Шахматы

Шахматы, самая интеллектуальная и творческая из игр фигурами на доске.

Как показывают древнейшие названия отдельных фигур и самой игры, шахматы возникли первоначально как «военная игра», и этот свой характер они   сохранили, в силу непрерывной традиции, но сейчас, как свидетельствует об этом современная шахматная терминология: атака, стратегия, штурм, форпост и т. п. Старое мнение о необычайной древности шахмат, основанное на попытках отождествить их с древнеегипетскими изображениями какой-то игры, или на легендах (например, об изобретении их Паламедом, участником Троянской войны), ныне опровергнуто. Шахматы  возникли, по всей вероятности, в III в. до   н. эры в Индии, где они именовались «чатур-анга», т. е. «четырсхсоставные»: именно, так делилось индийское войско — на пехотинцев, всадников, слонов и боевые колесницы или корабли (откуда наша «ладья» — наименование фигуры, не встречающееся ни в одном из других европейских языков), не считая царя или полководца («король»). Возможно, что индийские шахматы были первоначально «четвертными», т. е. игрались на одной доске двумя союзными парами игроков (через ход), из которых каждый обладал всеми типами фигур, но в половинном против нынешнего количестве. Ходы фигур и правила игры значительно отличались от современных: так, например, слон ходил только на третье поле от своей клетки вкось, ладья — также на третье поле по прямой линни и т. д. Но, в общем, об индийских шахматах до нас дошли лишь самые скудные сведения. Около VI в. нашей эры шахматы были занесены из Индии в Персию, где вскоре с ними познакомились арабы, впоследствии перенесшие их в Европу. Но еще раньше, прямым путем из Индии, шахматы распространились по всей центральной и восточной Азии, что доказывается тем, что еще сейчас мы находим в Китае «четверные» шахматы и некоторые иные особенности примитивных индийских шахмат. С переходом шахмат  к арабам начинается их сложная, исторически засвидетельствованная история, так как арабы оставили нам довольно значительную шахматную литературу. Еще в Персии (или далее в Индии) произошел переход на систему двух игроков, причем возникший в результате слияния боевых сил каждой союзной пары второй король был превращен в новую фигуру — перс, «фирсан», арабский «ферзин» (слово неизвестного происхождения и, вопреки обычному мнению, не имеющее ничего общего с именем «визиря»), который, в отличие от нынешнего ферзя, был слабейшей фигурой, ибо ходил только на одно поле вкось. Далее, ладья, переименованная арабами из корабля в «рух» (имя сказочной птицы, откуда английское название «rook»), получила ход во всю длину доски. Из других особенностей арабских шахмат  упомянем, что выигрышем считались, кроме чистого мата, пат, а также «обнажение» вражеского короля, т. е. истребление всех сил противника, хотя бы у самого побеждающего оставался лишь один конь или слон, недостаточные для мата. Мы находим у арабов довольно развитую задачную композицию, и многие из дошедших до нас их задач («мансуб»), подчас весьма остроумных, содержат в себе темы, впоследствии повторявшиеся и разрабатывавшиеся в европейской проблематике. Равным образом, арабы положили начало теории дебютов (последних дошло до нас около 16), причем существовал обычай, ввиду вялости первой стадии партии, вытекавшей из ограниченности ходов большинства фигур, начинать игру, по взаимному соглашению, сразу с какого-нибудь готового дебютного положения («табийат»), например: Кр е1, Фd1, Лb1 и g1, Cc1 и f1, КсЗ и f3, пешки а2, b3, с4, d3, еЗ, f4, g3, h2, при совершенно симметричном положении черных. Высшего своего расцвета у арабов шахматы достигли в IX—Х вв., когда они стала любимым придворным развлечением (вплоть до устройства матчей на первенство) и проникли в поэзию, украсившись легендами. В эту же, вероятно, эпоху арабы знакомят с шахматами сначала подвластную им Испанию (испанское имя шахматы — аjedrez, от арабского «шатрандж») и вскоре в южную Италию, а из этих стран, к XII в., повсеместно распространяются в Европе. Если относительно арабов