Свобода совести

Свобода совести, в смысле права свободного религиозного самоопределения, должна быть отличаема от некоторых сопредельных понятий, как-то: свободы мысли, под которой понимается полное освобождение человеческого разума от всякого обязательного догматизма; от свободы церковной, под которой понимается возможность последователям данной церкви согласовать свои поступки не только в сфере частной, но и в сфере общественной жизни всегда и во всем с правилами церкви, и, наконец, от религиозной терпимости, под которой понимается допущение на территории государства наряду с господствующей, официальной государственной церковью обеспеченного законом существования и других вероисповеданий. Терпимость предполагает всегда существование конфессионального государства, то есть такого, которое поддерживает определенный культ. Исповедуемая таким государством религия является официальной, государственной, господствующей; все остальные вероисповедания — терпимыми. Религиозная терпимость обычно начинается с признания за иноверцами наиболее существенных гражданских прав и с дозволения отправлять частным образом богослужение; постепенно границы религиозной терпимости раздвигаются путем признания за принадлежащими к терпимым вероисповеданиям всех публичных прав и путем разрешения им публичного отправления богослужения. Достигнув этой стадии, религиозная терпимость приближается к состоянию религиозной свободы. Состояние религиозной свободы, или свободы совести, предполагает: 1) право отрешиться от всякого определения в области религиозной, то есть не исповедовать никаких религиозных убеждений; 2) право определяться и видоизменять содержание своего самоопределения согласно велениям только своей совести, то есть исповедовать известные религиозные убеждения, признаваемые за истину, и изменять их по своему усмотрению, и 3) право проявлять во вне в той или другой форме (проповеди, культа) содержание своего религиозного самоопределения. Первые два элемента свободного религиозного самоопределения благодаря своему внутреннему характеру не могут быть ни стеснены, ни ограничены, а потому и не подлежат юридической регламентации. Устанавливать законодательным путем пределы этих прав, — справедливо замечает Фр. Руффини, — было бы так же излишне и смешно, как провозглашать свободу кровообращения. Лишь последний элемент свободного религиозного самоопределения — право проявлять во вне содержание своего самоопределения, имеет юридическое значение и может быть нормировано в законе. Естественными границами религиозной свободы является ненарушимость общего порядка и равных прав других лиц; в этих границах личность свободна, и всякое стеснение ее в этих рамках является нарушением свободы религиозного самоопределения, а выступление за эти рамки — нарушением свободы другого лица. Своего полного развития свобода религиозного самоопределения достигает тогда, когда наряду со свободой индивидуального самоопределения признается и обеспечивается законом право проявления своего религиозного самоопределения за целой общиной, то есть когда не только отдельным лицам, но и единению их предоставлено право проявления, пропаганды и исповедания какого-либо религиозного вероучения, когда, по выражению Винэ, признана «свобода совести ассоциаций». Обеспечение свободы совести достигается различными мерами. В качестве одного из основных прав граждан она может быть установлена в основных законах государства. С той же целью принадлежность к какому-либо вероисповеданию не должна сопровождаться ни привилегиями, ни невыгодными для правоспособности лица последствиями. Наконец, обеспечению свободы совести могут способствовать и меры положительного характера, как-то: передача регистрации актов гражданского состояния из рук духовенства в руки гражданской администрации, признание внеконфессиональным народного обучения, введение гражданского брака, уничтожение или видоизменение присяги, отмена церковных табельных дней, секуляризация общественного призрения и т. д. Из перечня этих мер видно, что свобода совести может получить полное и всестороннее обеспечение только при условии отказа со стороны государства от вмешательства в религиозную жизнь граждан, ибо даже при наиболее благоприятной для свободы совести системе «паритета (равенства) культов», с его девизом «каждому свое», абсолютное равноправие отдельных культов представляется совершенно недостижимым, если только государство сохранит за собой свое право вмешательства в дела религии и церкви. Только при отказе от этого вмешательства и предоставлении всем религиозным ассоциациям права управляться по своему усмотрению, с соблюдением лишь общих государственных законов о союзах и собраниях, может быть достигнуто и обеспечено полное равенство всех вероисповеданий. При такой системе задача законодателя значительно облегчается, так как он освобождается от необходимости взвешивать ценность того или иного вероучения и сообразно с ней определять его положение в государстве; перед ним ставится единственная задача — оградить от незакономерных нарушений определенное субъективное право, в равной мере принадлежащее всем гражданам государства, независимо от их вероисповедных особенностей.

