Соловьев Александр Константинович

Соловьев, Александр Константинович, родился в 1846 году в Луге. Отец его, бывший помощником лекаря, служил в дворцовом ведомстве, и Соловьев учился в III Петербургской гимназии на счет этого ведомства. Затем поступил в университет на юридический факультет, но со второго курса оставил его по неимению средств и, выдержав экзамен на учителя, занял место преподавателя истории и географии в Торопце Псковской губернии; кроме того занимался в организованной им школе при тюрьме. В отрочестве, в гимназии и даже будучи уже учителем, Соловьев отличался религиозностью, но затем у него явились сомнения и, отбросив церковную обрядность, он перешел к деизму, а потом отказался и от него. В Торопце у Соловьева, уже со студенческой скамьи имевшего народолюбческие стремления и думавшего о деятельности в пользу народа, завязалось знакомство с Ник. Ник. Богдановичем и его женой, Татьяной Петровной, урожденной Михаэлис, родной сестрой жены писателя Н. В. Шелгунова. Богданович, помещик Торопецского уезда, бывший почетным мировым судьей, держал в своем имении, Воронине, кузницу, изделия которой снабжали весь уезд. Работниками в кузнице была революционная молодежь, желавшая научиться ремеслу, чтобы затем «итти в народ» в качестве рабочих-пропагандистов. Так, в этой кузнице работал брат Николая Николаевича, Юрий, известный уже тогда революционный деятель и, впоследствии, в 1881 году, как член Исполнительного комитета партии «Народной Воли», игравший роль хозяина магазина сыров, из которого был произведен подкоп на Малой Садовой для покушения на Александра II. Работал в Воронине и другой известный участник революционного движения Адриан Михайлов, и некоторое время жил выдающийся член кружка чайковцев — Д. Клеменц. Неподалеку от Воронина, в имении Казиной — Кресты, под видом арендаторов, жила небольшая компания радикалов — мужчин и женщин, в наивных чертах того времени представлявших из себя земледельческую колонию: это были сестры Каминер, Оболешев — один из самых энергичных, стойких и симпатичных членов общества «Земля и Воля», и другие. Нечего и говорить, что между этими двумя революционными гнездами сношения были непрерывные, и, благодаря знакомству с Н. Н. Богдановичем, в эту избранную компанию попал в качестве молотобойца и Соловьев, который бросил свое учительство, чтобы, подобно другим, в качестве кузнеца, отправиться потом на пропаганду в народе. По натуре аскет, твердый, последовательный и не отступающий от раз намеченной цели, Соловьев в Воронине получил окончательный закал революционера и социалиста. Когда в 1876 году в Петербурге образовалось общество «Земля и Воля», Юрий Богданович, бывший одним из инициаторов при выработке программы народников, примкнул к тем лицам, которые, не слившись с главным ядром Общества, составили группу так называемых сепаратистов (Иванчин-Писарев, Вера и Евгения Фигнер, Лешерн и др.) и привлек к ней своего друга Соловьева. Весной 1877 года Соловьев вместе с московским рабочим, Василием Грязновым, уцелевшим от разгрома «Московской организации» («Фричей» и «Кавказцев»), отправился в Самару и в селе Преображенском открыл кузницу. Местность, в которой поселился Соловьев, была болотистая и с самого же начала оба кузнеца начали страдать малярией: через три месяца, измученные, они должны были покинуть село, и Грязнов, страдавший туберкулезом, вскоре умер. К этому моменту и остальные «сепаратисты», жившие в Самарском и Бузулукском уездах, скомпрометированные одним петербургским арестом, были вынуждены покинуть свои места. Вся группа направилась сначала в Воронеж, а потом думала устроиться в Тамбовской губернии, но, потерпев неудачу, переехала в Саратов — центр пропагандистской деятельности членов «Земли и Воли». Вскоре Юрий Богданович, Иванчин-Писарев и Соловьев устроились в Вольском уезде, в качестве волостных писарей и развили ту деятельность, которая талантливо изображена в «Воспоминаниях» Иванчина-Писарева, но деятельность в количестве 3-4 человек на целый уезд, под недремлющим оком полиции, обещала столь малые