Тюркские языки

Тюркские языки («турецко-татарские»), на которых говорят около 40 млн. людей, — это, в сущности, один язык, распадающийся на множество наречий (или тоже «языков») и поднаречий. Он есть ветвь алтайской, или (шире) урало-алтайской языковой семьи, в которую входят еще вместе с ним, как члены алтайской группы, — ветвь монгольская (монголы, буряты, калмыки) и ветвь тунгусская (тунгузы, манджу и ламуты), а как члены группы уральской, — может быть ветвь угрофинская и самоедская; эти две сюда включаются согласно с достаточно общепринятой, хотя крайне спорной, классификацией (см. урало-алтайские языки). За речью тюрков османских (в Малой Азии, или Анатолии, и на Балканском полуострове) укрепилось в житейском обиходе преимущественное название «турецкий язык», и для отличия от османов все, говорящие прочими наречиями, именуются «тюрками» (с «ю», а не «у»), или «тюрко-татарами»; и с этой терминологией, принятой у самих тюрков, нельзя не считаться, хотя в глазах тюрколога-лингвиста все они могли бы быть называемы единообразно — просто «турки» (см, турки). Среди всей этой семьи языков сильно обособленное место занимает язык якутов в Сибири и язык чувашей (потомков волжских булгар) на Волге у Чебоксар; сродни булгарскому был язык хазаров (см.). Чувашский язык, по сопоставлениям Н. Поппе (см. XLVIII, 680), есть середина между тюркским и  монгольским: по-видимому, доисторический монголо-чуваше-тюркский праязык распался на две группы: а) монгольскую и б) чувашско-тюркскую, а уж эта вторая — на чувашскую и собственно тюркскую. (См. Поппе, «Чувашский язык и его отношение к монгольскому и тюрскому», в «Изв. Росс. Академии Наук», 1924; «О родственных отношениях чувашского и тюркско-татарских языков», Чебокс., 1925, с библиографией; «Die tschuwassische Sprache in ihrem Verhältnisse zu den Türksprachen» в будапештском «Körösi Csoma Archiv», 1926, II; «Altaisch und Urtürkisch», в Ungarische Jahrbücher, VI, 1926; «Die türkischen Lehnwörter im Tschuwassischen», в Ungar. Jahrb., VII, 1927). Если исключить язык якутский и чувашский, то остальные тюркские наречия или языки, раскинувшиеся на обширном пространстве от сибирского Алтая и Китайского Туркестана до Эгейского архипелага и европейской Турции, представляют сильную близость между собой, отчасти даже затрудняющую классифицирование по теснее объединенным группам. Число предлагавшихся классификаций очень обильно, они большей частью резко не совпадают у разных ученых и представляют теперь в большинстве случаев интерес лишь исторический. (См. И. Березин, «Recherches sur les dialectes musulmans», I, Казань, 1848; Н. Vámbéry, «Das Türkenvolk in seinen ethnologischen und ethnographischen Beziehungen», Лпц., 1885; Авг. Мюллер, «История ислама», т. III, Спб., 1896, ст.76—77).

Очень заслуженный специалист в урало-алтайском сравнительном языковедении, Г. Винклер, не считал настоятельно-обязательным, при сравнительно-филологических исследованиях, сводить нынешнее множество тюркских наречий к немногочисленным, более узким комплексам: он (по крайней мере в главном своем труде «Die ural-altaischen Sprachen», Берлин, 1884), обозревая тюркские наречия, просто характеризует каждое наречие отдельно, ссылается параллельно на старинную речь среднеазиатских уйгуров и южнорусских половцев (куманов), на современную речь турков-османов, азербейджанцев, туркменов, узбеков Хивы и Бухары, казанцев, чагатайцев (джагатайцев), на наречия   южной Сибири, Монголии и Степного края: алтайцев — телеутов, черневых татар (тубá), шорцев (на с. Алтае, по верхней Оби), сойотов, или урянхайцев (в западной Монголии), тут же верхне-енисейцев — сагайцев, койбалов, карагасов, качинцев, кызылцев, кюэриков, далее — киргизов (киргиз-казаков), барабинцев, тобольцев, тюменцев, башкир и т. д. — словом пользуется ими в смеси. Но и тот же Винклер сознавал, что все-таки гораздо удобнее отличать в тюркском языке ограниченное количество ветвей (см. Винклер, «Die ural-altaischen Sprachen» в будапештском журнале Keleti Szemle, 1900, № 2-3, где на стр. 132 отмечены другие его сочинения). Итоги всем своим исследованиям Винклер подвел в «Die altaische Volker- und Sprachwelt» (Лпц., 1921).

