Средняя Азия (история)

Средняя Азия (история). История Средней Азии охватывает период времени более,  чем в 2000 лет, но о первой трети этого периода имеются пока лишь самые суммарные сведения. Все, что было известно об этих местах до завоевания их арабами (VIII в. н. э.), сводилось еще недавно к довольно отрывочным указаниям китайских летописцев и путешественников, еще более отрывочным и обыкновенно неточным замечаниям античных авторов, наконец — для западной половины Средней Азии — к довольно богатому нумизматическому материалу, позволявшему с некоторой точностью установить имена правивших здесь государей и хронологию их царствований. Лишь раскопки, произведенные в Восточном Туркестане в первые годы текущего столетия (Свен Гедином и в особенности М. А. Стейном) открыли перед нами картину чрезвычайно высокой культуры, процветавшей на местах, ныне совершенно пустынных и необитаемых. В культуре этой эллинистические влияния скрещивались с индийскими и китайскими. Добыча раскопок была очень богатая (одним Стейном найдено только рукописей и документов до 8 000 на 12 различных языках), но именно вследствие этого на разработку их результатов должен пойти целый ряд лет; пока мы знаем лишь, как голый факт, что «помпейские фрески» можно найти не только в Помпее, но и в песках Средней Азии. Но раскопки уже поставили вновь один историко-культурный вопрос, именно по отношению к Средней Азии, представлявший всегда особенный интерес: о влиянии климата на развитие цивилизации. Нахождение остатков богатой культуры и богатой растительности там, где теперь на 150 километров в окружности нельзя найти ни капли воды, ясно указывало, что прежде климатические условия были иные. Еще ранее новейших раскопок некоторыми учеными (в особенности П. Кропоткиным) была выставлена теория, согласно которой вся история Средней Азии стоит под знаком высыхания. Новейшие исследования (в особенности Л. Берга) не позволяют поддерживать эту теорию в ее первоначальном, прямолинейном виде. Но эти же исследования показали, что  вопреки очень распространенному среди современных географов предрассудку, климат способен изменяться довольно быстро. По наблюдениям Л. Берга, уровень воды в Аральском море с 1874 по 1900 г. поднялся с лишком на метр — что может быть объяснено только увеличением количества атмосферных осадков и, следовательно, количества воды, которое Аму- и Сырдарья несут в Аральское море. Если бы уровень воды поднялся еще на 4 метра, установилось бы сообщение между Аральским морем и Каспийским. С другой стороны, более тщательный анализ показаний средневековых мусульманских писателей установил вне спора, что неоднократно опровергавшееся географами соединение Амударьи некогда с Каспийским м (через Узбой, см. ІІІ, 372), есть несомненный исторический факт, по крайней мере для промежутка с ХІII по XVI в., т. е., что в этот промежуток времени уровень воды был гораздо выше современного. Попытка распространить это наблюдение на всю Среднюю Азию (Хентингтона) была встречена представителями географической науки с крайним недоверием, но если бы допустить, что в первые века нашей эры, к которым относятся найденные Свен Гедином и Стейном остатки цивилизации, уровень среднеазиатских вод был так же высок, как в эпоху Тимура (XIV в.), то нашли бы себе объяснение два расцвета среднеазиатской культуры, отмеченные руинами Хотана и доныне стоящими памятниками тимуровского Самарканда. Это не значит, само собой разумеется, что в Средней Азии когда-либо климат был сырым и прохладным: китайские путешественники, видевшие древний Хотан цветущим и населенным, постоянно жалуются на недостаток воды в этих местах; земледелие и тогда не было здесь возможно без искусственного орошения; но тогда было откуда провести воду, теперь же это было бы невозможно даже для современной техники.

