Союз Советских Социалистических Республик. Деятели СССР и ОР. Ленин (Ульянов), Владимир Ильич

Ленин (Ульянов), Владимир Ильич, родился в Симбирске 10/23 апреля 1870 года. Отец его, Илья Николаевич, происходил из мещан города Астрахани, лишился отца в возрасте 7 лет и был воспитан старшим братом, Василием Николаевичем, которому и самому горячо хотелось учиться, но не удалось: пришлось после смерти отца поступить на службу, чтобы содержать семью. Но все, что ему не удалось достичь самому, он решил дать младшему брату, которого содержал в гимназии и послал потом в университет. Илья Николаевич говорил детям с чувством глубокой благодарности о брате. Сознание необходимости образования для каждого, усиленной работы над собой для достижения его, почти благоговейное отношение к науке отличали Илью Николаевича всю жизнь и были с детства внушаемы детям. Воспитанный в трудных условиях, рано взявшийся за уроки, чтобы содержать себя самому и не висеть на шее брата, Илья Николаевич отличался всю жизнь строгим сознанием долга, большой исполнительностью в работе, которую требовал неуклонно от себя и от других, — в первую очередь, конечно, от своих детей. Он сам направлял старших вначале их учения, требуя от них неукоснительного исполнения их обязанностей; приучал их к труду. Между прочим, он высказывал опасение, что у сына Владимира привычки к труду не создастся, ибо ему все слишком легко дается; поэтому на развитие трудоспособности у Владимира он напирал особенно сильно. Сам чрезвычайно скромный в личной оценке, исполнявший всю свою большую и инициативную работу как должное, — не более того, Илья Николаевич был против «захваливания», как он выражался, и, таким образом, постоянным похвалам Владимиру Ильичу в школе создавался дома полезный корректив. Личный пример отца имел, как это всегда бывает в воспитании, еще бóльшее значение. Огромным фактором в воспитании было то, что отец являлся не чиновником, как подавляющее большинство служащих того времени, а идейным работником, не жалевшим трудов и сил на борьбу за свои идеалы. Дети, не видя его часто по неделям во время его разъездов, рано научались понимать, что дело — это нечто высшее, чему все приносится в жертву. Его оживленные рассказы об успехах строительства в его деле, о новых школах, возникавших по деревням, о борьбе, которой это стоило, — и с верхами: власть имущими, помещиками, — и с низами: темнотой и предрассудками массы, — живо впитывались детьми. Особенно осталась в памяти его радость, проявляемая всякий раз, когда крестьянский сход постановлял открыть школу или выражал удовлетворение существующей. Первым сознательным стремлением его старшей дочери было стать сельской учительницей.

По убеждениям Илья Николаевич был тем, что определялось словами: мирный народник. Взяв должность инспектора народных училищ Симбирской губернии, он взялся за организацию нового трудного дела. Его любимым поэтом был Некрасов. Он переписывал в юности некоторые неразрешенные его стихотворения и старшему сыну еще в детские годы отмечал те, в которых преобладали гражданские мотивы, как-то: «Песня Еремушке», «Размышления у парадного подъезда». В прогулках по деревенским полям и лесам он напевал детям запрещенные студенческие песни его времени. Как гласят воспоминания его учеников, он был очень чутким педагогом.

Мать Владимира Ильича, Мария Александровна, была дочерью врача, передового по своему времени человека, большого идеалиста, не умевшего прислуживаться и сколачивать деньгу и потому не сделавшего себе карьеры. Ее молодые годы прошли в деревне, в очень скромной обстановке: физическое воспитание ее было почти спартанским. Она страстно стремилась учиться и всю жизнь жалела, что смогла получить лишь домашнее воспитание. Знала хорошо новые языки и музыку; много читала. Одаренная большим педагогическим тактом, Мария Александровна отдала себя всецело воспитанию детей. Она отличалась отсутствием предрассудков и большой энергией. При скудных средствах и большой семье она была весь день занята. Твердость ее характера проявилась во весь рост во время ее последующих испытаний. Владимир Ильич всегда с большим уважением и любовью относился к матери и удивлялся силе ее воли (см. воспоминания Н. К. Крупской).

Таким образом, семейные условия воспитания были очень благоприятны для Владимира Ильича. Он рос в дружной, идейной семье, в трудовой обстановке. Кроме влияния отца и матери, большое — и очень благотворное — влияние имел на него его старший брат, Александр Ильич. Это был любимый старший брат, идеал для подражания. В виду отличавшей Александра Ильича с раннего детства большой идейности, твердости воли, выдержанности, справедливости и вообще высоты нравственных качеств, — между прочим, огромной трудоспособности, — подражание это было очень полезно для Владимира Ильича. Живя с ним в общей или смежных комнатах вплоть до отъезда его в Петербург и затем во время летних каникул, Владимир Ильич видел, чем он интересуется, какие книги он читает. А на последние два лета Александр Ильич привозил с собой книги по экономике, истории и социологии, — между прочим, «Капитал» Карла Маркса. Гибель любимого брата произвела, конечно, сильнейшее впечатление на Владимира Ильича и уже сама по себе была сильным толчком на революционный путь.

Кроме брата и книг, непосредственного революционного влияния на Владимира Ильича в Симбирске того времени не было. Гимназия, руководимая Ф. И. Керенским (отцом бывшего главы Временного Правительства), была далека от всяких свободолюбивых веяний, — да и годы обучения в ней Владимира Ильича (1879-1887) относились к тому времени, когда школа была взята под строгий надзор, когда все сколько-нибудь свободомыслящие учителя сурово изгонялись из нее и оставлялись, кроме низко-поклонных, лишь те, более бледные, которые более или менее приспособлялись к режиму и налагали строгую печать молчания на уста свои.

Таким образом, интерес к общественным вопросам питался лишь товарищескими беседами в своей среде, где Владимир Ильич, по воспоминаниям некоторых однокурсников, играл, как оно и должно было быть, первую скрипку, а не испытывал на себе чьего-либо влияния. Сторонних революционных влияний, на которые ошибочно указывают некоторые биографы, — вроде кружков, высланных под надзор или неблагонадежных, — у него в это время не было.