Признание свободы совести одним из необходимых элементов современного гражданского правопорядка произошло путем веками длившейся упорной борьбы, полной величия и твердости духа гонимых, жестокости и изуверства гонителей.

Античному языческому миру была совершенно неизвестна свобода совести в указанном выше смысле; существовала лишь терпимость в отношении к некоторым вероисповеданиям. Не принадлежащие к ним обязаны были принимать участие в общегосударственном культе, уклонение от которого почиталось государственным преступлением. Но, регулируя публичный культ, государственная власть не заботилась о внутренних убеждениях своих граждан; ей совершенно чуждо было представление о поддержании и охране какой-либо единой правоверной догмы. Объясняется это политеистическим характером языческой религии. Политеист может наряду с почитанием своих собственных богов почитать и других богов; с точки зрения политеизма служение большему числу божеств создает даже большую обеспеченность, так как тем меньше опасности вызвать против себя гнев какого-либо оставленного без внимания бога. Поэтому, например, в римской империи, по мере расширения ее границ, наряду с чуждыми народными элементами, входившими в состав населения римской империи, в римскую религию проникали религиозные представления покоренных народностей. Ко всем этим иноземным культам государство относилось с широкой терпимостью, если только они не нарушали порядка и не представлялись опасными для непоколебимости государства. Терпимости римлян не противоречили те кровопролитные преследования христиан, которые тянулись в течение ряда веков. Первоначально преследования христиан основывались на обвинении их в ритуальных убийствах детей и в кровосмешении; позднее, когда эта легенда рассеялась, выступило новое обвинение: отказ христиан от участия в публичных религиозных церемониях ставил их в положение врагов римского государства, врагов императора. Кроме того, общественная организация христиан — церковь — представлялась подозрительному воображению римских императоров государством в государстве. На этой почве возникали и развивались преследования христиан. Вместе с тем на почве этих гонений выявилась и идея религиозной свободы, сначала не столько в форме политического права индивида, сколько как нравственный долг. Сам Христос неоднократно указывал, что область государства и область религии совершенно различны, и что всякое принуждение в делах веры должно быть совершенно отброшено (Евангелие от Матфея, глава ХХII, 21; от Иоанна, глава IV, 24 и глава ХVIII, 36). В творениях древнейших отцов церкви (Тертуллиана, Лактанция, Афанасия Александрийского, Григория из Назианзина и друг.) находится первый прямой и сознательный призыв к религиозной свободе. Внутренний голос совести должен быть для христианина высшим авторитетом, повиноваться которому во всех вопросах нравственности и религии признавалось обязанностью и вместе с тем прирожденным, неотчуждаемым правом человека. Отрицание насилия над совестью единогласно признавалось христианской церковью до ІII века. В начале 313 года был издан в Милане знаменитый эдикт Константина и Лициния, обеспечивавший полную и неограниченную свободу культа и религии. С этого момента в римской империи установилась полная свобода совести, но ненадолго. Преследования возобновились с прежней силой, как только христианская религия сделалась официальной религией государства, и среди христиан появились разномыслящие, ибо религиозная нетерпимость находила и находит свою главную опору в догмате исключительного спасения: «extra ecclesiam nulla salus», то есть спасти себя может только тот, кто поклоняется истинному Богу. Представители господствующей церкви преследовали инакомыслящих с не меньшей энергией, чем в эпоху предшествующую язычники преследовали христиан. Первая смертная казнь еретика, в которой церковные власти принимали непосредственное участие, была совершена в Испании, в 385 г. над Присцилианом и шестью его последователями. Смертный приговор был вынесен арианами, которые вместе с другими иноверцами-донатистами и несторианами отличались особой нетерпимостью. С благословения христианской церкви были изданы суровые греко-римские законы, составившие основу всего последующего законодательства церковного, а в течение средних веков церковь для поддержания религиозного единства возлагала на светское правительство обязанность преследования и искоренения еретиков. Этот отказ от прежних традиций обыкновенно связывается с именем Блаж. Августина, учение которого о принуждении в делах веры («Compelle intrare») было усвоено церковью в качестве руководящего начала. В мрачную эпоху средневековья, когда истины христианского учения насаждались главным образом силой меча, когда миссионеров сменили рыцарские ордена, а