Теория познания

Теория познания (термин Erkenutnisstheorie впервые появляется у Рейнгольда в 1832 г.) — дисциплина, относящаяся (вместе с логикой и методологией наук) к методологическому отделу философских знаний. В узком, идущем от Канта значении теория познания имеет своей  задачей рассмотрение оснований и условий «объективности» знания, его «значимости», его приложимости к реальности: это — учение об «объективном» мышлении. В этом смысле иногда употребляется также термин «критика познания». Другие синонимы: «гносеология» (от греческого γνωσις — познание; этот термин впервые встречается у немецкого мыслителя ХVIII в. Баумгартена); «эпистемология» (от греческого έπιστήμη — наука; употребляется преимущественно в английской философской литературе); у немецких писателей: «учение о познании» (Erkenutnisslehre), «наукоучение», или «учение о науке» (Wissetischaftslehre), и др. Английские мыслители прежнего времени употребляли в этом смысле термин «метафизика», что весьма неудобно, так как 1) термин этот многозначен и 2) в наиболее общепринятом его смысле обозначает нечто совсем другое — то, что иначе называют «трансцендентным», или «сверхопытным», знанием. Очень многие немецкие мыслители либо прямо называют теорию познания «логикой» (или еще «теоретико-познавательной логикой» — erkenntnisstheoretische Logik), либо, различая эти две дисциплины, ставят их в теснейшую связь друг с другом; либо, наконец, считают теорию познания одним из отделов логики. Так, В. Виндельбанд, в статье «Prinzipien der Logik» (в I т. «Enzyclopaedie der philosophischen Wissensсhaften»), выделяет в составе логики четыре дисциплины:  феноменологию знания, чистую (или формальную) логику, методологию и теорию познания. Некоторые, напротив, вводят логику, как часть, в теории познания; так делает у нас А. И. Введенский в своей книге: «Логика, как часть теории познания» (у Канта, правда, не формальная, а «трансцендентальная» логика была также одной из частей его теории познания). Гегель излагает свое учение о познании и его отношении к бытию (он отвергал теорию познания в ее кантовской форме) частью в своей «Логике», частью в «Феноменологии духа». Теория  познания в кантовском смысле имеет дело, как обычно говорят, только с вопросом о нашем («логическом») праве считать результаты познавательных процессов действительным знанием объектов; она ставит вопрос: quid juris? и не касается вопросов о фактическом происхождении, развитии и т. д. знания (вопросов: quid facti?). Однако, без точного установления некоторых фактических предпосылок невозможно построение и «логико-юридической» теории познания. Конечно, фактическое развитие познавательных процессов в отдельном индивидууме со всеми случайностями и многообразными зависимостями их от иных, не познавательных факторов не должно входить в теорию познания: это — дело психологии. Но с типическим, основным в фактах человеческого познания должна считаться и теория познания, должна из него исходить. Ни один конкретный вопрос о «праве» не может быть решен без учета фактических отношений между теми элементами, которые входят в правовое отношение; без этого не может быть основы для применения в данном случае именно такой-то правовой нормы. Правда, у Локка (и шедших за ним Беркли и Юма) вопросы «факта» и «права» не были принципиально определены и точно отграничены одни от других, и у них нередко «феноменология» (и психология) познавания заслоняла вопросы об «объективной значимости» знания. Однако, без некоторых основных данных порядка фактического не мог обойтись в своей теории познания и Кант; а недостаточное внимание его к этим вопросам составляет один из существенных недостатков его воззрений. Не обходились без предпосылок фактического характера и после Канта; а в недавнее время Риккерт в статье «Zwei Wege der Erketmtnisstheorie» (в «Katitstudieu», 1909) и принципиально признал необходимость идти в теории познания не только путем («трансцендентальной») логики, но и психологии. Поэтому, быть может, правильнее определять теорию познания как вообще учение о знании, как таковом, — со всех его сторон и во всех отношениях: как «логическом», так и фактически-феноменологическом и историческом. Особенно вредило ясности дела смешение вопросов теории познания (гносеологических) с вопросами о «бытии» (онтологическими). Однако, при надлежащем разграничении вопросов теории познания и онтологии всякая подмена первых вторыми становится невозможной. В познании мы имеем дело действительно с нашими собственными сознательными, психическими состояниями. Уже простые восприятия показывают, что это так: «света» и «цветов» в природе нет, — есть только известные движения эфирной среды. Таким же образом в природе нет звуков (есть воздушные волны), нет запахов, вкусов и т. д.; и, следовательно, познавательный материал во всех этих областях отличен от объективной действительности. Совершенно очевидно также, что эта действительность не совпадает с