Семилетняя война (1756-1763)

Семилетняя война (1756-1763), крупнейшая из европейских войн XVIII столетия, между Англией и Пруссией с одной стороны, Францией, Австрией, Россией, Саксонией и Швецией с другой (в самом конце войны к союзникам присоединилась еще Испания, зато Швеция, фактическое участие которой в военных операциях было ничтожно, и Россия, участие которой было, наоборот, решающим, вышли из коалиции годом раньше заключения общего мира). Осью войны был конфликт между Англией и Францией из-за североамериканских колоний, хотя главным ее театром была Германия, а главными событиями — столкновения прусской армии с австрийской и русской. Аахенский мир 1748 года (см. IV, 340) оставил границы французских и английских владений в Северной Америке весьма неопределенными. Между постоянными поселениями той и другой стороны лежала обширная, никому не принадлежавшая, лесистая полоса, редко заселенная племенами краснокожих, которые не были подданными ни Англии, ни Франции, но являлись чаще всего клиентами последней. Эта лесная полоса была главным источником пушного товара, добывание которого было, в свою очередь, главным промыслом французских поселенцев Канады. В погоне за мехами французские охотники все глубже и глубже проникали в спорную полосу, а французское правительство для защиты их строило ряд фортов и укрепленных постов, все более и более приближавшихся к английским колониям. Уже в 1754 году из-за захвата французами нейтральной полосы произошло вооруженное столкновение на верхнем Огайо, кончившееся удачно для французов. Англия ответила на это в следующем году отправкой целой экспедиции (генерала Браддока), которая была совершенно уничтожена французами и их краснокожими союзниками. В то же время английские каперы стали хватать французские торговые суда — без объявления война была в полном разгаре. Обе стороны искали союзников. Традиционными были союз Франции с Пруссией и Англии с Австрией. Россия по «субсидному» договору (19/30 сентября 1755 г.) только что поступила на английскую службу, обязавшись за полмиллиона фунтов стерлингов в год выставить корпус войска для защиты континентальных владений Георга II. Казалось бы, из этого должна была получиться война России, как союзницы Англии, с Пруссией, как союзницей Франции; этого, между прочим, ожидали и в Петербурге. Вышло как раз наоборот: опасение войны с Россией заставило прусского короля, Фридриха II, пойти на сделку с Англией, что было для английского правительства тем приятнее, что Пруссия была ближайшим и самым опасным соседом Ганновера. Сделка (так называемый Вестминстерский договор 16 января 1756 г., гарантировавший нейтралитет Германии в англо-французской войне) произвела ошеломляющее впечатление и в Версале и в Петербурге. Отношения между французским и русским дворами были до тех пор самые плохие: внешним поводом были придворные компликации начала елизаветинского царствования (см. Шетарди), а реальной основой — столкновения интересов России и Франции в Турции и в Польше. В Петербурге и теперь не расставались с надеждой «сосредоточить всю левантскую торговлю в своих руках», но ближайший шаг к этому видели в укреплении за Россией восточного берега Балтийского моря (захват Курляндии с ее гаванями). А на берегах Балтики со времени Северной войны (см.) выросла на смену Швеции, новая большая держава — Пруссия: поперек дороги русским планам стояла здесь, прежде всего, она, а не Франция. Разгромить Пруссию, из ее остатков вознаградить за союз или, по крайней мере, «благожелательный» нейтралитет, Польшу, а самим забрать Курляндию, а может быть, и часть королевской Пруссии с Кенигсбергом — такой план начал складываться у русской дипломатии с 1753 года. Опасения Фридриха имели под собой вполне реальные основания, хотя он и ошибался относительно подробностей русского плана. В этот последний входило, прежде всего, сближение с Францией, дипломатические сношения с которой Россией и были возобновлены усилиями Шуваловых (см.), несмотря на противодействия «молодого двора» великого князя Петра Феодоровича, обожавшего Фридриха II, и его жены, будущей Екатерины II, находившейся в те дни на английском жаловании. Английскому послу Ульямсу было заявлено, что Россия понимает «субсидный» договор, как обязательство России помогать Англии против Пруссии, а не против кого другого; вслед за тем английские субсидии в русском казначействе сменились австрийскими. Австрия была вторым