде и содержание на хлебе и воде. Они выполнялись публично через палачей или при полиции чрез полицейских служителей, причем выполняемые чрез палачей телесные наказания именовались казнями, а прочие «исправительными» наказаниями. Телесные наказания сопровождались последующим лишением свободы: кнут — ссылкою в каторжные работы, плети — ссылкою на поселение, «исправительные» же телесные наказания — ссылкою на поселение, отдачею в солдаты, отдачею в арестантские роты и пр. Лишение свободы рассматривалось под углом зрения принудительных работ. «Наказание работами» распадалось на семь видов: 1) каторжные работы, имевшие все одно назначение — работу на заводах и фабриках в Сибири, причем преступника, не изъятые от телесных наказаний, подвергались клеймению буквами, натертыми порохом на лбу и щеках (вырывание ноздрей было отменено указом 1817 г.), а лица привилегированных сословий от клеймения освобождались; 2) крепостная работа, производившаяся в Сибири на Омской линии и вне Сибири в арестантских ротах инженерного ведомства; 3) работы в портах, на казенных заведениях и фабриках, в горных и соляных заведениях; 4) работа в арестантских ротах гражданского ведомства, на которую направлялись преимущественно беглые и бродяги, а также те из неизъятых от телесных наказаний преступников, которые были непригодны для военной службы; 5) работы в смирительных домах для лиц, осужденных за «неистовое и соблазнительное житие»; 6) рабочие дома для людей «нижнего состояния» за мелкие кражи и мошенничества; и 7) работы у частных лиц, на которые могли быть посылаемы «люди нижнего состояния» в местах, где нет рабочих домов, если кто взять их пожелает. Ссылка разделялась на ссылку в Сибирь на поселение, на житье, ссылку в Закавказье, в дальние города и деревни и высылку за границу. Для лиц не старше 35 лет, изъятых от телесных наказаний, ссылка на поселение могла быть заменена отдачей в солдаты. Такой заменой могли пользоваться и те из неизъятых от телесных наказаний, которые подвергались этой мере за раскол или по приговорам сельских обществ, либо по просьбам помещиков за дурное поведение и, наконец, общие преступники, не подвергшиеся наказанию рукой палача. Лишение свободы в форме тюрьмы и ареста играло очень небольшую роль. Заключенным в тюрьмы, в виде «меры предосторожности», предписывалось брить половину головы (кроме женщин и лиц, изъятых от телесных наказаний), и по выходе из тюрьмы они подлежали надзору полиции. К гражданским наказаниям за ряд преступлений присоединялись и церковные в виде церковного покаяния, смирения, исправления и увещания со стороны духовного начальства и, наконец, лишения христианского погребения (для самоубийц).

Такова была система казней и наказаний по Своду законов 1832 г. В этом памятнике с особенной резкостью выступает уже сословно-классовое начало, затушеванное раньше общей жестокостью кар, предусматривавшихся законами XVIII века. Для лиц привилегированных сословий, изъятых от телесных наказаний, создаются наказания, значительно более смягченные, чем для лиц, принадлежащих к категории «не изъятых». Этот «сословно-истязательный» критерий получил необычайное развитие в течение всего XIX века. Впервые Екатерина «пожаловала» изъятием от телесных наказаний дворян (1785), купцов первых двух гильдий и их детей (1785) и духовных чинов (1771—72). В последующие годы многочисленными указами круг привилегированных категорий расширялся на те отдельные группы, которые могли составлять надежную опору престола. Тут мы встречаем и «нежинских греков, учинивших присягу на подданство», и «купцов греческой нации», и «калмыцких зайсангов», и «волостных голов государственных крестьян, имеющих серебряную медаль за беспорочную службу», и волостных писарей, удостоенных медали, и калмыцких нойонов-владельцев и членов их семей, и евреев-поселенцев, отличившихся в сельском хозяйстве и удостоенных медалей, и т. п. Сельское начальство в лице членов волостных правлений, волостных расправ и сельских начальников и писарей было изъято от телесных наказаний за совершаемые ими «полицейские преступления». С 1830-х годов начали освобождаться от таких наказаний и лица учащиеся или окончившие курсы средних и высших учебных заведений. В последующие годы список этот пополнялся все более и более, нока один только перечень таких лиц не стал занимать в Своде законов целые страницы текста.

