Русская народная песня

Русская народная песня. Русская  народная песня принадлежит к области музыкального и поэтического фольклора; слово и музыкальный звук в песне тесно спаяны и соподчинены. Однако в науке создано искусственное расчленение объекта: музыкальную сторону изучали музыканты- теоретики, а словесную — филологи. Выводы работ тех и других до сих пор не согласованы.

1. Песня рождается и живет в народе в устной бытовой традиции, и это определяет ее характерные особенности. Не будучи зафиксированы на бумаге, мелодический и речевой элементы песни продолжают видоизменяться не только у последующих поколений, но и у современников создателя песни, даже у него самого: память певцов удерживает наиболее яркие и типичные попевки (музыкальные фразы или мелодические модели) и словесные обороты, основные образы песни, видоизменяя трудно запоминаемые, менее типичные элементы. Так создаются варианты песен, и в то же время формируется и национальный «язык» песен. Создатель песни является одновременно и поэтом, и композитором, и исполнителем; все эти функции в сознании народных певцов не расчленены и поныне. Мы не знаем авторов песен, но анонимность не является типичной чертой фольклора: отсутствие у певца грамотности и сознания своей профессиональной творческой ценности скрыло от последующих поколений немало гениальных индивидуально  ярких поэтов-музыкантов из народа. Только после Великой Октябрьской социалистической революции мастера фольклора, например дагестанский ашуг Сулейман Стальский (умер в 1937 г.), казахский акын Джамбул, получили высокое общественное признание. Теперь стало вполне очевидно, что фольклор принципиально не отличается от творчества поэтов и композиторов, фиксировавших на бумаге свои произведения. Близкие народному сознанию напечатанные произведения нередко продолжают свою изменчивую жизнь в устной народной традиции (ср. «Узник» и др. стихи Пушкина, стихи Некрасова).

Процесс создания песни из усвоенных ранее певцом-поэтом песенных и поэтических элементов это — импровизирование, т. е. быстрое сочинение в процессе исполнения. У каждого мастера фольклора легко уловить характерные для него черты стиля мелодического и поэтического (ср., например, однородные эпические мелодии сборника Кирши Данилова; см.). Певец постоянно переносит мелодические обороты и слова из одной песни в другую, вырабатывая свойственный ему стиль. Песню подхватывает масса, песня начинает «шлифоваться» и постепенно в массовом обиходе приобретает максимальную выразительность и совершенство формы, ценимые поэтами и композиторами. Уже крепостные музыканты конца ХVIII — начала XIX вв. (Хандошкин, Фомин, Кашин и др.) вносили в свои сочинения народные мелодии. Глинка убежденно говорил: «Создает музыку народ, а мы, музыканты, только ее аранжируем». Он указывал на то, что создание опер «Иван Сусанин» и «Руслан и Людмила» возможно было потому, что в юности он усвоил народную музыку. Последующее поколение русских композиторов (Балакирев, Римский-Корсаков, Мусоргский, Чайковский и др.) щедро черпало из сокровищницы фольклора, устанавливая связь своего творчества с трудовым народом, идя по пути демократизации, реализма в музыке. Современные советские композиторы широко пользуются мелодиями всей братской семьи народов СССР.

Первичные, древнейшие функции народной песни — утилитарные, прикладные. Трудовая песня, которая известна в рабовладельческом обществе у различных народов, ритмизирует коллективные трудовые движения, делает их одновременными (таковы у нас бурлацкие «Эй, ухнем», старая «Дубинушка»); боевая песня-клич поднимает воинственный дух; песня сопутствует охоте, стремится воздействовать на природу (заклинания). В песне происходит осознание общественных, семейных, трудовых отношений; песня становится орудием классовой борьбы; наконец, в самое позднее время в песне сосредоточиваются эстетические переживания, однако всегда без отрыва песенного творчества от жизни. «Песня — правда», «песня — притча о жизни», «сказка — складка, песня — быль», — все эти народные русские изречения выражают реалистическую и социально-бытовую сторону народно-песенного творчества. До самой революции песня в среде неграмотного крестьянства заменяла и письмо, и газету, и книгу. Постепенно вырабатываются устойчивые фигуры мелодий и ритма песни, дифференциация ее интонационных элементов от скользящих, неустойчивых звуков разговорной речи.