крестовые походы и святая инквизиция считались главным средством искоренения еретиков, в защиту свободы религиозных убеждений выступил со своей проповедью Марсилий Падуанский (ХIIІ-XIV в.). Автор знаменитой книги «Defensor pacis» отстаивал ту точку зрения, что церкви не принадлежит принудительная власть в делах веры; задачи церкви по отношению к своим членам не идут далее обязанностей врача к больному; отсюда решительная защита свободы религиозных убеждений. Эпоха возрождения принесла с собой некоторое ослабление духовного гнета. Преклонение перед античной культурой заставляло забывать об язычестве древнего мира, но этой сравнительной свободой в области духовных запросов могла безопасно пользоваться только незначительная часть верхов общества и только в силу фактической уступки духу времени, а отнюдь не в силу признанного за ними законного права. Не обеспечила свободу совести и Реформация. Последователи нового учения с не меньшей энергией гнали иноверцев за их религиозные убеждения, чем ревностные католики. Вопреки всякой логике, они считали справедливым и естественным отказывать другим в том, к чему они сами стремились. Исключение в этом отношении представляли только итальянские писатели-гуманисты и последователи Социна, усвоившие религиозную терпимость в числе своих основных принципов (социанизм). В 1553 году Кальвин настоял на сожжении Сервета, отрицавшего учение о троичности, и эта мера была встречена сочувственно сторонниками новых вероучений в Германии, Франции и Швейцарии. В последовавший затем период контрреформации протестанты должны были или выселиться из католических стран или возвращаться к католичеству («Cuius regio, eius religio»). В это тяжелое для религиозных запросов время Нидерланды, освободившиеся от испанского владычества, сделались сосредоточием и убежищем всех религиозных изгнанников. Сюда стекались представители самых разнообразных вероучений. На общем фоне вероисповедных разногласий и сопротивления тяжелому гнету, исходившему от государственной власти, здесь велась деятельная разработка идеи религиозной свободы, которая в учениях философов и юристов получила формулировку естественного и прирожденного права личности. Здесь были написаны наиболее крупные труды, посвященные свободе совести, как, например, знаменитый трактат Спинозы, сочинения французского гугенота-философа П. Бейля, знаменитое письмо о веротерпимости Дж. Локка и ряд других менее известных и распространенных произведений. В XVII веке особенно болезненно чувствовался и особенно глубоко сознавался религиозный гнет, поэтому ищущая выхода из тягостного положения мысль направлялась в первую очередь на разработку вопроса о религиозной свободе. Теоретически обоснованные и развитые в течение XVII века начала религиозной свободы в эпоху просвещения получили дальнейшую обработку и практическое осуществление. Но в ХVIII веке общественная чувствительность обострилась, индивид стал требовать от государства признания за ним не только права свободно мыслить, веровать и молиться, но и целого ряда других прав. Наиболее видные представители эпохи просвещения настаивали на признании свободы совести, свободы труда и всеобщего равенства, как на необходимых условиях человеческого существования. Все эти права, с присоединением сюда еще неприкосновенности домашнего очага, Монтескьё относил к гражданской свободе. Таким образом, в эпоху просвещения свобода совести окончательно приобрела значение субъективного права гражданина и в качестве такового она была включена в известную декларацию прав человека и гражданина, принятую Учредительным Собранием в 1789 году 26 августа и развитую затем в 1793 году. Но еще задолго до того времени, когда французский народ принял на себя миссию перестроить государственный и общественный строй на отвлеченных требованиях разума, когда в старой Европе еще были живы средневековые традиции, и церковный авторитет поддерживался в полной мере, в небольших государственных союзах Северной Америки был предпринят ряд попыток провести в жизнь начало религиозной свободы. В договоре, заключенном при основании города Провиденса, все жители его обязались повиноваться изданным ими по большинству голосов законам, но только в делах гражданских; религия совсем не подлежала законодательной регламентации; в Провиденсе, по мысли его главного основателя, Роджера Вильямса, должны были находить себе убежище все претерпевающие гонение за веру. Таким образом, здесь была практически осуществлена неограниченная свобода совести; позднее она признается и в других колониях, а в 1776 году право свободного религиозного самоопределения вносится во все «bills of rights». В течение XIX века свобода совести получает официальное признание в конституционных грамотах других государств Старого и Нового света.