По летам Владимир Ильич ездил с семьей в деревню Кокушкино Казанской губернии. В этой деревне провела юность его мать, у которой сохранились очень сердечные отношения с местными крестьянами, и Владимир Ильич имел случай близко наблюдать быт и психологию захудалой русской деревни. Слышал он там жалобы на малоземелье; слышал высказываемое отцом и матерью сожаление, что кокушкинские крестьяне, несмотря на горячие убеждения его деда, отца его матери, предпочли оброку дарственный надел.

Владимир Ильич окончил гимназию в 1887 году с золотой медалью. Было колебание, выдавать ли ему таковую в виду того, что гимназия получила нагоняй за выдачу золотой медали и выпуск с лучшей аттестацией столь важного государственного преступника, как его старший брат. Но успехи Владимира Ильича как за все годы учения, так и на выпускных экзаменах, были настолько показательны, что даже школа того времени не могла лишить его заслуженной награды.

По окончании гимназии Владимир Ильич подал прошение о приеме на юридический факультет Казанского университета. Прямого запрещения поступить в один из столичных университетов ему не было, но директор департамента полиции дал понять его матери, что лучше ему проситься в провинциальный университет и лучше, если он будет жить при ней. Директор Керенский, в виду выдающихся успехов Владимира Ильича по латыни и словесности, прочил его в филологический институт или на историко-словесный факультет университета и был очень разочарован его выбором. Но Владимир Ильич тогда определенно уже интересовался юридическими и политико-экономическими науками, а кроме того не был склонен к профессии педагога, да и знал, что таковая для него будет закрыта, и наметил себе более свободную — адвокатскую.

Влияния университетской и студенческой жизни он, можно сказать, не успел испытать на себе, так как был вынужден покинуть университет через три месяца после поступления. В ту осень студенческие «беспорядки» прокатились по всем университетам. То был протест студенчества против нового устава, против введения усиленного, чисто полицейского, надзора за студентами, протест против многочисленных изъятий сколько-нибудь замеченных полицией, сколько-нибудь «неблагонадежных» студентов. Это были репрессии после покушения 1 марта 1887 года, участниками которого были почти исключительно студенты. Владимир Ильич, всегда очень свободомыслящий, очень чутко подмечавший и сильно реагировавший на всякое оскорбление личного достоинства, очень критически настроенный к установленным порядкам, тогда, под впечатлением казни любимого брата, был настроен особенно антиправительственно. С другой стороны, хотя близких знакомств он завести в университете еще не мог, но к нему, как к брату казненного, отношение студенчества, главным образом более революционного, было иным, чем к другим первокурсникам. Всем этим объясняются донесения субинспекторов, что Владимира Ильича видели в компании студентов, бывших на подозрении, что он, якобы, «шушукался» с ними. С другой стороны, не надо упускать из виду, что полицейский надзор был, по известным причинам, более придирчив к Владимиру Ильичу, чем ко многим другим студентам. Как бы то ни было, инспектор студентов, на которого наступала взволнованная масса молодежи, утверждал, как передавали матери, что видел Владимира Ильича в первых рядах, чуть ли не со сжатыми кулаками. В результате он в числе 40 других студентов оказался следующей же ночью арестованным и отправленным в участок. Адоратский передает рассказ Владимира Ильича о разговоре с приставом, отвозившим его в часть.

— Что вы бунтуете, молодой человек? Ведь перед вами стена, — сказал пристав.

— «Стена, да гнилая, ткни ее, она и развалится», — ответил Владимир Ильич.

Всех арестованных высылали затем из Казани на «место родины». Но так как у Владимира Ильича на месте родины никого не осталось, его согласились выслать в деревню Кокушкино, в 40 верстах от Казани, где жила уже под гласным надзором по делу 1 марта 1887 года его сестра Анна, пишущая эти строки.

В этой деревне прожил Владимир Ильич до осени 1888 года. Там он много читал; во флигеле, где он поселился, стоял книжный шкаф покойного дяди, — очень начитанного человека, и Владимир Ильич поглощал книги по общественным вопросам, выискивал ценные статьи в старых журналах. Затем он ходил на охоту, много гулял по окрестностям и, конечно, имел много возможности наблюдать жизнь крестьян. Общества, кроме двоюродных братьев и сестер, проводивших в Кокушкине летние каникулы, у Владимира Ильича не было никакого, а родственники эти были все люди не общественного типа и ничем не выделялись, так что дать что-либо для развития Владимира Ильича не могли. Осенью 1888 года Владимиру Ильичу разрешено было переехать в Казань, где он прожил всю зиму 1888-89 годов. Здесь он разыскал некоторых из прежних знакомых, завел новых. В числе последних он встречался с одной народоволкой, Четверговой, к которой относился с большой симпатией. В общем, он питал всегда большое уважение к старым народовольцам (как о том свидетельствуют воспоминания Крупской, Зиновьева и др.) и от «наследства» их никоим образом не отказывался.

К этой зиме относится начало его выработки социал-демократических убеждений. Он начал изучать «Капитал» Карла Маркса, которым очень увлекался. Вступил он и в один из кружков молодежи, который посещал с большим интересом, молодежи, вырабатывавшей свои убеждения, менявшейся впечатлениями прочитанного. Никакого более авторитетного руководителя в кружке этом не было: молодежь совершенно самостоятельно искала свою дорогу. В то время главным организатором марксистских кружков в Казани был Н. Е. Федосеев, о котором Владимир Ильич слышал, но с которым ему не пришлось встречаться. Они познакомились позднее путем переписки и обмена статей. Люди одного возраста, они в те, юные, годы были, так сказать, приблизительно равноценными величинами, и влияния одного на другого устанавливать не приходится.