можно предполагать, что шахматы были у них с самого начала в довольно широком употреблении, кроме придворных кругов, и среди народа, то в Европе они, несомненно, приобрели отчетливо аристократический характер. Здесь, начиная с XII в., они становятся неотъемлемой частью рыцарского образования. Рыцарские романы переполнены упоминаниями о шахматах, тогда как в буржуазной средневековой литературе они упоминаются весьма редко. Шахматы  были обычным развлечением знатного общества (особенно в часы после обеда), причем очень часто играли и женщины. Увлечение азартной игрой в шахматы на ставку неоднократно вызывало осуждение их со стороны церкви и даже королевской власти, вплоть до полного запрета их, который, однако, всякий раз вскоре брался обратно. В целом ряде произведений мы встречаем курьезные попытки приспособить шахматы к миросозерцанию эпохи путем символического истолкования их — в плане духовной морализации,  например, в трактате итальянского доминиканца Якобу са де Цосеолес, 1275: «Не подобает королеве ходить, как пешке, по всей доске: ее слабость и скромность, как женщины, повелевают ей держаться вблизи короля, избегая сражения», и т. п.  или теории куртуазной любви (например, французский «Echecs amoureux», около 1370 г.). В придворно-рыцарской среде произошло переименование целого ряда фигур (кроме пешки, коня и короля), в соответствии с нравами и бытовыми условиями того времени: ладья (арабское «рух») почти повсеместно приняла имя «башни» (французский tour, немецкий Turm и т. д.); слон — имя ближайшего к королю лица: у французов — шута (fou), у немцев — скорохода (Läufer), у англичан — епископа (bishop). Что касается имени ферзя, то у французов оно из fierce или fierge сначала, превратилась по созвучию в vièrge (дева), а затем, в связи с идеологией эпохи, заменилось словом dame, которое вскоре было усвоено всеми другими западными народами. Постепенно произошло также изменение некоторых арабских правил игры: так, например, введен был двойной первый шаг пешки, а также «королевский прыжок» —  прототип нашей рокировки (например, король идет сначала на е2, затем вторым ходом ладья переводится с h1 на е1, а третьим король «прыгает» с е2 на h1). В общем, однако, на протяжении всего средневековья шахматное искусство носит застывший характер, и если заданное творчество не прекращается (лучшие сборники задач, все же уступающие по глубине замысла арабским — «Bonus Socius» ломбардца Николаи, 1300, и книга анонимного автора «Civis Bononiae», начала XIV в.), то теория, по-видимому, ничуть не подвинулась вперед. Новая эра для шахмат  начинается вместе с Возрождением, когда в связи с предприимчивым и подвижным духом эпохи происходит (закончившаяся к концу XVI в.) реформа ходов: ферзь и слон получают значение современных фигур, а, кроме того, вводится рокировка в один ход. Хотя в разных странах относительно формы рокировки и других деталей наблюдаются колебания на протяжении всего XVI и XVII вв., а некоторые современные правила (например, побитие пешки на проходе или свобода превращения пешки в любую фигуру) твердо установились лишь в ХVІІІ в., — все же указанных нововведении оказалось достаточно, чтобы в корне изменить характер игры и придать ей стремительный и острокомбинационный характер (итальянский giuoco alla rabbiosa — «бешеная игра»). Прямым следствием получившегося от этого облегчения достижения мата явилась постепенно проведенная отмена правила, приравнивавшего «обнажение короля» или пат к выигрышу. Вместе с этим и шахматы быстро демократизируются (начинается игра в шахматы в кофейнях и других общественных местах), появляются крупные индивидуальности, возникает идейность и виртуозность игры (первые попытки одновременной игры нескольких партий и игры не глядя на доску), устраиваются правильные состязания, начинается систематическая разработка теории. Развитию шахматной литературы при этом, конечно, сильно способствовало возникновение книгопечатания (именно от этого времени до нас дошли первые записи партий). Новое движение ярче всего