Суфизм

Суфизм, или суфийство, мусульманский мистицизм с пантеистической окраской, обыкновенно соединяющийся с аскетизмом. Старейшей формой суфизма был именно аскетизм, и самое имя «суфий» (облеченный в шерсть или власяницу), появившееся в конце I столетия ислама, указывает как раз на подвижничество. Мистические и пантеистические струи влились в аскетический суфизм в течение II и III в. Хиджры. Отчасти они были влиянием сирийских христиан, преимущественно через неоплатоническую греческую философскую литературу, переведенную при халифах на арабский язык. Но главный источник суфизма — это идеи буддийские, вливавшиеся в мусульманский мир через Персию. Правоверное мусульманское духовенство легко мирилось с суфизмом подвижническим и даже с мистическим. Джонейд Багдадский (умер 910), тонко и умело сочетавший не только мистические, но даже пантеистические тенденции с коранским деизмом, пользовался у самых строгих современных ему мусульман большим почтением. Но против открыто высказываемых пантеистических крайностей, например, учения о возможностях для человека через экстаз отожествиться с божеством, мусульманская ортодоксия должна была резко выступать. Так, был казнен прикаспиец Баезид эль-Бистамий (873), Халлядж, восклицавший «Я бог!» (921), Шельмеганий (933) и др. В общем, однако, суфизм не переставал завоевывать себе все более и более широкие права гражданства в исламе и окончательно был санкционирован, как явление ортодоксально-мусульманское, авторитетнейшим имамом Газзалием (1059-1111, см.), который носит прозвище «Доказательство ислама», указывающее на его религиозную непогрешимость. Единой, монолитной организацией и однородной доктриной суфизм впрочем, не являлся ни до Газзалия, ни после него. В западно-исламском мире, среди арабов, он обыкновенно не шел далее мистицизма, а в пантеистическую теософию превратился он в мире восточно-мусульманском, у персов (от них впоследствии перешел в таком характере и к туркам). Все лучшие, талантливейшие представители персидской поэзии с XI в. были суфиями. Они высказывали свои идеи и настроения не в виде богословских прозаических трактатов, а в виде аллегорических романтических поэм, мистико-любовной лирики и мистико-вакхической лирики (вроде библейской «Песни песней») и т. п. и своим талантом сделали то, что всякие иные направления в изящной персидской литературе XI—XV в. в. были подавлены. Хейям, Низамий, Аттар, Джеляледдин Румийский, Садий, Хафиз и иные имена мирового значения, — все они были суфиями. В широкой массе суфизм находил благодарную почву, между прочим, и вследствие тех гнетущих социально-экономических условий, в которых пришлось жить Востоку в период тяжелых сельджукских междоусобий XII в. и монгольского лихолетья ХІII в. Разоренный, исстрадавшийся человек легко превращался в «дервиша», или «факира» (буквально: «нищего», «бедняка»), т. е. в суфийского бродячего аскета-монаха, и в мистической любви к богу и учении о призрачности мира искал забвения от невыносимо тяжелой действительности. Все важнейшие дервишские ордены возникли в ХII—XIV вв.: Абдоль-Кадира Гилянского (умер 1166), Ахмеда Рифаи (умер 1182), Джеляледдина Румийского (умер 1273), «вертящиеся в радениях дервиши», Накшбенди XIV в. и пр. Обычай жить в монастырях могли заимствовать  суфии и от христиан, и от буддистов, но больше от буддистов (например, на это указывает и обычай бросать монастырь с наступлением весны и идти в нищенское бродяжничество по свету, с чашкой — «кешкулем» — в руках). Впрочем, для суфия вовсе и не требуется обязательная жизнь в монастырской обители, — можно оставаться в миру, в повседневной мирской жизни, придерживаясь, так сказать, житейского аскетизма и стремясь достигнуть все высших и высших степеней мистического познания. Число мистических степеней разные суфийские учители определяли разно, но чаще всего насчитывают четыре стадии в духовном развитии суфия. Первая стадия — немистическая — «шариат», т. е. строжайшее, неукоснительное исполнение законов мусульманской религии. Вышколивши себя в исламской набожности, человек может  вступить на путь — «тарикат», т. е. вторую стадию. Для этого он делается «мюридом» (послушником) у какого-нибудь святого, авторитетного суфийского «старца» («шейх», «пир») и беспрекословно повинуется всем его приказаниям, стараясь убить свою личную волю, свое личное «я» и, путем молитвы и напряженного созерцания (также радений, «зикр»), дойти до мистического экстаза, позволяющего соединиться с божеством. Экстаз («халь») приводит его к третьей стадии, именуемой «познание», «марифат». В этой стадии он познает не умом, а сердцем единство вселенной в боге (мир — эманация бога), равенство всех религий (одинаковых лучей единого солнца), относительность добра и зла, нравственности и безнравственности и т. п. теософские истины. Четвертая стадия — «хакыкат» («истина»), в которой «познавший» («ариф») чувствует свое полное отожествление с божеством — доступна лишь некоторым.

На практике не раз случалось в течение последних веков, что суфийское учение о равенстве добра и зла, нравственности и безнравственности начинали исповедовать люди, не подготовлявшиеся к этому путем долгого искуса в благочестии и в подвижничестве; такие нигилисты не раз навлекали на весь суфизм репрессивные меры со стороны правительства и в Персии, и в Турции XVI—XVIII вв.; из-за них самое слово «суфий» получило в обиходной речи смысл «вольнодумец». Да и политически суфизм тоже мог казаться опасным. Некоторые суфийские шейхи, имея у себя наэлектризованных «мюридов» в беспрекословном повиновении, могли ведь являться крупной политической силой. Ближайший для нас пример — кавказский имам Шамиль со своими мюридами (см. мюридизм).

См. А. Крымский, «История Персии, ее литературы и дервишской теософии», т. II (М. 1912), с обширной библиографией; его же, «Очерк развития суфизма» во II т. москов. «Древностей Восточных» (1895); И. Гольдцигер, «Лекции об исламе» (СПБ., 1912), глава «Аскетизм и суфизм»; гораздо полнее по-немецки: «Vorlesungen über dec Islam», Гейдельберг, 1925, 2 дополненное изд., стр. 133—187 и 332—351. Среди старой литературы сохраняет свою важность Альфр. С. Кремер, «Geschicbte der herrschenden Ideen des Islams», Leipz., 1868.

А. Крымский.