Терпигорев Сергей Николаевич

Терпигорев, Сергей Николаевич (псевдоним — Сергей Атава), писатель(1841-1895, биографию и библиографию см. XI, 711). Творчество Терпигорева тесно сплетается с его биографией. Детство, отрочество и юность протекает в обычной дворянской обстановке крепостнической России. Влияние отца — либерального тамбовского помещика, владельца обширной библиотеки, эпоха реформ, университет начала 60-х годов, студенческие волнения 1862 года, — вот атмосфера, в которой слагается характер Терпигорева, выступившего в литературе в 1861 году. За 34 года своей литературной работы этот полу-фельетонист, полу-корреспондент собрал богатый материал, рисующий положение дворянского сословия и крестьян в эпоху крепостнических отношений, накануне реформ и в первое 25-тилетие после 1861 года. В основу своих очерков Терпигорев положил, прежде всего, наблюдения над жизнью окружающей его родственной среды, а также личный опыт, связанный с полосой всевозможных проектов, предприятий и спекуляций, захвативших его и окончившихся неудачей и собственным оскудением. В его очерках нет ни слова выдуманного, взятого из книг; в каждой строчке чувствуются следы «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет». В детские годы Терпигорев был свидетелем того, как его дядя по матери травил борзыми собаками дьякона деревенской церкви в коноплянике, как отец приезжал с жандармами к некоему богатому помещику с целью освобождения от цепей нескольких крестьянских девушек, не согласившихся увеличивать крепостной гарем любителя женской красоты. Крепостническую бюрократию Терпигорев также наблюдал с детства: ему пришлось быть свидетелем сцены, когда в доме его отца губернатор чинил суд над чиновниками, которые падали в обморок, «потому что все они были воры». «Было бы лучше, — признается Терпигорев, — если бы память моя была свободна от всего этого. Характер всех этих воспоминаний, обусловленный тогдашним временем и тогдашними нравами, очень уж тяжел, и носить всю жизнь в себе эту отраву — нельзя». Связь со средой, с почвой, с определенной полосой тогдашней России Терпигорев подчеркивал в заглавиях своих конкретных, фотографичных очерков, похожих на дневник, на семейную хронику Терпигоревых.

Подзаголовком к «Оскудению» он берет: «очерки, размышления и заметки тамбовского помещика». Хлебородная Тамбовская губерния давала обширный материал художнику для его наблюдений. Не как романтик, а как реалист, собиратель правдивых документов, пишет Терпигорев свои очерки: «Мне давно хотелось, — говорит он в «Оскудении», — как можно проще, безыскусственней и наглядней рассказать, как это вышло, то есть с чего и как началось наше оскудение и как дошли мы до теперешнего нашего состояния»... «Я просто рассказываю, что я видел. Мне дороже всего, чтобы мои картинки были как можно более верны действительности и чтобы освещение их было тоже самое настоящее, верное». Подчеркнутая верность, подлинность изображения вызывала недовольство у дворян-читателей и обвинение в точном списывании портретов с живых и умерших лиц. Критика отмечала не раз документальность и точность произведений Терпигорева и указывала, что он собирал материал скорее для истории, чем для литературы. Но, несмотря на такую видимую документальность и фотографичность, произведения Терпигорева проникнуты внутренним страданием и даже гневом, что характеризует его как сатирика щедринской складки. О первом же очерке «Оскудения» говорили, что он написан «манерой Щедрина», «с его пошибом», и даже были готовы заподозрить, что очерк писал сам Щедрин, «почему-то захотевший переменить свой псевдоним», и т. д.

Современники — Щедрин и Терпигорев, — выросшие в крепостной деревне, видевшие собственными глазами прелести крепостного права и выступление представителей первоначального накопления, изображали одни и те же типические явления. У Салтыкова его наблюдения выразились в широком обобщении, а Терпигорев воспроизвел их в конкретных фотографических очерках. «Сердитый старик» отошел от дворянства и гневно бичует дикого барина. Терпигорев страдает за свой класс, вместе с ним переживает оскудение. Он постоянно подчеркивает эту близость к своему классу, говоря: «нас», «наше оскудение», «мы» и т. д.

Терпигорев дает яркую картину гибели дворянства. За что бы ни взялся помещик-дворянин, во всем проявляет он свою неприспособленность. Причину этой неприспособленности Терпигорев видит «в полной неподготовленности к труду, к самостоятельной разумной деятельности и борьбе за существование собственными силами... Жизнь помещика, его воспитание и образование — все вело к тому, что он занимался не своим делом... У каждого, у мужика, купца, духовного — есть свое определенное дело... А что делали помещики?.. Они занимались и развлекались всем, чем угодно — службой, охотой, литературой, амурами — но только не тем, чем им следовало заниматься». В чем же дело помещика? Этот вопрос мучит Терпигорева, но разрешения он не находит. Дворянство гибнет, и никто его спасти не может. «Нет такой силы, которая могла бы поднять падающий класс». Терпигорев не является апологетом старого строя, он слишком близко видел ужасы крепостного права, новый же строй не может его удовлетворить, потому что «на смену одного безобразия явилось другое, и бог весть, которое из них еще хуже и ядовитее».