относимыми к ней познавательными состояниями в галлюцинациях, иллюзиях, во всех индивидуальных различиях восприятий (как нормальных, так и патологических: ненормальное строение органов чувств или мозга, дальтонизм и т. д.). Кроме того, в познании очень много элементов, не «существующих» в действительности, создаваемых умом. Таковы построения математические (бесконечность — пространства, времени, числа, делимости материи и т. д.; числа «большие, чем бесконечность», пространства с любым числом измерений и т. д.); а также очень многие представления и понятия, для которых нет соответствующих им «внешних», идущих прямо от материальных предметов, восприятий (таковы отвлеченные и «умственные» предметы и понятия). Далее, познание состоит не из одних только восприятий: в него входят очень сложные познавательные сочетания. Древние греки воспринимали небесный свод и светила на нем, вероятно, в общем, в таком же виде  в каком их воспринимаем и мы. И, тем не менее, астрономические представления их были очень отличны от современных. Наконец, несовпадение «бытия» со «знанием» совершенно очевидно на факте исторического прогресса знания: в познании очень многое находится в процессе непрестанного изменения, и масса положений, считавшихся когда-то истинными, выражающими реальность, в настоящее время признаются ошибочными, не выражающими действительности. Таким образом, знание, как оно фактически имеет место в истории, не есть простое «отражение» реальности: оно во многом зависит от природы и законов деятельности познающего субъекта. Однако, это вовсе, конечно, не значит, чтобы ум был реальным «творцом» вселенной: реальной основой остается материальное бытие, ум же является до известной степени организатором и трансформатором лишь в сфере познания. Познание есть один из фактов природы, факт специфический, имеющий свои особенности; и вот, научное изучение этого факта во всех отношениях и должно составлять задачу теории познания. Вундт «историю познания» и «критику познания» объединяет в «реальное учение о познании».

Эволюция познания. Согласно формуле Г. Спенсера, всякую эволюцию можно представить себе (со стороны внешней формы ее результатов) как переход от бессвязной и неупорядоченной однородности (или «некоординированной недифференцированности») к связной и упорядоченной разнородности («координированной дифференцированности»). Эта формула приложима и к эволюции познания. На известной стадии животного состояния все переживания лежат, так сказать, в одной плоскости, — они не различаются по своей познавательной ценности, по своему строю и  составу. Затем начинается дифференциация. Одним из первых различений, совершенных еще на животной стадии развития, было, конечно, различение своего собственного тела от окружающей среды. Подобного рода различения совершаются постепенно и в отношении других переживаний. В уме первобытного человека сновидения имеют ту же познавательную ценность, что и восприятия в бодрствующем состоянии; иллюзии и галлюцинации, переживания в состояниях экстаза, например, в опьянении и т. п., не различаются принципиально от нормальных познавательных состояний; события реальности смешаны с многообразными примыслами фантазии, бессознательными догадками, а также с различными физическими сопровождениями, отражениями и изображениями этой реальности. Тень человека, след его ноги, отражение его лица и фигуры в воде, эхо его голоса, фотография или рисунок, его изображающие; его имя, одежда, украшения, оружие и т. д., — все это столь же «реально», как и  сам человек. Отсюда всем известные курьезные нелепости «магического» мышления, сохранившиеся в отголосках до нашего времени: если вырезать кусок земли, на котором отпечаталась стопа человека, и сушить его  в печке, то «высохнет» и сам человек и т. п. Подобным же образом в первобытном уме перемешаны настоящее и прошедшее (восприятия и воспоминания), простая и причинная последовательность, сходство и тожество и бесчисленные другие проводимые нами различения в строе и познавательном значении умственных состояний. Все это в первобытном уме представляло хаотическую массу обрывков, сцепленных самыми причудливыми, с нашей точки зрения, связями и переходами. Строй первобытного ума и познания служит в настоящее время предметом тщательного научного изучения (серия трудов Фрэзера; соответствующее тома «Völkerpsychologie» Вундта; книги Lévy-Bruhl’я: «Les fonctions meutales dans les sociétés inférieures», «La mentalité primitive» и др.). Прогресс состоит здесь в том, что по известным признакам, постепенно замечаемым и осмысливаемым человечеством, начинают различаться все эти отдельные группы разнородных состояний, причем каждая группа образует особое целое, для которого мало-помалу устанавливаются его законы и его познавательная ценность (либо положительная, либо отрицательная: «знание» и «незнание», или ошибка, предрассудок и т. д.); а все группы вместе входят в расчлененную и координированную систему.

