Сперанский Михаил Михайлович

Сперанский, Михаил Михайлович, знаменитый русский государственный деятель (1772—1839). Родился во Владимирской губернии, в с. Черкутине, где его отец был священником. Учился сначала во владимирской семинарии (где, по обычаю тогдашнего духовенства, по большей части не имевшего, подобно крестьянам, родовых прозвищ, Сперанский и получил свою фамилию, свидетельствовавшую, что, как ученик, он подавал большие надежды), а позже в Петербурге, в  «главной Александро-Невской семинарии» (позже Петроградская духовная академия). По окончании курса в «главной семинарии», 20 лет от роду, Сперанский сделался там же профессором математики, физики и красноречия, а затем — философии. Профессура не помешала Сперанскому стать в то же время, по рекомендации митрополита Гавриила, частным секретарем кн. Куракина. «Фортуна» этого последнего сделала карьеру и Сперанскому. По вступлении на престол Павла (1796) Куракин сделался генерал-прокурором, а Сперанский при нем — правителем дел. Скоро Куракин пал, но Сперанский остался и при следующем прокуроре, за царствование Павла пережив четверых начальников. «При всех четырех генерал-прокурорах», рассказывая он сам впоследствии, «различных в характерах, нравах, способностях, был я, если не по имени, то на самой вещи, правителем их канцелярии. Одному надобно было угождать так, другому иначе; для одного достаточно было исправности в делах, для другого более того требовалось: быть в пудре, в мундире, при шпаге, и я был — всяческая во всем». Уже из этого автобиографического отрывка видно, что Сперанскому не были чужды некоторые родовые черты типа, впоследствии воспроизведенного Грибоедовым. Он старался поддерживать хорошие отношения не только с самими   начальниками, но и с их прислугой, в число которой, по тогдашним нравам, входили, впрочем, и учителя, гувернеры и т. п. Один из этой последней разновидности «прислуги», гувернер Куракиных, Брюкнер, познакомил Сперанского с литературой «просвещения», главным образом французской: французский язык, по тогдашним нравам совершенно необходимый для карьеры, Сперанский изучил еще будучи студентом. К концу царствования Павла положение Сперанского было уже настолько влиятельное, что он мог питать весьма честолюбивые мечты. «Я никогда не хотел быть в толпе и, конечно, не буду», писал он одному из своих друзей  в начале 1801 г. В другом письме он приглашает своего корреспондента «пожалеть о человеке, которому столько завидуют». Возвышение Сперанского началось, т. о., еще ранее вступления на престол Александра І — и для него наиболее характерно то, что он, при перемене государя и режима, казалось бы, столь крутой, сумел удержаться так же прочно, как раньше при переменах генерал-прокуроров. Через неделю после воцарения Александра Сперанский был статс-секретарем, а два года спустя ему пришлось составлять первый из его конституционных проектов («Записка об устройстве судебных и правительственных учреждений в России», 1803 г.). По личным своим убеждениям Сперанский и тогда, по-видимому, склонялся уже к конституционной монархии в настоящем смысле этого слова. В одном отрывке Записки говорится, что «все состояния государства... свободны», что «есть общее мнение, оберегающее закон в исполнении; есть независимое сословие народа, коему исполнители ответствуют; существует система законов гражданских и уголовных, принятая народом». Но этот отрывок зачеркнут, а в окончательном тексте мы читаем проект учреждения двух сенатов, о которых сам автор говорит: «Ни сенат законодательный, ни сенат исполнительный не могут сделать никакого движения без воли государя; в существе своем они суть непосредственное только его орудие и собственной силы не имеют. Между тем, наружной важностью своей и составом они утверждают народное мнение, возводят его ближе к идеям монархическим и ставят Россию на одной чреде с прочими государствами европейскими, не отнимая ничего от силы, ей необходимого самодержавия». Проект учитывал, очевидно, с одной стороны, стремление окружавшей Александра «знати» сделать сенат учреждением политического характера, с другой — явное желание Александра (этого периода) ничем не ограничивать свою власть. На первой работе Сперанского весьма рельефно сказалось, т. о., его положение, как секретаря, вынужденного приноровляться к чужим мыслям и планам.