Наиболее общепринятой сделалась классификация академика Радлова, обоснованная в «Phonetik der nördlichen Türksprachen» (Лейпц., 1882—1883, I, стр. 280—291) и в «Alttürkische Stndien» (в «Изв. Росс. Акад. Наук», 1911, стр. 305 и 427). По Радлову, тюркских наречий есть четыре группы: 1) восточная (языки Алтая, Барабинской степи, верхней Оби и Енисея); 2) западная (татары западной Сибири, каракиргизы, киргиз-казаки, башкиры, т. е. отюрченные угро-финны, татары Поволжья); 3) среднеазиатская (в китайском Туркестане-таранчи, кашгарцы и другие, узбеки бывшего эмирства бухарского и бывшего ханства хивинского, сарты, т. е. отюрченные среднеазиатские иранцы) и 4) южная (туркмены, азербейджанцы, османы, болгаро-румыно-бессарабские гагаузы, южнокрымские татары). В основу радловского деления положена преимущественно разная степень соблюдения гармонии гласных и глухость или звонкость согласных в определенных фонетических положениях. В этой радловской классификации довольно непоколебимо поставлена только последняя группа (туркмено-азербейджано-османская), которую Радлов называл южной, но которая географически могла бы с полным правом быть названа в западной.

Так ее потом и называл академик Ф. В. Корш в предложенной им своей классификации (в «Этнографическом Обозрении», 1910, кн. 84—85), с которой очень продолжают считаться. По Корту, тюркские наречия делятся на такие три (или в конце концов четыре) группы: 1) западнотюркская (османы, азербейджанцы и туркмены и, конечно, также гагаузы и южнобережные крымчаки); 2) восточная, очень несоизмеримая с радловским группированием — частью мертвые языки (орхонско-енисейских надписей VI—VІII вв., уйгурский, джагатайский, половецко-куманский), частью же живые (карагасский, койбальский, сагайский, саларский в Восточном Туркестане); 3) северная — преимущественно те же самые татарские языки западной Сибири и Поволжья, которые Радлов называл «западной» группой. Да еще Корш устанавливает четвертую группу — смешанную, куда вводит очень неодинаковые подгруппы, каковы, с одной стороны, якуты в глубине Сибири и чуваши на Волге, а с другой — среднеазиатские языки Туркестана. В новейшее время акад. А. Н. Самойлович попытался примирить классификацию Радлова с классификацией Корша, внося в них свои дополнения и модификации. По Самойловичу, все тюркские («турецкие») наречия надо разбивать на шесть групп: 1) речь османов, азербейджанцев и туркменов (южная группа — по Радлову, западная — по Коршу) примирительно названа у Самойловича группой юго-западной, или историчнее — огузско - туркменской. Прочие группы: 2) юго-восточная — от северного Афганистана и Бухары до Кашгара, Хотана и других оазисов западного (тюркского) Китая; 3) средняя — в пределах Хорезма (бывшее Хивинское ханство); 4) северо-западная (по Коршу — северная, по Радлову — западная) — от крымских степей через Поволжье и Приуралье в западную Сибирь до Алтайских гор, со включением сюда старинного языка половцев (куманов, кыпчаков); 5) болгарская (чуваши) и 6) северо-восточная, куда входят и старинные мертвые языки — орхонско-енисейский и уйгурский, а теперь она представлена тюркскими народами Монголии (сойоты, или урянхайцы), среднего Енисея (кызылы, качинцы, сагайцы и т. д.) и Якутской АССР (см. А. Н. Самойлович, «Некоторые дополнения к классификации турецких языков», Лнгр., 1922; его же предисловие к «Грамматике османского языка», Лнгр., 1925, и доклад на первом всесоюзном тюркологическом съезде в Баку, 1926 (стр. 131—139). В основу деления у А. Самойловича, как и у Радлова и у Корша, положены признаки фонетические и отчасти морфологические, а взаимную удобопонятность тюркские наречий он выражает эмпирически в таких словах: «Кто знает османский язык, для того наиболее практичными являются переходы от османского через южнобережное наречие крымских татар к их степным говорам и затем к наречиям тюркских народностей северного Кавказа: ногайцев, карачаевцев, балкаров, кумыков, или к наречию последних через азербейджанско-турецкий язык; далее, через туркменский язык — к наречиям хивинских сартов и узбеков, а через последних — к прочим узбекским наречиям и к наречиям турок западного Китая. Все указанные пути ведут, с другой стороны, к языку поволжских и тобольских татар и мишарей». Сам Самойлович не закрывает глаз на то, что и его классификация — «тоже временная», и «попытки классифицировать турецкие языки увенчаются окончательным успехом, кто бы их ни предпринимал, не ранее, чем завершится сравнительно-историческое изучение этих языков, т. е. весьма еще не скоро».

