Великобритания (География)

Великобритания. География. Под Великобританией разумеют обыкновенно самый большой остров, входящий в территорию Соединенного Королевства и занимаемый на севере Шотландией и на юге Англией. Но здесь будет описано под этим термином все Соединенное Королевство, включая сюда и Ирландию и прочие прилежащие на севере и на юге острова. Большой остров, если отвлечься от излучин и полуостровов берега, имеет вид прямоугольного треугольника, один из катетов которого, восточный, направляется с севера-северо-запада на юго-юго-восток, другой, южный, представляющий собой основание, идет в перпендикулярном к первому направлении, т. е. с востока-северо-востока на запад-юго-запад, а гипотенуза (очень сильно изрезанная заливами) следует направлению меридиана. На западе от большого острова находится второй по величине остров английского архипелага, Ирландия, имеющий компактную форму диска, слегка вытянутого с юго-юго-запада на северо-северо-восток. Ирландия отделена от Великобритании так называемым Ирландским морем, которое на северо-западе сообщается с Атлантическим океаном при помощи так называемого Северного Канала, или пролива Святого Патрика, а на юге - с Атлантическим же океаном при помощи Южного Канала, или пролива Святого Георгия. От континента Европы Великобритания, занимающая северо-западную часть европейского материка, отделяется Ла-Маншем, который суживается на востоке в пролив Па-де-Кале, или Дуврский, насчитывающий между берегами Англии и Франции не более 22-х километров ширины. На северо-восток от пролива развертывается безыменная часть Немецкого или Северного моря, отделяющая Англию от берегов Бельгии и Голландии, а еще далее к северу простирается и само Немецкое море, на восточном берегу которого материк Европы обрисовывает контуры Ютландского полуострова и Норвежской части Скандинавского полуострова. К югу от Англии и совсем близко к берегам Франции находится принадлежащий Англии архипелаг Ламанских, или Нормандских островов. На северо-западе Шотландии находится большая группа Гебридских островов, на севере Оркадские острова, а еще далее на северо-восток Шетландские. Мы будем описывать в нашей статье каждую из трех частей Соединенного Королевства отдельно, за исключением тех случаев, когда самый характер вопроса заставит нас касаться совместно физических особенностей всех делений. Страна давнишней цивилизации, Англия уже много времени тому назад подверглась основательному изучению. Но постоянное накопление детального научного материала создает почву для всё новых и новых обобщений, резюмируя которые мы будем следовать наиболее известным географам Англии: Буду, Гитону и, в особенности, Маккиндеру.

Заметим, прежде всего, что Великобританский архипелаг покоится на так называемой «подводной платформе», или скалистом цоколе, составляя самую высокую ее часть. Упомянутое подводное плато соединяет архипелаг с континентом Европы, причем мелководные пространства (до 100 м) охватывают широким кольцом весь архипелаг, достигая минимума глубины (от 20 до 50 м) на востоке и северо-востоке Англии, между ее берегами и берегами Ютландии, Германии, Голландии, Бельгии и Франции. Благодаря этому обстоятельству, как выражается Маккиндер, «очень незначительные изменения морского уровня были бы в состоянии соединить Британию с континентом, или же, наоборот, затопить юго-восточную Англию и Фламандскую равнину и образовать широкое море между Британией и континентом. Многие факты показывают, что в различные доисторические времена осуществлялись оба эти условия». В особенности пролив Па-де-Кале настолько мелок, что, по выражению того же автора, погрузись в него собор Святого Павла, купол поднимался бы из воды даже в самой глубокой части. Мелководность морей, окружающих Великобританию, имеет то важное значение, что приливно-отливная волна, надвигаясь на английский архипелаг из глубин океана, производит при приближении к берегу такое сильное повышение и понижете воды, что многие не особенно большие реки становятся два раза в день судоходными на значительное пространство вверх от устьев, - что имеет большое значение для торговых сношений.

Крайними точками Великобританского острова являются: на севере - мыс Дэннет (58°41′30″ северной широты); на юге - мыс Лизард (49°57′35″ северной широты); на востоке - Лоустофт-Нэс (1°45′28″ восточной долготы от Гринвича); на западе - (на шотландском материке) Арднамерхэн (6°13′33″ западной долготы). А если б мы приняли в расчет более или менее отдаленные острова, то северную оконечность пришлось бы перенести более чем на 2° к северу (на севере оконечность Энста в Шетландских островах, под 60°51′30” северной широты), а самую южную - на 47′ (на южную оконечность о. Джерси в Ламанских островах, под 49°10′ северной широты). Что касается собственно Англии, то самым северным пунктом ее является город Беррик под 55°48′ северной широты. Немного к северу от Беррика начинается граница Шотландии и Англии и идет по нижнему течению Твида вверх по реке в юго-западном направлении, поворачивает к югу-юго-востоку и скоро снова к юго-западу по гребню Чивиэтов и по течению Кершопа, Лиддля, Сарка до Солуэйского залива. Наконец, крайними пунктами острова Ирландии служат на севере - мыс Мэлин-Гэд (55°23′ северной широты); на юге - мыс Мизн-Гэд (51°56′25″ северной широты); на востоке - безыменный мыс, находящийся против островка Бериэль (5°25′50″ западной долготы), на западе Дэнмор-Гэд (10°30′ западной долготы). Наибольшая длина Великобританского острова, с севера на юг, равняется 907 км, наибольшая ширина, с запада на восток, приблизительно между мысом Святого Давида и Лоустофтом, 480 км. Что касается до Ирландии, то с юго-запада на северо-восток она простирается на 486 км в длину и с запада на восток (в северной части) на 320 км  в ширину. В этих пределах пространство и народонаселение Соединенного Королевства, по переписи 2 апреля 1911 г., выражается следующей таблицей:

 

	Пространство в кв. км	Население	На кв. км
Англия и Уэльс	151015	36057269	239
Шотландия	78748	4759445	60
Ирландия	83792	4381951	52
ИТОГО	313555	45198665	144

 

Очертание береговой линии Великобритании и островов, входящих в ее состав, по большей части чрезвычайно извилисто вследствие бесчисленного ряда выдающихся и вдающихся углов. Длина всего великобританского побережья равна 8 029 км, из которых на Северное море приходится 2 600 км, на Ла-Манш 971 км и на Атлантический океан (с Ирландским морем и его двумя проливами) 4 458 км. Что касается до ирландского побережья, то его длина равна 4 851 км. Если мы начнем обход берегов Великобритании с шотландского мыса Дэннета и будем идти все вправо, имея море по левую сторону, то между наиболее замечательными физическими особенностями побережья мы встретим: мыс Дэнкенсби, за которым берег круто повертывает к югу, между тем, как по ту сторону залива (ферса) Пентлэнда из моря выдвигается Оркадский архипелаг (1 044 кв. км), состоящий из 67 островов, а еще дальше к северу группа Шетландских островов (1 422 кв. км ) в числе 100; двойную бухту Дорнох и Морэй, в глубине которой начинается прорезывающая континент Шотландии знаменитая трещина Гленмора; мыс Киннэрд, начиная с которого берег, шедший в восточном направлении, круто повертывает к югу и юго-западу, врезаясь Тэйским заливом-устьем с городом Дэнди, и Фортским заливом, омывающим порт Лис (Leith), который обслуживает столицу Шотландии, Эдинбург. За Сент-Эббс-Гэдом и устьем Твида берег снова движется к югу и слегка к востоку, врезываясь устьем Тайна с Нью-Каслем и Саут-Шильдсом, устьем Тиса, и обширным устьем Гембера, мелководным заливом Уоша, бухтой Иepa, где укрывается Ярмут, немного на север от уже известного Лоустофта. Здесь берег поворачивает последовательно к югу, юго-западу, затем к востоку и юго-западу, образуя мощное устье Темзы. За проливом Па-де-Кале общее направление берега переходит в западное-юго-западное, и побережье заключает целый ряд портов и купальных станций: Дувр, Фокстен, Гастингс (за мысом Дэндж-Нэс), Ньюгэвн, недалеко от него - Брайтон и, далее к западу, Портсмут, затем, в глубоко вдающейся Саутгэмтонской бухте, город Саутгемптон, порт которого известен своими четырьмя приливами, производимыми замыкающим его с моря островом Уайтом (372 кв. км). За Сент-Олбэнс-Гэдом обрисовывается Уэймутская бухта с Портлендской гаванью, образованной двумя искусственными молами, оконченными в 1904 г. Западнее грациозного изгиба Лаймской бухты мы приходим к Плимутской бухте, одной из самых великолепных естественных гаваней мира. Здесь мы в области Корнуоллского полуострова с его мысами: Лизардом, представляющим самую южную оконечность Англии, и Лэндсэндом, представляющим самую западную оконечность ее. Северный берег Корнуолла направляется к северо-востоку и востоку, давая место обширному устью Северна, расширяющемуся в Бристольский канал и омывающему непосредственно, или при помощи небольших речек, Бристоль, Ньюпорт и знаменитый своим каменным углем Кардифф. За Суонси (Swansea), известный своими медными заводами, и Кармартенской бухтой, взрезающей южный берег Уэльса, береговая линия повертывает к северо-западу и северу, чтобы, за мысом Св. Давида, образовать обширную Кардигэнскую бухту, отделенную Ллэнским (Llan) полуостровом от Карнарвенской бухты; замыкаемой на северо-востоке островом Энглси (Anglesey, 678 кв. км), который отделяется от континента Менэйским проливом и в своей северо-западной части заканчивается, тесно примыкающим к нему островом Голигэдом и портом того же имени, откуда пароходы совершают правильные рейсы в Ирландию и обратно. За Энглси берег поворачивает на восток и на север, образуя Ливерпульский залив, в который впадают устья рек Ди и Мерси, омывающего Бэркенгэд и Ливерпуль. За бухтой Моркэм берег движется в северо-западном направлении, вдоль глубоко врезающегося Солуэйского залива, у входа в который возвышается в Ирландском море остров Мэн (577 кв. км). Еще севернее, оставляя в стороне, на западе, Северный канал, мы идем вдоль берега Клайдского залива, отмечающего самое узкое место Шотландии, так как здесь едва 40 английских миль (около 65 км) отделяют бассейн Атлантического океана от бассейна Северного моря, вдающегося на востоке Шотландии уже известным нам Фортским заливом. На севере от Клайдского залива из вод выступают причудливые формы островов Эррэна (422 кв. км), Джуры (255 кв. км), Айлэй (725 кв. км) и т. д., между тем как Лорнский залив, сдавленный с севера островом Мэлль (Mull, 782 кв. км), приводит нас к юго-западной оконечности глубокой, но узкой Гленморской долины. Близко к берегу примыкает большой остров Скай (1 533 кв. км), принадлежащий, подобно Мэллю и Айлэй, к группе Внутренних Гебридских островов, между тем как по ту сторону проливов Минч поднимается из океана многочисленный архипелаг Внешних Гебридских островов (2 993 кв. км), из которых около сотни обитаемы. Вся эта часть берегов северной Шотландии чрезвычайно напоминает своими очертаниями, своими островами и глубокими заливами, упирающимися в гористые скаты холмов, скалы и фьорды Норвегии. Мыс Рас (Wrath) отмечает поворот береговой линии на восток, и в этом направлении мы достигаем уже известного нам мыса Дэннета, с которого мы начали наш обход берегов Великобритании. Если мы предпримем подобное же путешествие вдоль побережья Ирландии, начиная с самого северного пункта его, Мэлин-Гэда, и идя направо, то мы на известном расстоянии за Фэлской (Foyle) бухтой поворачиваем на юго-восток, а затем и на прямой юг, огибая заливы Бельфастский, Дэндокский и идя вдоль сравнительно плоских берегов Ирландского моря между Дэндоком (Dundalk) и Дублином, тогда как за Уэксфордской бухтой направление берегов переходит в западное. Здесь берег взрезается Уотерфордской гаванью, Дэнгарвэнской бухтой, поворачивает к юго-западу, дает место Коркской гавани, чтобы от Мизн-Гэда, образуя глубокие заливы и каменистые мысы, направиться к северу. Глубокая зазубрина, отмечаемая на юге устьем реки Шэннэна (Shannon), на севере Голуэйским заливом, отводит его на северо-восток. Но вскоре гористое и иссеченное заливами побережье поворачивает снова к северу, а, начиная с мыса Эрриса, к востоку и, за заливами Слайго и Донегола, к северо-востоку, где мы приходим к уже известному нам Мэлин-Гэду.

Для того, чтобы надлежащим образом представить себе общее устройство поверхности Британских островов, нужно принять за центральную линию их рельефа Шотландию, восточные берега Ирландского моря, Уэльс и Корнуолл. Тогда мы увидим, что от этой основной выпуклости почва быстро понижается к западу, за Ирландским морем, в Ирландии, и к востоку, в восточной части Англии. Главные гористые части Великобритании, в которых можно видеть спинной хребет страны, поднимаются компактными массами вдоль и вокруг этого центрального пояса. Так, на севере тянутся Северные и Грэмтенские возвышенности Шотландии; в центре лежат Южные шотландские возвышения; затем, переходя на почву Англии, горы Кемберлэнда, или Кембрийские (Cumbrian), Пеннинский хребет и так называемый Пик. В Уэльсе, составляющем западную часть Англии, поднимается Кембрийский кряж (Cambrian), а в Корнуолле, более низкие возвышенности Эксмура и Дартмура. Мыс Рас, на далеком севере Шотландии, и мыс Лизард, на самом юге Англии, расположены приблизительно на одном и том же 5-м меридиане к западу от Гринвича. А между ними вьется извилистая линия возвышенностей, обращенная к морю на севере своей выпуклостью, а на юге - своей вогнутостью.