Основные моменты философской теории познания. Вопросы теории познания возникают в науке и философии уже после того, как создались те или иные теории относительно реальности; философия начинается с проблем «онтологических» и лишь, позже замечает и начинает разрабатывать проблемы гносеологические.  В древней Греции зачатки теории познания восходят к элейцам (см.), софистам (см) и Сократу (см). Из софистов одни (Горгий) держатся скептицизма, другие (Протогор) понимают познание в сенсуалистически-релятивистическом духе. Сократ обосновывает знание на индукции, приводящей к общим понятиям.  С Платона (см.) начинается «логико-спекулятивное» понимание знания, в  большей или меньшей степени разделяемое Аристотелем (см.) и позднейшими греческими школами, а также схоластикой (см). Скептики (см.) выдвигают возражения против возможности познания. В новое время теория познания развивается в связи с научным изучением природы. Фр. Бэкон (см.) настаивает на необходимости собирания возможно большего фактического материала и методического обобщения его при помощи «инстанций». Галилей (см.) закладывает основы теории тучного метода, правильно понимает роль гипотез и их проверки. Декарт (см.) подчеркивает важность сомнения во всем, как необходимого методологического исходного пункта для всякого познания, а также необходимость выработки ясных и отчетливых идей и методического оперирования ими. Лейбниц (см.) различает «истины разума» и «истины факта» и дает основы для развития «априоризма». Окончательно выделяет теории познания в особую дисциплину Локк (см.), ставящий целью своего «Опыта» исследование «происхождения, достоверности и объема человеческого познания, а также основ и степеней уверенности, мнения и согласия». С большей, подробностью Локк изучает происхождение понятий (во ІI книге); но он касается (в IV книге) и вопросов о видах познания и степенях их достоверности (т. е. чисто гносеологических). Между прочим, Локк критикует идущее еще от Аристотеля понятие «субстанции», как чего-то отличного от познаваемых качеств объектов и лежащего в основе этих качеств (у Аристотеля понятие такой субстанции было основным; такое же значение имело это понятие в средние века; ср. споры между номиналистами и «реалистами»). По следам Локка и в более решительной форме ведут борьбу с этим аристотелевски-схоластическим понятием субстанции Беркли (см.), разлагающий «отвлеченное» понятие материальной субстанции на совокупность «познаваемых» качеств, и Юм (см.), делающий то же по отношению к духовной субстанции. Трудами  этих мыслителей был проложен путь к сведению всего познания на систему данных в опыте свойств, действий, движений, к решительному проведению принципа гносеологического «эмпиризма». Однако, в их воззрениях были весьма серьезные односторонности и пробелы; 1) как сенсуалисты, они не принимали в расчет «нечувственных», организующих, умственных элементов в строе познания; 2) они брали познание не со стороны его деятельности, не в его динамике, а как сумму готовых, уже добытых положений; 3) не отграничивая отчетливо вопросов познания и его методов, т. е. вопросов гносеологических,  от вопросов о бытии (онтологических), они делали из теории познания необоснованные выводы в области последнего рода вопросов (таков спиритуализм Беркли); 4) они недостаточно занимались проблемами методологии наук и не могли связать эти проблемы со своей гносеологией (Беркли, например, в силу своего сенсуализма, прямо враждебно относился к математике). Во всех этих отношениях шаг вперед, сравнительно с ними, делает Кант (см.). Кант ставит себе задачей как раз исследование умственных, синтетических моментов познания и берет не просто готовые продукты познания, а самое его деятельность. При этом он (в «Критике чистого разума») старается отчетливо отграничить вопросы теории познания от вопросов о бытии (хотя в целом своих воззрений нередко опять их смешивает или оставляет неясной границу между ними). Наконец, он ориентируется на методологии наук, стараясь истолковать (в духе априоризма) методы математики и математического естествознания XVII и XVIII вв. преимущественно в той форме, какую эти науки получили в знаменитых «Математических