Савиньи Фридрих Карл

Савиньи, Фридрих Карл, основатель «исторической школы» в юриспруденции, один из виднейших и влиятельнейших юристов нового времени, воплотивший в себе, можно сказать, квинтэссенцию немецкой юриспруденции первой половины XIX в.   Родился в 1779 г. во Франкфурте на Майне и происходил от французских предков, переселившихся в Германию из Лотарингии. Юридическое образование, дополненное серьезными филологическими и философскими штудиями, Савиньи получил в марбургском университете, где особенно сблизился с романистом Вейсом, эпигоном школы так называемых «элегантных юристов», передавшим ему вкус к классической древности и непосредственному изучению источников римского права. В марбургском же университете Савиньи получил в 1800 г. ученую степень доктора за сочинение из области уголовного права, озаглавленное «De coneursu delictorum formali», уже позволившее предчувствовать в его авторе, по ясности мысли и изяществу языка, будущего мастера своей науки. В том же году открылась в Марбурге и его с самого начала блестящая преподавательская деятельность, обращенная уже после первого семестра на чистое римское право. Через три года, а именно в 1803 г., в Марбурге же вышла в свет и его знаменитая книга «Право владения», выдержавшая 7 изданий (последнее — в 1865 г.) и отметившая целую эру в истории европейской юриспруденции. Этого одного сочинения было бы достаточно для того, чтобы обеспечить за Савиньи бессмертие в юридической литературе, и оно сразу поставило его в первые ряды немецких цивилистов. Вот отзыв о нем Тибо, одного из крупнейших юристов этого времени и будущего антагониста Савиньи в споре об едином для всей Германии гражданском законодательстве: «Автор завоевал себе уже этой книгой право стоять в одном ряду с нашими первыми юристами: он соединяет в себе редкую, всегда ровную и никогда не изменяющую себе остроту мысли, счастливое умение обнимать и легко передавать тончайшие и труднейшие понятия, настоящую и всепроникающую ученость, свободу от предрассудков, стремление не оставлять ничего без проверки, — словом, все, чем капризы судьбы наделяют в таком объеме лишь весьма немногих». Иеринг, в свою очередь, писал об этом сочинении Савиньи, что оно стало «поворотным пунктом для всей новой юриспруденции, и что, как ни много сделано впоследствии для ее действительного возрождения и самим Савиньи, и другими, — в этом сочинении лежали уже зародыши всего последующего». И эти зародыши Иеринг видел не только в устранении всего балласта традиционных подразделений, определений, искусственных правил, и не только в самостоятельном, свободном от всякой предвзятой мысли пользовании римскими источниками, но и особенно в том, что Савиньи прослеживал здесь самый ход мыслей римских юристов, так сказать, — реконструировал их конструкции и как бы воскрешал дух римской юриспруденции. Несмотря на свой догматический характер, этот первый значительный труд Савиньи был в то же время и историческим произведением в том смысле, что он мог быть исполнен только тем, кто умел отвлечься от современных ему воззрений и проникнуться воззрениями римских юристов. Это могло быть делом только историка права, и Савиньи дает знать себя именно как таковой в своей 7-томной «Истории римского права в средние века», напечатанной в промежуток времени от 1815 до 1831 г. (2-е изд. в 1834—51 гг.). Хотя это сочинение было только историей источников и литературы римского права в средние века, ценность его остается высокой и в наши дни благодаря как богатству и обработке собранного в нем материала, так и тем новым и важным результатам, к которым оно приходило по истории средневекового римского права, средневековых университетов и особенно по вопросу о никогда не прерывавшемся действии римского права на Западе Европы и после падения Римской империи. Для подготовки к этой работе, идея которой была внушена Савиньи его учителем Вейсом, он оставил временно университетское преподавание и предпринял продолжавшееся 4 года путешествие по университетским городам Германии и Франции, библиотеки которых и доставили весь необходимый для его работы материал. Завершив это путешествие, Савиньи принял в 1808 г. кафедру римского права в Ландсгуте — это был небольшой баварский университетский город — и отсюда уже перевелся в 1810 г. в основанный в том же году берлинский университет, ставший вскоре центром всей германской учености. Сюда он был рекомендован В. Гумбольдтом, как юрист, которого «нельзя поставить рядом ни с кем, кроме Гуго в Геттингене, и от которого, благодаря философскому отношению его к науке и редкой филологической подготовке, можно ждать настоящего руководительства в занятиях всей юриспруденцией, так часто колеблющейся теперь между древнеримским правом и новыми законодательствами». И Савиньи вполне оправдал эту рекомендацию, так как его личность, его воля, его преподавание, его ученые труды и особенно влияние его идей наложили свою печать на протяжении почти всего XIX в. не только на юридический факультет берлинского университета, но и на все немецкое правоведение. Его ученики занимали кафедры во всех университетах, его сочинения переводились на иностранные языки, его курсы слушались не только студентами, но и профессорами, и повсюду торжествовала так называемая «историческая школа», основание которой было положено им же в брошюре, вышедшей в 1814 г. под заглавием «О призвании нашего времени к законодательству и науке права».