Помимо деления осуждаемых на две резко отличные по характеру наказания группы, сословно-классовое начало нашло себе яркое выражение в ряде статей т. ХV Свода. Приведу в виде иллюстрации статьи из гл. VII «О нарушении пределов помещичьей власти и повиновения в крепостном состоянии».

О неповиновении дворовых людей и крестьян своим помещикам, ст. 436. «Крепостные люди за вины против помещика, равно как и за поступки их, подлежат домашнему исправлению и наказанию по усмотрению помещика или подвергаются по его просьбе полицейскому наказанию с возвращением на прежнее жилище, или же содержанию в смирительных или рабочих домах на срок, самим владельцем определяемый». К этой статье сделано следующее примечание: «Сверх полицейского наказания и обращения в смирительный или работный дом, помещик может за побег и за продерзостные проступки и нетерпимое поведение удалить крепостного своего человека навсегда от себя и из своего имения, представив его на сей конец в распоряжение губернского правления. Губернское правление, не входя ни в какое разыскание о причинах негодования помещика, свидетельствует представленных им людей в Рекрутском присутствии и, если найдет их годными к какому-либо роду военной службы, то обращает в оную, неспособных же отправляет на переселение в Сибирь».

Ст. 438. «Ежели крепостной человек, отложась от должного помещику своему послушания, подаст на него недозволенную жалобу и в особенности, если отважится подать таковую непосредственно императорскому величеству, то как челобитчик, так и сочинитель жалобы предаются суду и наказываются по законам».

Ст. 439. «Если крепостные люди и крестьяне учинят явное непокорство законным властям, возмущение противу господ своих и сопротивление воинской команде, то их предавать на месте, совокупно с лицами, научающими их к тому, военному суду».

В отношении же помещиков, «изобличенных в жестоких с крепостными людьми своими поступках», предписывалось предавать их суду, но лишь «по особенному высочайшему усмотрению», а за принуждение ими дворовых людей и крестьян к вступлению в брак против воли последних – предавать суду «духовных правительств», т. е., другими словами, «увещанию по правилам св. апостол и св. отец и по церковному уставу».

Помимо сословных различий, статьи Свода полны специальных постановлений, относящихся к лицам отдельных национальностей: евреям, цыганам, сибирским инородцам, татарам и т. п., в отношении которых устанавливаются специальные запреты и угрозы.

Полицейский строй тогдашней эпохи ярко отражается в содержании самих статей и численном соотношении их. Наибольшее число статей (181) относится к преступлениям против уставов о повинностях и уставов казенных управлений, т. е. к ограждению казенных интересов; 100 статей предусматривают «преступления против правительства», 71 относится к преступлениям против имущественных прав и т. д., и только несколько десятков статей предусматривают преступления против основных личных прав. При этом в т. XV Свода не вошли многочисленные фискальные и полицейские проступки, оставшиеся рассеянными по другим томам Свода. В общем Свод можно характеризовать как типичный образец сословно-полицейского строя, при котором полицейско-фискальные интересы государства выдвинуты на первое место и каждой сословной группе отведена определенная, точно указанная законом роль.