2. Древних военных и охотничьих русских народных песен мы не знаем. Мы знаем только последний период в жизни — притом очень небольшого количества — песен, ставших устойчивыми лишь после  записи  их на ноты и буквы;  эта  запись — конечно, только один из этапов в жизни песни. К тому же объем и выбор песен для записи зависел от вкуса и классовой оценки материала этнографами. Песни подвергались бытовой цензуре правящих классов. Стало быть, судить о прошлом русской народной песни можно только очень приближенно на основании сравнительно-исторического анализа и умозаключений. Мы можем отметить лишь некоторые хронологические опорные пункты и дать общую схему развития русской народной песни. На протяжении многовекового периода, от XI в. до середины XIX в.,  русская народная песня (лучшие ее образцы созданы трудовыми слоями) подвергалась гонениям духовенства. Древняя киевская летопись отмечает у племен радимичей и вятичей «игрища между сел», «плясания» и осуждает «бесовские песни». В 1505 г. игумен Псковского Елеазарова монастыря Памфил резко осуждает «все скверные песни» на Ивана Купала и в дни Рождества. «Домострой» велит оберегать дом от «гусель всякого гудения» и «песен бесовских». Постановления Стоглавого Собора (1551) направлены против «сатанинских» светских песен и их исполнителей — скоморохов, народных актеров. Первые записи текстов русской народной песни эпохи «Смутного времени» (о смерти Михаила Скопина-Шуйского, плач Ксении Годуновой и др.), сделанные для оксфордского бакалавра Ричарда Джемса в 1619—40 гг., свидетельствуют, что песни возникали вскоре после событий и выражали определенные политические тенденции. «Годун — всех бояр надул»,— так поется в песне приверженцев Василия Шуйского. Неудивительно, что укрепившаяся после «Смуты» власть возбуждает энергичное гонение против народных актеров—скоморохов — и светской музыки (ряд указов 1628, 1649 гг., направленных против скоморохов, массовые реквизиции у населения и сожжение, и потопление народных инструментов при царе Алексее Михайловиче). Многочисленные дошедшие до нас песни о Степане Разине свидетельствуют о том, что и в этом движении песня, создавшаяся, вероятно, в  огне восстания, сыграла роль идеологического орудия борьбы: мы знаем песни «голытьбы», любовно относящиеся к Разину, и резко враждебные ему песни правящих верхов. Песни о Разине, возникнув в среде донского казачества, распространялись по всей России. Темы песен о восстании Разина ложились новым пластом: на старые песни о Ермаке, даже на сюжеты древних богатырских былин. В годы царствования Петра I, в связи с подавлением казацких восстаний, карались скоморохи, распевавшие исторические песни о вольности. В песнях этой эпохи слышатся резкие жалобы на притеснения и поборы Меншикова. В противовес этим песням, за исполнение которых били батогами, во вновь сформированные Петром войска внедряются официальные маршеобразные солдатские песни. Тогда же становится весьма заметным влияние на народную бытовую песню украинских песен, проникающих через бандуристов и студентов-бурсаков. Украинские бандуристы, по свидетельству Берхгольца, приняты «в лучших домах Петербурга».

