Северная война

Северная война (1700—1721), между Швецией, с одной стороны, Данией, Россией, Саксонией и Польшей, с другой, была разрешением двух конфликтов, тянувшихся через весь ХVII в. и сводившихся к одному объекту: балтийской торговле. До возвышения Швеции в период Тридцатилетней войны (см.) хозяйкой на Балтийском море была Дания, державшая в своих руках выход из этого моря в океан; она широко использовала выгоды своего положения: взимавшиеся датским королем «зундские пошлины» (см. XXI, 367) были одной из главных причин, заставивших голландцев, по следам англичан, искать пути в Россию кругом Нордкапа, через Белое море, что сделало Архангельск одним из крупнейших морских портов восточной Европы. Дело шло отнюдь не только об одной русской торговле: Россия, благодаря удобству своих водных дорог (Каспийское море, Волга, Северная Двина), была транзитным путем для целого ряда азиатских товаров, главным образом шелка, торговля которым была в то время одним из главных видов международного обмена вообще. Стремление овладеть «персидской  и индийской торговлей» охватывало по очереди все страны, лежавшие вокруг Балтийского моря, не исключая и таких, как Голштиния; тем менее могла быть от него свободна Швеция, превратившаяся в середине XVII в. в громадную балтийскую империю, с форпостами даже на берегах Немецкого моря (Бремен и Верден). Ее первым шагом было низвержение таможенной диктатуры Дании в Балтике (1645): шведы перестали платить зундские пошлины; новая война кончилась экономическим подчинением Дании ее северной соседке (Лундский трактат 1679 г.).  Благодаря тесному союзу Швеции с Голштинией, Дания была сдавлена шведским кольцом и ни о чем так не мечтала, как о новом реванше; случай представился в последние годы XVII в., когда на помощь шведско-датскому конфликту пришел русско-шведский. Последний был прямым и непосредственным результатом развития торгового капитализма в восточной Европе. По мере увеличения торговых оборотов, кружной путь через Архангельск становился все менее и менее выгодным; было нетрудно видеть, что, переведя торговлю из Белого моря, где навигация продолжалась пять месяцев, на Балтийское, где она возможна в течение, по крайней мере, 9-ти, можно ускорить оборот капитала вдвое, если не втрое, и соответствующим образом увеличить барыши. В этом состояла сущность проекта де-Родеса, шведского агента в Москве (1653). По мнению де-Родеса, инициативу создания новой торговой дороги должна была взять на себя Швеция, которой должны были достаться и все выгоды. Шведское правительство предприняло довольно энергичные шаги в этом направлении, освободило от пошлины товары, идущие из России, давало всякие льготы иностранным купцам, поселившимся в Ревеле, и т. д. Но оно встречало при этом не менее энергичное противодействие со стороны русского правительства, которое дорожило Архангельском, как единственным открытым портом в России, где последняя могла обмениваться товарами с Западной Европой без посредников, тогда как вся суть шведской политики в том и состояла, чтобы сделать шведов универсальными посредниками в торговле восточной Европы. На понижение шведских пошлин московское государство ответило повышением своих в таком размере, что купить товары через Архангельск оказывалось дешевле, чем через Ревель или Нарву. Но абсолютная выгодность балтийского пути оставалась по-прежнему очевидной, и если бы России удалось завладеть непосредственно одним из балтийских портов, картина сразу должна была измениться. Попытки утвердиться хотя бы в Нарве делались еще в XVI в. (см. Ливонский орден, ХХVII, 128/30); они не удались, хотя Швеция тогда была еще слаба. Перед великодержавной Швецией ХVII в. пришлось отступить сначала очень далеко, пожертвовав даже теми подступами к Балтике, какие были в руках уже у древнего Новгорода (см. Столбовский мир и Россия — внешняя политика). Но к концу XVII