Действительно, филологически изучены тюркские наречия весьма еще недостаточно. Лучше всего обстоит дело с османским языком (по-обиходному «турецким»), который имеет уже и свои собственные авторитетные грамматики (для европейцев султанское министерство народного просвещения издало «Grammaire complète» иезуита о. Жозефа Реали [Юсуфа], 1892) и очень много хороших европейских руководств. Среди них обширную и высоконаучную османскую грамматику дал по-французски Ж. Дени (Пар., 1921; 1218 стр.), удобную по-немецки — Г. Вейль (Берл.,1917), практически-разговорную — Егличка, по системе Otto-Gaspey- auer (Гейдельб., 1895—1897; начало обработал по-русски В. Гордлевский, М. 1918). Удачны: «Краткая учебная грамматика современного османско-турецкого языка» акад. А. Самойловича (Лнгр., 1925), Вл. Гордлевского (М., 1928) и, по-украински, Т. Грунина (К., 1930), сжатая. Много есть османско-европейских словарей, например двухтомный «Dictionnaire turc-français» Бьянки и Киффера (2-ое изд., Пар., 1850; фр.-тур., 2 тт., 1843-1846) и Ценкера (1866—1876); подручный тур.-фр. Самибея (4-ое изд., 1905; 2240 стр.) и фр.-тур. Малуфа (Пар., 1881) и др.; объемистые словари турецкий, русский и русско-турецкий  Цветкова изданы лишь литографски и бывают часто ненадежны. Османский язык считается наиболее благозвучным, но он имеет полную запутанных периодов фразеологию (вероятно, наследие византийщины) и более остальных пресыщен арабскими и персидскими элементами. О влиянии таких элементов на тюркские языки — М. Биттнер (1900, в 142 т. трудов Венской академии наук). По османским наречиям Малой Азии — диссертация В. Максимова, «Опыт исследования тюркских диалектов в Худавендгяре и Карамании», Спб., 1867; В. Писарев, «О требизондском диалекте», в спб. «Зап. Вост. Отдел.», т. XIII, 1901; много статей по османским диалектам в будапештском «Keleti Szemle» 1900-х гг.; Н. Vàmbéry, «Altosmanische Sprachstudien» (Лейпц., 1901, с отношением к азербейджанскому). По азербейджанскому наречию — Т. Макаров, «Татарская грамматика кавказского наречия» (Тифл., 1848) и — тоже старое — «Практическое руководство» Л. Будагова (М., 1857); новее — бакинский практический курс Султ. Медж. Ганиева (4 чч. со словариком, начиная с 1890 г.; его же, русско-тюркский словарь, Баку, 1897, 6-е изд. 1922); Мамедов, «Самоучитель тюркского языка» (Баку, 1926); Я. Ашмарин, о говоре Нухи (1926) и и др. Гасанов, о говоре Гянджи (1926) в «Трудах» бакинского «Общества изучения Азербейджана»; основное научное обследование азербейджанцев — в труде К. Фоя, «Azerbaiğanische Studien mit еіnеr Charakteristik des Südtürkischen» в Mitteilungen берлинской Семинарии восточных языков, 1903, ст. 126—193, и 1904, ст. 197—265; ср., кроме того, П. Мелиоранский, «Араб-филолог о турецком языке» (XIII—XIV в.), Спб., 1900, с ограничениями С. Малова в «Зап. Колл. Востоковедов», III, 1928. Для туркменского — И. Шимкевич, «Краткое практическое руководство для ознакомления с наречием туркмен Закаспийской области» (Асхабад. 