Сон и сновидения

Сон и сновидения. Наши сведения о сущности и механизме сна весьма недостаточны, поэтому и невозможно дать строгого определения этого особенного периодически повторяющегося состояния нашего организма. Говорят, что сон, это — состояние, противоположное бодрствованию, что сон есть состояние отдыха и покоя для мозга или, во всяком случае, для той части центральной нервной системы, которая является материальным субстратом нашего сознания. Сумма сведений, которую приведенные утверждения имеют в виду охватить, основана отчасти на объективных данных, отчасти на показаниях самонаблюдения, и это различие источников наших сведений о сне создает для характеристики этой формы нашей жизни некоторую двойственность, которая чувствуется во всякой попытке определения сна. Рассмотрим сначала объективные данные, касающиеся сна. В общем можно сказать, что во время сна ни одна из функций нашего организма не выпадает, но все они обнаруживают некоторые уклонения от нормального течения. Мышцы произвольных движений во время сна расслабляются, и поэтому члены тела принимают положение, определяемое для данных условий силой тяжести. Однако, мышцы и их нервы сохраняют все свойства в неприкосновенности, как это мы заключаем из сохранения рефлексов во время сна и вообще поведения спящего, который поворачивается с одной стороны на другую, почесывается, говорит во сне и т. д. Веки обыкновенно совершенно опущены, у некоторых только слегка. Зрачки у спящего сужены до максимума; в момент пробуждения видно (особенно хорошо на детях), что зрачок, сильно суженный, сразу расширяется максимально и затем опять суживается до некоторой средней стационарной величины. Дыхательные движения сохраняются и во время сна, но они становятся более медленными, менее глубокими, более ровными и изменяются отчасти в своем характере. Количество вдыхаемого воздуха значительно уменьшается, уменьшается количество угольной кислоты; другими словами, газовый обмен понижен. Пищеварительные органы продолжают и во сне свою деятельность: все выделительные процессы пищеварительных желез (как это было строго доказано в лаборатории И. П. Павлова) и движения желудка и кишок, производимые гладкими мышцами, протекают во сне очень оживленно. Привычка спать после еды очень распространена у людей. Многие животные тоже укладываются спать после приема пищи, и существует мнение, что переваривание совершается при этом лучше, чем, если животное с наполненным желудком бодрствует и продолжает бегать. Сердце с наступлением сна несколько замедляет ритм сокращений, сосуды некоторых областей тела несколько расширяются, в связи с этим кровяное давление уменьшается, ослабляется также напряжение пульса. Гладкие мышцы кровеносных сосудов сохраняют вполне свою сократительную способность, и известно, что у спящих сосуды головного мозга значительно сужены, так что мозг оказывается, поэтому, несколько анемичным. Почки продолжают свою работу, потовые железы также; однако известно, что выделение слизи слизистыми железками носовой полости при насморке во время сна приостанавливается. Весь обмен веществ у спящего понижается количественно, и количество выделяемого телом тепла при этом меньше, чем у бодрствующего, лежащего в постели и воздерживающегося от всяких движений. Температура тела падает у спящего, и минимум температуры приходится на время от 12 до 3 часов ночи, то есть на время более глубокого сна у человека. Что касается центральной нервной системы, то серьезные доводы говорят, что спинной мозг не обнаруживает изменений в своих отправлениях, ибо все рефлексы скорее повышены, чем понижены (если не считать некоторого ослабления болевых рефлексов). Опыты на животных, перенесших операцию перерезки спинного мозга и выздоровевших от нее, говорят в пользу того, что рефлексы в области спинного мозга ниже перерезки у спящего животного нисколько не изменены: спинной мозг не спит. То же можно сказать и относительно ствола головного мозга. Поддержка дыхания, регуляция сердечных сокращений, удержание тонуса кровеносных сосудов на известной высоте говорит за продолжение деятельности продолговатого мозга. Явления сохранения равновесия тела при особенных условиях спящими говорят за сохранение функций мозжечка в отношении получения и использования сведений, идущих от чувствительных аппаратов преддверия и полукружных каналов уха, от нервных окончаний в мышцах, связках, сухожилиях, коже. Полушария головного мозга обнаруживают изменения у спящего, прежде всего, в отношении снабжения кровью: уже