Самарин Юрий Федорович

Самарин, Юрий Федорович, писатель и общественный деятель (1819—1876). Семья Самариных была близка к императрице Марии Федоровне, и детство Самарина прошло в придворной среде. Он лучше говорил по-французски, чем по-русски, и, даже поступая в университет, он не мог написать страницы по-русски без грубых орфографических ошибок. В университете (московском) на Самарина огромное влияние имели лекции Погодина, а решающим моментом в выработке его миросозерцания было знакомство с Константином Аксаковым, а потом с Хомяковым. Под их влиянием написана его магистерская диссертация «Стефан Яворский и Феофан Прокопович», которая в свое время, по цензурным условиям, в большей своей части не могла быть напечатана. Университет Самарин окончил в 1838 г., а диссертацию защитил в 1844 г. Он мечтал о профессуре, но под давлением семьи должен был выбрать чиновничью карьеру. Чиновничья служба Самарина, продолжавшаяся более 8 лет (1844—1853), протекла главным образом в остзейских губерниях. Это имело громадное влияние на выработку Самарина, как публициста. В остзейских губерниях тогда всецело господствовало немецкое влияние. Молодой славянофил сразу же наткнулся на вопиющие, с его точки зрения, случаи пренебрежения православной верой и русской народностью. Он отвел душу в «Письмах из Риги», и, хотя это произведение Самарина осталось в рукописи, его было достаточно, чтобы автора, по доносу одного остзейского генерала, посадили в Петропавловскую крепость, как «демократа». Хотя император Николай через 12 дней выпустил его из крепости и даже «помирился» с ним в очень лестной для Самарина форме, служебная карьера Самарина была испорчена. Известное влияние тут могло иметь и то, что на службе Самарин не оставлял литературной деятельности, и одна его статья (1847), «о мнениях Современника исторических и литературных», своего рода credo славянофильского учения, наделала большого шума. Выйдя в 1853 г. в отставку, Самарин уже исключительно занялся литературой и управлением обширными имениями, доставшимися ему от отца. Уже в предшествующие годы Самарину приходилось заниматься крестьянским вопросом (в Лифляндии и, позже, в киевском генерал-губернаторстве). Новая обстановка должна была еще усилить его интерес к этой области. Так возникла его записка «О крепостном состоянии и о переходе из него к гражданской свободе» (1856). По своей экономической аргументации она ничем не отличается от других эмансипационных проектов этой поры, например, Кошелева или Кавелина, уступая этим последним в полноте. Но у записки Самарина есть своя оригинальная и характерная для него черта: он и только что обнаружившийся недостаток внешней мощи России объясняет ее социально-экономической отсталостью, в севастопольской неудаче для Самарина главным образом виновато крепостное право. Когда открылись работы по крестьянской реформе, Самарин выступил уже, как признанный знаток вопроса, сначала в качестве члена от правительства в самарском комитете, потом, как член-эксперт, в редакционных комиссиях. В комиссиях, к заседаниям которой он несколько опоздал, он занял самостоятельную и  оригинальную, но несколько обособленную позицию. В чисто экономическом вопросе Самарин, представитель губерний Поволжья, сравнительно слабозаселенных, бедных рабочими руками, оказался большим консерватором, чем от него ожидали: он высказался за сохранение барщины в известных, ограниченных размерах. Зато в области политической он шел дальше, нежели соглашалось идти тогдашнее либеральное чиновничество, представленное в комиссии Н. Милютиным. По поводу крестьянского самоуправления Самарин имел резкую стычку с большинством комиссий, но, несмотря на его возражения, прошла та схема волости, которая, по словам Самарина, делала из волостного управления «тяжелую для крестьян повинность». Когда реформа стала совершившимся фактом, Самарин принял деятельное участие в проведении ее на местах (в Самарской губернии). Позже он работал преимущественно в Москве, в качестве гласного губернского земства и московской городской думы. У современников он оставил воспоминание, как работник неутомимый и чрезвычайно старательный, но предметом его работы здесь были вопросы настолько специальные, что большая публика не могла иметь о них никакого представления, да вряд ли удовлетворяли они и самого Самарина. От слишком стесненной общественной деятельности (поездка в Польшу в 1865 г., вместе с Н. Милютиным, была лишь кратковременным эпизодом), Самарин искал отдыха в публицистике. Чрезвычайно характерно, что, если не считать его полемики с иезуитами в самом начале этого периода (в связи с польскими делами), он почти всецело отдался делу своей юности: важнейшая его публицистическая работа, «Окраины России», целиком посвящена борьбе с прибалтийскими немцами. В этой борьбе, которая велась на вражеской почве — «Окраины» были запрещены русской цензурой, и их пришлось печатать в Берлине, — Самарин понемногу сблизился со своими противниками; он овладел немецким языком как своим родным, превосходно изучил социальную и административную историю Пруссии и свел близкое знакомство с целым рядом прусских общественных деятелей. Он и умер в Берлине, 19 марта 1876 г., случайно — от заражения крови при совершенно пустяшной операции.

В славянофильской литературе Самарин занимает определенное и выдающееся место: это — лучший выразитель политической доктрины славянофильства. Для него в России существуют «только две силы: личная власть наверху и сельская община на противоположном конце» (письмо к М. А. Милютиной — лучшее резюме политических взглядов Самарина). Дворянству Самарин не придавал никакого значения: это «нелепая среда, лишенная всяких корней в народе». Если мы присоединим сюда очень острое отношение к иноземным влияниям (не лишенное экономической подкладки: в том же письме Самарин говорит о «непосильной конкуренции» черноземной России «с Венгрией и Дунайскими княжествами»), мы получим, как идеал, нечто вроде демократического цезаризма: энергическая внешняя политика, не допускающая «иноземного засилья» и ведомая абсолютной властью, опирающейся на народную массу и опекающей ее, массы, интересы. Самарин представляет, таким образом, переход от классиков славянофильства, К. Аксакова, например, у которого нередко звучат анархо-демократические ноты, к позднейшим славянофилам-государственникам, Данилевскому и К. Леонтьеву. Неумолимая логика Самарина приводила его нередко, на практике, к противоречиям как с самим собой (называя, например, конспиративное распространение антирусских брошюр в остзейском крае «воровским», он сам таким же «воровским» способом печатал свои «Окраины» за границей), так и со славянофилами более либерального типа. «Пуще всего не давайте воли Самарину», — писал Кошелев своим друзьям в редакционных комиссиях: «злейшему доктринеру, человеку, который и самого Гизо за пояс заткнет».

Библиография. Главным источником для знакомства со взглядами Самарина являются его  сочинения, изданные его братом, Д. Самариным, в 10 томах (Москва, 1877—1896). К IX т. приложен биографический очерк. См. также некролог, написанный Кавелиным, с которым Самарин был лично очень близок («Сочинения Кавелина», т. II, стр. 1228—1233).

М. Покровский.