Сенебье Жан

Сенебье, Жан, знаменитый ученый, известный своими исследованиями в области ботаники, химии, философии наук, положивший основание физиологии растений и фото-, правильнее, актинохимии. Сын ремесленника, родился в 1742 году в Женеве, в 1765 году избран пастором евангелической церкви, с 1773 года и до самой смерти, в 1809, занимал место библиотекаря города Женевы, состоял членом французской академии наук и многих других ученых обществ и был центром научных кругов Женевы, о чем упоминает в своих письмах Вольта. Сенебье, прежде всего, обратил на себя внимание своей книгой «L’Art d’observer», получившей премию известного в истории наук Гарлемского ученого общества. Главным же трудом его жизни были пять томов исследований из области химического действия света (1782, 1783, 1788 г.) и его два труда (1791 и 1800 г.), положившие основание физиологии растений. Вся деятельность Сенебье представляет ту оригинальную черту, что, еще не выступив сам на поприще научных исследований, он уже интересуется изучением научных методов, философией наук (упомянутый труд 1775 г.), затем следует полоса живой, непрерывной творческой деятельности (1782-1808), и в заключении он снова возвращается к той же задаче и выпускает новое издание своего труда, за которым следует третье и четвертое издание в более обширном объеме (3 тома 1802 г.), но под более скромным названием «Essai sur l’art d’observer et de faire des expériences». Эта сторона деятельности Сенебье была опенена очень немногими (Тимирязев, 1883), но в недавнее время в немецкой научной литературе она получила надлежащую оценку у Гюнтера в «Geschichte der Naturwissenschaften im neunzehnten Jahrhundert» (1901) и в «Handbuch der Naturwissenschaften» (1914); в последнем, Гюнтер выражается так: «besonders vorbildlich wirkte er in seinem Essai sur l’art d’observer». Достаточно сказать, что на первых же страницах своей книги Сенебье высказывает мысль, которую развил уже следующий век (Милль, Бэн, Минто) — именно, что рядом с классической формальной логикой развивается логика наук.

Но, конечно, главной научной заслугой Сенебье было исследование им совершенно новой категории явлений — химического действия света «во всех трех царствах природы» и в особенности — разложения углекислоты под влиянием солнечного света, этого важнейшего актинохимического явления, совершающегося на поверхности нашей планеты, как это, наконец, начинают понимать и современные химики (Нернст, Вейгерт). Имя Сенебье будет навсегда связано с этим его великим открытием, несмотря на попытки немецких ботаников (Сакса, Ганзена, Визнера) отрицать права Сенебье, приписывая их Ингенгузу (см. Ингенгуз, Сакс). Деятельность Сенебье, в этой области выразилась в трех специальных трудах (Mémoires physicoсhimiques, 1782, 3 v., Recherches sur l’influence de la lumière solaire pour métamorphoser l’air fixe en air pure par la végétation, 1783, 1 v., Expériences sur l’action de la lumièrе solaire dans la végétation, 1788, 1 v.) и в соответственных местах двух общих трактатов о физиологии растений (Phisiologie végétalе в Encyclopédie Methodique, 1791, 1 v., и в Physiologie vegetalе an (1800) 5 v.).

Главная научная заслуга Сенебье, навсегда обессмертившая его имя, заключалась в разъяснении одного из важнейших, а может быть, и важнейшего явления природы, связывающего органический мир с неорганическим, а именно — явления питания растений на счет углекислоты, причем им одновременно была разъяснена как статическая, химическая, так и динамическая, физическая, сторона явления с точки зрения только что в то время провозглашенного закона Лавуазье (закона сохранения материи) и с точки зрения более чем через полвека позднее открытого Майером и Гельмгольтцем закона сохранения энергии. Историческая последовательность этого великого открытия такова. Соотечественник Сенебье — Бонне открыл, что погруженные в воду отдельные листья, будучи выставлены на солнце, покрываются пузырьками, но не объяснил этого явления. Пристли (см.) сделал важное открытие, что растения исправляют воздух, испорченный горением или дыханием животных, выделяя при этом открытый им позднее кислород. В 1778 году он же (а не Ингенгуз; см.) открыл, что простейшие зеленые водоросли, в то время и еще долго после называвшиеся «Пристлеевой материей», выделяют этот воздух только на солнце; и еще позднее в 1779 году он обнаружил те же результаты над листьями. Ингенгуз, знавший об опытах Бонне и видевший опыты Пристли (см. Ингенгуз), воспользовался приемом анализа Пристли и эвдиометром аббата Фонтана произвел ряд хороших опытов, собранных в книжке, изданной в том же 1779 году, между тем как соответственные опыты Пристли вошли в состав следующего четвертого тома его трудов, вышедшего в следующем году. Заметим, по этому поводу, что даже обращавшие на себя в это время всеобщее внимание труды Лавуазье не редко выходили через несколько лет после их сообщения академии. Когда позднее возникла полемика из-за желания Ингенгуза приписать исключительно себе факт зависимости этого явления от солнечного света, Пристли только сказал: «То же солнце светило на мои и ваши опыты, вы только обогнали меня в печатании вашей книги, чего я, на вашем месте, не сделал бы».

