Ушинский, Константин Дмитриевич

Ушинский, Константин Дмитриевич, знаменитый педагог. Родился в 1824 г. в Новгород-Северске, умер 21 декабря 1870 г. в Одессе. Домашняя обстановка была весьма благоприятна для его развития. Отец, из зажиточных дворян, получил образование в благородном пансионе при московского университете, состоял на военной службе, а после 1812 г. вышел в отставку и поселился в имении, вблизи Новгород-Северска, где завел для себя недурную библиотеку. Мать Ушинский потерял на 11-м году жизни, сохранив о ней лучшие воспоминания. С отрадным чувством вспоминает он в гимназическом дневнике и Новгород-северскую гимназию с ее добродушно-патриархальным строем, не исключавшим все же применения грубых наказаний, в роде «палей» (удара линейкой), стояния на коленях или «ночевки в избе сторожа-старика, тершего табак на весь город и готового за гривенник на всякую услугу заключенному. Но казенная дисциплина не преследовала всякого шага учащихся, и во многом они были предоставлены самим себе. Директор, известный в свое время профессор И. Ф. Тимковский, сумел привить среди учащихся уважение к науке, «уменье переводить трудные места Горация или Тацита было патентом на всеобщее уважение»: слово «университет» для многих рано становилось заветным. Рано созревший юноша в 1840 г. поступил на юридический факультет московского университета, где горячо отдался новым впечатлениям. Увлекала наука, особенно лекции Грановского и Редкина, волновали статьи Белинского, поднимавшие среди молодежи обостренные споры, прельщал художественной игрой Мочалова и Щепкина Малый театр. Всей душой отдавался Ушинский чтению художественной литературы: русских и иностранных авторов — особенно Шиллера, Гофмана и Жан-Поль-Рихтера — он знал хорошо. Благоприятно влияла на впечатлительного юношу и товарищеская среда, с ее кружками, спорами, подчас разгулом в «Великобритании». К концу университетского курса Ушинский готов был всецело отдаться науке, переживая при этом исключительный подъем душевных сил. Он чувствует, что его ждет высокий подвиг,  и он должен к нему быть морально подготовленным. Студенческий дневник хорошо отображает эти волнения одаренной души: «Приготовлять умы! рассеивать идеи! Вот наше назначение. Отдадим себя трудам и страданиям, бесплодным для нас, плодовитым для детей наших. Пробудим требования, укажем разумную цель,  откроем средства, расшевелим энергию, — дела появятся сами»... Действительно, впереди была кафедра ученого. В 1846 г., по блестящей рекомендации Редкина, Ушинский определяется во вновь реформированный ярославский Демидовский лицей исправляющим должность профессора энциклопедии законоведения.