Оба большие острова, Великобритания и Ирландия, представляют ряд сменяющихся возвышенностей и низменностей, которые образуют некоторые общие группы. Так, от северо-западной оконечности Шотландии, носящей название мыса Рас, идут внутрь страны, поднимаясь все более и более к востоку и югу, Северные Шотландские Гайлэндсы (Highlands), или возвышенности, которые отделяются по диагонали от еще более высоких Грэмпиенских гор узкой и длинной низменностью, или, лучше сказать, траншеей, простирающейся на 160 км  в длину от Морэйского ферса (залива), на северо-востоке, к Лорнскому, на юго-западе, при ширине не превосходящей 8-ми км: это т. н. Большая Долина, по-английски Грет-Глен, по-гэльски Гленмор, имеющая вид «прямой и правильной улицы современного города», на которой тянутся цепью озера, леса, и проходит в центре Каледонский канал, соединяющий воды Атлантического океана с водами Немецкого моря. Немало вершин в Северных Гайлэндсах достигают 900 метров или несколько более или менее того. Когда издали, с Гебридских островов, смотришь на эти горы, вырисовывающиеся на горизонте, за проливом, именуемым Северным Минчом, то они кажутся оттуда, по выражению одного английского географа, «куском тряпки, изорванной на верхнем крае и сдерживаемой вместе нижним швом»: до такой степени эти высоты пересечены сложной системой глубоких долин. За Гленмором поднимаются Грэмпиенские горы, высочайшие из британских возвышенностей, отличающиеся и наиболее массивными очертаниями, в особенности по направлению к востоку. С южной стороны они спускаются крутым обрывом, стена которого тянется диагонально через Шотландию по линии, приблизительно параллельной Гленмору. На 160 км  с лишком этот обрывистый край гор господствует над центральной шотландской низменностью, образуя одну из самых главных особенностей физической географии страны. Из долины они представляются настоящей горной цепью, так как поднимаются почти от самой поверхности моря до 1 200 м  высоты. Но и этот хребет на самом деле составляет иссеченное углублениями плоскогорье с основным уклоном от северо-запада к юго-востоку, оканчивающееся довольно крутой юго-восточной покатостью. Сравнительная высота вершин отчетливо выражает этот общий рельеф Грэмпиенских гор. На юго-восточном краю Бен-Ломенд поднимается на 973 м, а Бен-Форлик на 983, тогда как км на 30 к северу, внутри кряжа, высятся, приблизительно по параллельной линии с первой, Бен-Мор, имеющий 1 171 м, Бен-Лоэрс (Ben Lawers) – 1 214 м, и Лохнэгер – 1 154 м, наконец, Бен-Нэвис, высочайший пик всего Соединенного королевства, достигающий 1 343 м  и Бен-Макдуй (Ben Mac-dhui) – 1 309 м, отмечают самый гребень горного массива, поднимаясь непосредственно над склоном, круто падающим к северо-западу в направлении к Гленмору и долине Спея (Strath Spey). Лесистые долины врезаются здесь в поросшие вереском плоскогорья. Наиболее глубокой из этих естественных траншей является долина Гарри, продолжаемая долиной Тэя и разделяющая поверхность Гайлэндсов на две разные по характеру местности. На западе, в западной части Пертского графства и в Аргайле, горные вершины поднимаются остроконечными пиками; долины глубоки и усеяны озерами; возвышенности спускаются к морю, оставляя мало места, или почти совсем ничего, для береговых низменностей; заливы же глубоко проникают в долины, часто обнимая собой группы гор и превращая их, таким образом, в острова. А на востоке от долины Тэя горные вершины округлены; долины немногочисленны и расположены на значительной высоте; озера, за исключением небольших горных водоемов, почти совсем отсутствуют; и возвышенности приближаются к морю лишь в одном пункте Стонгэвна, к северу от которого вдается в море трехугольная низменность обширного полуострова Бекэна (Buchan), продолжающегося к западу низменной полосой берегов шириной в 15 км  вплоть до Гленмора. Считают, что половина всей Шотландии лежит к северу от Хайлэндсов. Остальная часть страны занята т. н. Срединной равниной (Midland Plain) и южными возвышенностями. Обе эти полосы земель тянутся с северо-востока на юго-запад, при средней широте в 65 - 80 км. Срединная равнина значительно урезана в своих размерах глубоко вдающимися углами береговой линии, особенно там, где она образует три больших устья, носящие название ферсов (firth - залив) Тэйского, Фортского и Клайдского. В самом узком месте Северное море и Атлантические воды отделены едва 65 км, Южные же горы тянутся на втрое большее расстояние от башнеобразных скал мыса Сент-Эббс-Нэса до двойного полуострова Ринс-оф-Галлоуэй, имеющего форму причудливого молотка. На Срединной равнине поднимается с юго-запада на северо-восток длинный ряд холмов, известных в разных местах под названием Леннокс (550 м), Охил (720), и Сидло (427); к югу от Клайдского залива возвышается цепь холмов Пентлэнда (562 м), тогда как широкая и плоская долина Страсмора расстилается в северной части равнины, у подножия Гайлэндсов. Южнее 56-ой параллели мы вступаем в область Центральных возвышенностей Великобритании, простирающихся в виде обширного треугольника от Сент-Эббс-Нэса на 200 км  к юго-западу, по направлению к Ирландии, и на 320 км  прямо к югу, по направлению к Дербиширскому Пику. С запада в это обширное плато врезается Солуэйский залив, а все оно разделяется на три массивные глыбы глубокими траншеями, дающими место на севере верховьям реки Тайна, а на юге истокам Эра (Aire).

Виды Великобритании. Вершина Снодн. Вид с озера Линн Ллидо (Уэльс).

Северный позвонок плато образован Южными возвышенностями Шотландии и параллельной им, но более короткой, цепью Чивиэтов, тянущейся на границе между Шотландией и Англией. Средний позвонок состоит из гор Камберленда, которым часто дают название Озерных гор (Lake Mountains), и главной части Пеннинского хребта. Наконец, южный позвонок включает южную, более низкую часть Пеннинского хребта и достигает своей наибольшей высоты в Пике. Упомянем в числе наиболее замечательных особенностей этой части территории Иденскую равнину, образованную глубокой долиной реки Идна, извивающегося между Озерными горами и главной частью Пеннинского хребта. На центральном плато поднимаются следующие вершины: в Южных возвышенностях гора Меррик на 842 м; Бродло (Broad Law), в 65 км к северо-востоку, на 830 м; цепь Чивиэтов - на 816 м. Южнее, горный массив слегка еще повышен и достигает 878 м  в Скофеле, 950 м  в Гелвеллине, 930 м  в Скиддо, - высочайших горах Озерной страны, - и 883 м  в Кроссфелле, кульминационном пункте Пеннинского хребта. Еще более к югу, Инглберо имеет лишь 723 м, Уэрнсайд - 736 и Пенигент - 693. Наконец, Пик (The Peak - в Дербишире), несмотря на свой громкий эпитет «Высокий» (High), поднимается только на 636 м. А далее к югу горы быстро склоняются к Английской равнине, образуя острые языки возвышенностей, идущих по направлению к Ноттингему и к Стоку. Уэльские горы проще по своему устройству, чем сам обширный полуостров, хребтом которого они являются. Возвышенности, действительно, носят характер лишь незначительных холмов на Ллэнском полуострове к северу и Пемброкском к югу, тогда как севернее Ллэна остров Энглси представляет собой низменность. Уэльские горы образуют в совокупности приблизительно прямоугольник, который тянется в длину с северного и до южного берега Уэльса, причем восточный край этих возвышенностей направляется параллельно Пеннинскому хребту и совпадает в общих чертах с исторической границей Уэльского княжества. Эта граница проходит приблизительно на высоте 300 м  над уровнем моря. Но на полдороге от нее отделяется группа более низких холмов, которые направляются к северо-востоку через южную часть графства Шропшир, идя как бы на встречу к юго-западному отрогу Пика; а к югу и юго-востоку возвышаются столь же скромные холмы, доходящие до Глостерского и Уилтширского графств. Лишь немногие из этих гор превосходят своей высотой 300 м: это - Кли (546 м), затем, далее к юго-востоку, Малверн (425 м) и, еще более к югу, Котсуолд (346 м); тогда как к северу от Кли, на левом берегу верхнего Северна, Рекн (Wrekin) достигает 407 м. Эта сравнительно низкая полоса земель, широко вдающаяся между возвышенностями Уэльса и Пика и известная под названием Средних Ворот (Midland Gate), представляет собой одну из замечательнейших черт географии Британии. Возвращаясь к Уэльским горам, мы должны сказать, что наиболее серьезные исследователи Англии видят в них остатки древнего плоскогорья, как то явствует из почти одинаковой высоты некоторых наиболее значительных вершин, сохранившихся от прежней поверхности; в остальных местах первоначальная высота очень уменьшилась, благодаря явлениям обнажения, выветривания и размытия почвы. Действительно, Кедр-Айдрис на севере имеет 893 м, Брекон (или Брекнок) - Биконс на юге 886 м, а, между ними, Плинлиммен - всего 752 м. Наиболее резкий рельеф горы Уэльса имеют лишь в крайнем северо-западном уголке, где ряд холмов постепенно взмывают с берега, начиная от мыса Грет-Ормса и достигая наибольшей высоты в Снодне (1 085 м), гиганте английских гор. К югу от Уэльса, на южной стороне Бристольского канала обозначаются два разбитые на части пояса возвышенностей, простирающиеся от востока к западу параллельно между собой и к Бристольскому каналу. Северный из этих кряжей начинается Квентокскими возвышенностями (384 м), в западной части Сомерсетского графства, и продолжается Эксмурским плато, которое к западу, в прежние геологические времена, доходило до острова Лэнди. Южный же хребет состоит из двух отдельных холмистых масс: на востоке - Дартмура, кульминационным пунктом которого является Гай-Уиллейс (621 м); на западе, за глубокой долиной реки Теймера, - Бодмин-мура, достигающего наивысшей точки в Браун-Уилли (419 м). Между этими двумя кряжами простирается широкая плодородная долина, занимающая почти весь север Девонского графства. Еще далее к западу или, точнее, к юго-западу мы вступаем в область полуострова Корнуолла, высота которого незначительна, но поверхность изрезана скалистыми возвышенностями. Клинообразный полуостров продолжается к юго-западу и западу островами Силли (27 кв. км). К востоку от Девонских и Кембрийских возвышенностей и к югу и востоку от Пеннинских расстилается обширная Английская низменность, занимающая почти треть всей Великобритании. Поблизости от центрального пояса гор поверхность этой равнины разнообразится отдельными холмами умеренной высоты. Таковы, на севере Англии, Северно-Йоркские горы, достигающие в Кливлендских холмах, к югу от устья Тиса, 454 м, а в центре - уже известные читателю Рекн, Малверн, Котсуолд. Общая же высота равнины колеблется между 180 и 300 м, за исключением местности, спускающейся к берегу Северного моря, а изнутри ограничена очертаниями кривой, идущей от мыса Флэмберо через Ноттингем, Лестер (Leicester) и Бедфорд к Гарич (Harwich); на этом пространстве ни одна точка поверхности не поднимается выше 90 м. На крайнем юго-востоке Англии тянутся два параллельных хребта, называемые Северными и Южными Даунсами. Северный кряж достигает максимума высоты на западе, где Комб поднимается на 283 м, тогда как, еще более к западу, Уилтширские горы, возвышающиеся к северу от Солсберийской равнины, достигают 294 м. Южный хребет Даунса не превышает 248 м  (Дитчлинг, в восточной части). Между двумя кряжами Даунсов расстилается местность Уильд (Вельд), получившая свое имя от старинного слова, обозначающего лес. Наконец, на севере от западной части Северного Даунса холмы Чилтерн достигают 253 м.

Если мы будем передвигаться к западу от известной читателю центральной линии шотландско-английских возвышенностей, то, по ту сторону Ирландского моря и его двух проливов, мы встречаем большой остров Ирландию, по устройству поверхности (но не по внутреннему строению) представляющий резкую противоположность с Великобританией. Здесь, действительно, нет обширных, групп возвышенностей, похожих на те, которые мы встречали на Великобританском острове. Равнина составляет преобладающую черту ирландского ландшафта, несмотря на то, что и тут находится значительное количество коротких хребтов и отдельных гор, подымающихся и на севере, и на востоке, и на юго-западе и на западе: из 33 графств Ирландии почти половина заключает возвышенности, превосходящие 600 м. Лишь в одной части Ирландии мы встречаем полосу равнинной земли, откуда не видать гор ни в одной стороне горизонта: на протяжении 80 км  от Дублина на юге до Дэндока на севере развертывается низкая линия побережья, составляющего начало широкой низменности, которая простирается далеко внутрь страны к западу и тянется на расстоянии 240 км  до того пункта, где горы Коннота поднимаются на берегу Атлантического океана рельефной каймой. Лишь в Голуэй, в Бэллине и еще двух-трех местах эта центральная Ирландская низменность достигает прибрежья океана. Наиболее высокими из отдельных холмистых групп являются: горы Дерривэ, среди которых Эрригол поднимается на 752 м  в графстве Донегол, на севере острова; горы Морн (853 м) в графстве Даун, на северо-восточном берегу Ирландии; Легнаквилла (926 м) на восточном берегу, к югу от Дублина, в графстве Уикло; и, далее к юго-западу, горы Голти (919 м) в графстве Типперэри; еще далее к западу, в графстве Керри, высочайший ирландский кряж Макгилликедди, кульминационный пункт которого Каррантьюогил достигает 1040 м  над уровнем моря; наконец, завершая ряд этих периферических гор в известном уже Конноте, Коннемарские горы, в северной части которых вершина Муилри (Mweelrea) достигает 819 м. Характерной особенностью Ирландии и, главным образом, ее центральной, равнинной части является громадное количество озер и озерец, равно как местных торфяных болот, именуемых «богами» (bogs) и представляющих собой нечто среднее между торфяной трясиной и озером. Вследствие очень влажного климата, эти чрезвычайно сырые пространства зачастую превращаются в ряд громадных растительных губок, впитывающих в себя воду ручьев и атмосферических осадков. Часто края этих водоемов, обрамленных могущественными мшистыми валами, охватывают наподобие плотин центральную водную массу и, уступая порой давлению накопляющейся жидкости, прорываются как естественные запруды, разнося опустошение по всей окружающей стране. «Таким образом, в 1821 г., торфяное болото Киналэди, расположенное возле Телламора, в центре большой равнины, колыхаясь в течение долгого времени, словно бурное море, и издавая глухие раскаты как бы подземного грома, внезапно прорвалось: поток грязи, глубиной в 18 м, устремился из трещины и, снося целые дома и разрушая леса, которые находились на его пути, покрыл собою площадь более 12 кв. км.» (Элизэ Реклю).