было упомянуто, что поверхность мозга у спящего анемична. Очень серьезное значение имеют опыты над щенками с раздражением коры мозга в области психомоторных центров: возбудимость последних оказалась значительно пониженной во время сна. В этом отношении заслуживает внимания указание М. Манасеиной о том, что у человека левое полушарие, которое у нас в отношении двигательных эффектов признается более деятельным, значительно более понижено в своей функции во время сна, чем правое. Если щекотать перышком лицо у человека, когда он наиболее глубоко спит, то спящий делает защитные движения всегда левой рукой, иннервируемой со стороны правого полушария, даже если он спит, лежа на левой стороне тела. Манасеина убедилась в этом на целом ряде людей различного возраста, на мужчинах и женщинах. Из 50 исследованных случаев только 8 человек реагировали во время сна правой рукой, все эти 8 человек были левшами, то есть, индивидуумами, у которых признают преобладание правого полушария над левым в области движений. Есть основания думать, что и психосенсорные центры, то есть, центры сознательных ощущений, тоже продолжают функционировать во время сна, но с известным ослаблением; об этом можно заключить из того, что воздействие на органы чувств, необходимое для расширения кровеносных сосудов мозга и сокращения сосудов конечностей, должно быть у спящего значительно сильнее, чем у бодрствующего. Для того, чтобы раздражение органов чувств дошло до сознания спящего, оно должно быть значительно интенсивнее, чем обычно. Но здесь мы уже выходим из области объективных данных и вступаем в область самонаблюдения. Что наши психомоторные центры сохраняют свои способности давать ощущения и образы во время сна, говорят наши переживания в течение сновидений. Во время глубочайшего сна наши сновидения протекают на почве самых ярких зрительных и слуховых ощущений, мышечного чувства, волевых импульсов. Особенности пережитого во сне и их уклонение от нормальных отношений уясняются нами после пробуждения и только тогда мы оцениваем все логические погрешности пережитого. По поводу этого следует, однако, всегда иметь в виду слова Г. Гельмгольца в его статье «Die Thatsachen in der Wahrnehmung»: «Нам кажется, что мы вошли в лодку, мы оттолкнули ее от берега, мы поплыли по воде, окружающие предметы перемещаются около нас и т. д. При этом, по-видимому, ожидание наше, что сейчас мы увидим последствия наших поступков, ведет к тому, что мы вызываем их путем психического воздействия. Долго и тонко можно вить связно сконструированную нить такого сновидения. Если бы все здесь протекало сообразно законам и порядку в природе, то мы не имели бы никакого другого критерия для отличия переживания во сне от реального переживания, кроме возможности пробуждения, которое отрезывает нить наших мыслей в сновидении. Я не усматриваю, как можно было бы опровергнуть систему даже самого крайнего идеализма, которая пожелала бы смотреть на жизнь, как на сон». Если принять дальше, что самый характерный признак глубокого сна есть отсутствие всякого сновидения и отсутствие того, что мы называем самосознанием, то мы могли бы придти к заключению, что в самом деле сон есть отдых для того отдела полушарий головного мозга, который является субстратом нашего сознания. Но такое заключение встретило бы очень серьезные возражения со стороны некоторых объективных данных физиологии нервной системы. Против приведенного заключения говорят исследования Гольца над собакой, у которой были вырезаны целиком оба полушария и которая осталась в живых после этой операции в течение многих месяцев. Эти исследования Гольца много способствовали тому, что у нас выработалось убеждение в первенствующем значении полушарий для сознательной переработки восприятий; в отношении же вопроса о сущности сна важно то, что собака без полушарий обнаруживала, как и нормальная собака, периодические чередования сна и бодрствования: после еды собака Гольца укладывалась и засыпала. Гольц указывает, что этот сон был менее продолжителен, чем обычно у собаки. Таким образом, сон служит, очевидно, не только для восстановления затрат со стороны аппаратов высшей духовной жизни, но и для каких-то других потребностей, которых мы ещё не знаем. Сон для человека в известном отношении важнее, чем пища. Без пищи человек может прожить месяц и больше; без сна он погиб бы гораздо скорее. М. Манасеина показала на опытах над щенками в возрасте от 3 до 4 месяцев, что одни из них, которые подвергались насильственному лишению сна в течение 