началах естественной философии» Ньютона. Наряду с этими заслугами, в воззрениях Канта много недостатков, частью зависящих от односторонности его взглядов, частью выяснившихся благодаря дальнейшему, послекантовскому прогрессу наук. Прежде всего, связь с методологией наук поставлена у Канта слишком узко: он не дает никакой теории познания прошлого (а потому и бессилен в методологии наук исторических), — его внимание занято, главным образом, процессами «восприятия» и «мышления» (с их синтетической стороны). Математику Кант понимает в духе своего времени, как единую систему  наук, приписывая ей разумную «необходимость»; между тем, развитие математики XIX и XX вв. показало, что математических дисциплин в каждой области может быть несколько (целый ряд геометрий, несколько арифметик — конечных и бесконечных чисел ит.д.) и что «необходимость» нашей обычной арифметики и эвклидовой геометрии вовсе не «разумная», а опытная (см. теоретические основания математики). Далее у Канта слабо освещены методологии всех остальных наук (кроме математики и математического естествознания). С другой стороны, в самой математико-натуралистической теории познания Канта много неясностей, внутренних противоречий и односторонностей. Во-первых, пресловутое учение о «вещи в себе» — как отличной от «явлений» (феноменов). Иногда под «вещью в себе» Кант разумеет реальные предметы, возбуждающие в нас восприятия; иногда, по-видимому, те (фиктивные) аристотелевски-схоластические общие, отвлеченные субстанции, с которыми вели борьбу Беркли и Юм; иногда это некоторые умопостигаемые вещи (быть может, даже духовного порядка), лежащие в основе реальных вещей внешнего мира, иногда, наконец, это просто предельные понятия, не имеющие никакой   реальности («ноумены», просто как соотносительные с явлениями, «феноменами»).

Возбуждали недоразумения и кантовские учения об «априорных» формах познания, и о «трансцендентальном методе» его философии. По Канту, теоретическому познанию доступны лишь «явления», т. е. материал опыта (внешнего и внутреннего). Материал этот связуется при познании умом в сложные целые — при помощи различных форм связи, построяемых умом. Для обозначения этих форм связи опытного материала Кант пользуется мало удачным средневековым термином а priori, противополагающимся термину а posteriori. А posteriori значит «после (опыта)» и именно в зависимости от материала опыта; а priori (буквально «раньше») значит независимо от опыта. Кант имел ввиду вовсе не врожденность «априорностей» и не временное предшествование их «апостериорным» (опытным) знаниям, а именно их независимость от опытного материала. Находит Кант априорные связующие формы познания не при помощи рассмотрения действительно выполненных познавательных процессов, а посредством установления того, без каких форм связи нельзя объяснить себе познание, т. е. посредством рассмотрения логического состава и необходимых предпосылок знания. Таким образом, и самый процесс нахождения априорностей идет не «эмпирически», а тоже априорно (т. е. независимо от материала опыта) — при помощи некоторого «метода гипотез». Такой метод Кант и называет трансцендентальным. Уже ранее Канта употреблялся термин «трансцендентный» для обозначения такого (предполагаемого) знания, которое по содержанию своему принципиально переходит границы опыта (как действительного, так и возможного). Слово «трансцендентальный» (по которому и вся теория познания Канта называется иногда «трансцендентальной философией») должно было обозначать: «выходящий за пределы опыта, независимый от опыта по методу своего нахождения или установления». Однако, Кант нередко употреблял термин «трансцендентальный» в смысле «трансцендентный», что опять создает путаницу. Самый перечень «априорных форм» (пространство и время; 12 категорий; основоположения рассудка; 3 идеи разума) у Канта и неполон и не систематичен. В силу этих (и других) недостатков кантовских воззрений, вскоре после Канта его теории познания теряет кредит. Фихте (см.), Шеллинг (см.), Гегель (см.) порывают с ней, выбрасывая вместе с ее недостатками и ее здоровые элементы (стремление анализировать познание как таковое; ориентировку па положительной