Виды Великобритании. Флемборо. Рыбачья пристань на Северном море (Йоркшир).

Переходя к геологическому строению Соединенного Королевства и начиная с Великобритании, мы должны, прежде всего, отметить контраст между юго-востоком и северо-западом страны. На юго-востоке преобладают почти исключительно, в центре, равнины, а у моря - низкие берега, обращенные к европейскому материку. На северо-западе поднимаются, как мы видели, скалистые возвышенности, составляющие род могучего барьера, который отгораживает внутренние части острова от океанического побережья. «На юго-востоке перед нами пески, глины, хрупкие породы песчаника, мел и нежные известняки. А на севере и на западе песчаники отличаются по большей части твердостью и компактностью, превращающей их в кварцы; сдавленные слои глины образуют сланцы. Известняки носят кристаллический характер, порой превращаясь в мрамор, и повсюду изобилуют вулканические скалы, которые, вместе с морскими отложениями, подвергались процессу ломки и становились сланцами и гнейсами. В Великобритании - что замечается далеко не повсюду на земном шаре - наиболее твердые скалы являются вместе с тем и древнейшими и, несмотря на длинные периоды времени, поднимаются до сих пор в виде возвышенностей и пиков, тогда как более новые и мягкие юго-восточные слои были приведены к уровню низменностей в сравнительно короткие геологические промежутки. Всюду, где буровые скважины для отыскания воды или каменного угля достигали достаточной глубины, прорезая глину и мел юго-востока, эти новейшие слои повсюду оказывались покоящимися на фундаменте из старейших горных пород, которые, как по своему строению, так и по содержащимся в них ископаемым, тождественны с горными породами холмов севера и запада. Материал низменностей произошел в течение длинного ряда веков, главным образом, от разрушения северо-западных возвышенностей, но до некоторой степени и от старых горных областей, ныне подвергшихся обнажению и отчасти прикрытых новейшими породами» (Маккиндер). Чрезвычайно ясно это отношение между основными породами и прикрывающими их наслоениями выступает в Пеннинском хребте, состоящем из трех рядов слоев: самого старого и нижнего - горного известняка, - среднего и позднейшего - жерновика - и верхнего, самого недавнего и самого значительного по своей толще слоя, - глины и плитняка со спорадическими следами угля, известного под английским термином Coal measures. Вся эта каменноугольная формация, достигающая нескольких тысяч футов вертикальной толщины, отложилась в течение долгих столетий почти горизонтальными слоями. А затем гигантские силы, действовавшие на земную кору в восточно-западном направлении, заставили основания подниматься в виде громадных складок, шедших с севера на юг на расстоянии более 300 км. В силу процессов выветривания, действия атмосферических и почвенных вод, дождей и морозов, самый гребень складки был сильно стерт и размыт, так что старейшие скалы, образующие сердцевину гор, показались наружу вдоль центральной линии обнажившегося геологического свода, тогда как бока горы, и с западной и с восточной стороны, образовались из острых краев верхних наслоений. Благодаря этому, между прочим, каменноугольные копи, некогда занимавшие сплошную поверхность на севере Англии, были сдвинуты с вершины великой Пеннинской складки и разделились, таким образом, на Йоркширские и Ланкаширские залежи. Когда прекратилась эпоха тектонического движения скал, появились новые ряды слоев, которые были первыми из позднейших мягких пород юго-востока, как каменноугольные слои были последними из старейших и более твердых пород северо-запада. На круто приподнятые выветрившиеся края каменноугольных пластов налегли почти горизонтальными полосами новые красные песчаники пермской и триасовой системы. В настоящее время зеленые плодородные долины Йоркшира, Ланкашира и Чешира расстилаются над мягкими песчаниками и мергелем этой формации; и от времени до времени из-под них выныривают на поверхность земли дикие и бесплодные холмы, состоящие из более старых пород. Следует отметить тот факт, что по своему геологическому строению Шотландия представляет собой почти во всех отношениях прямую противоположность Англии. Так, Пеннинский хребет в Англии образует собой горный кряж с каменноугольными слоями на своих боках, опоясанных и отчасти прикрытых более мягкими и новейшими слоями новых красных песчаников. В Шотландии же уголь и другие породы геологического периода, современного Пеннинскому кряжу, лежат внизу, под общим уровнем почвы. С другой стороны, значительнейшая часть Англии представляет равнину из пород более нового происхождения, чем Пеннинская (или каменноугольная) формация, тогда как наибольшая часть Шотландии состоит из возвышенностей, породы которых старше каменноугольной формации. Так, Шотландские Гайлэндсы и Южные возвышенности слагаются из очень твердых и очень древних пород. А между ними, как известно, простирается от берега к берегу, от Тэйского и Фортского заливов на Немецком море к Клайдскому заливу Северного канала, уже знакомая читателю широкая низина, носящая название Срединной шотландской равнины. Поверхность этой равнины состоит из старого красного песчаника (девонской формации) и каменноугольных пород. Но под ними, в основании, лежат еще более старые слои, относящиеся к одному геологическому возрасту с верхними слоями Гайлэндсов и Южных возвышенностей, принадлежащими к верхней и нижней силурийской формации. В общем, здесь замечаются отложения трех родов. На древнем фундаменте покоятся старые красные песчаники; над ними расстилаются обширные массы очень твердых вулканических пород; на самом верху находятся каменноугольные породы, отличающиеся, подобно песчаникам, малой степенью сопротивляемости. Холмы Охил и Сидло представляют собой результат складки вулканических слоев по линии, параллельной северной границе равнины. Ниже мы увидим расположение каменноугольных бассейнов Шотландии. Между Пеннинским хребтом и каменноугольными формациями Срединной равнины прокидывается пояс силурийских пород (нижние слои которых носят у английских геологов название ордовицианских), составляющих Южные шотландские возвышенности. Что касается до пограничных с Англией Чивиэтов, то они образованы скоплением вулканических пород, выбравшихся наружу благодаря процессам выветривания. Посреди Грэмпиенского кряжа массы гранита, окристаллизовавшиеся на глубине, выступили на поверхность, вследствие исчезновения верхних слоев, и теперь поднимаются в виде высочайших вершин Британии над окружающими слоями сланцев и аспида, обладающими меньшей способностью сопротивления. Западный край Северных Гайлэндсов, от м. Раса и до южной оконечности острова Скай (м. Слит, немного севернее 57°), отличается тем, что на нем столь распространенные в горах Шотландии сланцы уступают место древнейшим архейским породам, выступившим из-под общей горной массы. В группе Внутренних, т. е. ближайших к материку, Гебридских островов, любопытно строение двух наиболее важных островных земель, Ская и Мэлля, которые, как структурой, так и характером своих пород, отличаются от формаций материка. Начиная от вертикальных скал прибрежья, достигающих порой 300 м высоты, поверхность этих островов поднимается террасами, подобно ступеням гигантской лестницы, до столообразных вершин. Эти голые скалы - блестящей коричневой окраски; а террасы скатов, лишенных древесной растительности, бросаются в глаза зеленым цветом своих пастбищ. Порой высятся целые стены из бесчисленных колонн базальта, лава которых образует местами обширные пещеры, напоминающие церковные своды. Возле западного берега большого острова Мэлля поднимается из океана маленький, но знаменитый островок Стаффа, известный своим, столько раз воспроизводившимся на гравюрах и фотографиях, «гротом Фингала». «Внезапно, обогнув мыс, вы находитесь у входа в базальтовую пещеру со сводами, куда проникаете, словно в настоящий храм... Колонны из лавы, обладающие почти совершенной правильностью очертаний и столь легко наклоненные, что их можно принять за совершенно перпендикулярные столбы, возвышаются на 20 м  между средним уровнем моря и тяжелыми сводами потолка. Водная аллея, ограниченная с каждой стороны как бы правильной мостовой, постепенно суживается, словно для произведения большего эффекта перспективы, от 13 до 7 м  и замыкается, наконец, в расстоянии 80 м  от входа» (Элизэ Реклю). Следует заметить, кстати, что, идя далеко к югу и вступая на северный берег Ирландии, мы встречаемся с еще большими скучениями базальта, которые принимают особенно замечательный вид в знаменитом шоссе Гигантов, состоящем из 40 000 базальтовых колонн, образующих в этом месте прибрежье и беспрестанно омываемых волнами моря. Почти четверть общей массы этих приморских скал состоит из железной руды, которая придает чрезвычайную прочность базальту и обусловливает правильность его контуров, его тяжесть, его магнетические свойства и, наконец, ту ржавчину, которая покрывает эти столбы, словно они сделаны из цельного железа.

Переходя к геологической структуре Ирландии, мы сможем легче усвоить себе ее общие черты, если мысленно срежем с поверхности горы, состоящие из базальта и мела, в северной части Ирландии и сведем, таким образом, поверхность графства Энтрим к низменности. Тогда окажется, что Ирландия своими различными частями воспроизводит по другую сторону морей геологические особенности соответствующих частей Великобритании. Так, Донеголский полуостров, ограниченный на северо-востоке Фэлским заливом, а на юго-западе Донеголским заливом, состоит из тех же древних сланцев, направленных к юго-западу, как и горы шотландского острова Айлэй и Грэмпиенских Гайлэндсов, от которых этот полуостров был, очевидно, отделен в прежние геологические периоды. Далее к юго-востоку ирландская группа Морнских гор, возвышающихся против острова Мэна, представляет направлением и структурой своих пород продолжение Южных возвышенностей Шотландии. Морнские горы отделены от гор графств Донегола, Тирона и Лондендерри поясом низменностей, настоящий характер которого ясно обнаруживается, если мы мысленно удалим Энтримское плоскогорье, образовавшееся гораздо позже. Тогда мы увидим, что и Срединная шотландская равнина находит свое продолжение по ту сторону Клайдского залива и канала святого Патрика, между Энтримом и озером Нэ (Neagh), заходя далеко в самое сердце Ирландии. Даже каменноугольные копи Эра (Ayr) и Лэнарка, расположенные в Срединной равнине, находят свой pendant в маленьком каменноугольном бассейне Тирона к юго-западу от упомянутого озера Нэ. К югу от Ирландского моря на стороне Великобритании поднимаются горы Уэльса, а на стороне Ирландии маленькая возвышенность Уикло. «Одинаковые по геологическому возрасту, по строению и по характеру ландшафта Уэльс и Уикло представляют такое разительное сходство, что мы должны рассматривать их, как отделившиеся части одной массы с породами, еще более древними, чем породы Камберленда, строва Мэна и Морнских гор» (Маккиндер). Центр Ирландии занят равниной, образованной почти горизонтальными и не потерпевшими никакого перемещения слоями каменноугольного известняка, по большей части скрытого под поверхностными слоями болотной и торфяной почвы. Эту аналогию Ирландии и Великобритании можно было бы продолжить и дальше, так как почти повсюду первая состоит из воспроизведения геологических особенностей второй. Так, по строению южная Ирландия самым теснейшим образом связана с Южным Уэльсом и юго-западной Англией.

Нам придется возвратиться к более подробной характеристике строения низменной, юго-восточной, части Великобритании, которая в особенности усердно изучалась местными учеными, видевшими в ней «рай геологов» по необыкновенному разнообразию различных формаций, встречающихся на столь малом сравнительно пространстве. Все эти формации равнинной Англии принадлежат к более новым периодам, чем горные породы северо-западной Англии и Шотландии. Так, направляясь от Лондона по диагонали на северо-запад, к Честеру, путешественник будет последовательно проходить в совершенно правильной постепенности наслоения всех периодов, начиная от ранней третичной формации и кончая пермской формацией и триасом. Центр равнины вокруг Бирмингема состоит из новых красных песчаников и глин, которые расходятся оттуда в трех разных направлениях: к юго-западу, вдоль нижнего течения Северна, по направлению к Бристольскому каналу; к северо-западу, через Средние Ворота, по направлению к Ливерпулю, и к северо-востоку, вдоль нижнего течения Трента и Йоркширской Узы к устью Тиса. К западу и северу новые красные песчаники обрамляют Кембрийские и Пеннинские возвышенности, породы которых ныряют в некотором отдалении от гор под глину и пески равнины. Но на востоке и юго-востоке эти песчаники прикрываются крутым откосом юрского известняка, который тянется по кривой линии через Англию, начиная Кливлендом в северной части Йоркского графства, и кончая Котсуолдом на юго-западе. Глины и пески верхних этажей юрской формации образуют почву между Оксфордом и Бедфордом и в свою очередь ныряют под обрывистый излом меловых пород, простирающихся от мыса Флэмберо через Чилтерн к холмам Дорсета, образуя параллельную кривую на северо-западе от юрского вала.