4-5 дней, были этим самым бесповоротно обречены на смерть: никакой, даже самый тщательный уход не мог уже их спасти. При вскрытии у этих животных оказались различные изменения в коре мозга. Голодающее животное теряет до 50% своего веса до смерти, а лишенное сна только 5-13%. У животного, умершего от голода, мозг имеет почти нормальный вес, ибо он питается на счёт разрушения других органов, а у животного, лишенного сна, мозг является наиболее страдающим органом. То обстоятельство, что молодые щенки до такой степени нуждаются в сне и так страдают от бессонницы, не вяжется также со взглядом, что сон есть проявление отдыха и покоя той части мозга, на почве которой протекают наши высшие сознательные акты. Нуждаются ли все животные в одинаковой мере в сне? На это трудно ответить. Кто может сказать, имеется ли состояние, подобное сну, у инфузорий, у гидры и морского ежа и др.? Очевидно, в самой постановке вопроса заключается некоторая неясность. Нужно думать, что периодичность в работе и покое есть признак, общий всему живому, и в рамки этой периодичности можно вклинить и периодичность сна и бодрствования. Чем животное выше по своему интеллектуальному развитию, тем более определенно выражена у него потребность в сне. Птицы, по показанию Брэма, спят очень мало. Самый продолжительный сон наблюдается у собак, и именно у молодых. Эту продолжительность нельзя, однако, целиком отнести на счет интеллекта, ибо у человека сон менее продолжителен, чем у собаки (взрослый человек спит 7-8 часов в сутки и проводит, таким образом, треть жизни во сне; младенцы до 6-недельного возраста спят 22 часа в сутки, количество сна с возрастом затем уменьшается, до 2 лет — 16 часов, до 4 —14, до 9 — 10 часов; у стариков время, необходимое для сна, различно: одни легко впадают в сонливость и требуют 12 и больше часов, другие довольствуются очень коротким сном (в 5-6 часов). Здесь имеет, может быть, значение то обстоятельство, что сон человека гораздо глубже, чем сон собаки, которая является верным сторожем именно потому, что у нее очень чуткий сон. Прекрасно замечает по этому поводу физиолог Бунге: «Кажется, что эти различные качества сна у человека и у собаки способствовали дружбе, которая существует между ними и которая старше, чем история человечества. По-видимому, человек был в состоянии выйти из первобытного периода в период культурный только благодаря помощи собаки. Сильно развитый интеллект человека служит могучим преимуществом в его борьбе за существование; этот же интеллект, с другой стороны, был связан с потребностью глубокого сна, что служило серьезной помехой в борьбе с сильными хищниками. Преданная дружба чутко спящей, всегда находящейся на страже собаки устраняла эту помеху». Глубина сна оценивается по той силе раздражающего агента, какая нужна для пробуждения. Точные и многочисленные опыты установили, что у разных людей можно выделить две типичные формы течения сна. Первая форма, представленная в виде кривой (абсцисса — время, ордината — глубина сна), обнаруживает сильный подъем от начала сна до конца первого часа и крутое падение от этой верхушки к концу второго часа, затем кривая идет очень полого до пересечения с абсциссой к концу 7-го часа сна. Глубокий сон длится, таким образом, только два часа, но если его прервать, то окажется, что он недостаточен, он не дает освежения, необходимы еще и следующие 5 часов поверхностного сна. Второй тип кривой глубины сна дает тоже подъем, но не такой высокий; кроме того, к концу 5-го часа сна имеется еще один подъем. Это углубление сна пред окончательным пробуждением характерно для неврастеников. Если их сон не сопровождается этим вторым периодом углубления, то они чувствуют себя днем недостаточно бодрыми, не выспавшимися. О глубине сна можно судить также по характеру сновидений. Прежде всего, говорит о глубоком сне отсутствие сновидений. Если сновидения воспроизводят переживания далекого прошлого, если они касаются событий, имевших место много лет тому назад, то они свидетельствуют о глубоком сне. Наоборот, сновидения, в которых всплывают эпизоды вчерашнего дня, только что прожитых забот и огорчений, характерны для чуткого сна. Сущность и механизм сна и сновидений, как указано выше, нам неизвестны. Существует взгляд, что во время работы и вообще бодрствования в теле развиваются продукты, накопление которых ведет к различным проявлениям усталости, между прочим, к потребности в сне. Однако, если не считать мало обоснованных предположений, то неизвестно, каковы эти продукты