1892); Агабеков, «Учебник тюркменского наречия» (Асхаб., 1804); представлены материалы в историко-литературных трудах А. Самойловта (особенно в диссертации 1914 г.); Беляев, «Туркменская грамматика» (Асхабад, 1915) и «Русско-туркменский словарь» (Асх., 1913); см. еще «Краткий русско-туркменский словарь», изд. Статистического управления Туркменистана (Асхаб., 1926) и, побольше, словарь Бориева и Алиева (Асх., 1929). Очень удачно «Руководство для изучения туркменскго языка» А. Поцелуевского (Асх., 1929). Для крымских наречий — практические учебники караима Казаса (1869—1875) и «Опыт краткой крымско-татарской грамматики» (1916) Самойловича; срв. статью Самойловича же в казанском «Вестнике Научного Общества Татароведения», 1927, № 7, стр. 27—33; А. Одабаш и Кая, «Руководство для обучения крымско-татарскому языку» (3-е изд., Симф., 1926, 4-е изд., латинскими буквами, 1928). По кумыкам и сев. Кавказу — сведения в ногайско-кумыцкой хрестоматии Османова (Спб., 1883); у М. Г. Афанасьева и М. Мохира, «Русско-кумыкский и кумыкско-русский словарь», 1883 (в ХVII т. тифлисского «Сборника материалов для описания местности и племен Кавказа» попечителя кавказского учебного округа, при кумыкских текстах); Németh, «Kumükisches und balkarisches Worterverzеichniss» в будапештском журнале «Keleti Szemle», 1911 (вып. 1—2); Н. А. Караулов, «Краткий очерк грамматики горского языка балкар», 1912 (в 42-м т. тифлисского «Сборника материалов» попечителя учебного округа); рец. А. Самойловича в спб. «Записках Вост. Отд.», 1913, т. XXI, ст. 0152—0161 (на ст. 0155: «Для меня несомненно одно — диалекты кумыков, карачаевцев и балкаров... имеют между собою некоторые общие черты, которые указывают на связь этих трех диалектов с наречием домонгольских обитателей южнорусских степей — куманов, или кыпчаков, по-русски — половцев»); W. Pröhle, «Karatschaisches Wörterverzeichniss» и «Karatschaische Studien» (1909, в «Keleti Szemle», т. Х) и его же, «Balkarisсhe Studien», 1915—1916 (в XVI т. «Keleti Szemle»); наконец, см. статьи Чобан-заде в бакинских «Известиях» восточного факультета, 1926, и в трудах «Общества изучения Азербайджана», 1926. По казанско-татарскому наречию — оставивши в стороне совсем старую миссионерскую «Грамматику» (Спб., 1814; Каз., 1860) и «Словарь» (1833) А. Троянского, назовем не такое старое «Практическое руководство к изучению татарского языка» Махмудова (Каз., 1857) и «Словарь» Я. Остроумова (1876, 1892); А. Воскресенский, «Русско-татарский словарь» (1894) с грамматикой; «Татарско-русский словарь» Кайюма Насырова (Каз., 1878) и его же, «Русско-татарский словарь» (Каз., 1895 и др.); С. Рахманкулов и А. Карам, «Полный русско-татарский словарь» (Каз., 1920); Дж. Болидов, «О диалектах казакско-татарского языка» в «Вестнике Научного Общества Татароведения» (Каз., 1927, № 6) и его же, «Полный толковый словарь татарского языка» (по-татарски, Каз., 1927 и сл.). По мишарям (мещерякам) — С. Малов, «Из поездки к мишарям, о наречии мишарей чистопольского уезда»; в «Ученых Записках Казанского у-та», 1904 (приложение); предисловие к R. Pelissier, «Mischär-tatarische Sprachproben... Gouv. Tambow», 1919, в «Abhandlungen» Прусской академии наук, филолосфско-исторический класс; Е. Поливанов, «Фонетические особенности касимовского