Записи бытовых песен города и деревни в многочисленных рукописных, а затем и печатных сборниках XVIII в. (анализ их см. в статье С. Бугославского в «Сборнике статей, посвященных академику А. С. Орлову», Лгр., Ак. Наук, 1934) характеризуют вкусы новых потребителей песен: помещичьей усадьбы, городской интеллигенции, отчасти малочисленной мелкой буржуазии и бурсаков. Песни и поэзия крестьян (например, «Плач холопов») встречаются в сборниках очень редко. В рукописные и печатные сборники народных песен проникают в значительной степени песенки и романсы западноевропейского склада на текст поэтов XVIII в. (сентиментальная лирика, пасторали), в меньшей степени — украинские песни. В городском быту из взаимопроникновения элементов старой русской народной песни, песни украинской и итальянских и французских арий и песен постепенно выковывался новый стиль устно-бытовой городской песни с преобладанием в ней сентиментально-элегических настроений. В начале XIX в. песни этого стиля, поддерживаемые творчеством писателей — Дельвига, Нелединского-Мелецкого, Митрофанова и др. (см. «Песни русских поэтов», изд. Советский писатель, 1936г.) — и композиторов — Алябьева, Гурилева и др., стали достоянием городских низов и продолжали жить в устной традиции («Среди долины ровныя» и т. п.), поддерживаемые дешевыми песенниками. Между народной песней города и деревни (крестьянства) уже к началу XIX в. образовался заметный разрыв. Очень немногие тогда (А. С. Пушкин в своих записях и творчестве, а также собиратель песен П. В. Киреевский) проводили резкое различие между двумя ныне розно живущими песенными традициями. В начале XIX в. довольно значительное место в городах занимает также русская песня, подвергшаяся влиянию цыганских хоров. В 1820-х гг. появляются в России агитационные песни: декабристы Рылеев и Бестужев сочинили ряд текстов («Ах, тошно мне», «Царь наш, немец прусский» и др.) на мотивы популярных солдатских и крестьянских песен. Этот метод отныне стал широко применяться и получил особо широкое распространение в песнях революционных народников 60-х—70-х гг.

Печатавшиеся в значительном количестве в первой половине XIX в. нотные сборники «русских народных песен» (Кашин, 1833 г.; Стахович, 1851 г., и др.) очень незначительно меняют и дополняют репертуар первых сборников — М. Д. Чулкова (без нот, 1770—1774 г.; второе издание дополнено Новиковым), придворного гусляра В.  Ф. Трутовского (1776—1779 г.) и Ив. Прача (1790 г. — оба с нотами). Приток записей новый мелодий и текстов последовал в 1860—1870 гг., в годы подъема революционного движения и влияния идей революционных демократов (сборник М. А. Балакирева, 1866 г.; 100 русских песен Н. А. Римского-Корсакова, 1877 г.). Поколение передовых музыкантов 60—70-х гг. стало резко различать «народные», т. е. старые крестьянские песни, от новых городских песен и романсов, считая последние «подделками», «псевдонародными», игнорируя их в своих записях. Одновременно продолжали в ненаучных изданиях для любителей пения перепечатываться к песни новой городской традиции. В 1840—50-х годах возникает новая социально-бытовая категория песен — песни студенчества, по музыке близкие к русским городским романсам и легкому песенному и опереточному жанру Запада. Революционные песни 1860—70-х гг. по музыке близки к городским русским песням и частично к романсам русско-цыганской традиции. В них звучит гнев, скорбь, а в народнических песнях — и надрыв (эти элементы унаследованы рядом песен сибирской каторги и ссылки). С ростом русского пролетариата эти мотивы сменяются в рабочих песнях сначала жалобами на машины, на тяжелый труд, а с 1890-х гг. песни звучат бодро, проникнуты оптимизмом,  уверенностью в победе («Вековые устои шатнулись», «Смело, товарищи, в ногу» и др.). Русские  рабочие усваивают ряд напевов западноевропейских («Марсельеза») и польских («Варшавянка», «Беснуйтесь, тираны», «Красное знамя») (ср. выше, стб. 363/64).

Крестьянские напевы в течение XIX в. живут в своей изолированной среде; влияние аккордовой инструментальной музыки на них (через гармонику, балалайку, шарманку) до конца XIX в. незначительно. В глухих деревнях кое-где в новом интонационном облике доживают до начала XX в. и старые усадебные романсы (ср., например, отрывок песни, записанной в Заонежье в 1920-е годы: «Вот зажглися свечи, осветился зал, первый звук рояля — и начался бал»). Скорбные, жалобные песни крестьянства и до реформы 1861 г. и после нее полностью подтверждают слова Ленина о том, что «большая часть крестьянства плакала и молилась, резонерствовала и мечтала» (см. Ленин, «Лев Толстой, как зеркало русской революции», Соч., т. XII, стр. 333). Еще Пушкин заметил: «грустный вой — песня русская». В Конце XIX — начале XX вв. из города проникает в крестьянскую среду романс (типа «жестоких», например, «Маруся отравилась»); все более вытесняет старую песню частушка (см.), увлекающая своей злободневностью и общедоступностью.