сказалось в Испании и Италии, и в XVI в. наблюдается борьба за шахматную гегемонию между этими двумя странами. В Испании крупнейшими фигурами были Лусена, автор трактата (1497), в котором рассматриваются такие дебюты, как так называемая испанская, итальянская, французская, русская, сицилианская партии и т. д., и Руи Лопес, (1561), в Италии — философ Кардаиус (ум. 1576), Паоло Бон, Полерно и особенно Леонардо, победивший всех своих соперников на мадридскском состязании (1575), устроенном Филиппом II и являющемся прототипом позднейших турниров. К концу XVI в. окончательно устанавливается первенство Италии, и весь XVII в. проходит под знаком влияния калабрийца Греко (1600—1641), совершающего триумфальную поездку по Европе и поражающего весь мир комбинационным блеском своей игры. Но уже в следующем веке центр шахматной жизни передвигается на север — во Францию и Англию. С половины XVIII в. начинается эра «чемпионов мира» (вначале неофициальных), а вместе с тем строгого чередования определенных шахматных школ и стилей. Ее открывает француз Филидор (1726—1795), противопоставивший азартному, атакующему стилю итальянцев, основанному на фигурной игре, свою систему выдержанной, позиционной игры, базирующейся на пешечных конфигурациях и продвижениях. Репутация сильнейшего игрока в мире после смерти Филидора перешла к Лабурдоне (1797—1840), который вернулся к итальянскому фигурно-комбинационному стилю, но внес в него несравненно большую солидность и вдумчивость. Пальму первенства у Франции оспаривает в это время Англия (где шахматная жизнь била ключом и где еще в конце XVIII в. возникли первые в Европе шахматные клубы), в лице Макдоннеля, затем Стаунтона. Но вскоре гегемония переходит (примерно на пол столетия) к Германн и, особенно после того, как на лондонском турнире 1851 г. (открывающем эру больших международных турниров) Андерсен взял 1-й приз. Значение Андерсена (1818—1879) состоит в том, что он раскрыл все формы и возможности комбинации, доведя ее до необычайного блеска, и этим выдвинул на первое место эстетический момент в шахматы. Но в 1858 г. Андерсена победил американец Морфи (1837—1884), который подвел под комбинацию объективную базу в виде мастерски разработанного им полупозиционного принципа быстрого развития сил, ставшего с тех пор руководящим для всей новой теории дебютов. Современная шахматная стратегия ведет, однако, свое начало от величайшего шахматного мыслителя всех времен, австрийца Стейница (1836—1900), первого официального чемпиона мира (после выигрыша им матча у Андерсена в 1866 г.). Следуя отчасти Филидору, Стейниц впервые разработал стройную наукообразную систему шахматной игры, в которой победа обеспечивается не отдельными, более или менее случайными комбинациями, а строгим учетом наличных сил и всех малейших особенностей положения (в частности, сильных и слабых полей в позиции), не только являющихся необходимой предпосылкой для успешного проведения комбинации, но и способных непосредственно, без ее помощи, привести к победе путем накопления мелких преимуществ и реализации их в эндшпиле. Эта идея Стейница, внутренне родственная разбившимся в ту эпоху доктринам дарвинизма и механистического мировоззрения, привела не только к пересмотру дебютной теории (специально с точки зрения предстоящего эндшпиля), но и к переработке всей шахматной стратегии вообще, а также к углубленному изучению эндшпиля. Главным продолжателем дела Стейница явился Тарраш (родился в 1862), который тончайшей разработкой его идей обеспечил нм всеобщее признание и сделался тем самым учителем всего следующего поколения шахматистов. Последователем Стейница (наряду с Шлехтером, Мароци, Рубинштейном и др.) является и его победитель (в 1894 г.) Эммануил Ласкер, сохранивший звание чемпиона мира до 1921 г., когда его в свою очередь победил Капабланка. Но к технической системе Стейница Ласкер присоединил новый момент, делающий его стиль строго индивидуальным: психологический принцип волевой борьбы, связанный с изучением всех индивидуальных слабостей противника.