Вскоре после издания Свода, в силу целого ряда недостатков его в части, касающейся уголовных законов (неопределенности санкций, несогласованности отдельных статей между собою, громоздкости и устарелости карательной системы и пр.), было приступлено к составлению проекта нового уголовного уложения. Издание в 1839 г. сельско-полицейского и сельско-судебного уставов, создавших особую систему маловажных проступков и судов для государственных крестьян, и ряда новых законов, укреплявших сословный строй, потребовало существенного пересмотра ранее действовавших уголовных законов. По представлению министра юстиции Дашкова в 1836 г. Николай I поручил ему и Сперанскому подготовить систематический пересмотр уголовного законодательства. В 1840 г., за смертью их обоих, руководство законодательными работами перешло к Д. Блудову, назначенному главноуправляющим II отделением собственной канцелярии Николая I; к работам по составлению проекта был привлечен ряд лиц, в том числе Балугьянский и Дегай. Комитет поставил себе задачей сначала использовать все подходящее из лучших и известнейших уголовных кодексов других стран, сличить их постановления с постановлениями т. XV Свода и «определить общие,так сказать, нравственные начала» будущего уложения. Комитет использовал для этой цели около двух десятков западноевропейских уголовных кодексов и проектов (преимущественно немецких кодексов 1830—40-х годов), но, убоявшись того, что «умозрительные и отвлеченные начала», положенные в их основание, могут «оказаться  явно стеснительными для народа и противоречивыми укоренившимся в нем издавна привычкам и понятиям» решил дать нечто среднее между сводом и кодексом, подправив и дополнив постановления старых уголовных законов и приведя их в согласие «с дознанными и засвидетельствованными опытом потребностями времени и с изменившимися нравами и понятиями». К ним впервые была присоединена «общая часть», представляющая собою переложение ряда постановлений немецких кодексов того времени. Проект получился необычайно казуистичный — в 2 224 статьи (в издании 1857 г. он возрос до 2 304 статей). Проект был рассмотрен в Государственном совете и утвержден 15 августа 1845 г., вступив в действие с 1 мая 1846 г.

Сословно-классовое начало в Уложении о наказании 1845 г. нашло свое особенно яркое выражение в построении той «лестницы наказаний», созданием которой особенно гордились составители этого уголовного кодекса эпохи полицейско-самодержавного строя.

Разделяя наказания на уголовные и исправительные, с дальнейшим подразделением каждого вида на несколько родов, каждого рода на несколько степеней и с обозначением в каждой степени высшей и низшей меры, составители, по их словам, «имели ввиду не только установить по возможности в наказаниях и взысканиях такую же постепенность, какая существует в преступлениях и проступках, но и устранить, также по возможности, всякий произвол судов в определении строжайшего или менее строгого наказания». В этом стремлении устранить всякое усмотрение со стороны судов, заменив его законодательной таксой наказаний, видно влияние уголовно-политических тенденций конца XVIII в. во Франции, нашедших свое отражение в проекте Баварского уложения, составленном в 1813 г. Фейербахом, любезно приславшим этот проект в распоряжение Комиссии. Но в условиях русского самодержавия эта идея, рассчитанная на сдержку произвола зависимых от правительства судей, получила характер «тарифа жестокости» ввиду сохранения варварского состояния тогдашней карательной системы. Редакторы Уложения старались соблюсти «уравнительные» тенденции между отдельными сословиями общества. Приведем несколько образцов практического осуществления таких тенденций.

«Наказание каторжною работою — пишут они в объяснительной записке — есть одно для всех подвергающихся оному по законам преступников без различия состояния, к коему они принадлежали прежде произнесения над ними приговора. Но как соединенное с сими работами лишение всех прав состояния для лиц высших классов есть потеря гораздо более важная, ибо они с ним вместе, кроме многих драгоценных преимуществ, теряют нередко и значительные имения, и как самые работы (намеченные как работы в рудниках, крепостях и на заводах Сибири) для простолюдинов не могут быть столь тягостны, то и  положено в новом Кодексе, согласно и с существовавшими доныне правилами, лица неизъятые по закону от наказаний телесных, приговариваемые к каторжным работам подвергать сверх того наказанию плетьми, которыми должна быть замечена так называемая торговая казнь кнутом».

Добавочное наказание плетьми для лиц, не изъятых от телесных наказаний, было введено и при осуждении к ссылке на поселение в «отдаленнейших» и «не столь отдаленных» местах Сибири по тем же основаниям, хотя здесь и не шла речь о работах, «не столь тягостных для простолюдинов».

