Ссудная запись

Ссудная запись, заемное обязательство, выдаваемое на себя, в эпоху московского государства, крестьянином, садившимся на частновладельческую землю.

Ссудные записи, первые упоминания о которых в наших источниках восходят к 20-м гг. XVII ст., представляли собой новый вид крестьянской «порядной» грамоты (см. XXV, 445, 458/9), в процессе последовательного перерождения реального арендного контракта (найма земли), заключаемого крестьянином с помещиком, в личную крепость: «жить вечно во крестьянстве... и всякая его государя (хозяина) своего работа работать без ослушания». Ссудная запись, таким образом, является тем историческим документом, благодаря которому с очевидностью устанавливается тот знаменательный исторический факт, что крепостное право на крестьян в России возникло постепенно в порядке «свободных» договорных отношений между землевладельцами и земледельцами на почве все возрастающей задолженности (ссудных обязательств) крестьян, селившихся на землях духовных и светских владельцев.

Как известно, первоначально порядная грамота (XVI в.) являлась типичным арендным договором, основные составные части которого слагались из обозначения снимаемого участка земли, срока аренды, оброка (натуральной арендной платы) и неустойки («заряда») на случай досрочного «выхода» крестьянина. Иногда в порядной упоминалось и о полученной рядчиком «ссуде», или «подмоге», льготах на время первого обзаведения и т. п. дополнительных условиях. Однако, эти последние носили случайный и второстепенный характер, имея значение акцессорного условия. При этом первоначально наличность «ссуды» не препятствовала выходу крестьянина, т. е. прекращению арендных отношений. Последний обязывался вернуть долг, и лишь в случае неуплаты подлежал, по приговору суда, «выдаче головой до искупа» своему кредитору. Однако, мало-помалу устанавливается правило, согласно которому крестьянин должен одновременно с «отказом» от аренды расплатиться и во всех долгах, вернуть господское «серебро»: «а коли серебро заплатит, тогды ему и отказ». Здесь-то и выступает на сцену та роковая роль «ссуды», которую она сыграла в истории прикрепления крестьян сначала к земле, снятым земельным участкам, а затем к лицу землевладельца, т. е. к его господскому хозяйству, в котором бывший в ней арендатор превращался в невольного работника, «крепостного человека».