С начала XX в. в шахматной истории начинают играть весьма видную роль русские мастера. В Россию шахматы проникли, примерно, в половине XIII в., прямо с Востока, вероятно через посредство татар, и, судя по многочисленным осуждениям их со стороны духовенства, вскоре стали весьма популярной игрой. По преданию, Иоанн Грозный умер за шахматной доской. В XVII в. путешественник Олеарий свидетельствует о распространенности шахмат  во всех слоях населения Московии. В 1685 г. члены русского посольства в Париже удивляли французов силою своей игры. Весьма покровительствовал шахматы и Петр Великий. Однако, можно думать, что до XVIII в. это было не более как талантливое любительство, оторванное от западноевропейской шахматной мысли. Лишь в XVIII в. шахматная игра приобретает у нас более серьезный и систематический характер, в связи с возникновением (в Петербурге) первых шахматных кружков. Первым оригинальным русским шахматным трудом является книга «Шахматная игра» (1824) А. Д. Петрова — сильнейшего в то время русского шахматиста. Современниками Петрова были эмигрировавший во Францию поляк Кизерицкий (изобретатель носящего его имя гамбита) и профессор механики Яниш, пытавшийся в своем труде «Analyse du jeu des échecs» (1842) установить математические законы, действующие в шахматах. Первыми крупными русскими мастерами в европейском масштабе были неоднократно занимавшие высокие места в международных состязаниях С. Розенталь (1837—1902) и С. Винавер (1837—1919). Но настоящим организатором шахматного дела в России, поднявшим его вполне до европейского уровня, является М. И. Чигорин (1851—1908), которому немало помогли в этом деле его почти сверстники Э. С. Шифферс (1850—1905) и С. 3. Алапин (1856—1923). Соперник Стейница (два матча с почетным результатом: 1889, —10, +6, =1, и 1892, —10, + 8, =5) и Тарраша (матч вничью 1893 г.), победитель в целом ряде международных турниров, выдающийся аналитик, создатель и редактор целого ряда шахматных журналов и отделов, неутомимый организатор шахматных кружков в обеих столицах и в провинции, Чигорин был воспитателем шахматной молодежи и создал в истинном смысле слова русскую шахматную школу. Вне сферы прямого его влияния развились такие мастера, как уроженцы бывшей России Д. Яновский (1862—1927), А. Рубинштейн, О. Бернштейн, А. Нимцович (родился 1886), С. Тартаковер (род. 1887); но черты чигоринского стиля, в преломленном виде, можно вскрыть в творчестве А. А. Алехина (род. 1892) и Е. Д. Боголюбова (род. 1889). Последние двое еще более подняли престиж русского шахматного искусства, особенно с тех пор как Алехин, соединяющий максимальную инициативность и комбинационный дар с совершенством техники и позиционного чувства, победил в матче на  мировое первенство Капабланку (1927). С обоими этими именами связано и новейшее, возникшее в начале 20-х годов и возглавляемое Рети и Тартаковером, шахматное направление, именующее себя «гипермодернизмом» или «неоромантизмом». В противовес «научному» подходу к шахматам и тезису Тарраша, что в принципе в каждом положении есть лишь один «объективно наилучший» ход, гипермодернисты видят в шахматах, прежде всего, искусство, допускающее неограниченные субъективные возможности. Подвергнув пересмотру многие общепризнанные ранее принципы (быстрое развитие, строгую экономию темпов и т. д.), они выдвинули стратегию накопления сил с внезапными прорывами, подчинения позиционного момента комбинационному, смелого экспериментирования, а также создали ряд новых, соответствующих этому стилю дебютов (дебюты Рети, Алехина, Нимцовича, начало 1.g3 и т. п.).

За последние 75 лет на Западе, а затем и у нас, была проделана большая работа по организации к пропаганде шахматного дела. Отдельные кружки сливаются в крупные шахматные объединения, из которых старейшее — Германский шахматный союз (с 1879 г.), устраивающий почти регулярно через 2 года большие турниры, до войны играл руководящую роль. Им выработаны общепринятые ныне правила игры, а также порядок квалификации с разбивкой любителей на 5 категорий и специальными турнирами для 1-й категории, предоставляющими победителю звание «мастера». По образцу Германского шахматного союза возникла Британская шахматная ассоциация и аналогичные организации в других странах, а в 1924 г. — Международный шахматный союз. В противовес этим буржуазным организациям, в Германии в 1912 г. создается Рабочий шахматный союз, а в 1923 г. был основан Шахинтерн. Правительство СССР, учитывая огромную культурную и воспитательную роль шахмат, взяло шахматное дело в свое ведение, и с 1924 г. Всесоюзная шахматно-шашечная секция при Высшем совете физической культуры руководит шахматным просвещением во всем