Другим фактором, обусловившим направление среднеазиатской истории, была торговля. Представляя собой своего рода перекресток между Индией, Ближним Востоком и Китаем,  Средняя Азия давно должна была сделаться точкой скрещения крупных исторических культур, складывавшихся в этих трех районах. Дальнейшие исследования, вероятно, осветят первые шаги обмена, относящиеся, надобно думать, к чрезвычайно седой древности. Пока нам известны лишь заключительные стадии, выразившиеся в военных походах, театром которых западная часть Средней Азии делается с VI ст. до н. э. (походы Кира, поведшие к включению нынешнего Туркестана, «Согдианы», и нынешнего Закаспийского края, тогда «Бактрии» в состав персидского царства). Население этих мест в то время было арийское, иранской ветви (см. таджики) и подчинилось Персии почти без сопротивления. Два века спустя, во время похода Александра Македонского (см. II, 190) Бактриана стала даже на минуту театром персидской «национальной обороны», и Александр счел нужным закрепить эти области за греко-персидской монархией созданием здесь греческих военных колоний: так возникли Александрия Маргиана, нынешний Мерв, и Александрия Дальняя (Eschata), нынешний Ходжент. Самарканд (Maracanda, см. XXXVII, 142) становится крупным центром около этого времени и, может быть, также под греческим влиянием. Некоторые ученые хотят видеть в ближайших окрестностях Самарканда («Согде» — откуда Согдиана) даже антропологические следы греков в типе современных таджиков. Для последнего, быть может, греческих поселенцев было слишком мало (некоторые источники называют  14 000). Несомненно огромное культурное влияние эллинизма не только в местах непосредственной оккупации, но и гораздо дальше на восток, в областях нынешнего Китайского Туркестана. Последний «китайским» в полном смысле сделался, как известно, только в ХVІII в. нашей эры: но ареной китайской колонизации и культурного воздействия Китая он становится уже во II в. до н. э. Эллинизация восточных областей персидской монархии сильно способствовала развитию торговых сношений с Китаем, достигшим тогда (при династии Нап, см. XXIV, 204/05) высокой степени культурного процветания. Главным предметом китайского экспорта в то время, как и долго после, был шелк и шелковые ткани. Через Среднюю Азию прошли две главных «шелковых дороги» древнего Китая (третья шла морем, вдоль берегов Индокитая и Индостана). Через Хотан проходило ежегодно 12 китайских караванов, что указывает на большую интенсивность торговли для своего времени (караваны везли, впрочем, не только шелк). Вслед за купцами сюда явились и китайские войска, а следом за ними китайские военные колонии. Первые, по преданию, доходили до Каспийского моря, фактически, вероятно, до Чарджуя (на Амударье). Последние, во всяком случае, не вышли за пределы теперешнего китайского Туркестана, но культурное влияние и Китая было очень велико. Помимо материальной культуры, которая, главным образом, сохранила нам следы обоих влияний, и эллинистического, и китайского, проводником их являлась религия. Эллинистические формы христианства (см. монофизитская ересь) и родственных христианству учений (см. манихейство) продержались здесь до монгольской эпохи (ХIIІ в.): еще в Х в. один арабский географ отмечает в Самарканде, как одну из достопримечательностей, манихейский монастырь. Но в этой области успешным конкурентом эллинистическому явилось индийское влияние, в форме буддизма (см. VII, 60/73), уже в ІII в. нашей эры являвшегося здесь, по-видимому, наиболее распространенной религией.

Политически к этому времени в Средней Азии не оставалось уже никаких следов эллинистических государств, явившихся результатом распада монархии Александра Великого. Уже во II в. до н. э. начались завоевания «скифов», т. е. кочевых народов, отчасти, по крайней мере, арийского же происхождения, приходивших с севера, со стороны р. Сырдарьи. Ко II в. н. э. они захватили и Северную Индию, став одним из главных проводников буддийского влияния (индо-скифы, кушены). Нашествие «скифов» для земледельческих областей Средней Азии имело приблизительно те же последствия, что нашествие варваров для провинций римской империи. Арабы застали в Западном Туркестане феодальные отношения: в VI—VІII вв. власть здесь принадлежала землевладельцам («дихканам»), из которых мелкие зависели от более крупных, и по отношению к которым обрабатывавшее землю население было обязано различными податями и повинностями. Арабы явились проводниками не только ислама, но и торгового капитала и политической централизации. Слишком малочисленные, чтобы повлиять на этнографический состав населения Средней Азии, они были организующим элементом местных, туземных государств. Под арабским влиянием выдвигается крупная местная династия Саманидов, царство которых (со столицей в Бухаре, см. VII, 261) охватывало не только будущий русский Туркестан и Закаспийскую область, но и большую часть Персии. Восточный Туркестан в это время был ареной борьбы между китайцами и тибетцами, причем победили последние; от древнехотанской цивилизации уже в это время оставались одни развалины. С конца Х в. начинаются нашествия тюрков (см.). Последние отнюдь не были дикарями: захватившие Восточный Туркестан уйгуры имели письменность, в религиозном отношении стояли под влиянием отчасти несторианства, отчасти буддизма и впоследствии явились организующим элементом монархии Чингисхана. Но их иммиграция носила массовый характер и совершенно изменила этнографическую физиономию Средней Азии. Арийский элемент был закрыт тюркским: не только тюркский язык стал господствующим, но и антропологически население «отуречилось» (продуктом смешения тюрков и арийцев явились сарты, см.). За первой тюркской волной последовали новые; апогея своего тюркское нашествие достигло в XIII в. (см. монголы, Чингисхан), а последним его эпизодом было появление узбеков (см.) с Шейбаниханом уже в XVI в. С распространением тюркского владычества на всю переднюю Азию и с распространением ислама среди самих тюрков они заняли приблизительно то же место, какое раньше занимали арабы: новые попытки централизации и мусульманского прозелитизма идут уже из тюркской среды. Так возникла империя Тимура (см.). В это время Самарканд был экономическим и духовным центром не одной Средней Азии Население его достигало 150 000, т. е. было втрое более теперешнего, и росло так быстро, что новые поселенцы иногда не находили себе места в домах, а ютились в шалашах и пещерах в окрестностях города. Позднейший упадок империи Тимуридов приходится поставить в связь не только с продолжением набегов все новых и новых тюркских племен, но и с двумя фактами более общего характера: во-первых, упоминавшимся выше высыханием (с конца XVI в. Амударья уже не имеет стока в Каспийское море), во-вторых, перемещением мировых торговых путей: с открытием европейцами морского пути в Индию, а затем на Дальний Восток трудная, благодаря недостатку воды, и опасная, благодаря кочевникам, «шелковая дорога» через восточный Туркестан и долину Амударьи окончательно теряет свое мировое значение, сохраняя только местный интерес. Вместе с тем Мавер-ан-нехр («Заречье» — так назвали арабы область за р. Аму) перестает быть центром крупных монархий, и остатки великого царства Тимура распадаются на знакомые нашему времени мелкие «ханства»: Хивинское, Бухарское, Кокандское и т. п. В таком виде восточная часть Средней Азии достается в середине XVIII в. Китаю, а западная, столетием позже, — России.

