Стрепетова Пелагея

Стрепетова, Пелагея (Полина) Антиповна (1850—1903), по первому мужу Писарева, по второму Погодина, выдающаяся драматическая артистка. С 1865 г. выступала в Рыбинске, Ярославле, Симбирске, Новгороде, с 1870, после блестящего дебюта в Народном Театре на Варварке, в Москве. Приглашенная в 1881 г. в Петербург, Стрепетова играла в Александрийском театре до 1900 г., а затем в течение еще одного сезона (1899—1900) занимала здесь амплуа драматических матерей и старух. В промежутках Стрепетова выступала на частных (клубных) сценах, в театре Суворина и в провинции. Выйдя из бедной среды, близкой театральному миру (приемная дочь театрального парикмахера), Стрепетова однако была в своем творчестве самоучкой в довольно ограниченном смысле. Если просветительная атмосфера шестидесятых годов мало отразилась на ее общем развитии, то дух художественного реализма, проникавший искусство этой эпохи, дал и направление, и теоретическое обоснование высокому дарованию Стрепетовой. Ее недостаточная культурность проявлялась скорее в жизни, где она выражалась, например, в антисемитских выступлениях на актерских съездах, чем в ее творчестве, на котором в период его расцвета благотворно сказалось воспитательное влияние первого мужа Стрепетовой, одного из просвещеннейших русских актеров. И театр ее времени тоже был замечательной школой в эпоху, когда, по словам Стрепетовой, «традиции московского театра становились катехизисом» для игравших в нем. В Москву она попала сравнительно поздно; «но и то немногое, что мне пришлось видеть, — говорит она, — неизгладимо легло в моей памяти, как что-то чудодейственное, непостижимое». Ее природные данные были неровны. Некрасивая, невысокая, сутуловатая, она захватывала не только стихийностью большого темперамента, но и мастерством художественного перевоплощения. К сильнейшим средствам ее принадлежали проникновенный голос, самым звуком как бы удостоверявший безоглядную природную искренность, и необычайная выразительность ее нескладной фигуры, подвижной и пластичной. Истолкование роли было у Стрепетовой всегда умно и самостоятельно, хотя исполнение бывало и неровно. Представительница русской «нутряной» школы, она отдавалась приливу сценического вдохновения, иногда изменявшего ей. Но она строила роль из больших линий, подчас, — несмотря на свой реализм, — смазывая попутные детали, зато в избранные мгновения возвышаясь до несравненного подъема. «Слагаясь из отдельных частей, передо мной вдруг выросло что-то колоссальное, охватывающее собой весь склад русской народной жизни», — говорит она о своей работе над «Горькой судьбиной», и именно этому «колоссальному» стремилась она дать — и иногда давала — глубоко свое выражение. Две стихии определяли основной тон ее творчества: народность и трагизм. Наблюдательный и чуткий реалист, она умела сообщить всему воплощаемому облику особую убедительность простонародности, в которой чувствовалась еще живая бытовая связь с родной средой. Еще в ранней юности, выступая в роли Лизы («Горе от ума»), столь мало характерной для ее позднейших достижений, она, вероятно, первая из русских исполнительниц этой роли, старалась, по ее словам, «снять с нее чужеземный налет», «приурочить все — манеру, мимику, интонацию — к типу русской горничной», «не забывать, что играешь крепостную». В дальнейших созданиях Стрепетовой только усиливалась эта реалистически-простонародная черта. В общей повадке, в областном произношении, в тонко подмеченной неуклюжести порывистых движений, она вся была воплощением русской деревни, хотя бы и в городских (купеческих, исторических) формах; и даже в кликушеском надрыве ее баб не было интеллигентской истерики, а был первобытный, извечный вопль. Но меньше всего она застывала в пределах этой жанровой комедийной простонародности, которую неизменно возносила к высшему трагизму. Быт был для нее средством, целью была трагедия. К области этого высшего трагизма, этой высшей серьезности не только искусства, но и жизни, относятся лучшие создания Стрепетовой. На трагических высотах  в Катерине («Гроза» Островского),  Лизавете («Горькая судьбина» Писемского), Матрене («Власть тьмы» Толстого), в «Царской невесте» Мея,  «Василисе Мелентьевой», «На бойком месте» и во многих других ролях она  осталась для видевших ее незабываемым воплощением общечеловеческой природы в ее предельных чертах — в вершинах благородства или низости, душевного страдания или безумной целеустремленности, красоты или уродства, покорности или натиска. И, неизменно оставаясь в этих общих рамках национальной, исторической, моральной схемы — бытовиком, она  давала образы не только отвлеченно-широкие, но и реалистически-конкретные и индивидуальные. В лучшую пору ее творчества Стрепетову всегда сопровождал успех скорее глубокий, чем широкий, и устойчивое воздействие ее как на зрителей, так и на сценическую традицию отмечалось не раз. Воспоминания Стрепетовой, охватывающие первое десятилетие ее деятельности, напечатаны в «Театре и Искусстве» за 1904 и «Библиотеке Театра и Искусства» за 1905 г. Портрет ее — кисти Репина — в Третьяковской галерее.

А. Г-д.