С весны 1889 года Владимир Ильич переезжает с семьей на хутор Алакаевка Самарской губернии, а с осени — в Самару. Этот самарский период его жизни продолжался четыре с лишним года. Он был посвящен изучению марксизма, — Владимир Ильич перечитал за это время все основные сочинения Маркса и Энгельса на русском и иностранных языках и реферировал некоторые из них для кружка молодежи, организовавшегося вокруг него в Самаре. Это была все более юная, менее определенная и начитанная, чем Владимир Ильич, публика, так что Владимир Ильич считался в ее среде теоретиком и авторитетом. Вообще социал-демократизм был тогда, особенно по провинциям, только пробивающимся революционным течением и был представлен обычно одной молодежью. За описываемый период Владимир Ильич познакомился (в 1891 или 1982 г.) только с одним сформировавшимся, зрелым марксистом, — с П. И. Скворцовым, проездом через Нижний Новгород. Это знакомство очень интересовало его, и он рассказывал потом с удовольствием о беседе с этим марксистом, но тут же подчеркнул, что Скворцов стоит лишь теоретически на почве марксизма, и что революционера из него никогда не выработается.

Из революционно-настроенной публики в Самаре жили в те годы поднадзорные, возвращавшиеся из Сибири, — все, конечно, народники или народовольцы. Со всеми ними наша семья была в более или менее тесных отношениях. Чаще других видался Владимир Ильич с Н. Долговым, участником еще долгушинского процесса, и с супругами Ливановыми, представлявшими собой типичных народовольцев, очень цельных и идейных. Владимир Ильич любил беседовать с ними и, не сходясь в путях, заимствовал от них революционный опыт, изучал, так сказать, по их рассказам, историю нашего революционного движения за полным почти отсутствием нелегальной литературы в нашей провинции. А по поводу основных воззрений спорил как с ними, так и с другими представителями народничества разного толка все ожесточеннее и в этих спорах все прочнее выковывал и лучше научался обосновывать свои взгляды. Одним из оппонентов его был проживавший один год под надзором в Самаре В. В. Водовозов. Вся эта более солидная публика была немало шокирована большой дерзостью, проявляемой в спорах этим юношей, но часто пасовала пред ним. Немало беседовал Владимир Ильич также с находившейся в то время под надзором в Самаре М. И. Ясневой (Голубевой), — представительницей русского якобинства, ставшей, под влиянием Владимира Ильича, социал-демократкой.

Наряду с выработкой своего революционного мировоззрения Владимир Ильич двигал в эти годы в Самаре и официальную науку. Обратное поступление в университет ему не разрешалось, получались отказы и на ходатайство поехать учиться за границу и, наконец, только через три года после исключения, в 1890 году, — матери его удалось добиться для него разрешения сдать экзамен экстерном. Тогда Владимир Ильич засел вплотную за работу и совершенно самостоятельно подготовился в 1¹/₂ года к этому экзамену, который и сдал в два срока — весной и осенью 1891 года при Петербургском университете. Сдал прекрасно, не отстав при этом ни на один год от своих однокурсников, не покидавших университета.

При поездках в Петербург для сдачи экзаменов Владимир Ильич видался там с некоторыми марксистами и у одного из них, преподавателя Технологического института, по фамилии как будто Явейн, получал и привозил с собой в Самару марксистскую литературу, — между прочим, журнал «Neue Zeit», еженедельник «Für sociale Gesetzgebung und Statistik».

По получении диплома Владимир Ильич записался помощником к присяжному поверенному Хардину, видному представителю тогдашнего либерального общества в Самаре, человеку очень умному, которого Владимир Ильич ценил. Несколько раз пришлось ему выступать по процессам. Это были мелкие процессы, не бравшие много времени на подготовку и интересовавшие Владимира Ильича в очень умеренной степени. Запись в адвокаты давала ему профессию, которая могла доставлять в будущем средства к существованию, но главная энергия и силы были направлены на изучение марксизма, русской действительности и на подготовку к революционной работе. К этому же — самарскому — периоду относятся первые литературные работы Владимира Ильича: реферат о книге Постникова «Южнорусское крестьянское хозяйство», напечатанный только недавно, — через 30 лет, и те тетради с критикой писателей народников, В. В. Южакова, Карышева, которые выросли позднее в его первую крупную работу: «Что такое друзья народа и как они воюют против социал-демократов», — в ту работу, в которой заложены основы всего его миросозерцания.

Осенью 1893 года Владимир Ильич переезжает в Петербург, где записывается помощником присяжного поверенного к адвокату Волкенштейну. Это давало ему положение, могло давать заработок. Несколько раз, но, кажется, все в делах по назначению, Владимир Ильич выступает защитником и в Петербурге. Здесь он заводит связи с петербургскими социал-демократами, с кружком Красина, Радченко и студентов-технологов — Старкова, Кржижановского, Запорожца и др. Кроме того, он знакомится с литераторами-марксистами, Струве и Потресовым. Он пишет ответ Михайловскому по поводу выступлений последнего против марксистов в легальной печати, составивший первую главу его сочинения «Что такое друзья народа». Эта работа была напечатана впервые на ремингтоне и размножена на мимеографе кружком московских студентов — социал-демократов. Затем Владимир Ильич выступает с критикой книги Струве.

Критика эта печатается (псевдоним «Тулин») в сборнике «Материалы к характеристике нашего хозяйственного развития», под заглавием «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве», вместе с некоторыми другими статьями тогдашних марксистов. Но сборник этот был сожжен в цензуре, главным образом за статью Владимира Ильича, — уцелели лишь единичные экземпляры. В этой статье Владимир Ильич, соглашаясь с критикой народничества у Струве, высказывается очень определенно против того либерального уклона, который наметился уже тогда в его мировоззрении.

Таким образом, те два с небольшим года, которые Владимир Ильич прожил в Петербурге (с сентября 1893 по декабрь 1895) были употреблены им как на борьбу с народничеством и выработку правильного марксистского мировоззрения, — «Друзья народа», статья «Экономическое содержание народничества и критика его в книге Струве» Тулина, — так, с другой стороны, на революционную социал-демократическую работу. Владимир Ильич завязал связи с рабочими (Шелгуновым, Бабушкиным и др.). Он ходил заниматься в кружок рабочих за Невской заставой; он писал листки, как общеполитические, — на 1-е мая, — так и по поводу тех или иных требований на отдельных фабриках.