В построении своих курсов молодой ученый не пошел слепо за немецкими учеными, примыкая скорее к историко-философской школе русских государствоведов. Но эпоха была крайне тяжела для русских ученых, гнет реакции с 1848 г. сугубо усилился, программы юридических наук значительно сокращались и подлежали ревнивой опеке попечителя. 18 сентября 1848 г. на торжественном акте Ушинский прочел свою известную речь «О камеральном образовании», где намечались новые задачи для русских юристов — изучать быт и учреждения родной страны. Успех его речи оказался прощальным триумфом; осенью следующего года Ушинский был вынужден оставить лицей и переводится помощником столоначальника в департамент духовных дел иностранных исповеданий министерства внутренних дел с скудным окладом — в четыреста рублей в год. Понятно, такая служба не могла удовлетворить Ушинского; параллельно начинается его литературная работа в «Современнике» и «Библиография для Чтения», по большей части переводная. С 1855 г. начинается его педагогическая деятельность, он назначается преподавателем словесности и законоведения в Гатчинский сиротский институт, где вскоре же делается его инспектором, а в 1859 г. переводится инспектором классов обоих отделений Смольного института. С этого времени он всецело отдается изучению проблем педагогики, энергично сотрудничая в современных журналах и состоя в то же время (1860—61 гг.) редактором «Журнала Министерства Народного Просвещения». Быстро Ушинский принялся за коренную реформу Смольного института, оживив преподавание в нем приглашением таких педагогических сил, как барон Косинский, Водовозов, Семевский, Орест Миллер, Лядов, Павловский, Пугачевский, Модзалевский, Раевский, Буссе. Реформа этого архаичного учреждения сводилась к тому, что 9-летний курс был заменен 7-летним, при нем воспитанницы переводились из класса в класс ежегодно, а не по трехлетиям (Ушинский еще застал это распределение по возрастам), учреждены специально педагогические классы, введены были новые программы. Центральным предметом стал родной язык, отодвинув на второй план иностранные языки, оживлено преподавание истории, географии, естественных наук, введены более наглядные методы. Ушинскому удалось сплотить вокруг себя живые силы педагогов, воодушевив их новыми идеями. Изменены были отношения и к воспитанницам, — Смольный поистине стал оживать, воспитанницы его получили право чаще видеться с родными и проводить лето в семье. Но такая реформа не могла понравиться многим. К тому же Ушинский был всегда прямолинеен и подчас резок. Увлеченный делом, не желая лавировать и приспособляться, он всегда прямо и открыто шел к своей цели. Враги не дремали, доносы — иногда очень циничные — шли своим чередом. Отписываясь от них, Ушинский в 1862 г. и совсем должен был оставить институт. Ему дана была заграничная командировка для изучения школ Запада, которой он и сумел продуктивно воспользоваться. Так закончились его счеты с официальной Россией, которая в своих обветшалых недрах не смогла принять реформатора-педагога. С этого времени, вплоть до последних дней, Ушинский остается свободным мыслителем-педагогом, чутко прислушиваясь к просветительным нуждам своего народа. Школы Запада, — и прежде всего педагогической Швейцарии, — открыли для его вдумчивой мысли поучительный опыт. Посещая различного типа школы, приглядываясь зорко к их строю, Ушинский делится своими наблюдениями с русским читателем, печатая свои знаменитые письма «Педагогическая поездка по Швейцарии» («Ж. М. Н. Пр.», 1862—63 г.). Постепенно у него создавалось свое определенное педагогическое мировоззрение и, знакомя с постановкой народного образования на Западе, он здесь же высказывает много своих заветных  убеждений. Подчас его изумлял формализм иностранных школ, и он был, например, далеко не согласен с узкими последователями Песталоцци и Фребеля, сумевшими из глубоко-жизненных идей сделать формально-одностороннюю систему. Нашему педагогу думалось, например, что «идея детских садов слишком раздута, что на нее взвалено слишком много ожиданий», но в идеях Фребеля есть «зерно правды, которое с течением времени, очистившись от своей шелухи, ляжет в общую сокровищницу педагогических приобретений человечества». Но в то же время Ушинский видел, что всюду школа глубоко национальна, своеобразна, — такими он всегда хотел видеть и наши школы. В великом национальном укладе, в нравственных традициях русской семьи, ее религиозности, он хотел видеть основной фундамент народного образования, сближаясь в этом отношении с славянофилами и впадая в некоторую идеализацию и преувеличения.

На Западе же стал Ушинский изучать и теоретические основы педагогики. Он первый у нас в России начал научно разрабатывать педагогику, изучать и те дисциплины, которыми она обосновывается. Юрист по своей первоначальной подготовке, он должен был при этом превратиться в специалиста психолога, философа, социолога, гигиениста, чтобы остаться научно-мыслящим педагогом. Здоровое психологическое чутье, изощренное научным опытом, подсказывало, что здание педагогики может быть построено на основе эмпирической, а не рациональной психология. И в этом большая его заслуга, что он сознательно пошел по этому пути, несмотря на то, что в ту пору психология была наукой мало разработанной: в ней господствовали те или иные философские тенденции, затемняя объективное изучение фактов душевной жизни. Психология еще не освободилась тогда от ига метафизики, и смелые умы — Гербарт и его школа — все же оставались в плену у последней. Но главная ценность двухтомного исследования Ушинский «Человек, как предмет воспитания», оставшегося, за смертью автора, незавершенным, заключается не в этих его общепсихологических рассуждениях. Его «Антропология» — это опыт по педагогической психологии. И здесь сказался в Ушинском чуткий педагог, тонко знающий детскую душу. А это непосредственное познавание души детей, редкий дар художественного постижения тайн детского мира, позволяло Ушинскому оставаться в этой области всегда самостоятельным мыслителем. Детская психология, как самостоятельная ветвь общей психологии, в то время еще не зарождалась. Возможно, что и в этой области Ушинский шел впереди многих западноевропейских педагогов. Вспомним, что первая строго-научная работа, — работа по детской психологии, знаменитая книга Прейера «Душа ребенка» появилась лишь пятнадцать лет спустя после выхода в свет «Педагогической Антропологии» Ушинского, а о наблюдениях Тидемана мало знали и сами немецкие педагоги. Для русских педагогов, в течение многих лет изучавших педагогику по Ушинскому, это исследование заменяло специальное педагогическое образование, на котором всегда настаивал наш педагог. И трудно учесть все колоссальное влияние идей Ушинского на мысль наших педагогов, им воспитанных, им научно вдохновленных. Голая статистика говорит, что 12 изданий этой научной монографии разошлись в двадцати тысячах экземпляров. Так нужна была подобная книга.