Первые сношения Средней Азии с Россией, не считая времен более отдаленных, о которых данных не сохранилось, относятся к 1550 г. и связаны, скорее всего, с тем перерывом торговых путей, о котором сейчас говорилось: ханы хивинский и бухарский «присылали с великим челобитием», прося о пропуске их купцов через Астрахань. Запустение местных торговых дорог чувствовалось, его не понимали и надеялись наладить дело вновь кустарными мерами. Бухарские купцы появились в Астрахани, но торг их там был, по отзывам англичан, незначителен. Со своей стороны, те же надежды и по тем же основаниям (морская дорога была в чужих руках) питали и в Москве. Как показывает Книга Большого Чертежа (см. VI, 258), географию будущего русского Туркестана знали тогда  в Москве довольно хорошо. Имелись сведения об изменениях течения Амударьи и о минеральных богатствах края — в последнем случае преувеличенные. Слухи об изобилии золотого песка в Аму и ее притоках (золотой песок там, действительно, имеется, но в самом незначительном количестве) были ближайшим поводом к снаряжению в 1714 г. экспедиции в Хиву кн. Бековича-Черкасского (см. V, 215/16). Но в инструкции Бековичу, кроме золота, говорится и о разведках относительно торгового пути в Индию и торговли пряностями вообще. Неудача Бековича не остановила Петра, и он, не предпринимая более крупных экспедиций, посылал и позже своих агентов для таких же разведок. Упадок русского торгового капитализма в послепетровскую эпоху надолго прервал подобные попытки — возобновление их относится уже к XIX в. С 20-х годов идут экспедиции в Хиву и Бухару, сначала «научные», но с участием офицеров генерального штаба, потом «научно-политические», наконец, уже явно политические, с батальонами пехоты, сотнями казаков и пушками. Цели были теперь совсем иные, чем при Петре: тогда искали транзитного пути в Индию, теперь, если и шла речь о дороге в Индию, то военной, а не торговой, притом на втором плане; на первом было открытие новых рынков, другими словами, туркестанские экспедиции были первыми колониальными войнами России. В области колониальных захватов Россия должна была неизбежно столкнуться с Англией, и все дальнейшее развитие русской среднеазиатской политики проходит под знаком русско-английского конфликта. Движению англичан в Афганистан (см. IV, 299 сл.), в значительной степени вызванному появлением и там русских агентов, точно соответствовал поход Перовского на Хиву (сл.) в 1839 г. Для похода выбрано было, по неопытности, самое трудное направление и самое неудобное время года (избегая жары, пошли зимой, не приняв в расчет морозов и снежных ураганов среднеазиатских степей). Пришлось вернуться, далеко не дойдя до цели и потеряв более половины отряда умершими и больными. Но уже несколько лет спустя тому же Перовскому удалось найти направление, более удобное, не на хивинское, а на кокандское ханство, через низовья Сырдарьи (см.). В 1853 г. русские войска взяли кокандскую крепость АкМечеть на нижнем Сыре (пот. Перовск, см.). Крымская война на время прервала движение. Оно возобновилось в 1864 г. Чтобы успокоить англичан, как предлог были выставлены нападения кочевников на русские пределы; целью экспедиции было объявлено образование новой «оборонительной линии», с центром в Чимкенте, к северу от Сырдарьи. Само собой подразумевалось, таким образом, что русские не собираются проникать в старинные земледельческие районы Мавер-ан-нехра. На самом деле, генерал Черняев, взяв 22 сентября 1864 г. Чимкент, немедленно двинулся дальше, к Ташкенту, центру густозаселенной земледельческой области по р. Чирчику, и принадлежавшему вдобавок (номинально) бухарскому эмиру, которого никто ни в каких набегах не обвинял — учинявшие их киргизы были кокандскими подданными. Настоящей целью с самого начала было завоевание Туркестана, что и было достигнуто довольно быстро и без особых пожертвований с русской стороны. Первое нападение Черняева на Ташкент кончилось неудачей, и русские поневоле остались в пределах первоначально очерченной «оборонительной линии», но уже летом следующего 1865 г. Ташкент