К этому периоду относится первая поездка Владимира Ильича за границу (весной 1895 г.) и знакомство с группой Освобождение Труда (Плеханов, В. Засулич, Аксельрод). Вся эта группа, и особенно Г. В. Плеханов, имела большое влияние на Владимира Ильича. Он ознакомился еще в России с главными литературными произведениями Плеханова, очень уважал его и считал своим учителем. Личное свидание закрепило его связь со всей группой и, как он сам признавал по возвращении из-за границы, много дало ему. Между прочим, он рассказывал, что как Плеханов, так и Аксельрод нашли некоторую узость в постановке вопроса об отношении к другим классам общества в статье за подписью Тулин; оба считали, что русская социал-демократическая партия, выступая на политическую арену, не может ограничиться одной критикой всех партий, как в период своего формирования; что, становясь самой передовой политической партией, она не должна упускать из поля своего зрения ни одного оппозиционного движения, которое знаменует пробуждение к общественной жизни, к борьбе против самодержавия различных классов и групп.

Владимир Ильич признал правильность этой точки зрения, и, несомненно, беседы с Плехановым и Аксельродом имели большое влияние на него и помогли ему оформить свои взгляды и ускорили его выступление на широкую арену революционной борьбы основанием «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Члены группы «Освобождение Труда» поощрили его также к выпуску политического органа российской социал-демократии. Первый номер такой подпольной газеты, под заглавием «Рабочая газета», был уже готов и проредактирован Владимиром Ильичем, перу которого принадлежали и все главные статьи в нем, когда при арестах 9-го декабря 1895 года был забран весь этот материал. Аресты разгромили почти целиком весь кружок; был арестован и Владимир Ильич.

В тюрьме, где Владимир Ильич провел 1 год и 2 месяца, он не переставал работать. Bo-1-х, он собирал, пользуясь петербургскими библиотеками и книгохранилищами, материалы для задуманной им книги: «Развитие капитализма в России»; во-2-х, он не оставлял и нелегальной работы. Ведя, путем переписки шифром и химией, регулярные сношения с волей, он посылал таким же способом листки, брошюры, проект программы партии с объяснениями к ней. По освобождении, — в феврале 1897 года, — Владимир Ильич, оставленный департаментом полиции вместе с товарищами на 3 дня в Питере «для устройства своих дел», повидался с работавшими там социал-демократами и выступил решительно против того «экономического» уклона, который стал намечаться в движении.

Поехать в ссылку Владимиру Ильичу было разрешено на свой счет, — не по этапу, — таким образом, он, минуя все тюрьмы, приехал по только что построенной тогда сибирской железной дороге в Красноярск, где получил назначение в село Шушенское Минусинского уезда.

В этом селе провел Владимир Ильич три года своей ссылки. Сюда приехала к нему через год его невеста Н. К. Крупская с матерью, получив разрешение по мотиву предполагавшегося замужества заменить назначенную ей Уфимскую губернию селом Шушенским. В одном селе с Владимиром Ильичом жили только два рабочих поляка, но в других селах Минусинского уезда жили товарищи, с которыми разрешались иногда свидания: на праздники, на свадьбу и т. п. Переписка поддерживалась со всеми товарищами по ссылке самая деятельная. Очень аккуратно переписывался Владимир Ильич и с центром, русским и заграничным. Переписка эта велась, главным образом, через меня, — как обычным путем, так и химией. Ему выписывались журналы, посылались по возможности все книжные новинки; привезла я по его заказу немало книг и из-за границы.

В ссылке Владимир Ильич написал по собранному в тюрьме материалу свою книгу: «Развитие капитализма в России»; писал, кроме того, статьи в существовавших недолго легальных марксистских журналах, которые были собраны им в сборник: «Экономические этюды и статьи». Обе эти книги, которые он поручил мне корректировать, вышли в 1899 году.

Кроме того, он перевел вместе со своей женой, Надеждой Константиновной, книгу Сиднея и Беатрисы Уэбб «Теория и практика тред-юнионизма» с английского, написал, изданную за границей, книжечку «Задачи русских социал-демократов» и некоторые другие статьи и рефераты, которые читались товарищами по ссылке.

В Шушенском был также составлен им протест против так называемого «Credo» Кусковой и Прокоповича, напечатанный за границей, как «Протест 17 социал-демократов» и известный под более коротким названием «Anticredo». В нем Владимир Ильич разбирает и подвергает жесточайшей критике это наиболее выпуклое proffession de foi так называемых «экономистов».

Вернувшись из ссылки в феврале 1900 года, Владимир Ильич после посещения родных в Москве поехал в Псков, избранный им местом жительства (все университетские города и крупные промышленные были исключены для возвращающихся из ссылки). Туда приехали из ссылки А. Потресов, Лепешинский, Цедербаум (Мартов); там жили уже Л. Н. Радченко и другие социал-демократы. Необходимое объединение кружков, работающих по отдельным городам, в партию затруднялось тогда чрезвычайно постоянными провалами: после I съезда партии в 1898 году были арестованы почти все участники. II съезд намечался в 1900 году южанами, — главным образом, Екатеринославским комитетом, издававшим газету «Южный Рабочий». Но весной 1900 года и эта группа была разгромлена. Тогда у Владимира Ильича созрела мысль о том, что партию надо попробовать объединить не съездом работников, слишком дорого обходящимся в тогдашних условиях, а вокруг газеты, издаваемой за пределами досягаемости, за границей. Эта газета должна была послужить, по его сравнению, «лесами», вокруг которых строилась бы партия. Эту свою идею он провел на так называемом псковском совещании социал-демократов. Было решено, что для выполнения ее он, Потресов и Мартов поедут за границу. Все трое выхлопотали заграничные паспорта, — в то время департамент полиции пускал довольно легко за границу, ибо тогдашний опыт показывал, что люди, — особенно литераторы и научные работники, — всасывались за границей и становились более или менее безвредными с точки зрения революционной работы.