в. влияние торгового капитала на политику московского правительства стало настолько велико, что последнее не могло устоять перед искушением начать борьбу с Швецией при первой же благоприятной дипломатической комбинации. Таковая представилась в 1697 г., когда умер шведский король Карл XI (см.). В высшей степени активная политика, одновременно внешняя и внутренняя, которую вел этот государь, оставила тяжелое наследство: Швеция была опутана долгами и наполнена недовольными. Особенно сильно было оппозиционное настроение среди дворянства, пострадавшего от Карла XI и политически, благодаря усилению королевской власти, опиравшейся на буржуазию (см. Швеция), и экономически, благодаря редукции — отобранию в казну коронных земель, захваченных дворянами в предшествовавшие царствования. Особенно велики были размеры редукции и вызванное ею раздражение в принадлежавшей тогда шведам Лифляндии (Латвии), где редукция лишила дворянство 5/6 его имений. Вождь лифляндского дворянства Паткуль (см.) сделался душой агитации в пользу Северной войны, но эта агитация не имела бы никакого успеха, если бы она не нашла благоприятной экономической почвы, охарактеризованной выше. Паткуль искал помощи главным образом со стороны сначала Саксонии и Польши, потом России, инициатива же антишведской коалиции принадлежала Дании, которая именно с весны 1697 г. начинает дипломатическую подготовку войны в инструкциях своим агентам, между прочим, и московскому. В данный момент Москва была занята турецкой войной и внутренними беспорядками (см. Россия — внешняя политика и стрельцы): это затянуло образование коалиции на три года, и хронологически первым оказалось выступление польско-саксонского короля Августа II (см.). Типичный политический авантюрист, Август II готов был захватывать что и где угодно, если представится удобный случай. Первоначально он имел ввиду отнять у турок Валахию при помощи австрийцев, но последние как раз заключили мир с турками (Карловицкий конгресс открылся в октябре 1698 г.). Тут явился Паткуль со своими предложениями: за невозможностью добиться Валахии Август оказался не  прочь отнять у шведов Лифляндию. Согласно тайному соглашению, Лифляндия должна была достаться не Польше, где Август был королем выборным, а наследственно саксонской династии, и экспедиция была поручена саксонским войскам. Она окончилась неудачно: революционность лифляндского дворянства оказалась гораздо ниже того, на что надеялся и о чем рассказывал Паткуль, а лифляндская буржуазия грудью стала за своего шведского государя; саксонцы были отбиты от Риги не столько слабым шведским гарнизоном, сколько рижскими бюргерами. В это время (начало 1700 г.) коалиция была уже налажена (тайный договор о войне против Швеции подписан в Преображенском 11 ноября 1699 г., первые переговоры завязались еще осенью предшествовавшего года в Раве Русской, близ Львова, где Петр, возвращавшийся из заграничного путешествия, встретился с Августом, готовившимся воевать с турками), но тщательно скрывалась: Петр официально назначил «великое посольство» в Стокгольм и лично уверял шведского резидента, что Швеции нечего бояться России; между Августом и Данией заключались, для отвода глаз, специальные гласные договоры, которых никто и не думал исполнять и которые совершенно противоречили их соглашениям секретным. Так же внезапно, как Август в Лифляндию, Дания вторглась в Голштинию, изгнав оттуда герцога, родственника Карла ХII (см. ХХIII, 513/14). Положение последнего (ему было всего 17 лет) всеми признавалось отчаянным. Шведская армия считала не более 45 тыс. чел. и была в разгаре переустройства (редукция как раз и имела целью добыть средства на содержание новой армии); артиллерии почти вовсе не было; тактика была скована традициями Тридцатилетней войны — часть пехоты была еще вооружена копьями, тогда как даже у русской пехоты были уже ружья со штыками; главным родом