После Великой Октябрьской социалистической революции, в героической борьбе за власть Советов создаются новые песни о гражданской войне, партизанские песни, песни о Чапаеве, песни-сатиры на врагов страны Советов. До сих пор записано очень мало этих ценнейших песен высокого подъема и героизма. В годы великого социалистического строительства экономическая и культурная грань между городом и деревней стирается. Колхозы усваивают (через радио, через самодеятельные хоры и оркестры) общеевропейское музыкальное наследие, в то же время замечается вполне осознанная тяга и к старой народной песне, из которой молодежь узнает о тяжелой жизни дедов. На основе синтеза народной песни и работы советских композиторов выковывается ныне новая общенародная советская музыкальная культура, социалистическая по содержанию и национальная по форме. Огромно количество поэтических и лирических песен о Ленине и Сталине.

3. Песенные жанры. Былины (см.), духовные стихи (см.) и исторические песни представляют раздел эпических песен. Всего известно до 40 сюжетов (свыше 300 вариантов) былин (см. русская литература, стб. 149/51), напевов же — не более 50, т. к. большинство северных сказителей пели былины на одну или на две незначительно варьируемых ими мелодических модели («голос»). Былины поются, «сказываются» одним лицом (без хора). Мелодии былин напоминают мелодические речитативы с характерным заключением в нижнем регистре (тип ми-ре-ре или ми-до-ре). Напев вращается чаще всего в пределах чистой кварты или квинты, С ритмической, стороны напев соответствует обычно стиху; он расчленяется на три, иногда и две фразы, каждая с одним ударением, совпадающим с обычным ударением слова. Тип скоморошьих былин (часто с элементами сатиры и прибаутки) — более подвижный по темпу, и речитатив приближается к скороговорке. Звукоряды былин чаще всего особые, не совпадающие с мажорным и минорным ладом. Нередко в северных былинах певцы исполняют III, V, VI ступени двояко, они поют то натуральный, то повышенный (III) или пониженный тон (V, VI ступени), что, однако, не равнозначно европейскому хроматизму («окрашенному» тону).

Духовные стихи северными сказителями нередко пелись на те же мелодии, что и былины. По содержанию это — категория эпических песен, навеянных церковной книжностью и легендами; они преследуют цели тенденциозного нравоучения. Возникновение духовного стиха относят предположительно к XV в. В настоящее время жанр духовных стихов, естественно, исчез из репертуара.

Исторические песни рассматриваются как преемники былины; однако лишь у сказителей былин исторические песни на сюжеты из XVI—XVII вв. исполнялись на былинные речитативные напевы; в большинстве же случаев это — новая словесно-песенная форма: историческое повествование — песня, близкая к широкой, развитой мелодической форме протяжных песен, но сохраняющая эпический покой и величавость. Ранние исторические песни эпохи Иоанна Грозного возникли, по-видимому, вскоре после излагаемых в них событий (о взятии Казани и др.). Песни на темы о крестьянской войне и польско-шведской интервенции начала XVII в. также возникают как быстрое, почти злободневное реагирование на события. На исторических песнях XVI—XVII вв. местами сказалось и книжное влияние. Традиция исторических песен, исчезающая в XVIII в., сохраняется до начала XX в. в песнях донских казаков, где исторические мотивы песен сплетаются с военно-бытовыми сюжетами, с темами военных походов.

Обрядовые песни как проявление наивных представлений о природе, ее силах, зависимости от нее человека, желания на нее воздействовать, а с другой, стороны, как попытки урегулировать трудовые процессы в связи с календарем сельскохозяйственных работ известны у нас в поздних записях XIX в., когда обряды превратились уже в игру, сохранившую, однако, связь с календарем крестьянских работ. В остатках старых обрядовых песен сочетаются элементы языческие и христианские. Следы песен-заклинаний (воздействие на погоду, урожай и т. п.) остались в весенних «троицких» и «купальских» песнях (завивание березки, хороводные и др.); В ряде сохранившихся в устной традиции обрядовых песен наблюдаются старинные пятитоновые звукоряды, небольшого диапазона; мелодия строга и скупа. Из обрядовых песен, сплетаясь с мотивами бытовых лирических песен, в старой деревне наиболее сохранились песни свадебного цикла, составляющие, вместе с диалогами и действиями участников, народно-бытовую драму о женщине, теряющей свою девичью свободу, выдаваемой замуж часто за немилого, в чужую семью. Горькие традиционные причитания невесты, эти песни-плачи, так же как и причеты по умершим или по рекрутам (в этих последних нередки элементы социального протеста и сатиры), составляют очень значительный раздел русского фольклора. Мелодии причитаний полуречитативного склада являются как бы мелодической формой плача и жалобы.