Таковы были относительные права этих двух ученых, когда выступил со своими исследованиями Сенебье. Его интересовала «общая роль света в природе» и особенно разъяснение этой роли в данном частном случае. Как в следующем веке Фарадэ в своих широких обобщениях исходил из мысли, что не может же эфир существовать только для того, чтобы человек мог при его помощи видеть предметы, так и Сенебье в своих широких актинохимических обобщениях исходил из такого положения: «мне всегда представлялось, не может же свет, излученный солнцем на землю, растрачиваться без пользы для нашей планеты,... служа исключительно только для того, чтобы живые существа могли различать друг друга». «Нельзя себе представить, чтобы потоки, изливающиеся на земной шар, проникали на него только для того, чтобы раздражать сетчатку немногих живых существ». «Нет, если растения не могут существовать без света, то не вынуждены ли мы признать присутствие света в нашей пище, в нашем топливе? Я убежден в этом, и придет время, когда признают присутствие элемента солнца во всех телах...» (1789). А через три года, в 1791 году, он выражает почти с такой же уверенностью, как через полвека после него великие основатели учения о сохранении энергии: «То же дерево, которым мы пользуемся для наших построек, дает нам зимою тепло, огонь, который оно похитило у солнца». Он вполне определенно высказывает также мысль о связи этого процесса усвоения света с хлорофиллом, указывая, что он происходит в «зеленой паренхиме», в «зеленом крахмале» (fécule verte), этом красящем веществе, совершенно исключительном и тонком (subtile), находящемся в ближайшей связи с великой тайной питания растения». Любопытно, что он указывает на аналогию разложения углекислоты светом с разложением азотной кислоты, — мысль, которую в другом веке высказал в обратном порядке Бертло. Таким образом, Сенебье высказал вполне верный взгляд на усвоение света как с физиологической, так и с общей актинохимической точки зрения. И замечательно, что эти представления были для него ясны уже в то время, когда он стоял еще на почве учения о флогистоне, о котором и многие современные химики не имеют ясного понятия, считая его за какой-то грубый предрассудок последних сторонников этого учения, между тем, как и Гельмгольтц и Майер, а позднее Одлинг давно разъяснили, что под флогистоном защитники его разумели нечто совершенно аналогичное современному понятию «потенциальной энергии» — понятию, от которого, к слову сказать, новейшие физики (сэр Джозеф Томсон) пытаются освободить физику (см. наука, XXX, 29). Сенебье сам указывает, что эта мысль была первый раз высказана Ньютоном в его «Оптике», когда он ставил вопрос: «Не могут ли грубые тела и свет взаимно превращаться?» Сенебье ставит вопрос так же определенно, как его ставит и современная наука: «Земля, вода, соли, которые входят в состав тел... сами не горючи, откуда же берется в них это свойство?» «Неужели невозможно допустить, что свет, соединяясь с ними, способствует образованию горючих веществ?»

С химической точки зрения Сенебье вполне определенно высказал мнение, что «дефлогистизированный воздух» (будущий кислород) Пристли образуется из air fixe (будущая углекислота) и пропорционально количеству этого газа, растворенному в воде. Происходит это в любой зеленой части, выставленной на свет, причем богатая флогистоном (горючая) часть отлагается в растении, что принимал уже Пристли, но отрицал Ингенгуз.

Жан Сенебье (1742-1809).Портрет в Женевской публичной библиотеке. (Фотография с разрешения муниципального совета).