Гидрография страны, конечно, определяется главным образом ее орографическими особенностями. Прежде всего, вследствие сдвинутого к западу положения горных хребтов, реки Англии обладают большей длиной к востоку от возвышенностей, чем к западу от них. На первый взгляд исключение из этого правила составляет Северн (290 км  длины; судоходен от устья до Уэлшпуля), текущий, как известно, к востоку от горной оси в южном и юго-западном направлении, чтобы впасть в Бристольский канал. Но истоки этой реки и верхние притоки ее направляются сначала, скатываясь с Уэльских возвышенностей, прямо на восток, в направлении Темзы, и лишь в Английской равнине образованная таким образом река перехватывается поперечным руслом Уоррикского Эвна (Avon, 105 км), отклоняющего его в своем направлении, т. е. к юго-западу. Великий водораздел английских рек проходит, поэтому, не внутри страны, от севера к югу, но гораздо западнее, а именно, от Чивиэтов вдоль Пеннинского хребта, огибая южные границы Чешира и внедряясь в горы Уэльса между бассейнами Ди (145 км) и Верхнего Северна, причем эта гидрографическая линия далеко не повсюду совпадает с наиболее высокими частями страны. Целый ряд рек спускается, таким образом, на восток и юго-восток от великого английского водораздела, называемого обыкновенно Пеннино-Кембрийским: Тайн (115 км, с великолепным судоходным устьем), Уир (105 км, судоходен от Дерэма), Тис (120 км, судоходен от Стоктона) - все три впадающие непосредственно в Северное море; Суэйл (около 100 км), Юр (80 км), Нидд (50 км), Уарф (100 км), Эр (113 км), Колдер, Дон (115 км), Деруэнт (около 100 км), все принадлежащие к бассейну Йоркширской Узы, Трент с Девом и Торном, уже известный нам Северн с Вирнуай. Трент (240 км, из них судоходных 148 км) и Йоркширская Уза (92 км, судоходны 69 км) образуют Гембер, представляющий собой могучее устье в 61 км  длины. Второй ряд рек, текущих к юго-востоку, сбегает с крутого склона уже упомянутого нами вала, состоящего из юрских известняков. В центре Котсуолд питает источники Темзы, которая направляется к Оксфорду и, прорывая меловые возвышенности, течет к Редингу, орошает Лондон и заканчивается получившим мировую известность устьем. Длина этой важнейшей реки Англии достигает 365 км  (от верховьев до Ширнэса); она становится судоходной на 240 км  выше Лондона. Бристольский Эвн спускается также, но южнее, с Котсуолда и, огибая совершенно эту цепь, прорезает себе путь к западу у Бата и впадает в устье Северна. К северо-востоку Большая Уза (230 км, половина судоходна), Нен (113 км) и Уэллэнд (также 113 км) направляются в страну болот и торфяников, известную под названием Фенов, и впадают в устье Уоша, прорываясь через широкую брешь в меловых холмах Норфолка и Линкольншира. Наконец, третий ряд рек сбегает с мелового вала, направляясь к востоку и юго-востоку; это - Йер (80 км), Уэйвни (Waveney, 80 км), Оруэл и Стур (Stour, 75 км), Блэкуотер (65 км) и Чемер (Chelmer, 46 км) - все, достигающие моря отдельными устьями. Что касается до рек южной Англии, то они принадлежат к особой системе, так как второй английский водораздел простирается от графства Уилтшира к Кенту вдоль оси поднятия Уильда, отбрасывая воды на север в направлении к Темзе, а на юг в направлении к Ла-Маншу. К первой категории принадлежат: Уэй (Wey, 56 км), Моль (48 км), Дэрент (32 км), Медуэй (113 км) и Кентский Стур (65 км); ко второй - Солсберийский Эвн (77 км, судоходен от Солсбери), Тест, Итчен, Эрен (Arun, 59 км) и Сессекская Уза (Ouse, 50 км). Речные системы северной и западной Великобритании не поддаются так легко группировке, как вследствие большой сложности устройства поверхности, так и вследствие более раннего появления из океана тех частей острова, по каким проложили себе дорогу реки этих местностей, неоднократно переменявшие свои русла в отдаленные геологические периоды. Можно во всяком случае отметить два основные направления этих рек: продольное, следующее общей ориентировке Великобритании с севера на юг, или, точнее выражаясь и принимая во внимание физические очертания почвы, с северо-востока на юго-запад; и поперечное, перпендикулярное первому. Наиболее резко выраженным типом поперечной реки в Уэльсе является река Уай (Wye; 210 км, судоходна снизу до Гэя), которая течет, в общем, к юго-востоку, разрезая силурийские, девонские и каменноугольные породы. Таково же почти параллельное Уаю течение более короткой реки Эск (Usk; 92 км, из которых 10 судоходны), прорезающей себе путь через девонские песчаники так называемых Черных гор. Наоборот, уэльская часть реки Северна занимает продольную долину, ориентированную под прямым углом к долине Уая, и течет в направлении, параллельном к Пеннино-Кэмбрийскому водоразделу. Продольными же по отношению к ориентировке горных пород являются и верхние течения рек Тайви (Teify, 100 км) и Тоуи (105 км). Река Ди (140 км) принимает то продольное направление, когда течет к северо-востоку через графство Мериэнес, то поперечное, когда она течет на восток в графство Денби (Denbigh), образуя долину Ллэнгослена (Llangollen); ее устье, впадающее в Ливерпульскую бухту, обращено к северо-западу, параллельно к устью Ливерпульского Мерси (130 км). Что касается до Шотландии, то для надлежащего понимания группировки ее речных систем, надо исходить, прежде всего, из юго-восточного направления рек Эска (Esk, 45 км), Эннэна (79 км), Ниса (113 км, 22 судоходны) и Ди (61 км), которые спускаются с Южных возвышенностей к Солуэйскому заливу и Ирландскому морю. Система речных долин в Грэмпиенских горах напоминает своими существенными чертами гидрографию Южных возвышенностей: и там, и здесь поперечные реки текут к юго-востоку, разрезая в перпендикулярном направлении слои поверхности; продольные реки следуют наоборот   направлению пород к северо-востоку или к юго-западу. Очень характерно течение реки Тэя (193 км, судоходна вверх до Перта), которая, до самого впадения в залив того же имени, состоит из ряда быстро перегибающихся и сменяющих одна другую полос поперечного и продольного направления. Клайд, наиболее важная река Шотландии (156 км, судоходна снизу до Глесго) течет по Южным возвышенностям и Срединной равнине к северо-западу, давая свое имя заливу, куда впадает. Твид (156 км, из которых 26 км служат общей границей Шотландии и Англии, а последние 3 целиком принадлежат Англии) направляется, наоборот, к северо-востоку. Северные Гайлэндсы дают начало рекам, которые текут в направлении, поперечном к общей ориентировке страны, и впадают в Морэйский залив, или в известную уже читателю трещину Гленмора. Самым видным элементом гидрографии Ирландии является река Шэннэн, длиннейшая из всех рек Соединенного Королевства (385 км, почти целиком судоходных). Она берет начало в 30 км  от Донеголской бухты и течет к юго-востоку в медленном беге через центральную равнину до Киллэло, где она прорезывает себе путь сквозь высокие холмы, образуя пороги, и, наконец, поворачивает от Лимерика к западу, расширяясь в устье, насчитывающее 100 км  в длину до впадения в Атлантический океан. Большая часть старых ирландских провинций Ленстера и Мэнстера, т. е. юго-восток и юг Ирландии, орошается резко выраженными и правильными речными системами. Овока, Слэйни (Slaney, около 100 км), Барро (Barrow, 160 км, судоходна вверх до Эсай - Athy); и его притоки Нор (113 км), Шур (Suir, 137 км, судоходна от устья до Клэнмела), Блэкуотер (160 км, судоходна вверх до Малло), Бэндэн (Bandon, 64 км.) - все текут вообще к юго-востоку, разрезая слои пород, но некоторые из них, в особенности наиболее западные, направляются также на довольно большом расстоянии по продольным долинам с запада на восток. Часть ирландских рек отличается своей склонностью к образованию широких озер неправильной формы. Так, почти половину течения Шэннэна выше Киллэло захватывает тройное озерное расширение Эллена (35 кв. км), Ри (111 кв. км) и Дерга (126 кв. км). С другой стороны озера Верхний Эрн (42 кв. км) и Эрн (124 кв. км) составляют половину всего течения реки Эрна. У подножия горного обрамления берегов Коннота расположены озера Корриб (184 кв. км), Маск (92 кв. км) и Конн (70 кв. км), занимающие в пункте встречи разных геологических формаций положение, которое английские географы сравнивают с кривой линией, образованной великими озерами в Северной Америке или поясом озер северо-западной России. Эти озерные бассейны и многие другие меньшие, равно как те, которые запружены болотным мхом, образовались на равнинной поверхности в результате размытия каменноугольных известняков речными волнами. С другой стороны Лох-Нэсс (Lough Neagh; ирландское Lough соответствует шотландскому Loch; этот термин обозначает «озеро» и «озерообразный залив»), величайшее из озер Соединенного Королевства (396 кв. км), образовалось, по всей вероятности, вследствие закрытия истока полосой лав Энтрима.

Виды Великобритании. Озеро Уиндермир и Лангдельские вершины (Вестморланд).

Перейдем к озерам Великобритании. Они гораздо меньше ирландских. Большинство из них, по-видимому, так или иначе, связаны с явлениями ледникового периода. В равнинах к северу от Темзы, а в особенности в Чешире, и в Срединной равнине Шотландии существовали прежде многочисленные малые озерца, образованные водами, которые были запружены ледниковыми моренами. Но так как часть из них понемногу оказалась загроможденной торфом, а часть была опорожнена рукой человека, то от этих прежних бассейнов осталось сравнительно очень мало. Таково озеро Лох-Ливен (14 кв. км) в Файфском графстве. Бесчисленные маленькие озерца покрывают почву из архейских гнейсов в западных частях, находящихся на крайнем севере Шотландии графств Сетерленда (Sutherland) и Росса. Уже гораздо меньше таких озерных бассейнов встречаем в восточных Грэмпиенских горах, на Южных возвышенностях и в гористых областях Уэльса. На южном склоне Грэмпиенских гор, совсем недалеко от границы Срединной равнины, расстилается, однако, самое обширное из шотландских озер, Лох-Ломенд (71 кв. км), столько раз воспетое поэтами. Но, в общем, наиболее интересные из британских озер встречаются в глубоких долинах Гайлэндсов, а именно на западе от меридиана, проходящего через историческую местность Килликрэнки, равно как в углублениях гор Кемберленда и Уэстморленда, в области, носящей название Озерной страны (Lake District), которая дала имя «лэйкистов» целой школе английских поэтов. Наиболее обширным из английских озер является Уиндермир (16,5 кв. км). К северу от этого озера соединенные с ним небольшим потоком лежат озера Райдэль-Уотер (Rydal Water) и Грэсмир, воспевавшиеся Уордсуортом, Кольриджем и Соути. К западу от Уиндермира находится озеро Конистон (5,7 кв. км), тесно связанное с именами Рескина и Теннисона. Вторым по величине является Элсуотер (Ullswater, 11 кв. км). Упомянем также о Бэссентуэйте (6 кв. км), Деруэнте (4,7 кв. км), Серлмире (Thirimere), Беттермире, Креммоке, Уастуотере и Эннердэйле. Из других озерных пространств, вне Озерной страны, заслуживают внимания лишь озера Норфолка (Норфок), «бродсы» на языке страны, и озера или «миры» Чешира.