Окончательное сближение Александра I со Сперанским совпало с поворотным пунктом во внешней и внутренней политике, сменой английского союза французским (Тильзитский мир 1807 г.) и разрывом императора с его «молодыми друзьями», т. е. с наиболее радикальными представителями «знати». Уже в 1808 г. Сперанский сопровождал Александра в Эрфурт, как особенно доверенное лицо, и в этом качестве удостоился внимания и комплиментов Наполеона. Во внешней политике Сперанский стал своего рода символом союза, заключенного в Тильзите, и этим обусловлена была неизбежность его падения в 1812 г. «Г. Сперанский, секретарь императора, которого ваше величество видели в Эрфурте, только что назначен товарищем министра юстиции», доносил Наполеону Коленкур в январе 1809 г. «Помимо того, что он вообще пользуется превосходной репутацией, он один из тех, кто выказывает наиболее преданности настоящей системе, которой другие подчиняются больше по наружности». Во внутренней политике Сперанский должен был стать творцом нового направления, которое можно назвать «буржуазным». Тильзитский мир и присоединение России к континентальной блокаде дали сильный толчок развитию русской промышленности, но больно ударили по интересам помещиков (см. Александр I). Обеспечить быстрый рост буржуазного строя и хозяйства, примирить с собою недовольную дворянскую массу — таковы были две задачи, стоявшие перед правительством; в политической области обе находили себе разрешение в одном и том же — в ведении конституции. То, что Сперанскому приходилось зачеркивать в 1803 г., в 1809 г. он мог написать всеми буквами и развить подробно. Это и было им сделано во «Введении к уложению государственных законов». Основная идея этого конституционного проекта Сперанского — замена феодальных отношений, основанных на наследственных привилегиях, отношениями буржуазными, основанными на собственности. Так как главным видом собственности в тогдашней России была земельная, то политические права сосредоточивались в руках землевладельцев; наряду с ними этими правами наделялись и фабриканты, но не капиталисты вообще: денежный капитал, сам по себе, не давал этих прав. Таким образом, управление страной оставалось в руках дворянства, которое, к тому же, не лишалось совершенно своей главной привилегии — крепостного права: население помещичьих имений продолжало оставаться в какой-то, неясно определенной, зависимости от своих господ. Это была уже крупная уступка феодальному принципу; в одном из вариантов проекта имелась и дальнейшая: предполагалось устройство верхней палаты из представителей «знати» (в основном проекте была однопалатная система). Фактически, изо всего проекта осуществилась только эта, несогласная с его принципом, частность: учрежденный в 1810 г. Государственный совет включил в себя, хотя и по назначению императора, «старых московских русских» (слова Александра Коленкуру) и получил некоторые, quasi-политические, права (см. XVI, 263—66). Этого примирения со «знатью» оказалось достаточно, чтобы избавить Александра от всего остального. Впрочем, для реформы и времени не было: капитуляция перед дворянством означала падение континентальной системы, а это последнее означало войну с Наполеоном. Перед войной не могло быть более популярной меры, чем демонстративное удаление «поповича», именно этим своим качеством особенно ненавистного дворянству, о проектах Сперанского лишь смутно догадывавшемуся (некоторые, проведенные Сперанским, частные законы в новом духе, о которых см. Александр I, хронологически слишком далеки от момента его падения, чтобы можно было видеть тут прямую связь).