диалекта» (М., 1923, изд. Института востоковедения). Для тобольских диалектов до сих пор ценна грамматика И. Гиганова (Спб., 1801) и его «Словарь российско-татарский» (Спб., 1804). По башкирам — Мир-Салих-Бекчурин, «Начальное руководство» (2-е изд. Каз., 1869); В. Катаринский, «Башкирско-русский словарь» (1900); сверх того, по башкирскому языку дали научные работы венгры Прёле и Месарош (1903—1910). По казак-киргизам П. Мелиоранский, «Грамматика» (2 ч., Спб., 1894—1895); Н. Ильминский и В. Катаринский, «Киргизско-русский словарь» (Оренбург, 1897); Ишмухамм. Букин, «Русско-киргизский и киргизо-русский словарь» (Ташк., 1883) и его же, «Русско-киргизские разговоры» (Ташк., 1884); краткая грамматика в приложении к «Материалам по изучению киргизо-казакского языка» И. Лаптева, со словарем (М., 1900, изд. Лазаревского института восточных языков); Каменгеров, «Казакско-русский словарь» (М., 1926). По Средней Азии — Вамбери, «Cagataische Sprachstudien» (Лпц., 1867); Вельяминов-Зернов, «Dictionnaire djaghataiturc» (Спб., 1869), и Pavet de Courteille, «Diсt. turc-oriental» (угасший джагатайский XV—XVI вв.; Пар., 1870); А. Я. Самойлович, «Персидский турколог XVIII в. мирза Мехди-хан», в бакинских «Известиях Общества изучения Азербайджана», 1928 (№ 5, стр. 3—15); М. Терентьев, «Грамматика турецкая, персидская, киргизская и узбекская» (Спб., 1875—1876, 2 ч.); узбекская и киргизская части переведены по-немецки в «Mitteilungen» берлинской востоковедной семинарии 1917 (стр. 150—223); С. Лапин, «Русско-узбекский словарь» (Самарканд, 4 изд. 1914); А. Самойлович, «Пособие для изучения узбекских наречий» (изд. рукой); Алексеев, «Самоучитель сартовского языка» ( Ташк., 1884); В. Наливкин, «Русско-сартский и сартско-русский словарь» (Каз., 1884) и «Руководство к практическому изучению сартского языка» (Самарк., 1898); к нему «Ключ» Е. Маджи (Скобелев, 1909); Л. Афанасьев, «Словарь сартовских слов» (Скобелев, 1908); Ягелло, «Сартовский переводчик» (Ташк., 1908); Будзинский, «Грамматика сартского яз.» (Ташк., 1910); Е. Поливанов: а) «Введение в изучение узбекского (сартско-ташкентского) языка», 3 ч. (Ташк., 1925—1927), б) «Краткий русско-узбекский словарь» (Ташк., 1926), в) «Краткая грамматика узбекского языка», 2 ч. (Ташк., 1927); Rob. Shaw, «А sketch of the turki language as spoken in Eastern Turkistan» (в Кашгаре и Яркенде), part 1, Grammar (Калькутта, 1878), part 2, Vocabulary (Кальк., 1880); М. Hartmann, «Caghataisches, die Grammatik» (Гейдельб., 1902); G. Whitaker, «Eastern turki» (грамматика и словари, 1909, инд. изд.); G. Raquette, «Eastern turki grammar, pract. and theor., with vocabulary» в «Mitteilungen» берлинской востоковедческой семинарии, тт. XV и XVI, 1912—1913 (в основе — диалект Яркенда; это лучшее пособие, хоть и не без промахов); К. Schriefl, «Bemerkungen zur Sprache von Kaschgar und Jarkend», в будапештской «Keleti Szemle», тт. XIV—XV, 1913—1914. По наречию таранчей (именующих себя теперь уйгурами) издается в Ташкенте писанная по-таранчински грамматика Л. Ансари и Я. Хакима: Н.  