Как только Лавуазье своим синтезом выяснил состав углекислоты, Сенебье объяснил изученное им явление, как «процесс разложения углекислоты, причем кислород выделяется...., а углерод становится составной частью растения». Сенебье признал этот процесс за главный процесс питания растения, чего, вопреки Визнеру, Ингенгуз не понимал до конца своей жизни. Замечательно, что Сенебье, извлекая все ценное из учения о флогистоне (как и Лавуазье), сумел вполне отрешиться от него и перейти всецело на почву новой химии, на что не были способны даже такие гениальные химики, как Пристли. Таково значение деятельности Сенебье по отношению к главному фотохимическому явлению, совершающемуся на поверхности земли, что современные химики начинают сознавать только в самое последнее время; но он изучал и другие явления действия света, например, на растворы хлорофилла, на берлинскую лазурь, гваяковую смолу, азотную кислоту, хлористое серебро и т. д.; он указывал, что для полного разъяснения процесса разложения углекислоты необходимо было бы осуществить его при действии одной теплоты, без участия тел, богатых флогистоном, то есть предугадывал открытие диссоциации углекислоты; изучал действие различных лучей спектра, даже заметил, что красные лучи обладают наибольшей нагревающей способностью, показал задерживающее действие избытка углекислоты и т. д.

Если несомненна роль Сенебье как первого пионера актинохимии, разумея под этим совокупность сведений о химическом действии света, а не отрывочные наблюдения (как у Пристли, Шеле, Ингенгуза), то уже не может подлежать сомнению его значение как основателя физиологии растений. Это необходимо подчеркнуть в виду категорического заявления Визнера, что до Гумбольдта она была неизвестна даже по имени («еin namenloses Ding»). В первый раз это слово было произнесено будто бы Гумбольдтом в 1794 году. Из этого можно заключить, что Визнеру осталось неизвестно, что Сенебье издал в 1791 году первый свой трактат, так и названный им Physiologie végétale (in 4˚ 296 страниц убористой печати в два столбца, как составная часть знаменитой Энциклопедии Даламбера и Дидро, 2 изд.), а уже в предисловии к своей книге 1783 года употреблял выражение Physiologie des plantes (стр. IV).

На самом пороге века (в 8 году республики) появилась его пятитомная Physiologie végétale, первое полное систематическое изложение этой науки. Книга эта любопытна во многих отношениях: во-первых, как свод всего известного в науке к началу XIX века, во-вторых, как произведение, проникнутое совершенно новым (и до сих пор не привившимся у многих ботаников) воззрением, что физиология должка заключаться не только в наблюдениях внешних проявлений жизни, но в их, основанном на почве опыта, объяснении, исходя из данных физики и особенно из данных совершенно новой науки — химии. Сенебье приходилось с особенной настойчивостью доказывать необходимость изучения этой последней — как другому пионеру физиологии, почти за сто лет до него, Гельзу (1727), пришлось защищаться от ботанических критиков, протестовавших против введения в их науку таких непонятных знаков, как + и —! Для этого Сенебье дал очень удачный краткий очерк новых воззрений Лавуазье, а в главе, посвященной собственным исследованиям над разложением углекислоты, представил образец применения этих новых идей. Указывая, что молодая наука должна использовать прочные завоевания других общих наук, он в конце книги приводит список desideranda, то есть тех задач, которые предстоит разрешить зачинавшемуся веку. В числе этих задач, завещанных XIX веку, вполне определенно намечены следующие: «Исследовать, как совершается соединение углерода в момент разложения углекислоты.... Мне кажется, что тщательное изучение листовой паренхимы (зеленой паренхимы, как он ее часто называет) при известных обстоятельствах могло бы для этого послужить». О самом же хлорофилле (fécule verte, как он его называет) он говорит ранее: «Это красящее вещество, своеобразное и тонкое, находится в тесном отношении с великими тайнами растительности». Если добавить к этому сделанное им в другом месте указание, что образующееся вещество должно быть тройное соединение углерода, водорода и кислорода, к числу которых он относил сахар и крахмал, то для всякого будет ясно, как близко он подходит к задаче, разрешение которой через 60-70 лет составило главную славу Сакса, так несправедливо отнесшегося к своему славному предшественнику. Напомним еще, что один из распространенных приемов в исследовании действия света — двустенные колпаки для цветных жидкостей долгое время приписывались Саксу, между тем как они описаны и изображены Сенебье в его первой книге 1782 года.

В общем, деятельность Сенебье поражает своей целостностью и стройностью. Прежде всего, он останавливается на философии того опытного метода, развитие которого отметило научные успехи XVII и XVIII веков, затем сам закладывает основы целой новой науки — физиологии растений, как приложения физики и химии, и, наконец, рядом продолжительных и глубоко продуманных опытов над «самым, быть может, интересным явлением природы» (Бэлис в 1915 г.) разрабатывает основу важнейшей главы физиологии растений и новой отрасли химии — фотохимии. См. К. Тимирязев, «Жизнь растения» (изд. 8, 1915 г.), «Растение и солнечная энергия» (1897 г.), «Столетние итоги физиологии растений» (1901 г.), «Жан Сенебье» («Русские Ведомости», 1909).

К. Тимирязев.