пал. Формальное присоединение его к России было задержано дипломатическими соображениями до осени 1866 г., но война, теперь уже с Бухарой, шла своим чередом при преемниках Черняева, Романовском и Крыжановском; Сырдарью перешел уже сам Черняев, а в конце того же 1866 г. русское правительство официально отбросило в сторону всякие предлоги, образовав туркестанское генерал-губернаторство, с К. П. фон-Кауфманом во главе Последний в 1868 г. взял Самарканд и, завладев долиною Заравшана, который снабжает водою всю Бухару, принудил эмира к сдаче. Договор 18 июня того же г. был, фактически, экономической аннексией Бухары, на территории которой русский капитал был поставлен  в исключительно привилегированные условия, номинальная политическая независимость эмира была сохранена, главным образом, опять-таки, для того, чтобы не раздражать Англии, где общественное мнение было сильно возбуждено движением русских войск на юг, к границам Афганистана и Индии. Хотя от этих границ русские были еще очень далеки и отделены от них притом труднопроходимыми горными цепями, некоторые английские публицисты (Раулинсон) усматривали в экспедициях Черняева и Кауфмана подготовку к походу на английскую Индию. Но условия завоевания скоро заставили русское правительство и в этом случае отступить от первоначальной осторожной политики. Первое время туземное население относилось довольно равнодушно к русскому завоеванию. Но такие факты, как разгром Самарканда, векового священного центра Средней Азии, необычайно строгие меры, которыми охранялась безопасность победителей (целые деревни сжигались за одно мертвое тело русского, найденное в окрестностях), — все это мало-помалу должно было вызвать народное брожение. Мусульманское духовенство начало проповедь священной войны. Центрами агитации, естественно, стали области, еще не подпавшие русскому господству, прежде всего Хива. Несмотря на формальное обещание русского правительства не завоевывать Хивы, лежащей на южном, с английской точки зрения «афганском», берегу Амударьи, Хива была в мае 1873 г. взята войсками генерала Кауфмана. Хану и здесь была оставлена тень политической самостоятельности, но экономическая аннексия была проведена еще полнее, чем по отношению к Бухаре, часть хивинской территории была прямо присоединена к России; одним из условий договора хан был обязан выдавать укрывающихся у него агитаторов. Брожение, однако, достигло таких размеров, что власть ханов была перед ним бессильна; кокандский хан за свою лояльность по отношению к России был низвергнут местным населением и должен был бежать в русские пределы. Восстание пришлось усмирять русским войскам (ген. Скобелева, см.), успех которых сам собой повел к аннексии всего ханства, переименованного в Ферганскую область. Все это в сильнейшей степени способствовало обострению русско-английских отношений, выразившемуся в кризисе 1877-78 гг. (см. Россия — внешняя политика). Результатом этого кризиса было появление русского посольства в Афганистане и русской военной экспедиции в Закаспийском крае (см. текинцы), на дороге к Мерву и Герату, «воротам Индии». В 1884 г. Мерв стал русским, что снова едва не вызвало русско-английской войны (см. там же). В эти годы поход на Индию, несомненно, был в сфере военных возможностей, но осложнения на западной русской границе остановили движение в Средней Азии на границах Афганистана (окончательно русско-английские отношения в Средней Азии были урегулированы конвенцией 31 августа 1907 г.). В восточном Туркестане Россия даже несколько отступила: северо-западный его угол, Кульджа, занятая русскими войсками в 1871 г., была ими очищена 10 лет спустя.

Литература: Woeikof, «Le Turkestan russe», Paris. 1914. Huntignton, «The Pulse of Asia», Lond. 1907. Herrmann, «Die alten Seidenstrassen», Berl. 1910. М. А. Stein, «Ancient Khotan», Oxford, 1907, 2 vols (краткое изложение в «La Geоgraphie», vol. XX, 1909). Бартольд, «Туркестан в эпоху монгольского нашествия», ПБ. 1900.  Eгo же, «Nachrichten über d. Aralsee», Leipzig. 1910. Куропаткин «Завоевание Туркестана», ПБ. 1899.

М. Покровский.