Но план этот чуть не рухнул вследствие ареста Владимира Ильича и Мартова во время их нелегальной поездки из Пскова в Петербург. Дело ограничилось, однако, трехнедельным арестом, после которого оба были выпущены без последствий. Тогда Владимир Ильич решил поспешить с выездом. Он съездил только по выхлопотанному ему матерью разрешению с ней и со мной в Уфу, где должна была провести последний год гласного надзора его жена, Надежда Константиновна. Конечно, и в Уфе и заездом в Самаре он видался с тамошней социал-демократической публикой и развивал ей свой план.

По приезде за границу решено было издавать газету «Искра» с эпиграфом из стихотворения, посвященного декабристам: «Из искры возгорится пламя», вместе с группой «Освобождение Труда». Другая заграничная издательская группа, «Рабочее Дело», не была привлечена, как клонящаяся к «экономизму». Для большей независимости и удаленности от кишащей эмиграцией Женевы решено было издавать новую газету в Мюнхене, куда переехали Владимир Ильич, Потресов и В. Засулич. Позднее туда же явился из России Мартов. Кроме газеты «Искра», решено было издавать научно-марксистский журнал «Заря».

Владимир Ильич с жаром взялся за работу, которая вначале, особенно вследствие малого количества работников, была для него в большой мере черновой: приходилось самому вести переписку, шифровку, налаживать транспорт, связи с Россией и с другими заграничными колониями и т. п. За 2¹/₂ года, до лета 1903 года, до II съезда партии, «Искра» приобрела огромное влияние и, несмотря на массу трудностей и провалов, стала распространяться все шире по России. Она сильно способствовала росту политического сознания рабочих масс, превращению забастовок из экономических в политические; она помогала объединению партийных комитетов, их организации. Как «Искра», так в еще большей степени написанная за это время Владимиром Ильичом брошюра «Что делать», настаивая на необходимости создания организации профессиональных революционеров, нелегалов, помогли делу этой организации. Большинство партийных комитетов встали на точку зрения «Искры», и на II съезде партии она была провозглашена Центральным Органом партии.

Но на этом съезде произошел раскол, между большинством и меньшинством съезда, — отсюда названия «большевиков» и «меньшевиков». Большинство съезда, с Владимиром Ильичом во главе, стояло за более революционное и четкое определение того, кто должен быть членом партии, за более деловую организацию редакции Центрального Органа. Из членов старой редакции «Искры» за большинство высказался, кроме Владимира Ильича, один Плеханов. Но позднее и Плеханов, под влиянием Мартова, отказавшегося войти в редакцию, и других невыбранных съездом членов прежней редакции, вышел из нее. Остался один Ленин. Он счел невозможным для себя работать при таком положении дела и сложил с себя редакторство. Тогда Плеханов ввел всю остальную часть редакции, и «Искра» оказалась в руках меньшевиков. За это время Владимир Ильич написал брошюру: «Шаг вперед, два шага назад».

Владимир Ильич остался в стороне от руководства партией, но так долго продолжаться не могло: большинство организаций, подавляющая часть рабочих в России были на стороне большевиков; они требовали своего органа. Владимир Ильич видел также необходимость его, и через год приблизительно по оставлении «Искры» большевики стали издавать газету «Вперед». Она завязала также связи с русскими организациями, стала посылать профессиональных революционеров по местам, звала к более революционным методам работы, к подготовке революционного восстания.

В это время Владимир Ильич жил уже в Женеве. В 1902 году редакция вынуждена была переехать из Мюнхена, где слежка стала чересчур давать себя знать, в Лондон. Оттуда она перекочевала в Женеву. Все эти годы Владимир Ильич жил чрезвычайно скромно, средства партии были скудны, и он брал очень немного из них, подрабатывая и литературным трудом. Обилие работы и нервная обстановка ее отражались очень сильно на его здоровье; так, пред II съездом, при переезде из Лондона в Женеву, он заболел нервной болезнью, называемой «священный огонь». По летам, особенно после съездов, конференций или крупных разногласий в редакции, он старался уезжать куда-нибудь на лоно природы, к морю или в горы, — причем выбирал всегда более уединенное и дикое место, самый простой и дешевый пансион. Владимир Ильич всю жизнь любил природу и умел отдыхать среди нее.

Волны революции за это время нарастали, — особенно с января 1905 года. На эмиграции вообще и на Владимире Ильиче в частности это отразилось, с одной стороны, большей интенсивностью и кипучестью работы, а с другой, тем, что стало более неудержимо тянуть в Россию. Свойственная Владимиру Ильичу всегда прозорливость проявилась в конце лета 1905 года в том, что он написал мне раз, кажется в ответ на мои жалобы на трудности и затяжки получения литературы из-за границы: «Скоро мы откроем газету в Петербурге, с редакцией на Невском проспекте». Я посмеялась над этим тогда, как над вещью совершенно невероятной, а между тем через какие-нибудь три месяца вывеска редакции «Новая Жизнь» красовалась действительно на Невском проспекте.

Владимир Ильич приехал тотчас после того, как вспыхнула первая наша революция, и был провозглашен манифест, открывший двери тюрем и возможность вернуться из эмиграции целому ряду лиц. Для Владимира Ильича эта возможность оказалась сразу проблематичной: так, он всего одну ночь переночевал по своему паспорту в комнате, снятой для него в знакомой семье и, заметив несомненную слежку, стал менять квартиры и жить по чужим паспортам. Выступал он также под чужими именами; таково было его известное выступление в доме Паниной под фамилией Карпова. Владимир Ильич разбивал иллюзии кадетов, эсеров и меньшевиков, их веру в завоевания октября 1905 года, их надежды на мирный ход движения. Он подверг резкой критике так называемую булыгинскую (совещательную) Думу и дал лозунг бойкота ее. Он указывал на необходимость сплочения рядов, подготовки к решительному бою, к вооруженному восстанию. Два раза за зиму 1905-06 годов ездил он в Москву, — один раз до декабрьского восстания, другой раз после него. Он внес также поправку в отношение к первому Совету рабочих депутатов, который тогдашние большевики склонны были игнорировать, на который склонны были глядеть свысока, как на стоящий в своем большинстве на мелкобуржуазной точке зрения. Он понял то значение, которое имело такое подлинно избранное массами учреждение, он провидел его роль в будущем.