результаты, что Соловьев, неудовлетворенный, счел себя вынужденным оборвать работу в деревне и бесповоротно решил отправиться в Петербург с целью совершить покушение на жизнь Александра II. К этому его привела вера, что устранение императора, давно ставшего на путь реакции, будет поворотным пунктом во внутренней политике правительства; атмосфера подозрения, тяготеющая над каждым образованным человеком, входящим в общение с народом, рассеется, и возобновится приток свежих сил, так оскудевший к 1879 году. Вопреки указаниям товарищей, что в случае неудачи самодержавный гнет еще сильнее придавит народ, печать и общество, Соловьев оставался непоколебим: он верил в удачу и, не допуская возможности промаха, говорил, что, с одобрения товарищей или без него, едет в Петербург и свое дело сделает. Мысль о покушении на царя в то время висела в воздухе. Уже более года Россия волновалась известиями об актах политического террора, которые происходили то в Петербурге и в Москве, то в Киеве, Харькове и Одессе. Это была расправа над крупными и мелкими агентами власти после арестов и свирепых судов над пропагандистами начала 70-х годов. Жертв со стороны революционной было много; результаты же, благодаря репрессиям, не соответствовали усилиям, и жизнь все более и более влекла активные элементы народничества на путь борьбы с правительством, которое лишало возможности какой бы то ни было деятельности, полезной для народа. Устранялись ставленники царя, но логика указывала, что не в них — зло; что есть единый источник власти — самодержец всероссийский, несущий на себе ответственность за все совершающееся в государстве. Эта логика приводила к мысли, что борьба должна быть направлена на царя, как воплощение самодержавной власти. При той экономической и социальной структуре, которую имела Россия в тот исторический период, борьба против самодержавия за свободный политический строй не могла иметь опоры в массах: передовой отряд трудящихся — промышленный пролетариат не существовал как класс в западноевропейском смысле слова; в крестьянстве опору искали и не нашли, а фабричные и заводские рабочие представляли в то время распыленную, недисциплинированную массу: это были те же крестьяне, только что оторванные от сохи, с той же психологией и столь же далекие от великих идей социализма и политической свободы. Борьба с царизмом по необходимости принимала форму не массового движения, а единоличных схваток. Мысль о них бродила в головах, и когда Соловьев явился в Петербург, там уже находились приехавшие с юга два претендента на то же дело: Кобылянский — по происхождению поляк, и Гольденберг — еврей. Они, как и Соловьев, обратились за помощью к членам «Земли и Воли»: была необходима слежка, оружие, квартира и т. п.

Идея цареубийства, выдвинутая одновременно тремя лицами, вызвала среди петербургских землевольцев острую борьбу мнений: Плеханов и М. Попов, недовольные уклоном в сторону политики, давно боролись с этим уклоном, а Квятковский, Морозов и Ал. Михайлов уже ясно сознавали необходимость изменения народнической программы 1876 года в сторону введения в нее ясно формулированного требования политической свободы. Спор «за» и «против» был жаркий: «Среди нас может явиться и Комисаров!», — воскликнул Попов. «Если им будешь ты, - крикнул его друг Квятковский, — то и тебя я убью». Дело кончилось компромиссом: как организация, «Земля и Воля» отказалась брать цареубийство на свою ответственность, но отдельным членам Общества было предоставлено право оказывать ту или иную помощь этому делу. Предложения Кобылянского и Гольденберга были единодушно отвергнуты: не поляк и не еврей, а русский должен был идти на государя. И Соловьев пошел. Морозов достал ему большой револьвер через посредство доктора Ореста Веймара, стоявшего близко к кружку чайковцев и поплатившегося каторгой за эту покупку. Ежедневно С. ходил в тир упражняться в стрельбе. С какой уверенностью говорил он, что промаха не даст! Однако, 2 апреля 1879 года, все пять выстрелов, которые он дал в Александра II на площади Гвардейского штаба во время