С давних пор климат Великобритании считается символом непостоянства. Но и в этом непостоянном климате можно отметить несколько отдельных областей с довольно ясно выраженными особенностями. Вообще, климат Великобритании очень влажный и, принимая во внимание северное положение страны, очень умеренный. Юго-восток страны представляет собой такую же противоположность северо-западу с точки зрения климатических условий, как и по устройству поверхности и составу пород. Так как господствующие в Соединенном Королевстве ветры проходят через Ирландию и Шотландию в юго-восточном направлении, принося с моря влагу, то океаническое побережье является наиболее дождливой частью. С другой стороны, ближе к этому западному побережью возвышаются и наиболее значительные горы и плоскогорья Великобритании, что еще более увеличивает количество атмосферных осадков. Наоборот, Великая английская равнина образует собой местность, обладающую сравнительно сухим климатом: ее высота над уровнем моря незначительна; кроме того, она лежит вне обычного пути океанических циклонов. На восточных склонах и у восточного подножия гор Англии замечаются интересные явления относительной сухости в непосредственной близи от чрезмерно орошаемых мест. Правда, и эти по большей части подветренные скаты получают довольно значительную степень влаги. Но она ничто по сравнению с теми громадными, почти тропическими количествами воды, которые изливаются на западных склонах возвышенностей, подвергнутых прямому влиянию надвигающихся с моря бурь. Эти полосы относительной сухости резко выступают островками на карте осадков к востоку от Дартмура и Уэльса и в непосредственном соседстве с Дублином. Но всего резче эти пояса земель, сравнительно защищенные от дождя, обнаруживаются на восточном берегу Шотландии. В то время как на западе вершины Грэмпиенских гор смываются проливными дождями, изрывшими горы ущельями и долинами, к востоку, на известном уже читателю полуострове Бекэне и в долинах Ди, Дона и Спея цифра атмосферных осадков падает до чрезвычайно незначительных для Англии размеров. Так, средняя годовая высота дождя на обсерватории Бен-Нэвиса достигает почти невероятной для таких северных широт высоты в 3 м  83 см; в Гленкро, на северном берегу, она все еще не менее 3 м  25 см, тогда как в Нэрне, на восточном берегу, она падает до 61 см. В центральной гористой местности Шотландии находятся два острова земель с высотой атмосферных осадков, превосходящих в год 2 м. Весь запад, юго-запад и отчасти юг Ирландии, равно как почти все западные гористые местности Великобритании, получают от 1 до 2 м  дождя в год. Центральная и восточная часть Ирландии и прилегающие к горам Великобритании холмистые местности имеют от 1 м  до 75 см атмосферных осадков. Еще восточнее и ниже в равнине количество осадков изменяется от 75 до 65 см. Наконец, в некоторых местах восточного берега Ирландии, восточного берега Шотландии и юго-восточного берега Англии высота дождей падает даже ниже этой последней цифры. Интересно распределение температуры в Великобритании по временам года. Линии равной летней и равной зимней температуры образуют очень непохожие кривые. Летом июльская изотерма, равная 60° Фаренгейта (около 16° или, точнее, 15,55° Цельсия), идет извилистым путем с запада к востоку через Ирландию, Уэльс и северную Англию, образуя при этом выпуклость, обращенную к северу в центре Великобританского материка. В теплое время года прямое действие солнечных лучей сказывается даже в очень влажном и умеренно-солнечном климате Англии, и теплота заметно уменьшается от юга к северу. Наоборот, январская изотерма, равная 40° Фаренгейта (4,44° С), направляется с юга на север вдоль западной части Шотландии и восточной части Уэльса, и температура холоднейшего месяца сравнительно мало изменяется на всем протяжении Англии с южных берегов и до северной оконечности. Зато разница в зимней температуре обнаруживается по отношению к местам, расположенным на востоке или западе от этой линии. Действительно, к востоку от нее средняя температура января падает ниже 4,44° С, тогда как Корнуол, Уэльс, вся Ирландия и западные берега Шотландии имеют более высокую температуру. Причинами этой мягкости западных английских зим являются ветры, дующие с теплого сравнительно океана, и скрытая теплота, отделяемая частыми дождями. Современные исследователи разделяют Англию на четыре климатические области, или «квадранта», при помощи уже упомянутых линий средней июльской и средней январской температуры. Юго-восточная часть, заключающая в себе Лондон, Норич и Линкольн, отличается теплым летом и холодной зимой; средние температуры января и июля разнятся на 20° Фаренгейта, т. е. на 11° с небольшим Цельсия, и общий климат характеризуется сравнительной сухостью и континентальностью. Северо-западная область, отмечаемая приблизительно пунктами Сторноуэя, Лондендерри и Голуэя, прилегая к морскому океаническому побережью, отличается влажностью и ровностью климата; здесь зима мягка, и лето прохладно; разницы в средних температурах не достигают 11°С. Остальные две области, северо-восточная и юго-западная, носят промежуточный характер. На северо-западе, в Эбердине, Эдинбурге и Ньюкасле зима холодна, и лето сравнительно прохладно, средняя годовая довольно низка, и климат отличается до известной степени сухостью. Наконец, на юго-западе, в Уотерфорде и Плимуте, лето тепло, зима мягка, средняя годовая сравнительно высока; климат ровный и влажный. Но еще яснее известная противоположность в климатах Англии обнаруживается, если сравнивать средние минимальные температуры январских ночей и средние максимальные температуры июльских дней. Средняя январская ночь на мысе Лэндсэнд на 10° Фаренгейта, или 5,55°С, теплее той же ночи на востоке Английской равнины, в болотистой местности Фенов; с другой стороны, высшая температура среднего июльского дня в этой части равнины на столько же градусов выше соответствующей температуры дня на берегах Северной Шотландии. Рельефным показателем общего характера и частностей английского климата является растительность. Известно, что деятельное прозябание растений может совершаться в Англии лишь при температуре не ниже 42° Фаренгейта, т. е. 5,55°С, и при высоте дождей не менее 46 см. Суммируя общее количество излишка градусов над этой температурой в каждый из тех дней, когда температура достигает этого минимума, мы получаем число градусов, выражающих приблизительно так называемую «растительную потенциальность климата». Например, в течение 18-ти лет метеорологических наблюдений в Сент-Олбэнсе, недалеко от Лондона, было констатировано, что средняя сумма градусов между 1 января и днем наступления жатвы пшеницы равняется 10,55°С. А, так как пшеница в Англии созревает лишь в начале сентября, то мы уже отсюда можем видеть, как сравнительно незначительна здесь сила солнечной теплоты в теплое время года. Вследствие этого маис не может, например, созревать нигде в Британии, а дает лишь ботву для корма скота. С другой стороны, благодаря продолжительности летних солнечных дней и позднему максимуму дождей, пшеница и ячмень могут вызревать даже в некоторых частях Шотландии. Излишняя влажность воздуха вдоль океанического побережья является причиной того, что овес почти повсюду заменил пшеницу и ячмень, за исключением восточных графств Англии и Шотландии. В частности, пшеница, пуская сравнительно глубокие корни, может успешно сопротивляться морозам и наступающей порой засухе английской равнины, но, во всяком случае, считается ненадежным посевом вследствие недостатка надлежащей теплоты в течение здешнего лета и многочисленности грозовых бурь. В тех частях Шотландии и северной Англии, в которых вообще она может расти, она по большей части вызревает даже успешнее, чем на юге, вследствие сравнительной редкости гроз и большей равномерности времен года в вышеупомянутых частях Шотландии и северной Англии. Ячмень может успешно расти и при менее благоприятных климатических условиях, чем пшеница, обладая способностью выдерживать большую влажность. Но все же он вызревает лучше в пшеничных областях восточной Англии, хотя во время засухи страдает больше пшеницы, так как пускает менее глубокие корни в землю. Пастбища и луга являются, поэтому, наиболее приспособленными к климату Англии формами растительности. Влажность воздуха поддерживает эту растительность в хорошем состоянии, а частые дожди обеспечивают ее рост. Ни морозы, ни засухи Английской равнины не приносят пастбищам существенного вреда, хотя культура трав достигает наибольших успехов в низменностях запада и севера страны. Находясь в меньшей зависимости, чем зерновые хлеба, от прямой солнечной теплоты, пастбища принимают особенно могучий и роскошный вид на океаническом побережье, где царит, как выражаются англичане, «пасмурная теплота», приносимая ветрами морей. А на возвышенностях трава заменяется торфяным мхом болот, вереском, дроком и папоротниками. В настоящее время растительность Британии соответствует трем различным климатическим зонам. Низменности востока и юго-востока носят земледельческий характер и обращены на возделывание зернового хлеба. На низменностях запада и севера расстилаются пастбища или возделывается овес. Болотистая и торфяная почва преобладает на возвышенностях севера и запада. Заметим, кстати, что в Британии осталось сравнительно очень мало лесистых пространств, занимавших громадные территории в доисторические времена, как о том свидетельствуют, кроме некоторых сохранившихся и по сие время лесов, большие стволы деревьев, часто встречаемых в торфяных болотах Шотландии и Ирландии. Подробности о земледелии ниже.

Виды Великобритании. Форт Вилльям и вершина Бен Невис (Шотландия).

Посмотрим же, как при данных физических условиях выработались на почве Англии основы для человеческой жизни и производительной деятельности. К числу важнейших богатств страны принадлежат различные металлы и, в особенности, минералы, достигающие громадной важности в породах каменноугольной формации. Неистощимые запасы каменного угля распространены особенно в верхнем слое этой формации, которому англичане дают название «Coal measures» (так называются угленосящие сланцы и песчаники, под которыми лежат слои жерновика, прикрывающего в свою очередь горный известняк). Мы укажем здесь на важнейшие каменноугольные залежи Соединенного Королевства, резюмируя результаты классических трудов Эдуарда Гулля (Hull) для всей Великобритании вообще и Роберта Дрона для Шотландии - авторов, к сожалению несколько грешащих частым недостатком английских ученых: чрезмерной любовью к деталям сравнительно с обобщающей группировкой. Обходя каменноугольные бассейны Англии в общем направлении с юго-запада на север, на северо-восток, спускаясь к центру и снова возвращаясь на север, к границам Шотландии, Гулль отмечает целый ряд бассейнов, из которых мы цитируем лишь главнейшие. В Южном Уэльсе мы встречаем Большой южно-уэльский бассейн (Great Coal basin of South Wales), который, за исключением бассейна, смежного с Клайдским заливом, является обширнейшим и богатейшим запасом угля во всей Британии, а по толщине, достигающей более 3 000 м, занимающим первое место в свете. Разделенный Кармартенской бухтой на две части, он охватывает пространство в 906 английских кв. миль (т. е. 2 347 кв. км) и заключает в себе до сих пор более 28 миллиардов английских, или около 28 ½  миллиардов метрических, тонн. На востоке от предшествующего бассейна простирается Бристольский бассейн, тоже разделяющийся на две части: северную, лежащую в Глостерском графстве, и южную, гораздо большую, в Соммерсетском. Считают, что на 388 кв. км  он заключает более 6 миллиардов тонн, расположенных до глубины в 2 700 м  и могущих дать, за исключением различных вычетов, более 4 миллиардов тонн доступного эксплуатации угля. Опуская затем немаловажные сами по себе, но все же второстепенные бассейны, находящиеся в Глостерском и Устерском (Worcester) графствах, равно как Шрусберийский и Шропширский бассейны, мы переходим к каменноугольным копям северного Уэльса, распадающимся на бассейн графства Денби (122 кв. км, 980 миллионов тонн) и на бассейн графства Флинт (91 кв. км, 783 миллиона запаса). Идя далее на юго-восток, в центр Англии, мы встречаемся с знаменитым бассейном Южного Стаффордшира, который, вследствие нахождения в нем и больших залежей железа, дал начало единственному в мире муравейнику, «Черной стране», столько раз описывавшейся туристами и учеными. Вот как изображает ее Гулль: «Эта промышленная область всегда отличалась крайним богатством каменного угля и железной руды, а близость ее к городам Улвергэмтону, Дэдли и Бирмингему сообщила необыкновенный толчок этим индустриальным центрам. Можно сказать, что весь пояс местностей, соединяющих эти города, на расстоянии 12 миль, представляет собой один громадный завод; и среди прекрасной ночи зрелище, развертывающееся со стен Дэдлийского замка, который возвышается в центре бассейна, пожалуй, единственное на всем земном шаре. Целая полоса земли в радиусе пяти или шести миль усеяна копями, литейными заводами, доменными печами, фабриками и жилищами густо теснящегося населения; в наполненной густым дымом атмосфере языки огня из печей бросают перемежающийся свет, который освещает заревом все небо. Но эта панорама, расстилающаяся перед нашими глазами, не представляет всей суммы человеческого труда. Ибо, между тем, как 10 000 пар рук заняты работой на поверхности земли, по крайней мере, половина такого же числа работает внутри, вырубая уголь, являющийся основным двигателем всей совокупности машин, которые грохочут наверху». Поверхность этого бассейна равняется 240 кв. км. Количество угля, могущего послужить предметом правильной разработки, превышает 1 420 миллионов тонн. Соседним к нему бассейном является бассейн Северного Стаффордшира, который, сравнительно со своим пространством, принадлежит к числу богатейших запасов топлива в Англии. Действительно, на 195 кв. км  количество угля, остающегося для будущей разработки, равняется 4 438 миллионам. Далее к северу, за Чеширским бассейном, лежит Ланкаширский бассейн, обширных и неправильных очертаний, заключающий на 699 кв. км  запас в 4 306 миллионов тонн. Еще далее к северу, на северной стороне Кембрийских гор, расположено богатое каменноугольное поле, отмечаемое пунктами Уайтгэвна, Уоркингтона и Мэрипорта. Имея в длину более 30 км, а в ширину 8, этот бассейн заключает в себе более полумиллиарда тонн. Из каменноугольных копей центра Англии мы упомянем бассейн графства Уоррик (Warwick), имеющий важность не столько по своим размерам (78 кв. км) и по своему богатству (860 миллионов), сколько по своей сравнительной близости к столице. К северо-востоку от предыдущего бассейна лежит Лестерский бассейн, занимающий небольшое пространство к югу от долины Трента, но заключающий не менее 1 854 миллионов тонн угля. Еще далее к северу расстилается обширная система копей Ноттингэма, Дербишира и Йоркшира, которая, в сущности, представляет собой один большой бассейн, превосходит своими размерами все прочие бассейны собственно Англии и лишь на 388 кв. км  уступающий размерами знаменитому бассейну Южного Уэльса: его поверхность равна, действительно, 1 959 кв. км, а запас топлива, лежащего от поверхности до 1 200 м глубины, определяется громадной цифрой в 26 922 миллиона тонн, из которых более 8 миллиардов падают на западную часть Йоркшира, около 11 миллиардов на южную часть Йоркшира, а более 7 миллиардов на графство Дэрби и Ноттингэм. Наконец, на самом севере Англии расстилается так называемый Великий северный бассейн графств Дэрэма и Нортумберленда, занимающий пространство в 1 774 кв. км, из которых 282 прикрыты верхними слоями, и заключающий 9 094 млн. тонн запасов. Если же к нему присоединить смежное, но отдельное каменноугольное поле, находящееся на северо-западе Нортумберленда, то общее количество топлива, могущего быть извлеченным из этого бассейна, превзойдет 10 643 миллионов тонн.