В составе «наказаний исправительных» фигурируют ссылка на житье в Сибирь и другие отдаленные губернии, исправительные арестантские роты гражданского ведомства, рабочие дома, крепость, смирительные дома, тюрьмы, кратковременный арест и выговоры и денежные взыскания. Из них смирительный дом, тюрьма и кратковременный арест назначались «без различия состояний», ссылка на житье — только для лиц привилегированных, изъятых от телесных наказаний, а арестантские роты и рабочие дома — для сословий, не изъятых от наказаний телесных, вместо ссылки. Введение ссылки для лиц привилегированных мотивировалось «необходимостью, с одной стороны, устранить несоразмерность в наказаниях, которым до сего времени во многих случаях подвергались лица привилегированных классов, с другой же — удержать в неприкосновенности правило, основанное и на Жалованной дворянству грамоте, и на общем, так сказать, рыцарском чувстве». Об этом «рыцарском чувстве» не приходилось говорить в отношении простолюдинов и, установляя для них арестантские роты, редакторы Уложения писали:

«Сии работы должны быть почитаемы наказанием только исправительным, хотя самым тяжким для людей, неизъятых от наказаний телесных, и как они не подвергаются потере особых прав и преимуществ, но с ним соединяется наказание розгами… Виновные в преступлениях менее важных, будучи присуждаемы к наказанию, не соединенному с потерей всех прав состояния, могут при бдительном за ними надзоре и вследствие привычки к трудам исправиться совершено и, возвратясь в первобытное состояние свое, загладить свои прежние заблуждения новою, так сказать, даже и неукоризненною жизнью».

Что же касается рабочих домов, которые должны были назначаться для людей низших состояний за маловажную кражу, мошенничество, обман и т. п. низшие виды воровства, то в целях «уравнения» было «положено во всех случаях, в коих простолюдины отдаются в рабочий дом, ссылать лиц, изъятых от наказаний телесных, в одну из отдаленных, кроме сибирских, губерний. Кажется, что сим лишь способом — добавляли составители — можно было уравнять наказания для лиц высших и низших сословий и с тем вместе сохранить рабочему дому прежний характер его».

Заключение в крепости, применявшееся раньше в России лишь как мера административная, впервые было введено составителями Уложения 1845 г. в общую систему наказаний для случаев «особого рода нарушений закона», к которым были отнесены участие в тайных обществах, сопротивление распоряжениям правительства, поединки и т. п. Смирительные дома были сохранены приблизительно на тех же основаниях, как и по законам Екатерины. Наконец, тюрьма предназначалась «за все те преступления и проступки, которые, хотя заслуживают довольно строгого взыскания, но не принадлежат к числу преступлений, разрушающих честь виновного или доказывающих высшую степень безнравственности, или имеющих какую-либо политическую важность».

Введение разнообразных видов заключения было продиктовано не стремлением к классификации заключенных и к разумному построению пенитенциарного режима для них, уже тогда находившему многих сторонников в западноевропейской литературе но пенитенциарии, а явилось лишь  механическим воспроизведением ранее существовавших в России видов лишения свободы. К внесению рациональных начал в область тюремного дела составители Уложения 1845 г. относились с большим подозрением:

«Совершенство так называемой пенитенциарной системы – писали они – едва ли не есть мечта, которая, конечно, делает честь благонамеренности людей, ею плененных, но по всей вероятности никогда не оправдает всех ожиданий их». «Иные правила оной весьма многосложны и основаны на отвлеченных, не всегда справедливых понятиях и соображениях».