Пока можно было думать, что волны революции еще поднимаются, Владимир Ильич стоял за поддержку их, за самую революционную тактику. Так, он выпустил лозунг бойкота и первой Государственной Думы; он провозглашал необходимость хотя бы партизанской борьбы, так называемые тройки и пятки. Когда же движение пошло на убыль, он решительно переменил фронт, высказался за необходимость идти в Государственную Думу, пользоваться ее платформой, когда все другие возможности пропагандировать свои взгляды одна за другой отнимались у народа. Газеты социал-демократических большевиков закрывались одна за другой: вместо «Новой Жизни» возникали «Волна», «Вперед», «Эхо». До последней возможности партия социал-демократических большевиков старалась использовать легальную печать. Издавались отдельные брошюры; перу Владимира Ильича принадлежат: «Две тактики социал-демократии в демократической революции», «Победа кадетов и задачи рабочей партии», «Роспуск Думы и задачи пролетариата», «Социал-демократия в выборах в Думу» и др.

Но размах пропаганды должен был все сокращаться; приходилось все больше уходить в подполье. Владимир Ильич принужден был поселиться в Финляндии, в Куоккала, откуда наезжал в Питер, а больше к нему туда приезжали за рукописями, на совещания. Кроме целого ряда мелких совещаний, в 1905 году состоялась партийная конференция в Таммерфорсе, а в 1906 году — съезд в Стокгольме, — так называемый обвинительный, названный так потому, что на нем съехались обе части партии, большевики и меньшевики, в то время как на предыдущий III съезд, в 1905 году, меньшевики не пошли. Но попытка объединения оказалась безрезультатной.

После разгона 2-й Думы, в 1907 году, реакция все сгущалась, и осенью этого года Владимир Ильич получил предупреждение от финляндских социал-демократов, что есть приказ о его аресте. Тогда он с предосторожностями уехал через Або и Стокгольм опять за границу, в Женеву.

Эта вторая эмиграция после временных свобод 1905-6 годов была тяжелее первой. Настроение уныния и разочарования охватило широкие слои интеллигенции и молодежи, проникало и в среду рабочих. Широкие общественные интересы заменялись личными, вопросами пола, философией, клонящейся к мистике, к религиозным исканиям. Наряду с этим разочарование проявилось и в более мрачной форме: в среде молодежи, наиболее чуткого барометра общественной жизни, появилась эпидемия самоубийств. В партийных кругах (среди меньшевиков) появилось так называемое «ликвидаторство» — проповедь сосредоточения всей работы в легальных рамках, ликвидаторство нелегальной партийной работы. Все эти уклонения в эмиграции проявились, конечно, особенно остро. Настроение было очень подавленное. Но Владимир Ильич не терял бодрости и поддерживал ее в других. Он указывал на причины подавления революции 1905 года и говорил, что надо готовиться к следующему подъему ее. Как в прежнее время он использовал ссылку для научной работы, так и теперь наиболее глухое время второй эмиграции он посвятил изучению философии, которой до тех пор не было времени заняться, и своей философской книге: «Материализм и эмпириомонизм», вышедшей в 1909 году. Она была направлена против всех разновидностей идеализма и подвергала с этой точки зрения критическому разбору все философские теории, — как за границей, так и в России, — в частности неокантианство.

На этой почве отчасти, отчасти же на почве политических разногласий произошел у Владимира Ильича раскол с группой «впередовцев», или «отзовистов», как их называли за то, что они предлагали отозвать представителей социал-демократии из Государственной Думы. Владимир Ильич доказывал необходимость пользоваться всеми легальными возможностями, когда нельзя было надеяться на непосредственно революционную борьбу: думской платформой, легальной печатью. Мне пришлось говорить с ним в 1911 году относительно недоверия, с которым товарищи, работавшие в нелегальных провинциальных кружках, отнеслись к одной скромной легальной газетке, которую удалось одно время издавать в Саратове, и он решительно осудил их за нежелание поддержать ее. Я видела его как раз под конец этого периода реакции, и он сказал мне как-то: «Не знаю, доживешь ли до следующей революции».

Летом 1911 года Владимиром Ильичом была организована партийная школа в Лонжюмо (под Парижем), и прочитан ряд лекций рабочим из России. В 1912 году он избирается в Международное Социалистическое Бюро.

Но силы в массах накоплялись, и ленский расстрел рабочих в апреле 1912 года вызвал их к жизни. Прежде всего, несмотря на всяческие трудности и стеснения, стала развиваться легальная рабочая печать. Ежедневная рабочая газета «Правда» стала выходить в Питере, в самом центре самодержавной власти, которой никак не удавалось заставить ее замолчать. Открылся новый фронт, на который надо было сосредоточить силы, и Владимир Ильич переехал из Парижа, где жил последнее время, поближе к России, в Краков. Скорый поезд шел оттуда до Петербурга только 12 часов, статьи могли поспевать вовремя, газета получалась на другой день. Легче можно было устраивать свидания с нелегальными работниками, с членами Думы, — тогда 4-й, которым Владимир Ильич писал речи для выступлений. Легче было руководить и нелегальной работой в России. Таким образом, хотя Владимир Ильич писал и в подпольной печати, — тогда выходил центральный орган «Социал-Демократ», — но главная его энергия направилась в эту открывшуюся тогда форточку легальной рабочей печати: кроме «Правды», он писал в еженедельную газету «Звезда», в марксистские журналы «Мысль» и «Просвещение».