Исторически сложившаяся и существовавшая до настоящего времени система отношений государства к церкви в России может быть определена, как система государственной церковности, сохранившей в значительной степени начала византинизма. Этим характером церковно-политического строя определяются как преимущества, которыми пользуется православная церковь в России, так и объем веротерпимости в отношении лиц, принадлежащих к иным христианским вероисповеданиям, и положение выделившихся из православной церкви религиозных обществ. Хотя в Основных законах торжественно провозглашались начала свободы совести: «да все народы, в России пребывающие, славят Бога Всемогущего различными языками по закону и исповеданию праотцев своих» (т. I Свода Законов, Основные законы, ст. 45, изд. 1892 г.), в действительности же имела место лишь веротерпимость в отношении к некоторым исповеданиям, глубоко проникнутая соображениями национальной политики. Закон обеспечивал терпимое отношение не столько отдельным религиозным обществам, как таковым, сколько отдельным племенным и национальным единицам. Устанавливая пределы терпимости в отношении к тому или иному вероисповеданию, законодатель руководствовался не нравственной и духовной высотой этого исповедания, а удельным весом данной национальной группы населения в политическом организме. Следуя византийским традициям, законодательство особенно сурово относилось к религиозным сектам и лицам, отступившим от православия. Этот порядок подвергся изменению в силу закона 17 апреля 1905 года, имевшего в виду «обеспечить каждому из подданных свободу верования и молитв по велениям его совести». Согласно этому закону отпадение от православия в другое христианское вероисповедание или вероучение не подлежит преследованию и не должно влечь каких-либо невыгодных последствий в отношении личных или гражданских прав. Вместе с тем закон 17 апреля 1905 года изменил и положение вероучений, объемлемых понятием раскола; за ними признается право на существование; «настоятели и наставники», избираемые общинами старообрядцев и сектантов для отправления духовных треб, пользуются правами и привилегиями духовных лиц; уравниваются старообрядцы с другими инославными вероисповеданиями и в отношении сооружения молитвенных домов, заключения смешанных браков и преподавания Закона Божьего. С изданием закона 17 апреля 1905 года за православной церковью осталось прежнее господствующее значение, но вместе с тем по отношению ко всем другим религиям допущено свободное отправление культа. Последующее законодательство не дало началу свободы совести, провозглашенному в законе 17 апреля 1905 года, надлежащего развития, и в частности во II главе Уголовного Уложения «о нарушении ограждающих веру постановлений», вступившей в силу 14 марта 1906 года, сохранились постановления, несовместимые с принципами религиозной свободы. Поэтому следует признать, что вплоть до революции 1917 года русское законодательство устанавливало только религиозную терпимость, а отнюдь не свободу совести.

Литература: Арсеньев, «Свобода совести и вeротерпимость» (1905); Бобрищев-Пушкин, «Суд и раскольники-сектанты» (1902); Рейснер, «Государство и верующая личность» (1905); Маассен, «Девять глав о свободной церкви и свободе совести», перевод под редакцией Н. С. Суворова (1882); Ф. Руффини, «Религиозная свобода. История идеи». Выпуск I. Перевод под редакцией В. Н. Сперанского; Иеллинек, «Декларация прав человека и гражданина», перевод под редакцией А. Э. Вормса; Познышев, «Религиозные преступления с точки зрения религиозной свободы» (1906); Тимашев, «Религиозные преступления по действующему русскому праву» (1916); Ширяев, «Религиозные преступления» (1909). Иностранная литература о свободе совести крайне обширна. Наиболее полный и обстоятельный обзор ее можно найти в сочинении Fr. Ruffini, «La liberta religiosa» (1901).

В. Ширяев.