союзником, которого Вестминстерский договор дал Франции. Правительство Марии-Терезии (см.) не могло примириться с потерей Силезии, по договору 1742 года перешедшей к Пруссии, что давало последней огромные экономические (на силезской шерсти держалась вся австрийская текстильная промышленность) и стратегические преимущества над Австрией. Возвращение Силезии было руководящей идеей политики Кауница (см. XXIII, 637/8), который уже давно с этой целью стремился положить конец традиционной, еще с XVI века, вражде Австрии и Франции. Но в Версале были верны Фридриху II, и Кауниц уже отчаивался в успехе, когда Вестминстерский трактат сразу изменил картину. Правительство Людовика XV бросилось теперь навстречу австрийской дипломатии, которой еще недавно не хотели слушать, и маркиза Помпадур (см.) сделалась душой нового союза, гораздо более выгодного Австрии, чем Франции (Версальский договор 1 мая 1756 г.). Так сложилась совершенно непривычная для современников коалиция Франции, Австрии и России против Пруссии (Англия, оберегая свои торговые интересы, не объявляла войны России). Экономической базой коалиции были Франция, гарантировавшая Марии-Терезии 12 миллионов гульденов ежегодной субсидии, из которых Австрия миллион рублей выплачивала России (русско-австрийский договор 22 января 1757 г). Хотя ни Вестминстерский, ни Версальский трактаты, официально, не имели наступательного характера, а ставили своей задачей «охранение мира», тем не менее, стороны деятельно готовились к открытию военных действий. Раньше всех, в апреле 1756 года, начала свою мобилизацию Россия, которая была готова позже всех, к следующему лету. Австрия начала сосредоточение войск в Богемии и Моравии в июне 1756 года, а Пруссия, приступившая к мобилизации в июле, была готова уже в августе. Номинальный перевес коалиции был громаден: по спискам во французской армии числилось 148 000 человек, в русской даже 331 000, в австрийской не менее 80 тысяч, тогда как Фридрих II насчитывал у себя не более 120 000 человек. Фактически в разгар войны он имел до 200 тысяч, а союзники никогда не могли выставить в поле сразу более 300 тысяч. Если принять в расчет выгоды центральной позиции, которую занимал Фридрих, и солиднейшую финансовую базу, в виде английских субсидий, надо будет признать, что положение Пруссии отнюдь не было отчаянным. Качественное же превосходство прусской армии делало то, что и полная победа ее короля не представлялась безнадежной. Главное преимущество армии Фридриха II над ее противниками заключалось в необыкновенной быстроте ее действий. Армии того времени, связанные «магазинной» системой довольствия, обусловленной плохими путями сообщения и невозможностью, вследствие этого, доставлять вовремя съестные и боевые припасы из отдаленной базы, отличались крайней неповоротливостью. Французские стратегические руководства не допускали удаления армии от своих магазинов далее, чем на 5 переходов, то есть давали ей радиус действия всего в 150 верст. При существовавшей тогда «линейной» тактике развертывание походной колонны в боевой порядок было сложной и деликатной операцией, которая у русского полка, например (русская армия из тогдашних была самой неповоротливой), брала час времени. Фридрих, благодаря целому ряду остроумных приспособлений (подвижные хлебопекарни и т. под.), имел с собой припасов на 22 дня, то есть имел радиус действия, по крайней мере, тройной, сравнительно с французами. При этом войска, в особенности конница, специально тренировались для длинных и тяжелых переходов, что и давало пруссакам возможность, как из земли вырастать перед неприятелем. А развертывание из походного порядка в боевой армия Фридриха производила в 8-9 минут. Все было приноровлено к достижению максимальной быстроты: с этой целью, например, тяжелая кавалерия, составлявшая ранее главный вид этого рода оружия, была, на бóльшую часть, заменена легкой (знаменитые «черные» и «желтые» гусары); полевая артиллерия, тогда крайне редко менявшая место в бою, была сделана, возможно, подвижной и могла, не отставая, следовать за конницей и пехотой. Огонь этой последней был доведен до быстроты, изумительной при ружьях, заряжавшихся с дула: прусский пехотинец легко мог сделать из своего кремневого ружья 3 выстрела в минуту. Словом, прусская армия была идеальной машиной для атаки; в обороне она была гораздо слабее, и раз отбитая атака легко превращалась в поражение (Колин, Кунерсдорф).