Катанов, «Опыт исследования урян-хайского (сойотского) языка, с указанием главнейших родственных отношений его к другим языкам тюркского корня» (Каз., 1903); W. Bang, «Osttürkische Dialektstudien» (1914, в геттингенских академических трудах) и ряд сравнительно-языковедных работ в трудах берлинской академии, 1917—1923; С. Малов, «Изучение живых турецких наречий западного Китая», в «Восточных Записках» ленинградского Института восточных языков, т. I (1927), ст. 163—172. Вывод С. Малова: «Западный Туркестан (т. е. наш советский) далеко отстал по части изученности своих турецких наречий от китайского Туркестана и провинции Гань-су» (стр. 172). По Алтаю — миссионерская «Грамматика алтайского языка» (Казань, 1869); Вербицкий, «Словарь алтайского и аладагского наречий» (1884); С. Кумандин, «Алтайско-русский словарь» (Улала, 1923); П. П. Тындыков, «Алтайско-русский словарь» (Улала, 1928), и его же, «Русско-алтайский словарь» (М., 1926). Якутские грамматики — очень важная О. Böhtlingk, «Ueber die Spraсhe der Jakuten» (Спб., 1851, со словарем); С. Ястремский, «Грамматика якутского языка» (Иркутск, 1900); Н. Поппе, «Учебная грамматика якутского языка» (М., 1926), и руководящий труд В. Радлова: «Die jakutische Sprache іn ihrem Verhältnisse zu den Türksprachen» в «Записках» (Mémoires) Российская академия наук, ист.-фил., т. VIII (1908). Огромный якутский словарь Э. К. Пекарского издает Академия наук; его же, «Краткий русско-якутский словарь» (Спб., 1916). По чувашскому языку — Н. Золотницкий, «Корневой чувашско-русский словарь» (Каз., 1875); Добролюбов и Золотницкий, «Ознакомление с фонетикой и формами чувашского языка» (Казань, 1879; 60 стр.); Н. Ашмарин, «Материалы для исследования чувашского языка», I—II (Каз., 1898, лучший труд). У Ашмарина собран огромный словарь чувашского языка, но так как он еще не допечатан, то, сверх Золотницкого, пользуются «Кратким чувашско-русским словарем» Н. Никольского (Казань, 1919), составившего и большой «Русско-чувашский словарь» (1910). Сводной научной грамматики тюркских языков не существует, и для чисто научных филологических студий надо обращаться к отдельным статьям тюркологов в востоковедных органах, отчасти вышеназванным. Подробный их библиографический обзор у А. Крымского: «Les turcs et leurs langues» (Киев, 1930 и сл., изд. Украинской Академии Наук по-французскому и украинскому). И общетюркский словарь еще заставляет себя ждать. Этимологический словарь Г. Вамбери (Лпц., 1878) не надежен. «Сравнительный словарь турецко-татарских наречий» Л. Будагова (Спб., 1871) для теперешнего времени уже недостаточен, а изданный Академией наук большой «Опыт словаря тюркских наречий» В. Радлова (4 тт., 1888—1911) неудобен. Многие явления тюркских наречий все еще приходится устанавливать просто по сырым текстам народной словесности, издаваемым и заграничными академиями (Кунош и др. в венгерской) и нашей Академией (как «Образцы народной литературы тюркских племен» В. Радлова, с 1866 г., уже 11 тт., и др.). Эти собрания народных материалов имеют, надо добавить, то преимущество, что передают подлинное произношение тюркских наречий с точностью, а не так приблизительно, как это допускает общеупотребительный мусульманский шрифт.