«Оскудение», состоящее из отдельных ярко написанных очерков, рисующих гибель дворянства, проникнуто этим настроением безвыходности. Это настроение связывает в одно целое очерки, из которых каждый — законченное произведение. Как и все последующие произведения Терпигорева, «Оскудение» написано разговорным языком, но художник не прибегает к «хлестким словам» и «кричащим эффектам». Иногда его простота слишком им подчеркивается, и сырой материал документа не возводится в «перл создания». Частые повторения утомляют читателя и сообщают произведениям Терпигорева несколько однообразный характер.

Сюжеты Терпигорева зачастую носят анекдотический характер. Публицистическая сторона произведений Терпигорева, несомненно, ценней художественной. Он не дает нам ни одного яркого образа, но крепостническая эпоха, период «накануне», связанный с паническим настроением дворянства, ожидание реформ, первое 25-летие после 61 года — обрисованы с документальной убедительностью.

«Потревоженные тени» Терпигорева представляют ряд отдельных законченных очерков, изображающих жизнь дореформенного помещика. Все очерки написаны от имени автора, повествующего о том, что ребенком 10-ти лет он навсегда запомнил. Картины грубости и жестокости помещиков развертывает он с беспощадной силой.

Из этих картин крепостного права некоторые производили особенно потрясающее впечатление. В очерке «В раю» на фоне общего благополучия в образцовом имении с прекрасной, в сущности, не злой, хозяйкой, рельефно выступают страдающие фигуры 7 вышивальщиц и кружевниц, ослепших за работой над приданым дочери помещицы. Несколько трагических картин продажи «крещеной собственности», матерей и детей, в разные руки даже и теперь глубоко волнуют читателя. Трудно забыть дядюшку (из очерка «Дядина любовь»), который засек до смерти повара, не дожарившего ростбиф, и замучил кучера и лакея за то, что при переезде реки провалилась карета с его любовницей. Но в «Оскудении» дворянин-помещик не является таким извергом: он жалок, запуган, выбит из колеи. Теперь помещики заняты спасением собственных животов, прав и преимуществ. От одной мысли, «какие оскорбления придется испытать, оставаясь в деревне, от тех самых Филек и Сенек», которых они до сих пор и за людей не считали, помещики приходили в ужас.

С отменой крепостного права необходимо было поместье превратить в предприятие, и здесь прежние крепостники потерпели полное фиаско. Некоторые занялись «рационализацией» своего хозяйства, но при неумении и отсутствии практичности всякие попытки приводили к краху. Так, многие помещики поспешили накупить машин, «потому что никто и мысли не допускал, что управлять машинами гораздо труднее, чем крепостными мужиками». Другие пускались в различные спекуляции и аферы, оказывавшиеся также неудачными. Один помещик занялся приготовлением консервов из зайцев; конечно, из этого ничего не вышло, и он прогорел. Старый баран исторического экзамена не выдержал. На смену ему является новый барин, но появление его далеко не радует Терпигорева. «На место цепей крепостных» новый барин придумал «много иных». Эти новые бары выходили из бывших подрядчиков, управляющих, мещан; культурности ждать от них было нельзя, зато хозяйство они усовершенствовали и хищнически наживались на тех самых имениях, на которых дворяне оскудевали. Новый барин Подугольников увеличивал доходность имения, открыв на проезжей дороге питейный дом, выкинув предварительно оттуда трех «ни на что не нужных» стариков. Он вырубил сад и парк, распахал эту землю под бахчи, снес ненужный большой помещичий дом и ввел много других усовершенствований, которые ничего, кроме выгоды, не приносили. В то время, как Подугольниковы драли шкуру с крестьян силой, новые бары из бывших чиновников-взяточников внесли в свои отношения к мужикам нравственно-воспитательный элемент. «Мужика надо учить не дубьем, а рублем», — говорил такой барин Сладкопевцев и сладенько-ласково требовал с мужика штраф за каждую провинность.

Произведения Терпигорева пользовались в 70-80 годы большим успехом, и причина такого успеха заключалась в том, что Терпигорев один из первых показал воочию оскудение и гибель старого барства и нарождение новых буржуазных отношений. В настоящее время книги Терпигорева ценны как исторический документ, как правдивое показание оскудевшего помещика об оскудевших и о причинах этого оскудения.

В. Львов-Рогачевский.