Суханов Николай Евгеньевич

Суханов, Николай Евгеньевич, революционный деятель (1851—1882), родился в Риге, в хорошей дружной семье врача, подготовившей в нем безукоризненно честного, правдивого и прямого человека. Учился он в пансионе, потом в реальном училище и в Петербурге в Морском училище; кончил гардемарином в 1872 г. В Морском училище Суханов был членом одного из кружков самообразования, называвших себя «тайным революционным обществом». Вместе с др., по доносу, был арестован училищным начальством, но дело было потушено благодаря морскому министру Краббе, не давшему в обиду Левашову и Шувалову своих питомцев. Последним удалось сговориться, что целью кружков было изучение северных промыслов (под влиянием книги Щапова) и занятие в будущем ловлей китов. В шутку участников называли потом «китоловами». Мичман в 73 г., Суханов в 74-м г. был перечислен из Балтийского флота в Сибирскую флотилию; в восточных водах плавал на шхуне «Алеут»; в 78-м г. переведен в Балтийский флот и после слушанья минного класса служил офицером на клиперах: «Стрелок», «Всадник», а в 80-м г. — на фрегате «Адмирал Свиридов». В том же году прикомандирован к гвардейскому экипажу для слушанья лекций в петербургском университете, где состоял ассистентом профессора физики Фан - дер - Флита.   Во все годы до конца 79-го Суханов больше интересовался наукой, чем политикой, хотя путешествие по Сибири дало ему опыт, познакомив с жизнью ссыльных, а дальневосточное плавание на личном горьком опыте показало невозможность при существующих порядках бороться с казнокрадством в ведомстве, в котором он служил. Осенью 79 г., на квартире своей сестры Ольги (по мужу Зотовой), Суханов встретился и сошелся с Желябовым и Перовской. Он жил тогда в Кронштадте, и по его приглашению Желябов и Колодкевич несколько раз приезжали к нему для изложения программы Народной Воли на сходках флотских офицеров. Один из присутствовавших — Серебряков, в своей очень содержательной брошюре: «Революционеры во флоте» (Госиздат, 1920), описывает впечатление, которые произвел своей речью Желябов: офицеры, до того времени не задумывавшиеся серьезно над революционными вопросами и не встречавшие представителей революционных партий, так воспламенились, что, казалось, готовы были сейчас же начать борьбу с правительством. В прениях они походили на настоящих заговорщиков,  «а на утро, говорит Серебряков, вероятно, многие вспоминали с ужасом об этом вечере». Сходки, повторявшиеся затем с большим подбором лиц, прекратились весной, когда офицеры ушли в плавание, но возобновились осенью 80 г. В это время Суханов был уже готов вступить в партию, но его, как и многих его товарищей, останавливал вопрос о терроре. Офицеры сочувствовали открытому выступлению с оружием в руках, но их отталкивало нападение, организованное втайне, на отдельных лиц. Много пришлось спорить и доказывать необходимость отдельных политических актов, в ожидании, когда накопится достаточно сил для открытых выступлений; против самодержавия. Наконец, сопротивление было сломлено, и с Сухановым можно было говорить о военной организации, которую в то время мы задумали. Суханов, вместе с сестрой, устроился на отдельной квартире на Николаевской ул. в Петербурге, где начались частые встречи  с Желябовым, Колодкевичем и мной, с одной стороны, с товарищами Суханова (Буцевичем, бароном Штромбергом, Завалишиным) — с другой. Сюда же приглашались артиллерийские офицеры Н. Похитонов и  Н. Рогачев. Обсуждался проект устава,  с которым Суханов знакомил своих кронштадтских друзей, после чего было положено начало военной организации Народной Воли, со своим центральным Комитетом во главе. Ее целью было восстание с оружием в руках в момент, определяемый «Исполнительным Комитетом» партии, как органом, ведающим всеми силами ее. (Подробности см. Фигнер В. «Запечатленный Труд», т. I.). В состав первого военного ЦК входили Суханов, Штромберг и Рогачев и 2 члена «Исполнительного Комитета» — Желябов и Колодкевич. Суханов, пылкий и увлекающийся, с жаром принялся за привлечение членов и быстро организовал в Кронштадте группу моряков, развернувшуюся до 30 чел. Вскоре «Исполнительный Комитет» нашел нужным, чтобы один из членов военного центра входил в состав «Комитета», и выбор пал на Суханова, личность, которая совершенно очаровала всех нас. С января 81 г. он уже принимал участие во всех наших делах (совещание о выступлении после покушения, приготовление последнего на Малой Садовой, сношения с Нечаевым и т. д.). Боевая деятельность, несомненно, увлекала Суханова, и своими краткими,  энергичными речами на сходках в Кронштадте он увлекал и других. Этот недавний противник террора, на одном из собраний, на вопрос о правах и обязанностях члена партии, энергичным жестом поднимая и опуская руку, отвечал: «Бомба — вот ваше право!... Бомба — вот ваша обязанность!...» Не удивительно, что он участвовал в подкопе на Малой Садовой. И все же... он делал это с внутренним сопротивлением: «Меня, офицера, вдруг найдут роющимся, как крот в земле!..» говорил он с содроганием. Человек действия, он не мог представить себе жизни в тюрьме. Правдивый и прямой — не мог допустить для себя жизни на нелегальном положении: «Скрываться... носить чужое имя... лгать и притворяться! Нет! Год-два поработать, а затем — конец!...». В апреле 81 г. он был арестован. Знал, что его арестуют; был предупрежден, мог скрыться, — но с открытыми глазами шел на это. При первом же допросе он признал себя членом «Народной Воли»; признал, что работал, в подкопе, что снаряжал мину для Садовой... Его судили в феврале 82 г. с другими народовольцами, по процессу 20. Десять чел., в том числе и он, были приговорены к повешению. Виктор Гюго опубликовал горячий протест против этих виселиц. Царь помиловал 9 чел.: Алекс. Михайлова, Баранникова и др., а Суханову заменил виселицу расстрелом; 19 марта 82 г., в Кронштадте, 12 пуль прервали его короткую жизнь и еще более краткую революционную деятельность. Зная характер Суханова, его решимость и желание умереть, кажется непонятным, что он подал прошение о помиловании. Это можно объяснить только как акт сыновней преданности; подавая прошение, он, безусловно, верил в бесполезность его и пошел на это, чувствуя, что перед самим собой он чист и делает это не из желания спасти жизнь.  Суханов был одним из лучших людей революции, и нельзя было не подпасть под обаяние его личности. На суде он сказал глубоко проникновенную речь. Рассказывали, что даже судьи пролили крокодиловы слезы — так сильно было впечатление...

Вера Фигнер.