Инициатива войны, как мы видели, принадлежала России и Австрии: англо-французское столкновение явилось для обеих лишь чрезвычайно удобным случаем осуществить свои давно задуманные планы. Но инициативу военных действий с самого начала взял себе Фридрих II. Его план заключался в том, чтобы одним ударом вывести из строя ближайшего и потому наиболее опасного противника, Австрию. Объектом «внезапной атаки» была выбрана Богемия: разгром на ее полях главной австрийской армии должен был открыть перед ним дорогу на Вену и принудить Марию-Терезию немедленно заключить мир. Судьба позднейшей австро-прусской войны (1866 г.) показала, что, стратегически, Фридрих был прав. Чтобы еще лучше обеспечить успех «внезапной атаки», решено было вести ее не через Силезию, где австрийцы были готовы, а через Саксонию. Эта последняя не принадлежала к коалиции, была нейтральной, что не помешало Фридриху предъявить ей ультиматум и, после того, как он не был принят, занять Саксонию своими войсками (август-октябрь 1756 г.). Печать союзников сейчас же использовала это нарушение саксонского нейтралитета, и даже «Петербургские Ведомости» возмущались поступками прусских «варваров». Сам Фридрих использовал его гораздо меньше. Тогдашняя стратегия не допускала зимних кампаний, и «внезапную атаку» пришлось отложить на весну 1757 года. Это дало австрийцам время приготовиться. Фридрих вступил в Богемию беспрепятственно, разбил одну из австрийских армий под Прагой, но был сам разбит другой (фельдмаршала Дауна) при Колине (18 июня 1757 г.). Тем временем к театру войны стали медленно подвигаться французская армия Субиза и русская Апраксина, с ее обозом, в 30 тысяч телег при 60 тысячах фактического состава. Фридрих (приведенный уже в совершенное отчаяние неудачей «внезапной атаки») выбрал себе французов, как более серьезного противника, оставив против русских 30-тысячный корпус Левальда. На самом деле французы были с чрезвычайной легкостью разбиты при Росбахе (ноябрь 1757 г.), русские же сами разбили Левальда (при Гросс-Егерсдорфе, 19/30 августа), и только отступление Апраксина, связанного по рукам и по ногам своим колоссальным обозом, и к тому же поминутно оглядывавшегося на петербургский двор (Елизавета была уже смертельно больна, пруссофильское же настроение ее наследника ни для кого не было тайной), сделало это поражение стратегически безвредным для пруссаков. Тем временем австрийцы вторглись в Силезию, а отдельные кавалерийские отряды их доходили до Берлина. До наступления зимы Фридрих как раз имел время защитить главный объект борьбы: при Лейтене, недалеко от Бреславля, австрийцы потерпели одно из самых классических поражений, какие только знает военная история (5 декабря 1757 г.). Их главная армия не существовала более — но, вместо того, чтобы идти на Вену, Фридрих расположился на зимние квартиры. Зато зиму использовали русские, занявшие в январе 1758 года Кенигсберг. Когда весной Фридрих возобновил наступление против австрийцев и осадил Ольмюц, русская армия двигалась уже к Одеру, угрожая Берлину. Фридриху снова пришлось бросить австрийцев и форсированными маршами идти к Кюстрину, около которого стал новый русский главнокомандующий, Фермор. При Цорндорфе (14 августа 1758 г.) русские потерпели поражение, но армия Фермора не была уничтожена, а наступление австрийцев в Саксонии помешало Фридриху ее преследовать. Саксонская кампания осени 1758 года ознаменовалась событием, еще небывалым в этой войне: австрийцы атаковали Фридриха и разбили его (при Гохкирхе, 14 октября). Это ободрило союзников, и на следующий год было решено вытеснить пруссаков из Силезии комбинированными действиями русской и австрийской армий. Первая (под командой теперь Салтыкова) летом 1759 года снова была на Одере и заняла Франкфурт, где соединилась с австрийским корпусом Лаудона. Фридриху снова пришлось прервать свое наступление против австрийцев на юг и идти защищать Берлин. Он дал сражение армии Салтыкова при Кунерсдорфе, в виду Франкфурта, и был разбит на голову (1/12 августа 1759 г.). Прусская армия после этого почти так же не существовала, как австрийская после Лейтена, но Салтыков, на счастье Фридриха, и не думал идти к Берлину, а двинулся медленно на юг, к Силезии, где остальное время года прошло