прогулки царя, миновали императора. Проглоченный Соловьевым цианистый калий не привел к смерти, которая должна была покрыть тайной его имя. Признаки отравления были тотчас замечены, и противоядие спасло жизнь для суда и смерти через повешение. На суде Соловьев вел себя с присущим ему невозмутимым спокойствием и подробно выяснил причины, побудившие его к покушению. Он, как и все, знавшие о предстоящем акте, надеялся, что кара коснется одного его. Однако, судебное следствие подобрало все нити к его знакомствам. Петербургские землевольцы, как нелегальные, остались в стороне, но все, кто соприкасался с Соловьевым в Псковской и Саратовской губерниях, были или арестованы, или должны были скрыться. Соловьева судил верховный уголовный суд, а затем был создан большой процесс, на котором фигурировали: Н. Н. Богданович (сошел потом с ума), его жена, Адриан Михайлов, Орест Веймар и многие другие. 28 мая 1879 года А. К. Соловьев был казнен на Смоленском поле, в 10 часов утра, в присутствии 4-тысячной толпы. В то время ему было 33 года, но он всегда казался старше своих лет. Его наружность, если чем и обращала на себя внимание, то каким-то необычайно угрюмым выражением лица. Высокого роста, худощавый, он был неловок в техническом отношении, и в обыденной жизни с ним часто случались разные приключения, вызывавшие шутки со стороны близких товарищей: пойдет гулять или на охоту, непременно попадет в какое-нибудь болото или заблудится и не найдет дороги; в городе, будучи нелегальным, забудет адрес своей квартиры; при ночной встрече с полицейским по какому-то чудачеству на вопрос: «кто такой?» серьезно отвечает: «черт» и попадает в участок. Его фиктивный брак с легкомысленной Челищевой, которую будто бы надо было освободить от семейного гнета, чтобы дать возможность учиться, тоже давал повод к подтруниванию. Узкое угрюмое лицо с небольшими серыми глазами, довольно крупным острым носом и небольшой русой бородкой — клином, редко озарялось улыбкой, которая была мила именно потому, что появлялась редко. Общий вид Соловьева был суровый, что находилось в полном противоречии с его кроткой душой. Демократ по наружности, одежде, привычкам и всем требованиям к жизни, он был совершенно неуязвим со стороны материальных нужд, а со стороны духовной никогда не был теоретиком, не вступал в споры, всегда был крайне сдержан и замкнут в общении с людьми, пред которыми не раскрывался и обыкновенно держался в стороне. При общих разговорах Соловьев молчал и был вообще крайне скуп на слова; говорил он отрывисто и глухо, хотя, как преподавателя, его хвалили. Народ он любил и глубоко верил в него: его отъезд из деревни и покушение на царя были следствием не разочарования в народе, а любви к нему и понимания истинных нужд народных масс. Чуждый, по-видимому, порывам революционной страсти, Соловьев прислал однажды, будучи волостным писарем, письмо, к сожалению, не сохранившееся, в котором, с пламенным энтузиазмом, описывал крестьянский сход очень многолюдный и очень бурный. Ему не пришлось быть свидетелем шумных митингов наших революций, и он сравнивал то, что видел, с тем, что происходило на улицах Парижа в дни великой французской революции. Он был хорошим человеком и, если бы сравнение не было избитым, я сказала бы, что он был добр и незлобив, как ребенок.

Литература. «Правительственный Вестник», 1879 г. Хроника социалистического движения в России: 1878-1887 гг. Официальный отчет; Н. А. Морозов, Возникновение «Народной Воли», «Былое», 1905 г., №12: М. Р. Попов, «Земля и Воля» накануне Воронежского съезда, «Былое», 1906 г. №8; В. Н. Фигнер «Запечатленный труд», часть I; Богучарский, «Активное народничество семидесятых гг.», 1912 г.; Богучарский, «Из истории политической борьбы в 70 и 80 гг. XIX в.», Москва, 1912 г. Le procès de Solovieff. La vie d‘un socialiste russe. Génève, 1879 г.; Кропоткин, «Покушение А. К. Соловьева на цареубийство 2 апреля 1879 г.»; Покушение А. К. Соловьева на цареубийство 2 апреля 1879 г. «Былое», 1918 г. №1, 2 и 9; Ю. Богданович, «Воспоминание о Соловьеве. На родине».

Вера Фигнер.