Союзе, распространяя шахматы в широких массах при помощи областных, районных и т. п. шахматных секций с большим штатом квалифицированных инструкторов, устраивает ежегодные съезды, турниры, профсоюзные состязания и т. п., окончательно освободив этим наше шахматное дело от случайностей меценатского почина и влияния иностранных буржуазных организаций. С половины XIX в. начинается эра больших международных турниров с призами и строго регламентированным порядком игры, за последнее время — по несколько в год; главнейшие из них: Лондон 1851 (I приз — Андерсен), Лондон 1862 (I — Андерсен), Вена 1873 (I—Стейниц), Париж 1878 (I—Цукерторт), Вена 1882 (І-ІІ—Стейниц и Винавер), Гестинго 1895 (I—Цильсбери, II—Чигорин), четверной матч-турнир в Петербурге 1895—96 (I—Ласкер, II—Стейниц, III—Цильсбери, IV —Чигорин), Остенде 1907 (I —Тарраш), Петербург 1909 (І-ІІ — Ласкер и Рубинштейн), Сан-Себастьян 1911 (I—Капабланка), Петербург 1914 (I— Ласкер, II—Капабланка, III—Алехин), Нью-Йорк 1924 (I — Ласкер, II — Капабланка, III — Алехин). Москва 1925 (I —Боголюбов, II —Ласкер, III — Капабланка), Земмеринг 1926 (I—Шпильман, II — Алехин), Нью-Йорк 1927 (I — Капабланка, II —Алехин). Другими формами шахматного общения и пропаганды являются гастроли, лекции, игра по переписке, индивидуальные, междугородные и международные матчи и т. п. Характерно, что после 400-летнего перерыва, к концу XIX в. вновь возрождается (особенно сейчас в СССР) женское шахматное творчество. Устраиваются специальные женские шахматные турниры,   и нынешний чемпион мира, Вера Менчик, с успехом  выступает в состязаниях с участием мастеров. Сильно развивавшийся за последние полвека спортивный элемент в шахматах проявляется в сеансах за доской (рекорд, поставленный недавно Капабланкой — свыше 100 партий одновременно) и «в слепую»  (последние рекорды — Алехин и Рети, до 30 партий одновременно). С эпохой турниров совпадает также расцвет заданного творчества. В противоположность старой проблемистике, характеризующейся случайными положениями и немногими традиционными приемами (знаменитейшие сборники — испанца Лусены и португальца Дамиано, XVI в., затем «Сто концов игр» сирийца Стаммы, 1737), новое заданное искусство, начала которого заложены около 1850 г. К. Байером и Андерсеном, основано на систематической исследовательской работе. Из позднейших выдающихся проблемистов назовем: Клетта, Бергера, Гили, Котца и Кокелькорна, Лойда, Ринка, из русских — А. В. Галицкого, А. А. Троицкого, бр. В. и М. Платоновых, бр. Л. и А. Куббелей. За последние 50 лет чрезвычайно разрослась и шахматная литература. Не считая бесчисленных шахматных отделов в повременных изданиях, в настоящее время существует на Западе около 30 шахматных журналов, из которых старейшие «Deutsche Schachzeitung», с 1846 г. и французский «Stratégies» с 1867 г. (первый шахматный журнал — «Palamède», возник в Париже в 1837 г.), у нас — 3: «Шахматный листок»«, «Шахматы» и «64», тиражи которых много превышают тиражи западных журналов. При столь быстром росте шахматной игры, учитывая видимую ограниченность шахматного материала и пространства доски, нередко высказывалось опасение, что шахматы могут умереть естественной смертью, когда будут исчерпаны все мыслимые сочетания ходов. Однако, простое вычисление показывает, что перестановки одних лишь первых четырех возможных ходов, выражаются 12-ти-значным числом. Правда, логический отбор ответов сильно сокращает эту цифру, и действительно, в шахматной литературе был отмечен ряд случаев (в совокупности любительской практики, несомненно, весьма нередких) точного повторения целых партий. Но все же эта опасность иллюзорна, и гораздо реальнее другая опасность — «ничейной смерти» шахмат. Именно, благодаря необычайному развитию в последние годы техники защиты (специально в эндшпиле) и популяризации теории, по справедливому замечанию Капабланки, «все труднее становится выиграть у явно слабейшего противника». Действительно, во многих новейших турнирах ¾  партий кончаются вничью; сопоставим также два матча на мировое первенство: Стейниц — Андерсен 1866. +8, —6, =0, и Алехин—Капабланка 1927, +6, —3, = 25. В качестве остроумной меры против этого, Капабланка, Рети и Ласкер предлагают (возвращаясь отчасти к арабским идеям) ввести нюансы в оценку результата, считая, например, вынуждение пата или «обнажение» вражеского короля за 2/3  или ¾  очка. Неоднократно также предлагалось для омоложения шахмат  изменить правила ходов или начальные позиции фигур, а в 1910 г. Маак (Гамбург) изобрел «трехмерные» шахматы с 8-этажной кубической доской. Но ни одна из этих попыток не привилась, что лучше всего указывает на то, что упомянутый кризис еще не так близок.