оружия, по той же традиции, считалась кавалерия (кирасиры), и в ней было единственное превосходство шведов над их противниками. Но у этих последних не было никакого общего плана кампании, и они не сумели найти ни одного сколько-нибудь способного генерала. На стороне шведов было единство командования и, чего никто не подозревал, в сидевшем на шведском престоле почти мальчике скрывался один из величайших полководцев, каких знает всемирная история. Карл одним ударом покончил с Данией. Шведская армия явилась под Копенгагеном, и Фридрих IV (см.) вынужден был заключить мир (в Травендале, 8 августа 1700 г.) раньше, чем Россия успела формально объявить войну (19 августа того же года). Отправляясь в поход, Петр еще не знал о разгроме датчан и с недоверием относился к слухам о предстоящей высадке шведов в Пернове (в Лифляндии). Следуя старинной операционной линии, московский царь пошел на Нарву и во время осады этого города получил известие, что Карл уже в Везенберге. Петр едва успел уехать в Новгород, как шведы были уже перед русским лагерем (19 ноября; густая метель позволила шведским колоннам подойти незамеченными на 30 шагов). В несколько часов 8 000 шведов опрокинули и рассеяли 40 000 русских; устояла только петровская гвардия, но она была слишком малочисленна, чтобы спасти положение. После того как 9 июля следующего 1701 г. и саксонская армия была разбита на голову под Ригой, нападение на Швецию можно было считать окончательно не удавшимся, и Карл мог сам перейти к наступательной войне. При выборе объекта последней Карл показал себя таким же плохим политиком, как раньше хорошим стратегом. Базой уцелевшего, после отпадения Дании, остатка коалиции была Россия: пока она не была сломлена окончательно, Карл не мог считать себя победителем. Вместо этого он атаковал Польшу, формально даже с ним не воевавшую (Август вел войну в качестве короля саксонского), поставив своей задачей сделать ее шведским вассалом; это ему удалось, поляки должны были выбрать в короли шведского кандидата, Станислава Лещинского (см.), и шведская армия распоряжалась в Польше как дома; ему удалось также отомстить и Августу II, которого он лично ненавидел и считал главным виновником войны: после опустошения шведами его наследственного королевства Саксонии, Август должен был подписать унизительный для себя мир (24 сентября 1706 г. в Альтранштедте; мир тщательно скрывался от России). Но на это ушло 5 лет, в течение которых Россия успела оправиться от Нарвской неудачи. Русская армия, от которой после Нарвы осталось только 23 000 чел., уже к 1703 г. считала 52 000, а к 1708 г. до 100 000 ч. Правда, и Карл в этом отношении не потерял времени — его армия также выросла до 100 000 чел. Правда и то, что качественно русская армия, в особенности кавалерия, не могла выдержать сравнения с шведской: она имела, успехи на частных театрах войны, где шведские силы были незначительны и притом второго сорта (взятие Нотебурга и Ниеншанца, — будущего Петербурга, — на Неве в 1702—3 гг., взятие Нарвы и Дерпта в 1704 г.); при попытках выйти на главный театр и столкнуться с главной армией Карла или с крупными отрядами ее она терпела неудачи (поражение Шереметева при Гемауертгофе в Курляндии 15 июля 1705 г., тяжелое отступление от Гродно весной 1706 г.), настраивавшие Петра так пессимистически, что он готов был заключить мир на каких угодно условиях, лишь бы сохранить только Петербург. Но так как шведы вели войну с Россией именно для того, чтобы не допустить Россию к Балтийскому морю, то на это минимальное требование они никак, не могли согласиться, пока их армия не была разбита. А пока не была уничтожена новая русская армия, не могло, быть конца войны: логика этой последней вела, таким образом, Карла к походу внутрь России, походу, который его же предыдущие действия поставили в несравненно более тяжелые условия, чем это могло бы быть в 1701 г. Как в этих предыдущих действиях Карл являлся представителем традиций Густава Адольфа (см.)  