Но надвинувшаяся европейская война смешала все карты. Все рабочие органы были закрыты. Члены Государственной Думы социал-демократические большевики были арестованы, преданы суду и высланы в Сибирь. Владимир Ильич в самом начале войны был арестован австрийскими властями и просидел около трех недель в тюрьме. Несмотря на полную неизвестность, грозившую всякими осложнениями, он чувствовал себя, как обычно, бодро, чем очень удивлял нескольких интеллигентов, попавших в то же положение. Благодаря хлопотам австрийских социал-демократов он был освобожден и уехал в Швейцарию. Среди охватившего все партии взрыва патриотизма почти единственно его голос призывал не отступать от международной точки зрения, отмечал, что единственным способом борьбы против империалистической войны должно быть превращение ее в войну гражданскую, — в каждой стране против своего правительства.

Надежда Константиновна рассказывает в своих воспоминаниях, как одинок был Владимир Ильич в этой борьбе, как тягостно ощущал он полное непонимание вокруг себя.

Им были составлены тезисы об отношении революционных социал-демократов к войне. Пересланные в Россию, эти тезисы попались у арестованных членов 4-й Государственной Думы большевиков и послужили одним из главных обвинений против них. В тезисах этих заявлялось вполне определенно, что каждый последовательный социалист должен бороться в первую голову со своим правительством, и что лучшим исходом войны было бы поражение царского правительства, как самого реакционного.

Владимир Ильич читал и рефераты на эту тему в Швейцарии, он сплочал на идее последовательного интернационализма всех, кого мог.

На Циммервальдской и Кинтальской конференциях Ленин был представителем левого крыла интернационалистов. Их было в то время за границей незначительное меньшинство, — громадное большинство социалистов было настроено патриотически. Владимиру Ильичу приходилось в то время пробивать брешь в толстой стене почти всеобщего непонимания. Сношения с Россией, пересылка туда литературы были тоже очень затруднены во время войны. Масса работников была взята на фронт. Патриотический угар был силен и в России, идеи «пораженчества» воспринимались исключительно большевиками или клонящимися к ним. Это было тяжелое время эмиграции, оторванность от России была страшная.

В 1916 году Ленин написал книгу «Империализм, как новейший этап капитализма».

С революцией 1917 года Владимир Ильич сразу же стал рваться в Россию, но это не так-то легко было осуществить в то время. Троцкий, поехавший через Англию, был задержан там. После нескольких более или менее неисполнимых планов Владимир Ильич решил поехать через Германию, в «запломбированном» вагоне. Этот запломбированный вагон был в то время сильно использован всеми врагами Владимира Ильича и большевиков: их громили, как изменников, пошедших во время войны на соглашение с враждебным нам германским правительством. Между тем, соглашение состоялось лишь в том, что такие-то проедут через Германию, но при полном их отказе с кем бы то ни было в этой стране видаться или говорить. Для того-то и была выбрана форма «запломбированного» вагона.

Едучи в Россию, Владимир Ильич был совершенно неуверен, что не будет там арестован правительством Милюкова, — более того, был почти убежден, что этот арест произойдет. Но оказалось, что он, благополучно проехав через Стокгольм, проехал так же благополучно и через Финляндию вплоть до границы с Россией, до станции Белоостров, где был встречен некоторыми партийными товарищами, вместе с которыми приехал вечером 2-го апреля (старого стиля) в Петербург. Здесь, на Финляндском вокзале, ему была устроена торжественная встреча центральным и петербургским комитетами партии большевиков, созвавшими и массы рабочих со всех районов.

Владимир Ильич обратился к товарищам с броневика с краткой речью, в которой призывал к борьбе за социалистическую революцию. В таком же смысле высказался он и на собрании представителей организаций в тот же вечер. Со свойственной ему нелюбовью ко всяким фразам, к ликованью и к овациям, он сразу же перевел разговоры на деловую почву, на ближайшие задания следующего дня. Он резко клеймил позорное поведение международной социал-демократии в мировой войне и убедил партию большевиков, с целью отмежеваться решительно от этого поведения, переименоваться в коммунистическую. Он отмечал, что революция, свергнувшая трон Романова, ничего еще не дала рабочим и крестьянам, и что временное правительство, — как кадетское, так позднее на половину эсэрское, — ничего дать не в состоянии и должно быть свергнуто. В этом смысле писал он решительно и в «Правде» и в брошюрах того времени. Первый опыт восстания, — в июле, — от которого коммунистическая партия удерживала, — был неудачен: многие выдающиеся большевики были Временным Правительством арестованы. Владимир Ильич и Зиновьев, чтобы не подвергнуться этой участи, которая для Владимира Ильича особенно могла оказаться роковой, решили скрыться.

В это время, как Владимир Ильич отмечал впоследствии, укрывать человека его убеждений могли лишь рабочие, и оба они скрывались сначала в квартирах рабочих в Петербурге, потом в Сестрорецке и, наконец, в Финляндии. Пришлось прибегнуть ко всем формам нелегального житья, — к гримировке, парикам, чужим паспортам; пришлось часто менять квартиры, ездить за кочегара на паровозе, скрываться в шалаше. Но и оттуда Владимир Ильич следил за жизнью партии, писал статьи и письма в Центральный Комитет. В этот период он начал книгу «Государство и революция», законченную позднее. Видя, что влияние большевиков растет среди рабочих, — в чем убедили особенно городские выборы в Петербурге и в Москве, авторитет же Временного Правительства все больше расшатывается в массах, — Владимир Ильич стал настаивать на необходимости, без дальнейших проволочек, восстания против Временного Правительства. Несогласие с такой решительной линией некоторых ближайших его товарищей не могло поколебать его.

Ко времени созыва II Всероссийского Съезда Советов Владимир Ильич приехал нелегально в Питер и принимал лично участие в заседаниях Центрального Комитета. Восстание было решено и состоялось 25-го октября (старого стиля). В этот день вечером на первом заседании II Съезда Советов было заявлено о захвате власти коммунистической партией и о свержении Временного Правительства. Владимир Ильич выступил с провозглашением Советской Социалистической Республики и ее первых двух декретов: о прекращении войны и о том, что вся помещичья и частновладельческая земля поступает в безвозмездное пользование трудящихся. На место диктатуры буржуазии была поставлена диктатура пролетариата.    