Именно благодаря ссуде землевладельцы получили возможность и право «не выпущати» из-за себя своих съемщиков земель, которые превращались в «серебреников», неоплатных должников, которым в момент «отказа», «отрока», господин их предъявлял такой счет по различного рода «подмогам», «ссудам», что в подавляющем числе случаев оплатить его без посторонней помощи крестьянин не мог. Так господская «помочь» сделалась главным средством «безвыходности» крестьян-арендаторов. Ясно, что при таких условиях «ссуда» стала играть главную роль в крестьянском «поряде», а вместе с тем и крестьянском порядном договоре. Благодаря этому уже с начала XVII в. прежняя «порядная» грамота начинает именоваться «ссудной — порядной грамотой», а затем и просто уже «ссудной записью». «Порядная грамота», «ссудная порядная» запись и, наконец, «ссудная запись» — таковы три последовательных этапа, через которые прошли договорные отношения крестьян с землевладельцами в период трех веков (XV—XVII с.). Этим трем моментам соответствует и троякое юридическое содержание «порядного» договора. Сначала — это чистый арендный договор (locatio, conductio rеі), затем с превращением этого договора в «судную-порядную» запись, «порядная» получает двойственное значение: сохраняя еще некоторые черты прежнего договора (рядчик садится на определенный участок — «готовый крестьянский двор, на осмину земли., вымороченного кр-на Козьмы Кириллова», зап. 1671 г.), она в то же время облекается в форму заемного обязательства: «се яз (имя рек) взял есмя... ссуды на лошади, и на коровы, и на всякую животину, и на хлеб, и на семена, и на всякой крестьянской завод 10 р. денег, и с тою ссудою жити мне... во крестьянстве». Наконец, порядная запись превращается в чистую ссудную; из нее окончательно выпадает всякое арендное содержание (условие о сроке, индивидуальном участке земли и т. п.) и остается лишь упоминание о «ссуде» с обязательством «жить во крестьянстве», «где власти изволят», «всякое его государя работа работать без ослушания... куда ни пошлет». Впрочем, на этом эволюция крестьянской порядной не завершается. Преобразившись в простое заемное обязательство с условием личной службы «во крестьянстве», ссудная запись в дальнейшем обнаружила тенденцию превратиться в своеобразный договор найма личных услуг (locatio conductio operarum); говоря иначе, на зтот раз начинается процесс выветривания из ссудной записи ее заемного содержания. Дело в том, что со второй половине XVII в. становится уже общим правилом внесение в ссудную запись нового условия в виде прямого формального отказа крестьянина от права «отказа» или «выхода»: «а по сей записи жити мне во крестьянех вечно», «жити неподвижно», «без выходу жити», «до своего живота» (т. е. до смерти). В конце концов складывается обычная формула которой теперь заканчивается ссудная запись: «а впредь во крестьянстве крепок» В случае бегства крестьянина, владелец имеет право вернуть к себе обратно беглеца, обязавшегося «никуды инуды нерядитца». Таким образом в порядке частного соглашения устанавливалась личная крепость крестьянина, который на этот раз за ссуду рядился просто «во крестьянство» в качестве рабочего, который отчуждал свою рабочую силу в полное распоряжение господина, с обязательством справлять «всякую работу» и жить, где «господин укажет». Таким путем связь крестьянина с индивидуально-определенным участком земли юридически порывалась. Ясно, что это не только не арендный договор, но и не заемное обязательство, а наем рабочей силы, без права расторжения контракта. При таких условиях самое упоминание о ссуде, ее размерах юридически теряет всякое значение. Сколько получил «рядчик», на что он взял деньги («на всякую дворовую спосуду» или «на семена» и т. д.), все это по существу не изменяет теперь главного содержания нерасторжимого договора. И можно предполагать, что самые размеры ссуды (стереотипно вносимые в запись — «10 рублев») носили, быть может, фиктивный характер, фигурируя в качестве своеобразного юридического «переживания». С этой точки зрения становится понятным, что мы встречаем в наших источниках и такие «ссудные порядные записи», в которых ни о какой ссуде кет никакого упоминания. Ясно, таким образом, что ссудная крестьянская запись тяготела, в конечном счете, превратиться в личную глухую запись жить и служить в крестьянстве вечно, т. е. превращалась в личный крепостной акт. В этом отношении эволюция крестьянской порядной представляет поразительную аналогию с историей кабальной записи или служилой кабалы, т. е. чистого заемного обязательства (московского периода), не связанного с арендой земли. Договор служилой кабалы, как заемное обязательство, сводился к денежной ссуде с условием службы должника на пашне или во дворе кредитора за проценты («зa рост служити», «за рост пахати»). Это была характерная, натурально-хозяйственная форма займа, возникшая в обстановке феодального землевладельческого хозяйства, жадно искавшего рабочих рук. С уплатой долга кабала кончалась. Но когда в 1597 г. последовал закон, согласно которому кабальная зависимость должника обязательно прекращалась со смертью господина—кредитора, причем служба должника зачитывалась отныне уже в погашение самого долга, — произошла резкая перемена в самой форме кабальной записи. Раз законом было объявлено, что должники обязаны впредь служить и работать на кредитора до его смерти и иначе прекратить своей зависимости не могут (уплата долга теперь воспрещалась), а со дня смерти господина ни становились «свободны во всех кунах», то очевидно, что теперь в кабальную запись незачем было вписывать ни суммы долга, ни срока,  служилая кабала могла возникнуть теперь и без всякого долга, превращаясь в простое формальное обязательство «жить и служить» во дворе или на пашне господина. И действительно, заемное содержание из кабальной записи во второй половине XVII в. выпадает, и она получает новый вид простого личного обязательства, договора найма: «Се яз (имя рек) бил челом помещику NN в холопство, что мне жить и служить у него NN по его живот. А на то послуси». Если сравнить теперь ссудную крепостную запись XVII в. с этой служилой кабалой, то сходство их бросается в глаза, и само собой напрашивается заключение, которое и было сделано профессоро Ключевским в его исследовании о «происхождении крепостного права», что институт кабального холопства послужил прототипом для ссудной записи, что под влиянием кабального холопства, т. е. путем приложения начал кабального холопства к порядному договору, сложился в окончательной форме институт крепостного права. И действительно, отличие ссудной записи от служилой кабалы в конце концов свелось к тому, что согласно первой крестьянин кабалил себя до своей смерти, согласно второй — «должник» был прикреплен к кредитору до смерти последнего. Основное же сходство юридического положения в том и другом случае заключалось в том, что и тем и другим путем достигалась одна и та же цель — личное прикрепление рабочей силы в порядке добровольного соглашения. Конечно, «добровольным» договор этот был лишь в формально-юридическом смысле, фактически же контрагенты находились в неравных условиях: с одной стороны, стоял обеспеченный землевладелец, принадлежавший к привилегированному сословию (служилый человек или духовное лицо), с другой — разоренный, экспроприированный «тяглец», бросивший свое самостоятельное хозяйство на «черной» земле и явившийся ко двору землевладелица, по колоритному выражению памятников эпохи, «шапка да кафтан», «телом да душою», чтобы просить, как «милости» — земли, семян и всякой ссуды «на крестьянский завод», или же просто какой-либо работы в качестве «добровольного холопа», отдававшего свои свободные руки в полное распоряжение «государя» за то, чтобы тот его «кормил, и одевал, и обувал». Таким путем исторически подготовлялось слияние в одном сословии «крепостных людей», бывших свободных крестьян-арендаторов и разного вида холопов. Через долговое обязательство, ссуду, прокрался в арендный крестьянский договор элемент личной крепости, и путем применения начал кабального холопства к крестьянской порядной ссудная запись сыграла роль посредствующего звена в цепи тех изменений договорных отношений между земледельцем и землевладельцем, которые, в конце концов, из свободных поземельных отношений превратились в личные крепостные узы, «добровольную» кабалу.

Литература. М. Дьяконов, «Акты, относящиеся к истории тяглого населения в Московском государстве», ч. 1 (1895 г.); «Памятники истории крестьян ХIV-XIX вв.» (изд. Клочкова, 1910 г.); М. Дьяконов, «Очерки из истории сельского населения в Московском государстве» (1898 г.); его же. «Очерки общественного и государственного строя древней Руси» (1908 г.); Дебольский, «Гражданская дееспособность по русскому праву до конца XVII в.» (1903 г.); В. Ключевский, «Происхождение крепостного права в России» (Сборник статей. Опыты и исследования); см. также Литературу при ст. Крестьяне в России, XXV, приложение, ст. 59/60.

Б. Сыромятников.