Имя Савиньи связалось неразрывно с основанием и судьбой этой школы, и если упомянутая сейчас брошюра обязана своим происхождением случайному обстоятельству, а именно, — протесту Савиньи против предложения уже названного выше гейдельбергского романиста Тибо — завершить внешнее освобождение Германии от французского владычества и внутренним освобождением от чуждого ей римского права и создать с этой целью свое и единое для всей страны гражданское законодательство, — то не в этом обстоятельстве лежала сила знаменитой брошюры. Как бы вески в научном смысле ни были возражения Савиньи против предложения Тибо, это предложение оставалось неосуществленным в течение почти целого столетия не в силу возражений Савиньи, а в силу формальной некомпетентности тогдашнего Германского Союза для общего законодательства и еще более — мелкой и себялюбивой политики германских государей, гнавших от себя все, что вблизи или издалека напоминало о всенародном интересе. Вопрос о кодификации, на который Савиньи отвечал  отрицательно не только для своего, но и для всякого времени, решен теперь, и, кажется, безапелляционно, не в пользу главы «исторической школы». Это дело, по необходимости несовершенное, определяется не требованиями науки, а потребностями практики и политики, и если бы брошюра Савиньи касалась только кодификации, то она давно была бы предана забвению. Но эта брошюра выходила далеко за пределы спора о кодификации, и ее большое значение в истории европейского правоведения определяется тем, что она была принята как программа нового направления, известного под именем «исторической школы» в юриспруденции. Эта программа выступала с целым аппаратом общих идей, противопоставленных господствовавшему до того рационалистическому взгляду на право как на продукт сознательной рефлексии и законодательной мудрости. Савиньи отстаивал, напротив, историческую природу права и указывал на главные моменты в процессе его развития. Право, по его учению, есть нераздельная часть всей культуры народа, и как эта последняя представляется не делом какого-нибудь данного периода времени, а продолжением и развитием всей предшествующей культуры, так и право образуется из всего прошлого народа, из глубоких недр его «духа» и его истории. Оно «вырастает» и развивается само собой, без посредства сознания и рефлексии, и по тому же закону «внутренней необходимости», исключающему всякий произвол, по какому образуются и развиваются язык, религия и нравы. Не законодательство, а обычное право есть первоначальный и совершеннейший источник права, а история права оказывается не только условием для понимания действующего в настоящем права, но и всей наукой права, так что отношение между историческим и догматическим правоведением то же, что и отношение между светом и тенью.

Таково, в общих чертах, учение «исторической школы» о праве, и если последующая критика отметила и исправила целый ряд существенных недочетов этого учения, — например, преувеличение роли чисто народного элемента в процессе правообразования, переоценку в этом процессе обычного права и недооценку момента сознательного творчества, неопределенность и метафизический характер представления о «духе народа» и о самом народе, как о живом и едином организме, служащем источником как права, так и государства, также наделяемых качествами живого организма (см. обычное право), наконец, смешение задач исторического и догматического правоведения, — то все эти недочеты не затрагивают основной идеи «исторической школы» — идеи закономерности человеческих действий и такой же закономерности развития права. Правда, идеи эти открыты не Савиньи и не были чужды уже философам древней Греции, не говоря о многочисленных проявлениях духа исторического исследования в трудах Вико, Монтескье, Кондорсэ, Берке, Гердера, Ю. Мозера, Гуго и многих других. Поэтому корни «исторической школы» лежат, несомненно, в далеком прошлом. Но в смысле комплекса идей, сведенных в научную систему, торжества этих идей в общественном сознании и влияния их на научную работу — эта школа пpинaдлeжит XIX в. и возникает с выходом в свет брошюры Савиньи.