История развития тюркских наречий приоткрывается нам с первых веков нашей эры. Из китайских записей для словаря сяньбийцев (владевших северным Китаем в IV—V веке) мы, как указал Пеллио (Pelliot), видим, что сяньбийцы были тюрки. Эти китайские записи дают известный материал для суждения о старотюркском языке. Равным образом некоторые данные можно извлечь из гуннских слов и собственных имен, сохранившихся у современных гуннам европейских летописцев; библиографию см. в «Хунну» Иностранцева (Лгр., 1926). Однако, этот материал незначителен. Надежные старейшие образцы тюркских языков со своим оригинальным шрифтом (который, впрочем, ученые склонны теперь ставить в связь с ранним письмом согдийцев, народа иранского) мы имеем в надписях на реке Орхоне в Монголии (от древних огузов) и на р. Енисее (от древних [кара]-кыргызов); часть их восходит, быть может, еще к VI в., но большинство к VIII в., хана Бильге (ум. в 735 г.), его брата Кюльтегина (ум. в 731 г.) и их вельмож. Орхонско-енисейский алфавит — самый совершенный из всех когда-либо применявшихся тюрками алфавитов, но он не полупил общего распространения, был забыт, и только в 1893 г. талантливый копенгагенский ученый В. Томсен (см.) сумел найти ключ к его чтению (развитие — русская диссертация профессора П. Мелиоранского, 1899, в «Записках Вост. Отдел.»). Окончательно резюмирующая статья Томсена: «Alttürkische Inschriften aus der Mongolei», в «Zeitschr. der Deutsch. Morgenl. Gesellsch.», 1924 (т. 78), ст. 121—175. Там же на Орхоне встречаются и такие тюркские надписи, которые сделаны шрифтом уйгурским; уйгуры владели сильным кочевым государством в Монголии, около 744—840 гг. (см. XXIX, 290/91). Теперь обычно считают, что этот шрифт есть позднейшее видоизменение позднейшего согдийского (см. Gauthiot, «Grammaire de la langue sogdienne», Пар., 1924, ст. 5) и что переработка согдийского письма в уйгурское могла бы состояться через посредство манихеев; см. введение Радлова к изданию тюркского перевода буддийской сутры «Тиша-ствустик» (Спб., 1910, ст. V), писанного уйгурским шрифтом и найденного в Восточном Туркестане. До недавних пор, однако, господствовало мнение, что этот шрифт есть непосредственный вариант сирийско-несторианского, занесенный в Среднюю Азию, очевидно, христианскими миссионерами-несторианами из сасанидской Персии; и это мнение нельзя считать окончательно отвергнутым (см. доклад В. Радлова в «Зап. Вост. Отд.», т. 21, Спб., 1913, ст. XV). После того как уйгурское государство сломлено было [кара]-кыргызами в IX в. (ок. 840), оно свелось в конце концов к очень незначительному владению в Вост. Туркестане, которое в нач. ХIII в. влилось в состав монгольской империи и оказало огромное культурное влияние на монголов. Алфавит уйгурский был популярен в Средней Азии очень долго; в канцеляриях монгольских преемников - Тимуридов уйгурский шрифт употреблялся до XV в., а в буддийских монастырях западного Китая — до начала ХVІІI в. (см. введение С. Малова и академика В. Радлова к изданию «Сутры Золотого блеска», Спб., 1913, стр. IV). И мусульманская старейшая книга на тюркском языке, домостройная поэма «Кутадгу билиг» (т. е. «Блаженное знание»), написана как раз уйгурским алфавитом в кашгарском Туркестане в 1070 г., хотя автор был не кашгарец. (Издал и перевел сперва Вамбери, Инсбрук, 1870, а обстоятельнее — академик В. Радлов, I и II, Спб., 1890—1910). От того же XI в. и, можно, пожалуй, сказать, из тех же мест, мы имеем обширный памятник, в котором тюркская речь воспроизводится уж общеисламским алфавитом — арабским: это тюркско-арабский «Словарь речи тюрков» («Дивâн лугâт аттюрк») Махмуда Кашгарского, писавшего в сельджукском Багдаде в 1074 году (печ. изд. в Конст. 1333—1335  = 1915—1917, 3 тт.), по европейской методе обработал К. Брокельман, «Mitteltürkiseher Wortschatz», Лпц., 1928). Родная речь автора, очевидно, кашгарская, но он знает и другие тюркские наречия, говорит в предисловии о их географическом распространении, а в самом словаре приводит не раз и диалектические разновидности в произношении того или иного слова. Среди того, что он отмечает, особый интерес представляют те особенности, которые мы позже, после дальнейшего движения тюркских племен на запад, после завоевания ими Малой Азии и — наконец — Европы, знаем как отличия языка тюрков именно этих мест, османов в частности. Например, в т. I, стр. 35 (в конце предисловия) Махмуд Кашгарский пишет: «(наши) тюрки говорят «бар(а)ган» (идущий), «ур(а)ган» (бьющий), а гузы: «баран», «уран». В т. I. стр. 284: «гузы говорят «бен»(=я), а тюрки—«мен». Том II, 154: «где у (наших) тюрков «т», там у гузов «д», и наоборот; «верблюд» по-тюркски «те-ве», слово «также» у них «такы», а погузски: «деве, дакы».   В последующие столетия, в соперничестве уйгурского письма и арабского, единственным алфавитом, которым тюрки-мусульмане считают нужным воспроизводить свою письменную речь, делается в конце концов арабский, священно-мусульманский. Если в тимуридских канцеляриях мы до XV в. видим еще письмо уйгурское, то уж арабским алфавитом пользуется и обильная литература джагатайская XV в. в Средней Азии и развивавшаяся в Малой Азии с XIV в. литература османская; да и в других местах все, что с тех пор выходит из-под пера тюрков-мусульман, пишется и печатается теми же священными арабскими буквами (например, в Крыму, в Казани и пр.).