Бытовые крестьянские песни трудно классифицировать, так как они именуются то по содержанию, то по форме, и в различных местностях по-разному. В бытовых песнях женщине принадлежит активная роль как создательнице их и их исполнительнице. Повсеместно пелись колыбельные песни, ритм и темп которых навеяны качанием колыбели; содержание их нередко цинически-трагическое: «Спи, вороти. Мне недосуг. Сегодня усни, а завтра — помри!». Ребенок в нищенской крестьянской, семье был ведь тяжелым бременем. Многообразные лирические любовные песни девушек и парней (по темпу они называются протяжными) обычно говорят о любви в связи с предстоящим браком. В мелодиях протяжных песен преобладают широкие распевы на одну гласную или на слоги ой, да, ах, свидетельствующие о подчинении текста мелодической линии. Развертывание сюжета протяжных песен идет очень медленно, с повторениями. Мелодии лирических песен и ритмическая, их структура особенно богаты и разнообразны. Широкий напев, орнаментика на восклицаниях — все это выражения большого чувства. Значительна категория песен о рекрутчине и солдатчине — это жалоба на тяжесть царской службы, на сиротство, на разлуку с семьей. Песни эти очень резко отличаются от казенных «ура-патриотических» солдатских песен. В них звучит протест, жалоба на «службу царскую». Мелодии этих песен глубоко печальны и строги. Незначителен по известным записям раздел песен, связанных с работой. Кроме упомянутых выше бурлацких, мы знаем сенокосные, жнивные, по сбору льна, песни прях и др. Единицами насчитываются песни, рабочих, крепостных фабрик. Содержание трудовых песен обычно лирически-бытовое. Значителен раздел веселых, быстрых хороводных плясовых, игровых, шуточных песен, свидетельствующих о народном оптимизме и силе. Хороводные весенние песни обычно связаны с предстоящим зимой брачным обрядом; в них часто проводится тема «купли» невесты или ее «умыкания». Мелодии шуточных и хороводных песен коротки, симметричны, ярки и четки по ритму.

Бытовых песен с активным или пассивным классовым протестом крестьянства сохранилось очень мало: они всячески уничтожались; певцов наказывали телесно, сдавали в солдаты, ссылали. В редакциях с сильно вытравленным, классовым протестом сохранились разбойничьи, тюремные песни; это скорее суровые жалобы, чем протесты. В большинстве случаев разбойничьи песни —это песни не уголовных элементов, а бежавших от помещиков в степи «казаковать» (к этой категории в быту отнесены и многие песни о Разине и Пугачеве). Песни с явно выраженными жалобами очень редки в старых записях. Ср., например, начало песни в «Избранном песеннике» 1796 г.: «Барское счастье — наше неучастье..., их забота — наша сухота..., хлеб да вода — наша еда». Мелодии разбойничьих песен суровы, нередко с широким распевом.

В конце XIX в. под влиянием простейших форм городской, преимущественно танцевальной музыки, получает  и в деревне широкое распространение короткая живая частушка (см.; «частый» — скорый);  это — серия не связанных друг с другом по теме рифмованных четверостиший на симметрично построенный напев, который часто почти декламируется, а не поется (небольшой диапазон, на каждый слог по звуку, без распевов). В частушках преобладающую роль играет гармонист, играющий обычно богатые узоры быстрых нот на фоне пения — полудекламации. В наших колхозах сейчас создается громадное количество частушек о зажиточной жизни  частушек сатирических, частушек о любимых вождях, о Красной Армии и т. д. Более медленные любовные частушки-двустишия назывались «страданиями». Эта категория песен нынче переходит в разряд шуточных частушек. Мелодии частушек навеяны аккордами сопровождающей их исполнение гармоники (чаще всего аккорды I, IV, V ступени мажора и минора).