Значительная часть намеченных составителями Уложения 1845 г. мест заключения в практике отсутствовала, и сами они предвидели, что «от сего некоторые приговоры, может быть, не везде будут с удобностью приводимы в исполнение». Ввиду этого они широко предусмотрели правила о замене отдельных наказаний, прибегнув к розге как наиболее дешевому и универсальному средству замены видов лишения свободы. Помимо общего правила о том, что при замене более строгих наказаний менее строгими необходимо «усиливать тяжесть последних продолжительностью времени или умножением числа ударов розгами», они многие виды наказаний для «простолюдинов» целиком свели к розгам:

«Заключения в рабочих домах, там в особенности, где сии домы еще не устроены или нет на то время достаточного в них помещения, должно заменять розгами. Замена содержания в рабочем доме наказанием розгами, по мнению многих сведущих и опытных людей, будет весьма полезна и удобна в практике, во-первых, потому что число присуждаемых к отдаче в рабочие дома от сего значительно уменьшится, во-вторых, и потому, что наказанием розгами... предупреждаются случаи к большому развращению его через сообщество с другими уже закоренелыми в пороках заключенными. Наказанием розгами постановлено для лиц низших состояний заменять и определяемый в некоторых случаях арест, более или менее кратковременный, ибо по степени образованности большей части их лиц и понятиям их о чести, едва ли можно полагать, чтобы простое содержание под арестом было для них достаточным наказанием даже и за самые легкие вины».

Таким образом, даже места лишения свободы в том виде, в каком они существовали в половине XIX в. у нас, фактически считались слишком мягкими для лиц «низших сословий» и должны были заменяться для них в ряде случаев розгами. Впрочем, Государственный совет, одобрив в основном эти предположения о замене розгами рабочего дома и ареста, счел необходимым несколько сузить круг лиц, в отношении которых такая замена должна практиковаться. Он указал, что «из сего должны исключаться те лица, которые хотя и не принадлежат к состояниям привилегированным, но по своему положению в обществе и воспитанию не могли бы быть подвергнуты наказанию розгами без тяжкого для них посрамлениями, может статься, бедственных для них в будущем последствий». Изданная министром юстиции инструкция судебным местам по этому вопросу изъяла от такой замены купцов третьей гильдии, остзейских граждан, мещан, лиц, занимающих выборные должности в сельских обществах, лиц, имеющих знаки отличия, иностранцев, лиц, занимающих должности домашних учителей или гувернеров, владельцев фабрик, заводов и других «значительных рукодельных заведений», управляющих имениями, фабриками и заводами, купеческих комиссионеров и приказчиков, отставных нижних чинов, однодворцев и лиц, окончивших средние учебные заведения. Таким образом, розга, как заменяющее наказание, осталась главным образом для всей массы крестьянского населения, для рабочих и ремесленников и для дворовых людей и слуг.

Составители Уложения 1845 г. ввели строго определенную таксу замены рабочих и смирительных домов розгами для «простолюдинов»: так, смирительный дом заменялся 40—80-ю ударами розог, а рабочий — 40—100 ударами; что касается тюрьмы, то она заменялась 30—60-ю ударами, причем такая замена должна была производиться не только по недостатку мест, но, как указывал закон, «и в тех случаях, в коих заключение могло бы подвергнуть осужденного разорению и лишению средств к пропитанию его семейства». Законом 1853 г. замена указанных видов лишения свободы розгами была сделана обязательной для судов, и лишь после издания закона 17 апреля 1863 г., несколько ограничившего применение телесных наказаний, постановлено было допускать такую замену только в случае явной невозможности применить основное наказание. Лишь законом 25  ноября 1885 г. замена видов лишения свободы розгами была окончательно устранена.

Немудрено, что при таких условиях широкого применения розги не ощущалось особой потребности в устройстве рабочих и смирительных домов. Если ко времени издания Уложения 1845 г. их насчитывалось 29, то к 1863 г. их было не более 21 с вместимостью на 1 300 чел., а к 1883 г. — всего три. Закон 24 апреля 1884 г., упразднивший рабоче-смирительные дома и заменивший их тюрьмою, только констатировал факт окончательного их отмирания.