Ушинский показал, как можно учить и воспитывать. Своим убежденным словом он делал очевидным, что воспитание становится разумным, осмысленным, развивающим полноту душевного мира у детей и их наставников только в том случае, если свои исходные пути оно имеет в правильном познавании детской психики. Живое дитя, со всем разнообразием его таинственного склада, столь нелегко постижимым для взрослого, всегда он носил в своей душе, как бы опираясь в своих работах на художественно-педагогическую интуицию. Потому он так и ценил всегда слово — и прежде всего художественное слово — и его клал в основу нормального развития ребенка. Ему всегда хотелось, чтобы первые сознательные проявления личности ребенка были выражены в родных звуках, — правдивых, точных, образных. Родное слово он назвал «удивительным», «великим народным педагогом», ведь дитя, выучившись родному, языку, вступает уже в жизнь с необъятными силами, так как этот язык впитал в себя сокровища ума и сердца от многих и многих поколений. Ушинский всегда предостерегал при этом против слишком раннего обучения иностранным языкам и видел в этом серьезную опасность для нормального развития детского мышления. С сознанием серьезной ответственности перед русскими детьми и русским обществом принялся Ушинский за составление своих учебников для первоначальных занятий родным словом. Эти книги он, прежде всего, подарил русской семье, искренно желая, чтобы сама мать взялась за начальное обучение своих детей. На долю этих книжек выпал исключительный успех, — они разошлись в количестве более 12 ½  миллионов экземпляров. Неформальному ознакомлению с языком учит Ушинский, а жизненному, реальному, также и изучение законов языка в его начальной грамматике лишено сухого, абстрактного формализма; законы языка раскрываются здесь на естественном анализе художественной пушкинской сказки, логический и психологический смысл субъекта, предиката и объекта пояснен наглядно картинкой, где ребенок уже видит самое действие и то, кем и на что оно  направляется. Ушинский оставался принципиальным противником классического образования. Он никогда не верил в магическую силу древних языков — естественнее развивать мышление учащихся, как не верил и в преувеличенную привилегию древней культуры — быть идеалом педагогического воздействия. «Не изучение древних языков, — говорил он, — а изучение родного языка мы поставили бы во главе гуманного образования... Можно быть высоко развитым человеком, не зная классических языков... Не изучению же какого-нибудь иностранного языка, не изучению чуждой литературы обязаны греки художественным совершенством языка отечественного и своими лучшими писателями. Они изучали прежде свой родной язык, свои родные предания и то, что их окружало; и не в этом ли именно кроется главная причина художественной деятельности всей жизни греков и высокохудожественной простоты их произведений?» Реальная школа, с могучими воспитывающими влияниями, заключающимися в изучении родной природы, окружающей нас жизни, в разумном усвоении родного языка и литературы, — только такая школа рисовалась уму Ушинского, и в нее он верил, как в школу   развивающую и воспитывающую. А в этой школе деятелями должны быть не случайно подобранные лица, а специально подготовленные педагоги с широким психологическим и даже «антропологическим» образованием и мировоззрением. На примере своей личности он и показал, что значит быть не только педагогом, творчески вдохновленным своим великим делом, но и педагогом, философски образованным, сознательно идущим к своим целям.

С именем Ушинского связано у нас немало различных просветительных организаций, некоторые съезды были его имени.

Литература. Изучением рукописей Ушинского за последние годы энергично занялся В. И. Чернышев, выпустивший в 1909 г. 2-ой том «Собрания педагогический сочинений Ушинского» и там же поместивший подробную библиографию. В 1908 г. под ред. А. Острогорского изданы «Материалы для Педагогической Антропологии», ч. III и «Материалы для биографии»; «Человек, как предмет воспитания», т. I — первое изд. 1868 г., т. II — 1869 г. (есть сокращенное изд. 1894 г., под редакцией Сент-Илера и Модзалевского); «Собрание педагогических сочинений К. Д. Ушинского», изд. 1875 и 1905 гг. Первое изд. «Детского Мира» вышло в 1861 г., «Родного Слова» — в 1864 г. Письма Ушинского до сих пор не изданы; лишь немногие из них напечатаны в книге М. Лесковского, «Барон Н. А. Корф в письмах к нему разных лиц», Спб. 1895 г. и др. См. биографический очерк М. Л. Лесковского, «К. Д. Ушинский, его жизнь и педагогическая деятельность» (1893); В. Острогорский и Семенов, «Русские педагогические деятели» (3-е изд., 1914); сборник «Памяти К. Д. Ушинского» (по случаю 25-летия со дня кончины, 1896); «На заре жизни», воспоминания Е. Н. Водовозовой (1911); В. Н. Волкович, «Национальный воспитатель К. Д. Ушинский» (1912); С. Покровский, «Государственно-правовые воззрения К. Д. Ушинского» («Вестн. Восп.»; 1911) и «Страница из профессорской деятельности К. Д. Ушинского в Демидовском лицее» (там же, 1911, № 9).

И. Соловьев.