Европейцы для своих торговых и других практических целей исстари делали тюркские записи буквами латинскими. Так, сюда относится памятник языка половецкого (куманского, кыпчакского) — миссионерские отрывки Нового завета и молитвы 1303 г., — изданный Куном Гейзою (Kuun Géza) под заглавием: «Codex Сumanicus bibliothecae ad templum  «divi Marci Venetiarum» (Будап., 1880, академ. изд.; перевод и словарь к этой рукописи составляют акад. В. Радлов в «Зап. Росс. Акад. Наук», т. XXXV, № 6. Важны обильные поправки В. Банга в XX веке к Радлову). С XV в. воспроизводится латинскими буквами османская речь сперва в случайных записях пленников, например «Мюльбахского студента» (после 1438 г.; исследователь Фой в «Mitteilungen» берлинской востоковедческой семинарии, 1901—1902), потом латинская транскрипция применяется в практических учебниках турецкого языка для европейцев и, наконец, в строго-научных диалектологических записях, с самой точной передачей всех оттенков тюркских звуков. Живущие в Турции отуреченные христиане — армяне и греки, вполне удачно пользуются для турецкого письма своими буквами; армянскими и приспособленными греческими, и имеют, по крайней мере турко-язычные греки, даже сравнительно немалую печатную литературу, начиная от Евангелия и священных книг и кончая политическими газетами. У нас Академия наук и отдельные тюркологи издают народную словесность тюркских племен и свои языковедные изыскания алфавитом русским, превосходно и удобно приспособленным для тюркской речи. Русскими же буквами охотно пользовались и те носители тюркской речи, которые не связаны мусульманской религиозной традицией, например караимы, христиане-гагаузы в Бессарабии, христиане-чуваши и др.; но русско-подданным тюркам-мусульманам употребление российской азбуки для воспроизведения их родной речи было всегда ненавистно, как символ насильственного обрусения и крещения. Тем не менее, сознание, что арабский алфавит не пригоден для тюркского («татарского») языка и крайне тяжел для школьного обучения, не могло не появляться и у мусульман. Революция выдвинула лозунг реформы и замены несостоятельного арабского алфавита латинским. Прежде всего, официальное употребление латинской транскрипции, наряду, однако, с арабской, узаконено было в советском Азербейджане; затем первый всесоюзный тюркологический съезд, происходивший в Баку в феврале 1926 г., признал желательным введение латиницы и в прочих тюркских областях СССР. Прения делегатов за и против реформы воспроизведены в стенографическом отчете съезда (Баку, 1926, 429 стр.)., К сожалению, придуманная азербейджанцами латинская транскрипция страдает или крайней не научностью (например, мягкое кь передается через латинский q, — филологическая несообразность), или курьезами (так, для воспроизведения звука ш введена в латинскую транскрипцию русская буква з). Заранее можно было предвидеть, что прочие тюркские языки, вводя у себя латиницу, неминуемо должны будут сделать это более филологически, — и действительно, образовавшийся «Всесоюзный комитет нового тюркского алфавита» (2-ой пленум которого состоялся в Средней Азии, в Ташкенте, в январе 1928 г.), вырабатывая т. н. «унифицированный» латинский алфавит для введения во всех тюркских республиках СССР, исправил наиболее вопиющие бакинские своеобразности. И хотя советский Азербейджан на «унифицированную» латиницу долго не переходил, не могло быть сомнения, что присоединение Азербейджана к более целесообразному алфавиту будет лишь вопросом времени. Дальнейшие вопросы латинизации письма тюркских и вообще всех восточных народов подвергаются обсуждению в специальном органе Всесоюзного комитета нового тюркского алфавита: «Культура и письменность Востока» (издается книги две в год; кн. VI—1930). 

А. Крымский.