и Карла Х (см.) вплоть до выступления в роли покровителя протестантизма в Германии, так традиционной была и избранная им дорога в Россию: союз с Украиной входил в программу шведской политики еще со времен Хмельницкого (см.). В поступке Мазепы (см.) не было, таким образом, ничего исключительного, но новая политическая ошибка Карла заключалась в том, что он надеялся найти опору в том элементе украинского общества, который сам мог держаться над угнетаемой им народной массой только при чужеземной опоре. Лишившись поддержки русских штыков, казацкая старшина с Мазепой во главе оказалась висящей в воздухе, а вместе с ней оказалась изолированной и армия Карла XII. Между тем, последний настолько полагался на силы и средства Украины, что двинулся на юг, не дождавшись даже ген. Левенгаупта с обозом боевых и съестных припасов. Левенгаупт был окружен русскими и разбит наголову, потеряв весь обоз (при Лесной, около Могилева, 27 сентября 1708 г.; несколько раньше, 3 июля, в тех же местах, при Головчине Карл одержал последнюю победу над русскими). Сражение при Лесной стратегически решило участь кампании. Полтавский бой (27 июня старого стиля 1709 г.) лишь подвел итоги; это было, вероятно, первое сражение в истории, исход которого определился недостатком снарядов у одной из сторон: шведы могли пустить в дело всего 4 пушки. Под Полтавой Швеция лишилась не только своей главной и лучшей армии, но фактически и своего короля, вынужденного бежать в Турцию. Попытка поднять на Россию и эту последнюю, сначала удачно (Прутский поход, см. русско-турецкие войны), только отсрочила катастрофу. Благодаря разрозненности союзников (и датский король, и Август возобновили военные действия немедленно, как только узнали о Полтаве) Швеция могла обороняться еще с лишком 10 лет, но это была уже пассивная оборона. На русском фронте главными событиями этого периода были: завоевание Лифляндии (1710) и большей части Финляндии (до г. Вазы; 1713—14) и, наконец, опустошение берегов самой Швеции (1719—20). На западе союзники, к которым присоединилась Пруссия, вытеснили шведов из Померании (см.). Здесь мир был заключен уже в 1719 г. (Карл был убит в 1718 г.). Переговоры с Россией начались еще при его жизни (Аландский конгресс, см. II, 61), но ни к чему не привели, так как Швеция желала удержать, по крайней мере, оба берега Финского залива, а Петр непременно требовал Ревель и Выборг. Россия настояла на своем, и по Нюстадскому (или, как говорили в России, употребляя немецкое произношение, Ништадтскому) миру 10 сентября 1721 г. получила Выборгскую губернию так же, как Лифляндию и Эстляндию. Проблема «балтийского пути» была, таким образом, разрешена в пользу России, но воспользовался этим не столько русский, сколько западноевропейский торговый капитализм: двадцатилетняя война совершенно разорила Россию; уже к 1710 г. число дворов уменьшилось на 1/5 сравнительно с переписями конца XVII в.; на 1716 г. запустение дошло до 1/3. Наступившая немедленно после смерти Петра реакция была отражением экономического регресса; развитие России было задержано еще, по крайней мере, на 20 лет.

Литература: Б. Курц, «Донесения Родеса и архангельско-балтийский вопрос в половине XVII в.   (Журнал Министерства Народного Просвещения, 1912, март); Schirren, «Zur Geschichte d. Nordischen Kriegs», Kiel, 1918 (посмертный сборник статей); R. Nislet Bain, «Charles XII and the collapse ol Swedish empire», New York — London, 1895; F. Carlson, «Sveriges Historic under Konungarne af Pfalriska huset.», Stockholm, 1881; Соловьев, «История России», тт. XIV—XVII; Д. Macловский, «Северная война»; А. Мышлаевский, «Северная война 1708 г.»; П. Милюков, «Государственной хозяйство России в первой четверти XVIII ст.»; М. Клочков, «Население России при Петре Великом».

М. Покровский.