усталости, какова их природа, почему и на какие части мозга они действуют снотворно. Кроме таких химических гипотез о природе сна, существуют еще анатомические гипотезы. Еще Пуркинье принимал, что сон наступает вследствие прекращения проводимости центробежных и центростремительных путей между полушариями и остальным мозгом. Против теории Пуркинье говорит, между прочим, приведенный выше опыт Гольца. Дюваль видоизменил представление Пуркинье и высказал его в более детализированном виде в терминах современной гистологии. Дюваль принимает, что во время сна нарушается сообщение между нейронами (см. анатомия, II, 618, сл. и животные, XX, 246), вследствие того, что волоконца концевых древовидных разветвлений укорачиваются. Концевые волоконца функционируют, таким образом, как псевдоподии амебы (см.), прикосновение дендрита одного нейрона к деревцу неврита другого или, наоборот, разъединение их, производит контакт или размыкание между нейронами. Дюваль желает объяснить на почве временного разъединения нейронов во время сна частичную диссоциацию представлений, характерную для наших сновидений. Во время бодрствования наши представления ассоциированы в определенные, прочно спаянные ряды и цепи. Поэтому достаточно одного чувственного раздражения, чтобы вызвать бесконечную цепь представлений: мозг не может, поэтому, найти покоя до тех пор, пока не произойдет вместе с наступлением сна диссоциации между нейронами. Возможность сновидений говорит, однако, в пользу того, что диссоциация лишь частична. Ряды представлений у спящего гораздо красочнее, чем у бодрствующего, они образуют, очевидно, новые ряды, новые цепи на почве диссоциации, вследствие новой перегруппировки нейронов, связанной с движениями концевых волоконцев. Гипотеза Дюваля не может, однако, считаться достаточно обоснованной. С совершенно иной точки зрения трактует состояние сна И. П. Павлов. Отправным пунктом в его воззрениях на этот счет являются условные рефлексы и процессы их внутреннего угнетения или торможения (см. физиология нервной системы). Некоторые виды внутреннего торможения (в особенности «запаздывание» безусловного раздражителя) ведут неизменно к сонливости, которая часто переходит в состояние полного сна животного. Пример пояснит дело. Пусть у собаки выработан условный рефлекс, например, на какое-нибудь кожное механическое или температурное раздражение, и этот условный рефлекс сопровождается, как обычно, через несколько секунд (5-10) безусловным раздражением (введением пищи или т. п.). Если удлинять промежуток между условным и безусловным раздражением, — отодвинуть, ввести запаздывание безусловного раздражения до 2-3 минут, то можно наблюдать, что реакция на условное раздражение задерживается, тормозится и проявляется лишь ко времени наступления отодвинутого безусловного раздражения, то есть через 2-3 минуты. Процесс угнетения, длящегося в нашем примере в течение 2-3 минут, ведет, как упомянуто раньше, к сонливости животного. Это обстоятельство, служившее первоначально помехой при изучении явления внутреннего торможения, впоследствии создало почву, на которой школа И. П. Павлова пытается расшифровать сущность сна. Было доказано, что сон и явления торможения находятся в очень тесных и разнообразных отношениях друг к другу. Так, есть опыты, демонстрирующие переход торможения в сон и обратно, — сна в торможение; несомненны дальше случаи суммации сна и торможения. Нужно поэтому остановиться на мысли, что всякое торможение на почве процессов полушарий головного мозга (которые и являются субстратом условных рефлексов и их угнетения) есть уже сон, но сон частичный, строго локализированный, специально ограниченный рамками данного условного раздражения. Если такое состояние торможения распространится на бóльшие области полушарий или целиком на оба полушария, то в результате мы будем иметь не частичный, не локализированный сон, а картину настоящего сна. Статью, в которой изложены приведенные воззрения на сон, И. П. Павлов озаглавил: «Внутреннее торможение условных рефлексов и сон — один и тот же процесс» (статья эта отпечатана в книге И. П. Павлова: Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности животных, 1923, Гос. Изд., гл. XXXII).

Литература: Сергеев, «Physiologie de Іа veille et du sommeil» (2 т., Париж, 1890); Weygandt, «Entstehung der Träume» (Leipzig, 1893, с подробным указанием литературы); М. Манасеина, «Сон, как треть жизни» (1892); Bunge, «Lehrbuch d. Physiologie» (1901, гл. D. Schlaf); И. Остромысленский, «Сон», М. 1916.

А. Самойлов.