Идея эволюции, или развития, как на это было указано уже самим Савиньи и впоследствии обосновано Меркелем, остается одной и той же, как в естествознании, так и в области права. Она представляется и здесь в обоих своих моментах: постоянстве, или континуитете (наследственность), и видоизменении форм, или переходе от низших к высшим формам (приспособление). И если Савиньи и его ближайшие последователи оставляли часто в тени момент видоизменения форм и выдвигали главным образом момент континуитета в процессе развития права, играя этим в руку политической реакции, то не надо забывать, что «историческая школа» была сама историческим явлением, видоизменявшим свой характер. Как скоро прошло течение, против которого она восстала, смешанные в ней сначала элементы получили самостоятельность и выступили в новых применениях и комбинациях. С этими элементами и отражениями «исторической школы» мы встречаемся теперь во всех общественных науках: социальной истории, языковедении, этнологии, фольклоре, истории философии, религии и т. д. Поэтому, несмотря на свой видимый консерватизм, «историческая школа» внесла во все обществознание элемент движения, которому не предвидится конца, и который противится всякому догматизму и успокоению на какой бы то ни было системе приведенных между собой в окончательную связь понятий. Этот вывод из посылок «исторической школы» не был извлечен ее первыми представителями, но, указанный Меркелем, он стоит теперь вне сомнения и составляет сильную сторону рассматриваемого нами учения. Оно вызвало небывалую и невиданную до того историческую литературу в области права, и юриспруденция пробудилась от своего долгого сна. Завязалась новая и более крепкая связь между ней и другими общественными науками. Началась опять эра открытий, и теперь, как в XV и XVI столетии, во времена Цазия и других гуманистов, немецкие ученые стали переходить Альпы и находить в итальянских библиотеках сокровища, проливавшие новый свет на темные до того периоды в истории права. Таково было, например, открытие институций Гая, о котором Гуго говорил, что «без Савиньи мы не имели бы и Гая». Таким образом, под влиянием Савиньи или, вернее, формулированных им идей «исторической школы» эпоха открытий памятников классической древности повторилась через 3 столетия, и если никто, как говорят, не превзошел еще Куяция в глубине и объеме его знаний по римскому праву, то совокупность того, что сделалось известным, и способы, которыми это известное разрабатывалось, стали со времени Савиньи неизмеримо выше, чем в XVI столетии. Образовалась не только настоящая историческая критика, но, что еще важнее, антикварное знание обратилось в историческое, т. е. такое, которое соединяло отдельные факты   в органическое целое и стремилось понять их как моменты одного и того же исторического процесса. В этом направлении стало разрабатываться как римское, так и германское право, которое до Эйхгорна, ближайшего сотрудника Савиньи, не было вовсе предметом научного исследования, так что и настоящие «германисты», стоявшие в известном антагонизме с «романистами», родились, можно сказать, со школой Савиньи. Главным органом этой школы сделался журнал «Zeitschrift für die geschichtliche Rechtswissenschaft», созданный в 1815 г. Савиньи вместе с Эйхгорном и Гешеном и   руководимый до 1850 г. самим главой школы. В этом журнале Савиньи поместил более 30 работ по истории римского и, преимущественно, классического римского права, которые вкупе с другими, также историческими работами его, печатавшимися в журнале берлинской академии наук, вышли в 1850 г. отдельным изданием в 5 томах.