Переходя к описанию каменноугольных бассейнов Шотландии, мы должны предпослать несколько общих замечаний об их местонахождении, на основании работ Роберта Дрона. Уголь и встречаемая зачастую рядом с ним железная руда находятся в целом ряде бассейнов каменноугольной формации, занимающей большую часть центральной низменности, которая простирается от Клайдского залива в северо-восточном направлении до Фортского залива. По ближайшем исследовании, каменноугольные бассейны Шотландии могут быть разделены на три области. Первая занимает пространство шириной от 10-15 км и более, прорезая всю страну в северо-восточном направлении, приблизительно от Гервэна (Girvan) в Эрском графстве до Элай (Elie) в Файфском. Эта область отличается наибольшим богатством ископаемого минерала. Вторая, северо-западная, область обнимает северную часть Эрского графства, графства Ренфру и части графств Лэнарк и Дэмбартона. Эта область - самая бедная углем. Наконец, северо-восточный округ заключает в себе восточные части Лэнарка и графства Стерлинг и Файф. Здесь запасы топлива несколько богаче, чем в предшествовавшем. Касаясь отдельных бассейнов, мы можем оставить в стороне сравнительно второстепенные, находящиеся в графствах Дэмфрисе, Эре, Ренфру, и перейти к каменноугольному бассейну Лэнарка, который доставляет ежегодно гораздо более половины всего каменного угля, добываемого в Шотландии. Действительно, поверхность Лэнаркского бассейна равняется приблизительно 780 кв. км, т. е. ¼  общей угольной площади всей Шотландии, а производит этот бассейн 56% общей добычи. Почти весь добываемый здесь уголь извлекается из верхних слоев. Общее количество угля, доступное для обработки, равняется 1 930 миллионам тонн, да в запасе должно находиться около 900 миллионов. Немаловажное значение имеет бассейн Стэрлингского графства, к северу от Лэнаркского. Здесь копи деревни Слэмэннэн замечательны тем, что в течение долгого времени поставляли машинный уголь высшего качества. Удобная для обработки часть минерала превышает 260 миллионов, и количество запаса исчисляется в 356 миллионов. К востоку мы переходим в область Линлисгоского бассейна, где общее количество доступного обработке угля превышает 213 миллионов тонн, и более 200 миллионов находится в запасе. Могущественный бассейн находится в старинном делении страны, известном под именем Мидлосиэна, ныне совпадающего с Эдинбургским графством. Здесь удобный для обработки уголь превосходит 712 млн. тонн, и 1 353 млн. находится в запасе. Важен также бассейн графства Файфского, простирающийся на 440 кв. км  и заключающий в себе около 1 248 млн. тонн удобного для обработки каменного угля и около 982 миллионов в запасе. Наконец, на дне Фортского залива залежи угля, по вычислению геологов, заключают не менее миллиарда тонн.

Виды Великобритании. Кембридж. Тринити колледж.

Каменноугольные копи Ирландии, имеющие гораздо меньшее значение, чем копи Англии и Шотландии, могут быть разделены линией, проходящей посередине страны с запада на восток, от Голуэйского залива к Дублину, на две части: южная часть, содержащая в себе почти исключительно антрацит, представлена бассейнами графств Клэра, Лимерика, Корка, Типперэри, Куинс Каунти (Queen′s County, или графство Королевы), Килкенни и Карло; к северной группе, заключающей в себе асфальтовый уголь, принадлежат копи Эригны (в Конноте), копи графства Тирона и копи Бэлликасля, находящиеся в графстве Энтрим. Наиболее важны в экономическом смысле залежи южной Ирландии, которые называются иногда Ленстерским бассейном, хотя довольно значительным отрогом они вдаются в графство Типперэри. На противоположной стороне острова большую роль играют копи Тиронского графства, заключающие значительные количества асфальтового угля и находящиеся вблизи от промышленных районов северной Ирландии. Этот бассейн расположен к северу от города Дэнгэннена. Центром его служит деревня, носящая характерное название Коль-Айлэнда («угольного острова»). Элстерский канал ставит этот бассейн в соприкосновение с озером Нэ. Наконец, Энтримский бассейн, тянущийся вдоль берегов залива Бэлликасль на западе и залива Мерлох на востоке, представляет собой большую важность с научной точки зрения, как послуживший исходным пунктом для геологических изысканий, чем в практическом отношении. В конце концов, по исследованиям специальной королевской комиссии, в 1904 г., в Соединенном Королевстве находилось 102 миллиарда тонн доступного непосредственной обработке угля, из которых около 16 миллиардов падало на долю Шотландии, 177 миллионов - на долю Ирландии, а остальные 86 миллиардов представляли часть Англии с Уэльсом. Сверх того, запасы угля в скрытых слоях превосходили, по вычислениям той же комиссии, 40 миллиардов тонн. Это дает общую цифру в 142 миллиарда тонн топлива, - запас, который не может истощиться ранее 610 лет, если предположить, что каждый год будет добываться не менее 230 миллионов тонн, т. е. количества, отмеченного статистикой 1903 г. Отсюда мы можем видеть, до какой степени Англия богата «черным хлебом индустрии», как называют часто каменный уголь, питающий в современном обществе гигантскую систему заводской и фабричной промышленности. Из металлов в настоящее время имеет выдающееся значение на почве Соединенного Королевства железо. Оно встречается в тесном соседстве с каменным углем, как мы уже видели, в копях Дэдли и Улвергэмтона, и в бассейнах Дэрэма (Durham) и Нортумберленда. Есть, однако, такие местонахождения железной руды, где она встречается отдельно от каменного угля. К числу их принадлежат рудники холмов Кливленда, где добывается целая треть английского железа, и рудники Фернэса (Furness), на северо-западе Ланкашира. В старину главнейшими производителями железа были лесистые округа, доставлявшие необходимое топливо для плавки металла на той первобытной ступени развития железоделательного производства, когда металл плавился при помощи древесного угля, а не каменного. Таковы были железные районы в лесах Уильда (Кент и Суссекс), в Динском лесу, возле Глостера, и в Арденском лесу, возле Бирмингема. Второе, но гораздо менее важное по значению, место в ряду металлов занимает олово, создавшее такую известность в античном мире отдаленным «Касситеридам» (английским островам). Но теперь эти рудники, находящиеся на Корнуоллском полуострове, потеряли свою прежнюю роль снабдителей оловом всего земного шара с тех пор, как богатые оловянные рудники были найдены на Малайском полуострове и на островах Банка и Биллитон, лежащих в Малайском море. Третье место по важности в ряду металлов занимает свинец, также встречающийся преимущественно в Корнуолле, где попадается равным образом и медь. Главным месторождением свинца является в Англии рудник Олстон-Мура, в окрестностях горы Блэкфел, принадлежащей к Пеннинскому хребту, из которого добывается половина всего английского свинца. Любопытно, что древнейшим горным производством было в Англии добывание золота, практиковавшееся и в Ирландии. Но теперь эта отрасль промышленности отошла здесь в область прошлого, и золото добывается в настоящее время в очень небольших количествах лишь кое-где в Уэльсе. Если мы прибавим к уже упомянутым предметам добывающей промышленности медь Корнуолла и Девонского графства, фаянсовую глину тех же местностей, огнеупорную глину Устера, кирпичную глину нижнего бассейна Темзы, аспидные ломки гор Корнуолла, Девона, Кемберленда и Уэстморленда, равно как соляные копи графств Устерского и Честерского, наконец, каменные ломки Йоркширских песчаников, батского известняка и портлендского мрамора и цемента, то мы исчерпаем в общих чертах ископаемые богатства Англии.

Перейдем теперь к некоторым подробностям размещения крупных и малых отраслей человеческого труда, соответственно с природными и климатическими условиями страны.

В последнее время, что касается до собственно Англии, то ученые географы считают целесообразным делить ее на две части: юго-восточную, или столичную (metropolitan), получающую это название от громадного скопления жителей в Лондоне и его окрестностях и состоящую, главным образом, из плодородной волнистой низменности, тщательно возделанной и в настоящее время лишенной каменноугольных копей; и северо-западную часть, где возвышаются две обширные группы возвышенностей, - Кембрийские и Пеннинские горы, высочайшие вершины которых состоят из пастбищ овец и из пустырей, обильно населенных выводками тетеревов, служащих любимым предметом великосветского охотничьего спорта, тогда как более низкие склоны, вместе с расстилающимися кругом равнинами, содержат залежи каменного угля, выходящие на поверхность почвы, и питающие главнейшие отрасли английской индустрии: это так называемая промышленная часть Англии. Столичная, или юго-восточная, Англия разделяется, в свою очередь, кроме громадной метрополии, на четыре области, располагающиеся в различных сторонах горизонта вокруг Лондона: юго-восточную, северо-восточную, северо-западную и юго-западную области, из которых последняя, в свою очередь, расчленяется на ближнюю и дальнюю область, доходящую до отдаленного Лэндсэнда. Юго-восточная область, состоящая приблизительно из трех графств: Кента, Серри и Суссекса, представляет собой одну из наиболее определенных по своему характеру местностей всей Великобритании. Это - страна земледелия, носящая, однако, местами довольно разнообразный отпечаток, вследствие структуры своей почвы, которая покрыта то заросшими вереском пустырями, то лесами, то некоторыми видами хозяйственных растений, занимающими здесь большее место, чем где-либо в других низменностях Британии. Кент, например, является главным производителем хмеля и одним из двух главнейших поставщиков фруктов в Британии. Северо-восточная область столичной Англии заключает также три графства: Норфолк, Сэффольк (Сеффок) и Эссекс.

Эта часть восточных английских графств отличается преобладанием пахотных полей, на которых производство зерновых хлебов как нельзя лучше приспособляется к широким монотонным очертаниям поверхности и наполовину континентальному климату. Глины, являющиеся здесь отложениями ледникового периода, подвергаются особенно деятельной обработке плугом. Северо-западная область, простирающаяся от угла, образуемого реками Ли и Темзой, через графства Мидлсекс, Гарфорд (Hertford), Кембридж, Гентингдон, Бедфорд, Бекингэм, Оксфорд, Норсэмтон и Ретленд, отличается от других делений столичной Англии в том отношении, что удалена от берега моря и лишена очень резких физических черт. И здесь земледелие играет важную роль. Но к нему присоединяются и некоторые отрасли промышленности, связанные с жизнью сельских округов, вроде плетения соломы и делания деревянной мебели. Любопытно, что находящиеся здесь старинные университеты Оксфорда и Кембриджа имеют своим экономическим основанием очень обширные земельные владения, давшие им возможность образовать в течение целых веков могучие живые организмы. Наконец, юго-западная область простирается, как мы уже сказали, от столицы до самого юго-западного мыса Англии и потому делится на две части: ближнюю и дальнюю. Первая, состоящая из четырех графств: Гемпшира. Уилтшира, Беркшира и Дорсета, соответствует древнему Вессексу и называется на местном наречии собственно «югом Англии». Она напоминает своими занятиями земледельческую область юго-востока. Но здесь тощие пустыри, состоящие из пастбищ, годных только для овец, занимают довольно большое пространство на известковом плоскогорье и налагают на страну гораздо менее культурный отпечаток, чем какой носят сельские округа юго-востока. Ценность почвы здесь настолько сравнительно невысока, что как раз в этой местности Англии расположены главнейшие пункты стоянок и стратегические лагери английской армии. Наконец, отдаленная часть юго-западной области представляет собой длинный полуостров, внедряющейся в континент Англии между графствами Глостер и Дорсет. Здесь плоскогорья разделяются низменностями на отдельные куски.

Виды Великобритании. Оксфорд. Колледж Магдалины.