Таково было в своем первоначальном виде то «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных», которое с отдельными поправками и кодификационными переделками просуществовало в России до Февральской революции 1917 г. (ср. XLII, 48). Оно подверглось некоторой переработке лишь в 1860-х годах, когда изданные законы: 1860 г. — об отмене отдачи в солдаты в виде наказания, 1861 г. — об освобождении крестьян, и 1863 г. — о сокращении применения телесных наказаний, потребовали внесения ряда изменений в предусматриваемые им санкции. Закон 17 апреля 1863 г. о телесных наказаниях, изданный уже в период либеральной эры, отменил применение телесных наказаний в качестве дополнительной меры, отменил замену лишения свободы розгами для лиц, не изъятых от телесных наказаний, упразднил плети и шпицрутены и изъял от применения телесных наказании женщин. Но они по-прежнему сохранялись для крестьян по приговорам волостных судов, для каторжан, ссыльных и заключенных в арестантских исправительных заведениях, наконец, в ряде случаев для военнослужащих. Издание Судебных уставов 20 ноября 1864 г. с установлением особой подсудности мировых судей повлекло за собою и выделение ряда статей из уложения в особый кодекс — «Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями», изданный одновременно с Судебными уставами. В дальнейшем некоторой редакционной переработке Уложения о наказании подверглось в 1885 г. в связи с множеством уголовных законов, изданных в начале 1880-х годов. В этой редакции оно просуществовало до 1917 г.

Из законов, изданных в 1890-х и в начале 1900-х годов, изменявших Уложение о наказании, следует отметить, как наиболее характерные с классовой точки зрения: закон от 4 апреля 1888 г. о лесных порубках, от 11 июня 1891 г. о стачках, от 9 декабря 1891 г. о погромах, от 18 июня 1892 г. о ростовщических сделках на хлеб, от 11 июня 1892 г. об ответственности членов городских и земских собраний, и др. Из более существенных законов, изменявших карательную систему: закон 2 июня 1897 г. об ответственности малолетних, расширивший применение к несовершеннолетним 10—17 лет воспитательно-исправительных мер: закон 10—12 июня 1900 г. о ссылке, упразднивший ссылку на житье, ссылку на водворение и сохранивший ссылку на поселение лишь для политических и религиозных преступников и в качестве последствия каторжных работ (ср. XLI, ч. 4, 300/01); закон 22 июня 1909 г., введший условное досрочное освобождение; закон 1909 г. об исправительно-воспитательных учреждениях и закон о выдаче преступников от 15 декабря 1911 г.

Частичные поправки, конечно, не могли изменить основных сословно-полицейских установок этого законодательного памятника. Необходимость замены его новым кодексом, более соответствующим условиям буржуазного строя и более развитым отношениям товарно-капиталистического хозяйства России 1890-х годов и начала XX в., стала ощущаться еще в конце 70-х годов, когда по докладу министра юстиции Д. Н. Набокова был организован Комитет по составлению проекта нового уголовного уложения, поручивший в мае 1881 г. это дело Редакционной комиссии, составленной из видных юристов того времени.

В состав комиссии вошли: В. Р. Лидкой (замененный впоследствии В. К. Случевским), Н. А. Неклюдов, Е. Н. Розин, Н. С. Таганцев (см.) и И. Я. Фойницкий (см.). Председателем ее был Э. В. Фриш. Основные работы по составлению проекта в его первоначальном виде были выполнены Н. С. Таганцевым и И. Я. Фойницким. Комиссия проработала 14 лет (с 1881 до 1895 г.), составив проект, состоящий из 589 статей, сопровождаемый объемистой объяснительной запиской в 8-ми томах, в которой были использованы почти все западноевропейские законодательства и ряд научных трудов не уголовному праву; были получены также отзывы на общую часть проекта многих видных западных ученых. Проект этот, представлявший ряд достоинств в техническом отношении, в социально-политическом отношении примыкал к консервативно-дворянским тенденциям, сохранив (особенно в главах о государственных и религиозных преступлениях) почти неприкосновенными начала самодержавно-полицейского строя. Проект этот испытал далее ряд существенных ухудшений в особом совещании при министерстве юстиции, куда он был направлен в 1897 г., и в особом совещании при Государственном совете, на рассмотрении которого он находился с 1898 г. по 1900 г. По рассмотрении его здесь проект снова был направлен в особую комиссию под председательством Таганцева для внесения в него дополнительных постановлений и согласования с другими частями Свода законов и, наконец, в особое присутствие Государственного совета, которое закончило его рассмотрение в конце 1902 г. 22 марта 1903 г. проект получил, наконец, утверждение Николая II.