в пререканиях с австрийскими генералами. Кампания 1759 года обнаружила всю стратегическую беспомощность союзников, но она показала также, что тактически прусская армия не непобедима более, что Гохкирх не был случайностью. С этого времени война отчетливо принимает, со стороны Фридриха, оборонительный характер. Он удачно отбрасывает иногда противника то там, то сям, наносит ему иногда жестокий удар (австрийцам под Лигницем, в Силезии, и Торгау, в прусской Саксонии, осенью 1760 г.), но железное кольцо смыкается вокруг него все теснее, и дело доходит до того, что в сентябре 1760 года Берлин попадает на несколько дней в руки русских партизан, уничтоживших там все военные склады и фабрики и взявших с города млн. талеров контрибуции. Пруссию выручило, во-1-х, экономическое истощение союзников, а во 2-х, ликвидация основного спора между Англией и Францией. Уже в 1758 году последняя «многократно представляла, что тягость войны становится для нее несносною, и потому надобно думать о мире». В самом деле, на практике от своих союзников Франция не видела никакой пользы. Неудачи Фридриха не помещали англичанам уничтожить, в ряде сражений, французский флот и завладеть французскими колониями: после сражения при Квебеке (13 сентября 1759 г.) Канада была бесповоротно в руках англичан, из Индостана французы также были почти совершенно вытеснены. С другой стороны, и Англия, достигнув главной цели войны, потеряла к ней интерес. Новый французский министр иностранных дел, герцог Шуазель (см.) и новый английский премьер, лорд Бют (см. VII, 432), оказались на одной дороге; 3 ноября 1762 года в Фонтенбло были подписаны прелиминарии англо-французского мира. К этому времени континентальная коалиция уже несколько месяцев как была расстроена; 25 декабря старого стиля 1761 года умерла императрица Елизавета, смерти которой ждали с начала войны, и ее наследник, Петр III, заключил с Пруссией не только мир, но и союз. Событие это не было таким катастрофическим, каким его иногда представляют. Уже весной 1760 года петербургская конференция находила, что теперь «одно из двух: или действовать в нынешнюю кампанию со всей силой и ожидать честного мира, или уже лучше и короче, не входя в новые убытки, принять такой мир, какой неприятель дозволит». В январе следующего года новому главнокомандующему, Бутурлину, был отправлен секретный рескрипт, где рекомендовалось не щадить более Пруссии (восточная Пруссия рассматривалась уже как одна из русских губерний); иными словами, занятой территории не надеялись удержать. Несмотря на австрийские субсидии и случайные доходы, вроде берлинской контрибуции, армии платили лишь половинное жалованье и содержали ее так, что результатом было массовое дезертирство. Мир все равно пришлось бы заключить, и на долю пруссофильства Петра III приходится отнести разве лишь то, что прусские провинции были очищены безо всякого вознаграждения. Оставленная Россией и Францией, Австрия не могла продолжать борьбы; но и Фридрих лишился английских субсидий, а его собственная казна была истощена не меньше, чем казна его противников. Окончательные мирные трактаты были подписаны почти в один день (Парижский, между Англией и Францией, 10 февраля 1763 г., Губертсбургский, между Австрией и Пруссией, 15 февраля того же года).

Семилетняя война не изменила карты Европы, а лишь закрепила те изменения, которые явились результатом предшествовавших войн; Силезия навсегда осталась за Пруссией. Крупнее были изменения вне Европы: Англия окончательно стала величайшей колониальной державой мира, а колониальная история Франции прервалась на долгие годы. Для России Семилетняя война получила значение, главным образом, как школа русской армии: из этой школы вышли, между прочим, Румянцев и Суворов.

Библиография: Соловьев, «История России», т. XXIV; Е. Н. Щепкин, «Русско-австрийский союз во время Семилетней войны» («Журнал Министерства Народного Просвещения», 1900); Масловский, «Русская армия в Семилетнюю войну» (М., 1886-1891); Koser, «König Friedrich d. Grosse» (Stutg. 1893-1903, 2 тт.); Waddington, «Lonis XV et le renversement des alliances» (Р., 1896); его же, «La guerre de sept ans» (Р., 1899-1914, 5 тт.); Corbett, «England in the seven year Swar» (L., 1908, 2 тт.)

М. Покровский.