История шахмат  обнаруживает их сложную природу, и все попытки отнести их «по существу» к какой-нибудь одной категории деятельности («умственный  спорт», «искусство», «наука») заведомо несостоятельны. Вначале (на Востоке и в средние века) шахматы были исключительно легкой забавой, и этот характер развлекающей и дающей приятный отдых игры они отчасти сохранили и посейчас не только в так называемых «молниеносных» партиях (Blitz, а tempo), но и в обычных вольных партиях. Однако, с эпохи Возрождения к этому присоединяется элемент художества, который с течением времени (особенно в XIX в.) все более усиливается. Эстетика шахмат  довольно многообразна. Главная форма ее — скрытая целесообразность, парадоксальность хода, невыгодного с виду, но на деле оказывающегося сильнейшим, — типичным случаем чего является жертва. Другие виды ее — изящество (например, простота средств, дающих максимальный эффект), остроумие маневра (например, внезапная перемена объекта боя или перестройка всей картины его), живописность конфигураций и т. д. Наконец, элементарнейшим, но до сих пор живым проявлением шахматной эстетики является живописная фантастичность самих фигур и ходов (в связи с исконным характером шахмат как «военной игры» и отсюда — удобства олицетворения): потому-то шахматы более других игр поддаются поэтизации; назовем здесь, из множества произведений, помимо арабских легенд и средневековых поэм, хотя бы пьесу английского драматурга Миддльтона «Шахматная партия» (1624), поэму Я. Эйхенбаума «Гакраб» (1840) и целый ряд современных произведений, как рассказ Леонова «Шахматная королева», поэма Безыменского «Шахматы» и т. п. Лишь в XIX в. постепенно проникает в шахматы весьма усилившийся за последние 50 лет третий элемент — научности, проявляющийся в систематическом анализе и точном расчете, приводящем к объективно доказуемым выводам. Он возможен, однако, не всегда и сказывается ни во всех стадиях партии одинаково: в эндшпиле, например, больше, чем в срединной стадии, и в задачах гораздо отчетливее, чем в партиях. Наконец, за последние десятилетия чрезвычайно возрос четвертый элемент — спортивности, отчасти проявлявшийся, впрочем, и много раньше. Если исключить элемент игры, совершенно пассивный в смысле развития шахматного творчества и все белее заслоняемый другими, а также спортивный, по существу наносный и не творческий, то остаются художественность и наукообразность как два приблизительно равных по силе начала, которые в шахматах строго   согласованы между собой, так же как функционально  связан с ними обоими и спортивный элемент. Из   этой многосоставности шахматного творчества вытекает и разнообразие психических способностей, требующихся для успешного шахматного творчества:  здесь необходимы память, ясность мысли, внимание, дисциплина воли, интуиция, воображение, а главное — способность к сложному и точному творческому   отвлеченному мышлению и, конечно, количественное  чувство (пространства, времени, массы). Ошибочны  поэтому попытки приурочить шахматы к какой-нибудь одной, специальной умственной способности, например математической. В самом деле, несмотря на соблазнительность аналогии шахмат  с механикой или строительным искусством (основанным на математике), собственно математического анализа (кроме простейшего арифметического подсчета, да некоторых «геометрических» задач в роде обхода конем всей доски или расстановки 8 не бьющих друг друга ферзей) в шахматах очень мало: и действительно, чрезвычайно многим шахматным мастерам занятия математикой совершенно чужды. Односторонен также весьма интересный взгляд Ласкера на шахматы, как на чистейшую форму человеческой борьбы, с грозящейся ему возможностью построить на основе шахматного материала универсальные законы всякой борьбы. Эта психическая многогранность шахмат при которой равномерно дисциплинируются все умственные способности, безмерно возвышает их над всеми другими видами игр; неудивительно поэтому, что многие великие люди, например, Руссо, Вольтер, Наполеон, Гете (считавший шахматы, подобно Дидро, «пробным камнем человеческого ума»), Франклин, Бокль, Тургенев, Л. Толстой, Маркс, Энгельс, Ленин и мн. др. чрезвычайно ценили шахматы и очень ими увлекались. Те же причины делают шахматы превосходным социальным средством культурного воспитания масс, при условии, конечно  (ввиду изнурительности для мозга чрезмерного занятия ими), должного гигиенического контроля.