Таким образом, потребовалось более 22 лет для составления проекта нового уголовного уложения и прохождения его чрез все соответствующие инстанции. Царское самодержавие не спешило расстаться со старым Уложением о наказании, являвшимся его прочной опорой. Лишь некоторые части Уголовного уложения 1903 г., представлявшие технически более совершенные и более гибкие формулировки для борьбы с преступлениями, угрожающими царскому строю, были введены в действие в их новой редакции. Такими частями явились: статьи о нарушении ограждающих веру постановлений (ст. 73—96 Уголовного уложения), введенные в действие законом 14 марта 1906 г.; статьи о «бунте против власти верховной и о преступных деяниях против священной особы императора и членов императорского дома», о государственной измене и о смуте (ст. 99—184), введенные в силу законом 7 июня 1904 г.; отдельные статьи о противодействии правосудию и нарушении постановлений о надзоре за печатью (по законам 1904 и 1906 гг.), о подлоге, о преступлениях по службе государственной и общественной и, наконец, по закону 25 декабря 1909 г. статьи о непотребстве (ст. 524—529). В 1912 г. законом от 5 июля статьи о государственной измене подверглись дальнейшему расширению (см. XVI, 212/13). Эти «действующие  статьи», в особенности ст. 102 и 126, предусматривавшие участие в сообществе, направленном на совершение бунта или «заведомо поставившем целью своей деятельности ниспровержение существующего в государстве общественного строя», и ст. 129—132, предусматривавшие различные виды политической агитации, превратились в излюбленное орудие борьбы с революционным движением, и на основании их тысячи борцов за освобождение трудящихся от ига царского самодержавия были посланы на каторгу и в ссылку на поселение. Благодаря этому уже с  самых первых лет своего частичного введения в действие Уголовного уложения 1903 г. снискало себе репутацию кодекса политической расправы (ср. XLII, 49).

При Временном правительстве постановления Уголовного уложения о преступлениях против веры и государственных подверглись значительному изменению в постановлении от 9 июля 1917 г.

Карательная система Уголовного уложения 1903 г. была построена следующим образом. Во главе ее стояла смертная казнь, совершаемая чрез повешение и предусмотренная за важнейшие государственные преступления (ст. 99, 100, 108); затем шла каторга на срок от 4 до 15 лет с последующим переводом на поселение. Ссылка на поселение в качестве самостоятельной меры была сохранена лишь за преступления политические и против веры, причем она назначалась бессрочно; местности, куда она должна была производиться, определялись в административном порядке. Эти три наказания назначались за «тяжкие преступления» по терминологии уложения. В числе наказаний за «преступления» (т. е. деяния средней тяжести) на первом месте стояло заключение в исправительном доме, назначаемое на срок от полутора года до 6-ти (а в некоторых случаях до 8-ми) лет, отбываемое сначала в одиночном заключении, а затем в общих камерах, с обязательным трудом как внутри, так и вне места заключения; заключение в крепости на срок от 2 недель до 6-ти (а в особых случаях до 8-ми) лет, назначаемое лишь в сравнительно немногих случаях за не позорящие преступления, с содержанием в общем заключении и разобщением на ночь при наличии к тому возможности; и заключение в тюрьме на срок от 2 недель до 1 года (с возможностью повышения до 2 лет), отбываемое целиком в одиночном заключении. Наказания, предусмотренные за «проступки»,  состояли в аресте на срок до 6 месяцев и денежной пене до 500 и выше руб. Присуждение к наказаниям, установленным за «тяжкие преступления», влекло за собою лишение прав состояния, некоторых имущественных и семейственных прав и потерю почетных званий, пенсий и т. п. Те же правопоражения (кроме утраты имущественных и семейных прав) постигали и приговоренных к исправительному дому, и к тюрьме (по перечисленным в законе преступлениям). Общим следствием присуждения к указанным выше наказаниям за тяжкие и менее тяжкие преступления была утрата некоторых общественных и служебных прав. Потеря этих прав по Уголовному уложению была пожизненной, и лишь закон 26 июня 1913 г. предусмотрел возможность восстановления их по истечении 10 и 5 лет по отбытии наказания. Дополнительным наказанием было также помещение в работный дом на срок от 6 мес. до 2 лет, которое могло присоединяться к заключению в тюрьме в тех случаях, когда осужденный признавался совершившим преступление «вследствие тунеядства или праздности» и суд признавал необходимым подвергнуть его трудовому исправлению. Система правопоражений сохраняла еще черты сословного строя, поскольку лишение прав состояния относилось к лицам лишь привилегированных сословий — дворянам, духовенству и почетным гражданам, прочим же категориям — нечего было терять.