науке; ограничение познания известными пределами и отрицание «трансцендентного» знания и т. д.). Шеллинг ставит себе задачей «выход на свободное, открытое поприще объективной науки» — требование основательное, но не противоречившее и методологической задаче научного анализа познания. Гегель принципиально отрицает необходимость теории познания, как предварительного — ранее самого построения науки — изучения познавательной деятельности и ее отношений к объектам познания: «Исследование познания, говорит Гегель (Enzykl., § 10), может происходить только в процессе познавания (erkennend)». Однако, после неудач грандиозных претензий немецкого идеализма XIX в. постепенно стало опять нарастать сознание необходимости вернуться к методологическим исследованиям, к проблемам теории познания, чтобы выяснить методологию знания. С 60-х годов XIX в. движение это получает в Германии форму «возвращения к Канту», как к крупнейшему из прежних теоретиков научного метода. Однако, при этом мыслители, с одной стороны, сильно расходятся между собой в выборе и истолковании тех элементов кантовой теории познания, которые они хотят сохранить и дальше развить (см. неокантианство), а с другой — сохраняют из учений Канта слишком многое, слишком   зависят от кантовских формулировок, как бы не решаются наново исследовать проблемы во всей их полноте и   с полным учетом приобретений новейшей науки. Тем не менее, неокантианство имеет большие достижения в области методологии наук. Чрезвычайно оживленные споры велись между «психологистами» и «антипсихологистами» в теории познания. К психологистам относятся Дж. Ст. Милль, Г. Спенсер, Штумпф, Т. Липпс, Г. Корнелиус, В. Ерузалем, Э. Мах, Авенариус, Зиммель, Фр. Ницше и др.; к антипсихилогистам принадлежат неокантианцы и сторонники чистой логики. Психологисты считают необходимым опереть теории познания на исследование фактических данных о развитии, составе, законах познавания; антипсихологисты, напротив, с одной стороны, выдвигают логический вопрос о праве «знания» быть таковым, а с другой —  ориентируются на строе и составе науки как завершенного целого. Такая ориентировка очень ценна; однако, для полного представления о познании, как реальном факте, необходим учет и разного рода фактических данных о познании. Познание, если его брать только со стороны его логического строя, оказывается висящим в воздухе; сама «логика», с ее формами и законами, есть, в конце концов, известного рода построение (являющееся «нормативным», регулирующим познание) познающего субъекта. Мах (см.) и Авенариус (см.) склоняются к идеалистическому сенсуализму в теории познания. Крупнейший из «чистых логиков» Гуссерль (см. феноменология) в новейшее время выдвинул в теории познания некоторого рода гносеологический платонизм, — трактующий о «предложениях в себе» (Sätze аn sich), или «идеях» сущностного характера. Однако, «сущности» без опоры в существовании (реальном) оказываются не имеющими носителей и пребывающими в безвоздушном пространстве. Некоторые мыслители ищут для них носителя в лице «сознания вообще» (Bewusstseiu überhaupt), «родового сознания» и т. д., что является уже чистой метафизикой.

Литература о теории познания огромна. См. главные сочинения указанных выше мыслителей. Наиболее обстоятельное изложение истории теории познания дает Э. Кассирер в своей капитальной работе “Das Erkenntnissproblem in der Philosophie und Wiesenschaft der neueren Zeit”, Зт. (І и II 3-м изд., 1922; IIІ — послекантовские системы, 1920); Автор стоит на «марбургской» точке зрения, но владеет огромным материалом и умеет в общем беспристрастно оценить чужие воззрения А. Riehl, «Der philosophische Kritizismus», I Bd., 2 Aufl., 1908. Для краткой ориентировки полезны:  статья того же Роля, «Логика и теория познания» (в «Philosophie in systematischer Darstellung» в серии «Die Kultur der Gegenwart», есть русский перевод, СПБ., 1909) и А. Messer, «Einführunfr in die Erkenntnisstheorie» (2 изд. 1921; есть русский перевод). Основы теории познания Канта в аспекте «Критики чистого разума» — у А. И. Введенского, «Логика, как часть теории познания», 4 изд., 1923, См. также И. И. Лапшин, «Законы мышления и формы познания».

В. Ивановский.