Рядом с высокими безлесными плато Дартмура и Эксмура, где нередко можно встретить еще оленя, расстилается Девонская равнина, известная своими сочными зелеными пастбищами, своими глубоко врезающимися в почву дорогами и стадами великолепного рогатого скота, отличающегося красноватой шерстью. Совершенно особую местность составляет конец Корнуолл, где все - и оловянные и медные рудники, и рыбные ловли, и кельтское население, ютящееся в небольших городках, - придает этому краю особую физиономию. Что касается до общего характера западной Англии, то здесь земледелие находится под влиянием влажного океанического климата. Сыр и сидр до сих пор составляют основу питания сельского населения. Но к земледелию присоединяются рудники и мануфактуры Бристоля, каменные ломки и рыбные ловли. В 40 км  от Лэндсэнда лежит в океане маленький архипелаг островов Силли, отличающихся, благодаря морю, таким мягким климатом, что здесь могут расти субтропические породы, и жители зарабатывают средства к существованию отправкой ранних весенних цветов на громадный лондонский рынок. Что касается до промышленной Англии, то она, говоря вообще, отличается от столичной более широким и однообразным строением почвы. Она состоит из двух больших возвышенных глыб, уже известных читателю, - Кембрийского и Пеннинского хребтов, и из равнины, образованной новым красным песчаником и глиной, которая, начинаясь у Средних ворот, с одной стороны идет на север, через Йоркскую долину, к берегу Дэрэмского графства, а с другой стороны - к югу, спускаясь к Бристольскому каналу. Кембрийские и Пеннинские возвышенности, равно как Южные горы Шотландии, заняты по большей части пастбищами овец, тогда как правильное фермерское хозяйство с молочным производством достигает значительных размеров в глинистых, некогда покрытых лесом, низинах Чешира и долин Трента, Эвна и Северна. Любопытно, однако, что, несмотря на сравнительное однообразие своего природного характера, промышленная Англия представляет большее число мелких делений, чем столичная, вследствие той громадной пертурбации, которую вносили в естественную жизнь страны разработка и развитие различных отраслей промышленности, связанных с обилием ископаемых богатств. Так, мы уже познакомились выше с поразительным видом, так называемой Черной страны, получающей свой характерный отпечаток от необыкновенно деятельной разработки каменного угля и железных производств. Не менее интересно в своем роде скопление промышленных центров Кардиффа, Ньюпорта, Суонси, с более континентальным Мерсир-Тидвилем (Merthyr-Tydfil), которые живут эксплуатацией обширного каменноугольного бассейна Южного Уэльса, где флоты всего земного шара снабжаются почти бездымным топливом, носящим характер антрацита. А передвигаясь от Уэльса к востоку, мы встречаемся с рядом небольших городов позади от Бристоля, где деятельно перерабатывается в сукно шерсть овец с холмов Котсуолда (старинное имя, означающее «лесистые горы с хижинами пастухов») и где, благодаря бристольскому топливу, суконная промышленность выдерживает даже страшную конкуренцию западной части Йоркшира. Очень разнообразный центр человеческой деятельности представляет собой и находящиеся к северо-западу от только что изображенной местности Герифорд. С одной стороны, это - один из наиболее сельских округов Англии, бросающийся в глаза туристу своей красноватой почвой, красноватым же скотом и яблочными садами. Но, с другой стороны, тут же рядом, на северо-западе, поднимаются бесплодные возвышенности, а вокруг них кипит промышленность. В северном Уэльсе Чешир и обширный остров Энглси принадлежат  к числу самых цветущих земледельческих округов Британии, где высоко развито молочное хозяйство, находясь под благоприятным влиянием физических условий, в виде морской влажности, и социальных условий, в виде соседства обширных рынков для сбыта. За устьем Мерси и к северу от его нижнего течения находится один из самых деятельных районов английской промышленности и торговли с знаменитыми центрами: Ливерпулем и Манчестером. Первый из этих городов служит портом не только Манчестеру или манчестерскому промышленному округу, но всей высокоиндустриальной стране, лежащей между Ливерпулем, Лидсом и Бирмингемом. Известное физическое и социальное единство, несмотря на некоторое разнообразие местных условий, представляет собой бассейн реки Гембера. Тут мы встречаем и зеленые пастбища, которые занимают обширное пространство в Пеннинах и кормят многочисленные стада овец, доставляющих, вместе со стадами южных возвышенностей Шотландии, большое количество шерсти, деятельно обрабатываемой при помощи двигательной силы, доставляемой быстрыми потоками Уэстрайдинга. Тут же расстилаются и долины Йорка и Трента, некогда покрытые лесом, а ныне превращенные в обширные луга. Тут, наконец, лежат и некогда широкие, а ныне все суживающиеся пшеничные поля, расположенные на холмах и возвышенностях юрской и меловой формации, где пастбища все более и более берут верх над производством зерновых хлебов. Интересные изменения в течение двух последних столетий произошли на высоких плоскогорьях Пеннинских гор, в местах нахождения каменного угля. Здесь выросла целая масса разнообразных ветвей промышленности, процветающих благодаря соседству топлива, и скопилось обширное население, если и не в таких громадных городах, как Манчестер и Бирмингем, то в обширных центрах третьего разряда вроде Лидса, Шеффилда, Ноттингема и Лестера, Брэдфорда и Галифакса, богатство которых составляет обработка шерсти и железа. Наконец, самый север графств Нортумберленда и Дэрэма, равно как горная местность Йоркшира, образованная Кливлендскими горами, составляют особую густонаселенную область. Здесь главным богатством страны является уголь, находящийся в близком соседстве с морем: Ньюкасл один из главных угольных портов мира. Производство машин и постройка кораблей выросли на этом общем основании. Относительно Шотландии английская научная география вводит в рассмотрение два элемента: с одной стороны крупную разницу в устройстве поверхности между уже известными читателю Гайлендсами, Срединной равниной и Южными возвышенностями, а с другой стороны - противоположность между западными и восточными берегами с достигающими их реками, которые сбегают в разные моря. Здесь Южные возвышенности, пересеченные долинами Твида и Ниса, представляют собой один из главных районов овцеводства в Великобритании, - что явствует уже из торгового названия сукон «твид». Наиболее интересной чертой промышленной географии Шотландии является высокая степень ее централизации в Глазго. Своими предместьями Глазго представляет второй по числу жителей город в Соединенном Королевстве, соперничая как порт с Ливерпулем, а как промышленный центр с Манчестером. Близость перечисленных нами выше каменноугольных копей, находящихся в соседстве Глазго, объясняет эту черту местности. Земледельческий характер страна снова принимает в низине Страсмора, широкого пояса плодородных равнин, простирающихся к северо-востоку между Гайлендсами и холмами Охил, Сидло и т. п. Раньше мы указали на характерные особенности Ирландии с ее широкой центральной равниной и с горами, поднимающимися главным образом на периферии, зачастую поблизости от моря. С точки зрения экономической деятельности отметим некоторые отдельные районы, например, равнины графств Клэра и Лимерика, которые заключают самые богатые пастбища страны. Очень благоприятные условия для земледелия существуют на юго-востоке Ирландии, где бассейны рек, впадающие в заливы Уэксфорда и Уотерфорда, производят 5/8 всего ячменя, возделываемого в «Зеленом Эрине».

Виды Великобритании. Виндзорский дворец.

Подведем итоги экономическим особенностям Соединенного Королевства в связи с его физико-географическими условиями. Ровный и влажный климат и благоприятные исторические обстоятельства очень раздвинули в Соединенном Королевстве пространство земель, покрытых травянистыми породами. Сельская экономия характеризуется преобладанием пастбищ в такой степени, что половина собственно Англии и, по меньшей мере, три четверти Ирландии, Шотландии и Уэльса заняты травами всякого рода. В особенности пастбищный характер сельских округов выступает ярко на низинах Ирландии, благодаря чему, хотя вся Ирландия равняется лишь 5/8 Англии по величине, она имеет почти одинаковое с большим островом количество рогатого скота. Очень обильны скотом низменности Уэльса, в особенности в равнинном графстве Энглси и в прилегающих частях графства Карнарвена на севере и в графстве Кармартене и Пемброке на юге. В Шотландии, несмотря на значительное число скота на Файфском полуострове и в окрестностях Уигтенской (Wigtown) бухты, общее количество скота составляет лишь половину того количества, какое мы находим в Уэльсе, и ¼  того количества, какое питает Ирландия. А в самой Англии скотоводство имеет столь различную степень напряженности, что в Чешире насчитывают, например, в 4 раза больше скота на кв. км, чем в Кенте. Собственно Англия содержит обширные стада овец, кормящихся по большей части на горных пастбищах. В Ирландии, которая в три раза меньше Великобритании, овец насчитывается в шесть раз меньше. В общем богатство Соединенного Королевства овцами достаточно явствует из того факта, что австралийская колония Нового Южного Уэльса, которая является главной поставщицей шерсти всего земного шара, на площади, превышающей в три раза площадь Британии, имеет овец лишь на 1/3 больше. Что касается до собственно земледельческого производства, то в Соединенном Королевстве клевер, репа и другие подобные растения, составляющие корм для скота, занимают такое же пространство, как и зерновые хлеба: пшеница, ячмень и овес, а именно 1/10 всей поверхности. В общем, мы можем следующим образом резюмировать распределение различных продуктов на поверхности Соединенного Королевства. Гайлендсы Шотландии, покрытые вереском, служат приютом тетеревам и оленям. Южные Шотландские возвышенности и Пеннинские и Кембрийские горы представляют собой горные пастбища, на которых пасутся многочисленные стада овец. На Галлоуэйском полуострове, в северном и южном Уэльсе и Девонском графстве, равно как на Ирландской низменности и в северо-западной части центральной равнины Англии процветают скотоводство и молочное хозяйство. Овес возделывается почти повсюду в низинах, но пшеница, а до некоторой степени и ячмень, почти целиком сосредоточены на востоке Англии и в отдельных местностях восточной Шотландии и юго-востоке Ирландии. Корнеплодные растения и клевер являются характерной чертой высокоразвитого фермерского хозяйства востока Англии и Шотландии, тогда как картофель и свиньи представляют собой главнейшие продукты Ирландии. Возделывание льна имеет серьезное значение лишь на севере Ирландии, в Ольстере. Хмель широко распространен в четырех графствах Англии: в Кенте и Суссексе на юго-востоке, в Герифорде и Устере в центре. Графства Кент и Девон, а также долина Нижнего Северна, изобилуют фруктовыми садами. В Уильде (Weald) и в Шотландии лесное хозяйство играет до сих пор заметную роль. Рыболовство очень развито на всех берегах Британии, так как мелкие моря в особенности богаты рыбой. Английские и шотландские порты на Немецком море являются центрами современного пароходного рыболовства. Сторноуэй на Гебридских островах, Пиль на острове Мэне и порты Корнуолла сосредоточивают рыболовную промышленность на западе. Оркадские и Шетландские острова, несмотря на свое отдаленное положение в море, добывают много рыбы, служащей в соленом виде предметом вывоза в Германию и Россию, тогда как из Корнуолла деятельно вывозится в Италию особая порода сардины (pilchard). Нам остается прибавить, что географическое положение наиболее богатых каменноугольных бассейнов определило собой и местонахождения некоторых отраслей экономической деятельности, казалось бы не имеющих отношения к эксплуатации ископаемых минералов. Таково хотя бы происхождение центров хлопчатобумажного производства. Так как, по остроумному замечанию английских экономистов, хлопчатую бумагу можно легче подвозить к каменному углю, чем каменный уголь к хлопчатой бумаге, то поэтому, например, в первой четверти прошлого века гигантская текстильная промышленность Южного Ланкашира развилась на каменноугольных копях западного склона Пеннинского хребта, где притом влажный климат, обусловленный направлением западных ветров, непосредственно несущих свою влагу на обращенные к морю скаты гор, позволяет в особенности удачную обработку хлопчатой бумаги. С другой стороны, и шерстяная промышленность, получившая начало благодаря двигательной силе, доставляемой быстрыми реками Уэстрайдинга, посреди огромных пастбищ овец в гористых местах, развилась как раз на противоположном склоне Пеннинского хребта, где находится другая важная группа каменноугольных копей.

Библиография. Мы даем здесь лишь наиболее важные и серьезные сочинения по физической географии Соединенного Королевства. Hughes, «The Geography of British History. A Geographical Description of the British Islands of Successive Periods» (Лондон, несколько изданий с 1863 г.); А. С. Ramsay, «The Physical Geography and Geology of Great Britain» (Лондон, многочисленные издания с 1864 г.); Edward Hull, «The Physical Geology and Geography of Ireland» (Лондон, 1891 г., 2-е изд.); его же, «The Coal-Fields of Great Britain. Their History, Structure and Resources» (Лонд., 1905 г., 5-е изд.); Robert Dron, «The Coal-Fields of Scotland» (Лондон, 1902 г.); С. A. Wood, «А Modern Geography of the British Isles» (без даты; современная популярная география); Н. J. Mackinder, «Britain and the British Seas» (Оксфорд, 1907 г., 2-е изд.); его же, «Our Own Islands» (Лондон, 1906 г., 5-е изд.; популярное руководство); Ellis, W. Heaton, «The British Isles» (Лондон, 1910 г.; из серии «Scientific Geography», представляющей концентрические ряды трактатов различной степени серьезности, от строго научных до популярных).

Н. Русанов.

История. I. Исходные моменты. С какого времени вести историю Великобритании? Если отождествлять ее с историей Англии, то пришлось бы подняться до той эпохи, когда Англия заселена была племенами неизвестного происхождения и нередко обозначаемыми прозвищем силлуров; в новейших руководствах по английской истории о них говорится, как о смуглом племени, не знавшем употребления металлов и выделывавшем оружие только из полированных камней и костей. Они находились на самом низком уровне дикости, не знали возделывания почвы, жили охотой и рыбной ловлей; обиталищем служили им пещеры, ранее занятые медведем и волком, или грубо сложенные хижины. Все эти данные добыты археологией, но ценности для истории английского народа они лишены, потому что не освещают дальнейшего хода его развития. Дикарей сменили, не уничтожив вполне, кельты; за кельтами явились римляне; за римлянами - германцы в лице саксов.

В 449 г. два полководца из племени ютов, живших к северу от саксонцев, впервые появились на берегах Темзы, призванные, по преданию, его кельтическим правителем для отпора теснившим его с севера пиктам и скоттам; они не согласились принять условленную плату за оказанную им услугу и постепенно завоевали Кент. Один из двух полководцев был убит, другой сделался первым германским правителем на острове. Ближайшие завоеватели, предводимые Элла (Aella), уже были саксами и положили в 477 г. начало королевству южных саксов; от них одно из графств Англии доселе носит название «Суссекса». Один за другим, благодаря новым нашествиям, повторявшимся с промежутками в двадцать и более лет, возникли саксонские королевства Вессекс, Эссекс, пока родственное саксам и жившее между ними и ютами на севере племя, именуемое «англами», не положило начала к северу от Эссекса т. н. «Восточной Англии» (East England), совпадающей ныне с графствами Норфолком и Сёффолком. В течение VI в. совершилось дальнейшее завоевание англами и саксами восточных берегов острова, на котором возникли к северу от реки Гумбера новые королевства: Мерсия, Дейра, Берниция. Около 570 г., после 120 лет упорной борьбы, англы и саксы заняли приблизительно половину острова. Их поселения не коснулись западного моря, на котором продолжала держаться кельтическая народность, т. н. бритты (см.), с королевствами Кумбрия (Cumbria) на севере, Гвинэд (Gwynedd) на месте теперешнего Северного Уэльса (Wales) и Дамнония (Damnonia) на месте теперешнего Девоншира и Корнваллиса. С 577 г. германские племена проникают постепенно и в эту западную часть Англии, благодаря удачным сражениям под Дёргемом (Deorham) и Честером (Chester). Завоевание обыкновенно сопровождалось разделом земель между дружинниками, причем правитель удерживал значительную часть площади для королевских доменов. Каждый из членов дружины становился, таким образом, главой целого округа, занятого зависимыми от него людьми, членами его семьи, слугами и рабами. В восточной части страны кельтическое население сохранилось в слабой степени, но того же нельзя сказать о внутренности острова или о западных областях его. Кельты нигде не были достаточно многочисленны для того, чтобы в Англии могло повториться то же, что в Испании или Франции, где туземное население взяло верх над готами и франками, что, разумеется, прежде всего, отразилось на языке – в  победе романской речи над германской.