Литература: Общие вопросы. — W. Junk. «Philosophie des Schachs», Lрz. 1918; Б. Демчинский, «Трагедия чистой мысли», Лгр. 1924; Г. Баранов, «Воспитательное значение шахмат», Новониколаевск, 1924; Дьяков, Петровский, Рудик, «Психология шахматной игры», М. 1926; H. V. Klein und F. Palitzsch, «Die Bedeutung des Schachs», Berl. u. Lpz. 1924; Р. Pemu, «Новые годы в шахматной игре», М. 1924; А. Смирнов, «Красота в шахматной партии», Лгр. 1925: J. Mieses у «Das Blindspielen», Lpz. 1917. — История шахмат. А. von der Linde, «Geschichte und Literatur des Schachspiels», 2 тт., Berl. 1874; его же, «Das erste Jahrtausend der Schachliteratur», Berl. 1880: его же, «Quellenstudien zur Geschichte des Schachspiels», Berl. 1881; Heyderbrand und der Lasa, «Zur Geschic te und Literatur des Schachspiels», Lpz. 1897; очерк у Bilguer’а (см. ниже); Л. Бахман, «Шахматная игра в ее историческом развитии», Лгр. 1925; Е. Зноско-Боровский «Шахматы и их чемпионы», Лгр. 1925; М. С. Коган, «История шахматной игры в России», Лгр. 1927; Д. И. Саргин, «Древность игр в шашки и шахматы», М. 1916. — Теория. Р. R. von Bilguer, «Handbuch des schachspiels», 8 изд., Lpz. 1916: L. Collijn, «Lärobok i Schack», 4 изд., Stockh. 1921; Эм. Ласкер, «Учебник шахматной игры», М. 1926; его же, «Здравый смысл в шахматах», М. 1924; его же, «Начатки шахматного знания», Лгр. 1927; Капабланка, «Основы шахматной игры», Лгр. 1924; С. Тартаковер, «Ультрасовременная шахматная партия», 4 выпуска, Лгр.-М. 1924-26; А. Нимцович, «Моя система», 3 выпуска, М. 1926-28; В. Ненароков, «Курс дебютов» М. 1928; Г. Левенфиш, «Первая книга шахматиста», Лгр. 1925; Р. Реши, «Современный учебник шахматной игры», Лгр. 1928; Е. Зноско-Боровский, «Теория середины игры в шахматы», Лгр. 1925; П. Романовский, «Миттельшпиль», Лгр. 1929; J, Berger, «Theorie u. Praxis der Endspiele», 2 изд., Lpz. 1922; И. Рабинович, «Эндшпиль». Лгр. 1927. — Сборники, имеющие учебный характер. 3. Тарраш, «Современная шахматная партия», М. 1926; А. Алехин, «Мои лучшие партии», М. 1927; Е. Боголюбов, «Избранные партии», ч. I, Лгр. М. 1926; его же, «Избранные партии Чигорина» Лгр., 1926; С. Тартаковер, «Освобожденные шахматы», Лгр., 1926; Е. Боголюбов, «Международный турнир в Москве в 1925 г.», Лгр. 1927; А. Алехин, «Нью-Йоркский турнир 1924 г.», М. 1925; С. Тартаковер. «Нью-Йоркский матч-турнир 1927 г., Лгр. 1927; Г. Левенфиш и П. Романовский, «Матч Алехин — Капабланка», Лгр. 1928. — Заданное дело. Л. А. Исаев, «Шахматная задача», М. 1925; С. С. Левман, «Современная шахматная задача», 2 части, Лгр. 1927-28; «Задачи и этюды. Сборники объединения любителей задач и этюдов», Лгр. 1927 и след. — Справочники и организационные вопросы. С. Вайнштейн, «Календарь шахматиста на 1926 г.»; Н. Алексеев, «Шахматист - шашист организатор», Свердловск, 1926; Б. Левман, «Шахматно шашечный кружок в рабочем клубе», М. 1926: «Словарь шахматиста», под ред. А. А. Смирнова, Лгр. 1929.

А. А. Смирнов.