4. Мелодика русской народной песни строится преимущественно на диатонических звукорядах (в натуральной системе тонов, чаще всего мажор, натуральный минор, дорийский, фригийский лад). Сохранились старые песни (преимущественно обрядовые) в диапазоне чистой кварты или квинты, построенные на пятитоновом звукоряде (до-ре-фа-соль-ля). Куплеты песен, в зависимости от текста и творческого почина исполнителя, варьируются в деталях мелодики и  ритма.  Новейшие точные фонографические записи северно-русских песен свидетельствуют о наличии и хроматических звукорядов, но в ином понимании тона и его повышения,  чем в западноевропейской музыке. Песни  исполняются и одним голосом (это чаще всего протяжные с развитиями полевками —  колоратурного типа) и «артелью», т. е. хором. В последнем случае поют основную мелодию с «подголосками», т. е.  певцы хора, отходя от унисонов, варьируя основной напев, образуют двух- или трехголосные сочетания. Голоса поющих часто переплетаются в своеобразный орнамент, как бы звуковую «вязь». Получаемые при этом созвучия (трезвучия, септаккорды и др.) певцами не осознаются как аккорды с их функциями. Нередки   параллельные чистые кварты, квинты, параллельные нисходящие трезвучия. Секстаккорды и кварт-секстаккорды образуются в хоровом складе чрезвычайно редко. Особенно чужд русскому народному складу секстаккорд. Ритмика песен зависит от меняющихся размеров текста, укладываемых в модель напева: отсюда часты смены двух- и трехдольных метров (постоянно образуются пяти- и семидольные метры). Пастушеские наигрыши на рожке (коровий рог с пищиком) чаще всего являются вариантами вокальных мелодий.

Литература: А) Сборники русской народной песни с мелодиями: Кирша Данилов, «Древние российские стихотворения», 2 изд., М., 1818 (новейшее издание, изд. Публичной библиотеки под ред. П. П. Шеффера, СПБ, 1901); Прач И., «Собрание русских народных песен», ч. 1—2, СПБ, 1790 (переиздано А. Сувориным, «Русские народные песни», СПБ, 1896); Балакирев М., «Сборник русских Народных песен», СПБ, 1866 (переиздание, М., 1936); Афанасьев Н., Русские песни, переложенные с аккомпанементом фортепиано», СПБ, 1876; «Песни для одного голоса с сопровождением фортепиано», собранные и  переложенные Н. Прокуниным, под ред. П. И. Чайковского, М., 1881; Римский-Корсаков Н. А., «Сборник русских народных песен», ч. 1—2, СПБ, 1877; «40 народных песен», собранных Т. И. Филипповым и гармонизированных Н. А. Римским-Корсаковым, М., 1882; Мельгунов Ю. Н., «Русские песни, непосредственно с голосов народа записанные», вып. 1—2, М., 1879—85; Пальчиков Н., «Крестьянские  песни, записанные  в  селе Николаевке Мензелинского уезда, Уфимской губернии», СПБ, 1888;. «Песни русского народа», т. I—II, СПБ, 1894—99 (изд. Русского географического общества); Линева В,, «Великорусские песни в народной гармонизации», вып. 1—2, СПБ, 1904—1909 [Запись фонографом]; Бугославский С. и Шишов И., «Русская народная песня», М., 1936; Бугославский С., «Северные русские  народные песни»,  [Вологда], 1936; «Песни Пинежья», изд. Академии Наук СССР, М., 1937 (Труды Фольклорной Секции Института антропологии, этнографии и археологии); «Народные песни Вологодской области», Л., 1938 (Акад. наук, Институт этнографической фольклорной комиссии); «Русские народные песни Воронежской области», М.— Л., .1939.

Б) Труды по русской народной песне Сокольский П. П., «Русская народная музыка (исследование мелодического и ритмического строений)», Харьков, 1888; Сперанский М. Н., «Русская устная словесность», М., 1917 (анализ только текстовой стороны песен); «Искусство Севера», [ч. 1—2], Academia, Л., 1927—28; Кастальский А. Р., «Особенности народно-русской музыкальной системы», М.—П., 1923; Финагин А. В., «Русская народная песня» [история музыкального строения, библиография], П.; 1923. Отдельные статьи в журнале «Советская музыка» и в сборниках «Советский фольклор», вып. 1—6, М.—Л., 1934—39.

С. Бугославский.