Строительство новой советской власти началось среди чрезвычайных трудностей: почти вся интеллигенция и все советские служащие объявили ей бойкот. Конституирование правительства без сотрудничества других партий и направлений вызвало разногласие и в Центральном Комитете коммунистической партии. Но Владимир Ильич был решительно против всякого сотрудничества, он твердо верил в массы, в то, что пролетариат сможет управлять и сам государством, что на деле, за работой, он будет расти и учиться неизмеримо быстрее.   

Но такое конституирование правительства из людей одной коммунистической партии, опытных в революции, но совершенно неопытных в строительстве государства, возложило громадную работу и ответственность на Владимира Ильича, стоявшего во главе нового правительства, как председатель Совета Народных Комиссаров. Ему пришлось самому направлять работу во всех отраслях, — начиная с военной и кончая продовольческой или просвещенской. Гражданские войны, субсидируемые и поддерживаемые международной буржуазией, восстания внутри страны, голод и хозяйственная разруха в результате как этих потрясений, так и предшествовавшей им мировой войны, — все это требовало колоссального напряжения энергии и сил от Владимира Ильича, стоявшего во главе правительства, являвшегося его мозгом, его главным рычагом. Сильно подорвало здоровье Владимира Ильича покушение на него эсерки Каплан 30 августа 1918 года во дворе завода Михельсон *), где Владимир Ильич выступал на митинге. Поранения, причиненные ему Каплан, едва не стоили. Владимиру Ильичу жизни.

*) Переименован теперь в завод имени «Владимир Ильича».

По инициативе Владимира Ильича и опять-таки при сильном сопротивлении части Центрального Комитета партии был заключен в 1918 году так называемый Брестский мир с Германией. По этому миру мы согласились на отчуждение целого ряда городов и земель, на уплату огромной контрибуции, мир этот по справедливости назывался позорным, — но Владимир Ильич видел, что на войну крестьянство не пойдет, он считал, кроме того, что революция в Германии надвигается быстрым темпом, и что самые позорные условия мира останутся на бумаге. Так оно и вышло: вспыхнувшая в Германии буржуазная революция аннулировала наиболее тягостные условия Брестского мира.

Была создана крепкая и боеспособная Красная армия, одержавшая победу в гражданских войнах; освобожденные от белогвардейцев области, как Украина, Сибирь, Крым, Грузия, стали присоединяться на правах автономных областей к Советской Социалистической Республике. Был образован РСФСР, выросший позднее в Союз Советских Социалистических Республик. С окончанием гражданских войн стало налаживаться хозяйство страны. Но самая многочисленная часть населения, — крестьянство, наиболее истощенное войнами и суровым военным коммунизмом, нуждалось в отдыхе, нуждалось в более нормальных условиях, в которых оно могло бы выбиться из хронической голодовки, смогло бы приступить к восстановлению хозяйства. Владимир Ильич понял железную необходимость изменения политики в этом смысле и ввел вместо продразверстки продналог, оставляющий излишки в руках крестьян, побуждающий их работать над восстановлением хозяйства. Он ввел так называемую «новую экономическую политику», разрешившую частную свободную торговлю, давшую возможность крестьянству и широким слоям населения искать самостоятельно тех средств существования, которых государство не могло еще дать им. Он доказал, что необходимо сделать этот поворот, пока мировая пролетарская революция задерживается, и РСФСР приходится налаживать свое хозяйство с мелкобуржуазной частью населения и в капиталистическом окружении.

В то же время Владимир Ильич настаивал на развитии предприятий государственного типа, на электрификации, долженствующей поставить нашу отсталую страну на один уровень с наиболее культурными странами, на развитии кооперации. Он указывал, что в ожидании мировой пролетарской революции надо, удерживая всю крупную промышленность в руках государства, таким образом, частично, понемногу осуществлять социализм в одной стране. Таким образом, — говорил он, — делая с одной стороны уступки частному капиталу, мы будем и наступать на него до тех пор, пока взрыв революции в других странах и поднятие крупной производительности в нашей стране не даст нам возможности перейти снова решительнее к коммунизму.

Но колоссальная перегруженность Владимира Ильича работой начала сказываться на его здоровье: он стал страдать головными болями и бессонницей. Врачи находили сначала лишь общее переутомление и рекомендовали продолжительный отдых. Но воспользоваться таковым не давали Владимиру Ильичу как условия существования СССР, требовавшие напряженной работы от правительства, так и его собственный характер, строгое отношение к себе, ко взятым на себя обязанностям, ежеминутная забота о том, как все обстоит в государстве, неумение отвлечься вполне, отдохнуть: он сам жаловался, что на прогулках думает все о тех же делах. И болезнь стала прогрессировать. 25 мая 1922 года его постиг первый удар. Полный отдых и внимательное лечение поставили его на ноги к осени, и с октября этого года он вернулся к занятиям; но хотя сравнительно с прежним они были сильно сокращены, Владимир Ильич только около двух месяцев смог выдержать их. В последних днях ноября он слег. В эти месяцы, — до марта, — он получал еще, хотя и в самых общих чертах, осведомление о делах и диктовал секретарю свои последние статьи: о Рабкрине, «Лучше меньше, да лучше», «О кооперации», о работе Наркомпроса.

В марте с ним произошел второй удар, лишивший его употребления речи, которая, несмотря на усилия врачей и на то, что физически Владимир Ильич за лето поправился, не возвращалась уже до самой его кончины, — 21 января 1924 года в 6 часов 50 минут вечера. Смерть наступила почти внезапно, ничто не предвещало такого близкого конца. Вскрытие обнаружило полную изношенность артерий мозга в то время, как общий артериосклероз отмечался у Владимира Ильича лишь в умеренной степени.

Тело его было набальзамировано и положено в мавзолей на Красной площади.

А. Ульянова-Елизарова.