Политической ситуацией исчерпывается значение опалы Сперанского, как общественного факта. Но форма этой опалы, ссылка без суда бывшего государственного секретаря и вчерашнего всесильного фаворита сначала в Нижний Новгород, потом в Пермь, а отчасти и ее момент (Сперанский был сослан 17/III. 1812 г., а война была уже решена в 1811 г.) необъяснимы без некоторых индивидуальных условий, вскрытых, в сущности, уже письмом Сперанского к императору из Перми (в феврале 1813 г.). Сперанский был масон и посвящал в тайны масонского учения Александра: последнего уверили, что Сперанский иллюминат, т. е. принадлежит к той ветви масонства, которая пользовалась орденом для политических целей (см. масоны). При болезненном самолюбии Александра ему была невыносима мысль, что кто-нибудь может его «использовать». Сперанский был посвящен самим императором в некоторые интимнейшие дипломатические секреты, позже он позволял себе собирать сведения в этой области уже и по собственной инициативе; но Александр как раз здесь был особенно ревнив и подозрителен — борьба с Наполеоном была его личным делом. Наконец, в частных беседах Сперанский непочтительно отзывался о своем государе, задевая его наружность: известно, как любил Александр женское общество, и как должны были быть для него чувствительны такие намеки. Эта личная сторона опалы Сперанского объясняет нам, почему он не был возвращен, когда политическая ситуация изменилась, и главного его врага, души аристократической камарильи, работавшей против Сперанского, Армфельта (см.), не было более на сцене. Все, чего он мог добиться после кратковременного пребывания сначала пензенским губернатором, потом сибирским генерал-губернатором (в Сибири он произвел разгром среди продажной администрации и оставил по себе очень хорошую память), это — назначение членом государственного совета (1821 г.). В этот период своей жизни Сперанский обнаружил не меньшую приспособляемость, чем в начале своей карьеры: он  писал панегирики военным поселениям, например (кадя этим не Аракчееву, как иногда думают, а самому Александру, ибо идея поселений принадлежала ему). Тем не менее, воспоминание о его проектах и ссылке создавало Сперанскому некоторый ореол либерализма — и даже декабристы имели его ввиду, как одного из членов временного правительства. По всей вероятности, именно это последнее обстоятельство и заставило Сперанского принять столь деятельное и мало для него почетное участие в сыске над декабристами. Не надо забывать, что 14 декабря победила та самая «знать», с которой у него были старые счеты: при малейшей «улике» его ждало худшее, чем в 1812 г.

С отголосками 14 декабря связан последний проект Сперанского: записка об освобождении крестьян, представленная им в комитет 1826 г. Освобождение крестьян рисуется в этой записке Сперанского, как дело отдаленного будущего — в ближайшее время он не предполагал идти дальше фиксации крестьянских повинностей; главная его цель (как и Николая I в эти годы) — ликвидация класса дворовых, которые считались особенно опасными с точки зрения государственного порядка, как гнездо праздных и недовольных людей, и, в то же время, главный объект помещичьих злоупотреблений. По отношению к дворовым Сперанский предлагал ряд довольно энергичных мер, ни одна из них не была осуществлена, но записка Сперанского имела некоторое литературное значение — ее основные мысли повторяются позднейшими проектами николаевской поры (ср. XXV, 504 и приложение к 563/64, 41). Последние годы жизни Сперанского заняты исключительно кодификационными работами: редактированием «Полного Собрания» и затем «Свода Законов» (см. XXXVII, 518); за последнюю работу он получил графский титул, почти накануне смерти (умер 11 февраля 1839 г.). (Ср. также Александр I, II, 126/7).

Проекты Сперанского изданы «Русской Мыслью» («Планы государственного преобразования гр. М. М. Сперанского» и пр. М., 1905). Биография его написана Корфом (2 т., 1861 г.), главным образом на основании ее составлена популярная брошюра Южакова («М. М. Сперанский, его друзья и общественная деятельность» в биогр. библ. Павленкова). Изложение взглядов Сперанского см. у В. И. Семевского, «Вопросы о преобразовании государственного строя России в ХVІII и первой четверти XIX в.», Былое, 1906 г.

М. Покровский.