Из сказанного не следует, однако, заключать, что вся ученая работа Савиньи была направлена только на историю римского права. Правда, после своего «Права владения» он не напечатал в течение 37 лет ни одной догматической работы. Тем не менее, он был настолько же, если не более, догматиком права, как и его историком. Сосредоточение работы на исторических исследованиях, заброшенных его предшественниками, вытекало из программы «исторической школы», но эти исследования должны были служить только подготовкой для догматической работы, составляющей настоящее призвание хориста. И хотя Савиньи и его последователи постоянно рекомендовали соображаться в истории права с хозяйственной и духовной жизнью народа, а в отдельных случаях и действительно соображались с этой жизнью, но, в общем, стремление связать право с хозяйством и духовной культурой было чуждо всем юристам первой половины XIX в., не перестававшим и в своих исторических исследованиях оперировать больше с чисто юридическими источниками и юридическими понятиями, чем с определяющими эти понятия явлениями социальной жизни. Но так как догматика права, по учению «исторической школы», есть только результат его развития в прошлом, то она представляется как бы продолжением истории права, и такой именно догме современного римского права, развившейся из его истории, было посвящено все многолетнее преподавание Савиньи в берлинском университете, где его кафедра стала первой кафедрой римского права в Германии, и его слава, как преподавателя догмы этого права, превзошла, может быть, славу историка права. Монументальным свидетельством этого преподавания явилась его печатавшаяся от 1840 до 1849 г. 8-томная «Система современного римского права», дополненная в 1851—53 гг. еще 2 томами «Обязательственного права». Это был зрелый плод всей ученой и преподавательской деятельности Савиньи, предназначенный служить руководством, как для теоретической, так и для практической юриспруденции. И если он вследствие своей слишком романистической тенденции не вполне достигал этой цели и породил далее такую рознь между теорией и практикой, естественно, чуждавшейся антикварных исследований в области постороннего ей права, какой не знала ни одна, ни предшествовавшая Савиньи, ни последовавшая за ним, эпоха в истории юриспруденции, то огромное влияние этого сочинения, мастерски написанного и дававшего тонкий синтез всех основных понятий гражданского права, — и влияние не только на теоретическую юриспруденцию, но и на судебную практику, — не может быть оспариваемо. К сожалению, этот труд остался незаконченным: он заключает  в себе только так называемую «общую часть» системы гражданского и обязательственного права. И причину этой незаконченности составляет, вероятно, назначение Савиньи в 1842 г. министром в организованном специально для него министерстве «законодательной ревизии» (Ministeriuin für Gesetzesrevision), где он оставался до бурных дней 1848 г. и не возвращался более к университету, скончавшись в 1861 г., на 83-м году своей жизни. Результаты его законодательной деятельности были скудны и далеко не компенсировали потери его для науки. Они ограничились составленным в его министерстве проектом вексельного устава, им самим выработанным проектом закона о разводе, вступившим в силу только в своей процессуальной части, и установлением принципа публичности в гражданском процессе, получившего ценность только с проведенным уже после Савиньи принципом устности того же процесса. Этого было, конечно, недостаточно, — и особенно в 40-е годы прошлого века, когда жизнь настойчиво требовала коренных законодательных реформ, — и эта недостаточность проявленной Савиньи законодательной инициативы находит свое объяснение не только в политических условиях его времени, но и в общих тенденциях «исторической школы», располагавших ее больше к постепенному развитию права, чем к смелым законодательным реформам. Известную роль сыграла здесь, может  быть, и личная природа Савиньи, склонявшая его более к познанию, чем к действию, и давшая повод Я. Гримму сказать о нем, что «он был создан скорее магистром, чем министром».

Все это не умаляет заслуг Савиньи пред научным правоведением, обязанным ему, во 1) установлением для права принципа эволюции задолго до того, чем этот же принцип был формулирован Дарвином для всех отраслей знания, во 2) признанием за предмет правоведения права, если не во всем его историческом развитии, то, по крайней мере, в историческом развитии его у данного народа и, во всяком случае, не только в его настоящем состоянии и, в 3) таким поразительным оживлением скудной до того исторической литературы в области права, которое впервые сделало возможным открытие законов его развития путем изучения истории права.

Ю. Гамбаров.