Отбытие наказаний лишением свободы регулировалось архаическим Уставом о содержащихся под стражей, постановления которого дополнялись и разъяснялись бесконечным числом циркуляров и инструкций. Незадолго до революции, 28 декабря 1915 г., была издана Общая тюремная инструкция, систематизировавшая и несколько «причесавшая» эти циркулярные указания. Она детально регулировала условия содержания арестантов в различных типах мест заключения, не упустив определить и порядок применения телесного наказания, сохранявшегося еще по закону для заключенных в исправительном доме и каторжных тюрьмах, наложения кандалов и заключения в темный карцер. На первое место в этой инструкции была поставлена задача окарауливания заключенных; учебно-воспитательная работа в местах заключения (поскольку она допускалась) была поставлена под надзор тюремного священника, а правила о занятии заключенных работами устанавливали для них 10—11-часовой рабочий день. Общим способом размещения заключенных в России было совместное содержание в общих камерах. Намеченное Уголовным уложением введение одиночного заключения для тюрьмы и для начальной стадии исправительного дома фактически, за недостатком одиночных камер, не осуществлялось в большинстве случаев.

Временное правительство, созданное Февральской революцией, внесло лишь немногочисленные изменения в уголовное законодательство царского режима. Лишь Октябрьская революция положила конец старому уголовному праву, направленному против интересов трудящихся масс. Из постановлений Временного правительства следует отметить постановление от 12 марта 1917 г. — об отмене смертной казни по гражданским, военным и военно-морским законам (впрочем, постановлением Керенского в июле 1917 г. смертная казнь была восстановлена за воинские преступления на фронте); постановление от 17 марта об отмене сохранявшихся еще в законах для ссыльнопоселенцев и арестантов наказаний розгами, наложения оков и надевания смирительной рубашки и о смягчении наказаний за побеги из тюрем; постановление от 26 апреля об отмене ссылки с заменой ссылки на поселение по Уголовному уложению заключением в крепости на срок не ниже трех лет, а ссылки, назначаемой по старому Уложению о наказании — отдачей в исправительные арестантские отделения на время от 4 до 6 лет; ссылка как последующая стадия каторжных работ отменялась вовсе и заменялась трехлетним ограничением в избрании места жительства. Следует отметить также образование, согласно постановлению от 26 апреля, при Главном тюремном управлении, переименованном в Главное управление местами заключения, особого Совета, в состав которого должны были входить наряду с судебными и тюремными работниками представители от Совета рабочих и солдатских депутатов, городского общественного управления, адвокатуры и пр. Несмотря на ряд мер, предпринятых Советом при ГУМЗ, тюремное дело в период Временного правительства пришло в полное расстройство.