Сказать, что все предшествующие судьбы Англии до эпохи установления в ней англо-саксонского владычества не имели никакого значения для будущих судеб народа, было бы, разумеется, неверно. В общественном укладе – особенно  на его низах – в  течение не только столетий, но и тысячелетий, удерживается немало пережитков отдаленнейшего прошлого; английский фольклор в свою очередь сохранил такие следы; уцелели, вероятно, и в ранней культуре англичан черты кельтического и в меньшей степени римского прошлого. Раскрытие всех этих, употребляя выражение С. А. Муромцева, «скрытых фактов» не лишено, разумеется, значения для археологии, этнографии и этнологии, но изменить сложившееся уже представление об общем ходе развития английского народа все установленные этими науками данные едва ли будут в состоянии. Новейшие исследователи, отступая от примера Фримана, Стёбса, Грина, Поллока и Метленда, более других сделавших для раскрытия судеб английской общественной, правовой и конституционной истории, углубляются в эти исходные моменты английской жизни. Вслед за Райтом и Эльтоном, Сибом и П. Г. Виноградов не прочь проникнуть в тайны кельтической и римской Англии и задаться такими вопросами: в какой мере кельтическая племенная организация – например, кельтические порядки землевладения – наложила  свою печать на средневековое поместье в Англии, как далеко пошла ее романизация и какое влияние римские порядки могли оказать на общественный уклад позднейшего по времени англо-саксонского общества. Несмотря на глубокий интерес, связанный со всеми этими вопросами, мы не можем вводить в наше изложение передачу в общем еще спорных и гипотетических теорий, мало изменяющих пока установленную доктрину роста английских учреждений в непрерываемой цепи от англо-саксонских времен до наших дней. Отметим, однако, некоторые любопытные выводы, добытые исследованиями недавнего времени, - исследованиями, в которых нашему соотечественнику П. Г. Виноградову пришлось играть далеко не последнюю роль. Наибольшей оригинальностью отличаются труды Сибома, которому в последней своей книге о племенном обычае, выступающем в англо-саксонском праве, удалось, как мне кажется, вполне доказать, что родовой быт лежит в основе столько же кельтических, сколько и германских народностей, взаимодействие которых с романской культурой, завещанной нам древностью, положило начало гражданственности Новой Европы. Идя по его пути и проверяя его выводы, профессор П. Г. Виноградов приходит  к следующему заключению: «Древнейшей социальной организацией на бриттской почве, о которой мы можем себе составить более или менее определенное понятие, есть организация кельтская; ей предшествовала другая, более ранняя, но о которой мы имеем весьма скудные сведения». Даже при исследовании кельтской эпохи приходится в значительной степени основываться на догадках и предположениях, хотя наши сведения и не ограничиваются одними полулегендарными свидетельствами, но опираются на знакомство с более поздним по времени кельтическим правом Ирландии и Уэльса и в меньшей степени – с  правом шотландского народа от X, XI и XII столетия. Эти умозаключения от последующего к предыдущему, разумеется, весьма опасны и спорны, вот почему они, на наш взгляд, не выходят из области гипотез. С этой оговоркой, для нас не безразлично, разумеется, то обстоятельство, что еще в кельтическую эпоху можно было встретить в Англии, рядом с хуторами (tyddyn), и деревни (trev), жители которых расселялись группами по родам и большим семьям, уподобляемым источниками «ложам». Народ жил главным образом скотоводством, охотой, рыболовством и пчеловодством; земледелие носило еще переложный характер, - система  т. н. переменной запашки земли (Runrig), по словам Виноградова, была, по-видимому, широко распространена; земля не переходила в вечное владение к определенным собственникам, а оставалась общей собственностью племенной общины; она передавалась отдельным, составляющим общину хозяйствам, согласно установленным правилам, причем пахотные участки назначались по жребию. «Уэльские законы - продолжает П. Г. Виноградов, передавая выводы Сибома - обнаруживают еще коммунистические приемы распределения, а именно: участки поля развёрстывались между отдельными членами сообщества, образованная для совместного владения пахотью и лугом, причем каждый получал в свое пользование полосу соответственно степени его участия в общем предприятии, - так, один за то, что он добыл средства для приобретения плуга, другой за то, что он управляет плугом, третий за то, что погоняет быков, четвертый, пятый, шестой, седьмой и т. д. – за  поставку быков. В более позднюю эпоху эти союзы для совместной пахоты рассматриваются как свободно-договорные ассоциации. Но не может быть сомнения, что первоначально они были порождены той тесной связью, которая, благодаря общему жилищу и совместной работе, возникала между членами больших хозяйств, о которых мы говорили выше. Люди, жившие в одной племенной усадьбе, соединенные в одну племенную деревню (trev), или хотя бы сообща владевшие землей, как члены одной и той же племенной скотоводческой общины, имели, конечно, наибольшие шансы для совместной обработки земли, тем более, что эта обработка, в противоположность нашим современным представлениям о сельскохозяйственной технике, требовала скорее сотрудничества, чем индивидуального труда: наделение полосами «erws» трудно было бы понять, исходя из какого-либо иного принципа».

Рядом с хуторским хозяйством, основу которого составляют нераздельные семьи, или т. н. «ложа», - которые в Уэльсе в XIII в. еще составляли группы в 50-60 членов, и являлись своего рода общиной двоюродных братьев, - мы встречаем в пределах населенной кельтами области и деревенский вид поселенья, в котором, как показывает Сибом, а за ним Виноградов, каждый совершеннолетний житель деревни имел право на равную долю общинной земли, независимо от его родословной, так что, если, например, в деревне имеется 20 человек, то каждый из них будет владеть 1/20 частью всей общинной земли, нарезанной полосами, рассеянными по всей деревенской территории. Сверх того он будет пользоваться известными правами относительно совместной запашки, общего пастбища, охоты и рыбной ловли (см. Виноградов, «Средневековое поместье в Англии», Журнал Министерства Народного Просвещения. 1910. XII, стр. 313, 319 и 317).

Эти данные небезынтересно сопоставить с позднейшими формами поселения в той же Британии со времени появления в ней германцев. На 146-8 страницах своей английской книги «О росте поместья» Виноградов говорит: «Мы видели, что среди кельтических племен, поселившихся в Британии, заметно стремление к рассеянию по земле семейными группами. Каждая устраивала общую усадьбу с окружающими ее хозяйственными постройками или основывала хутор из нескольких домов, тесно примыкавших друг к другу... Тевтонские завоеватели, наоборот, имели решительное стремление к концентрации населения в селах, т. н. «tuns»; они поставлены были в необходимость поддерживать тесное общение в интересах обработки и самозащиты. Тревожные времена, наступившие с их нашествием и продолжавшиеся до момента полного сложения феодальной монархии, не благоприятствовали поселению отдельными усадьбами и хозяйствами... Вот почему под разными именами tun′ов, ham′ов, leys и thorpes английские и скандинавские поселения представляют собой не хутора, а более обширные группы - деревни. Это не значит, чтобы совершенно исчезли отдельные фермы и хутора; там, где англо-саксонское общество граничило с кельтическими, как и в тех графствах, которые медленно и в слабой степени завоевываемы были у кельтов, можно было отметить переход от кельтического «trev» или хутора с его небольшой группой усадеб и семейных общин к обширным поселениям, или tun′ам, характерным для средних и восточных графств» («The Growth of the Manor», стр. 146/8).

Если неполная смена кельтических поселений германскими объясняет нам наличность в Англии XI и XII столетий хуторов рядом с селами, то следы римского владычества на острове в особенности сказываются в факте наличности в Англии городов. Виноградов делает то общее замечание, что о римских порядках на острове мы, к сожалению, можем судить только по фактам, относящимся к провинциальному быту других частей империи, а такие умозаключения, основанные на аналогии, разумеется, не лишены некоторой опасности... «О римлянах известно, говорит тот же исследователь, что они не навязывали туземному населению своих идеалов и своих учреждений. Обеспечив сохранение своего собственного владычества и получение финансовых выгод с покоренных, они обыкновенно довольствовались тем, что бросали семена городского и сельского быта в новую почву и ждали их дальнейшего развития под влиянием благоприятных обстоятельств, связанных с высшей культурой и тем обаянием, какое необходимо должны были иметь покорители света... В отношении к гражданскому праву они терпели дальнейшее существование местных обычаев, насколько последние не входили в конфликт с их собственным правом и не предъявляли притязаний на иное значение, кроме местного» (ibid., стр. 45). Что касается до общественных порядков, то преобладающий их тип - тип городского поселения, граждане которого управляют всей округой, разумеется, не сразу мог быть пересажен в варварскую среду и пустил корни только медленно.

Виноградов указывает на то, что при городской форме поселения римская вилла является загородным поместьем, но в отдаленных провинциях, стоящих на низкой ступени культуры – а  в таких условиях и была Британия – господствующей  формой были «виции» в смысле деревень или сел (ibid., 49-50).

«В тех провинциях, - говорит Виноградов, - где селение или vicus возникло и развилось ранее римской эры, оно признаваемо было римлянами, как самоуправляющаяся единица». Русский ученый не разделяет точки зрения Фюстель-де-Куланжа и немногих писателей, пошедших по его стопам; он не думает, что насаждение частной собственности римлянами помешало сохранению и развитию самостоятельных крестьянских общин, упоминаемых в Феодосиевом кодексе и удержавшихся в восточной половине империи под наименованием метракомий. Он опирает свои выводы на тексты Сикулла Флакка и Исидора, говорящих о совместных выпасах вицинов или соседей, т. е. о таких формах совместного пользования, которые необходимо допускают признание, что римляне не искоренили ранее их установившихся кельтических хуторских и сельских порядков с тяготением к равенству в пользовании землей (ibid., 64, 65 и 67). Вместе с тем он указывает на рост латифундий и тех зависимых отношений патроната и клиентства, зародыш которых можно отметить еще в кельтической общине (характерные примеры представляют в древней Ирландии отношения, возникающие между съемщиками скота и хозяином последнего; они описаны Мэном в его «Древнейшей истории учреждений»). В римском колонате можно видеть зародыш тех крепостных отношений, с которыми мы встречаемся в англо-саксонский период. Прибавьте к этому возникновение городов и больших дорог, и вы исчерпаете те влияния, какие римское занятие Англии, со времен императора Клавдия до момента отозвания римских легионов в 410 г., способно было оказать на дальнейшие судьбы английского народа, его общественных и политических учреждений.

От этой начальной эпохи, по отношению к которой возможно скорее строить гипотезы и умозаключения, опирающиеся на аналогии, чем приводить несомненные исторические свидетельства, перейдем к периоду существования в Британии англо-саксонских королевств. Подробное изложение событий английской жизни в этот период не входят в нашу задачу, так как им посвящена в Словаре особая статья (III, 80/3). Мы отметим только рост учреждений, понимая под ним столько же экономические, общественные, сколько и политические порядки, водворившиеся на острове в период времени от V по XI столетия, к которому относится окончательное завоевание его норманнами. Внешние события, которыми знаменуется этот период, сводятся к постепенному возникновению ряда королевств по мере переселения на остров новых и новых колонистов из местностей, расположенных к югу от Ютландии и занятых саксами и англами. То обстоятельство, что эти местности в последующую эпоху характеризуются летописцами, как покинутые их прежними обитателями, свидетельствует о том, что масса переселенцев была весьма и весьма значительна. Но этот наплыв тевтонцев последовал не сразу: в начале VII в. мы имеем дело скорее с дружинами, сопровождающими того или иного старейшину, т. н. alderman′а, чем с целыми выселяющимися племенами. В своей «Новейшей истории Англии», вышедшей уже 19 изданием, Оман следующим образом и в необыкновенно сжатом виде рисует первоначальный порядок занятия саксами Англии и внутренний быт основанных ими первых государств. Это были, указывает он, мелкие военные монархии; основу каждого составляла дружина, сопровождавшая успешного предводителя - alderman′a. Участвовали в нашествии не целые эмигрирующие племена, но наиболее предприимчивые личности из их среды. Масса саксов, ютов или англов в это время еще оставалась на континенте в своих старых жилищах. Когда счастливый вождь завоевывал округ в Британии и принимал титул короля, он наделял землей своих сподвижников, удерживая большую часть ее на правах королевского домена. На первых порах завоеватели истребляли все туземное население, но впоследствии они предпочли принуждать его к обработке земли в пользу новых господ. По мере того, как завоевания все более и более расширялись, семьи, не входившие в состав дружины, спешили переселиться на остров, так что у короля оказывалось вскоре, помимо наделенных им сподвижников, еще немало других английских подданных. Последствием этого было то, что рядом с селами, занятыми несвободным населением начальников рано прибывших военных банд, возникали и такие, которые заняты были семьями одного и того же рода, добровольно снявшимися с своих прежних жилищ на континенте и прибывшими колонизовать остров. Когда нам попадаются английские селения с наименованиями, например: Saxmundham, или Edmonton, или Wolverton, - мы  вправе догадываться, что они были на первых порах местопребыванием таких владельцев, как Саксмунд (Saxmund), Эдмунд (Eadmund), Вульфгир (Wulfhere), и лиц от них зависящих. Но когда поселения носят названия вроде: Бекингема (Buckingham), или Гиллингема (Gillingham), или Паддингтона (Paddington), нам трудно не видеть в нем общей колонии семей Buckings, Gillings или Paddings. Окончание «ing» на старом английском языке неизменно обозначает совокупность потомков, происходящих от общего родоначальника. Первые по времени англо-саксонские королевства управлялись под начальством старейшин, alderman′ов или военных начальников, которым вверялось управление отдельными округами; рядом с ними мы встречаем управителей, ответственных за целость королевской собственности и за правильное поступление платежей в королевскую казну - каждый в пределах своего округа. Более обширные королевства, как, например, Вессекс, вскоре разделены были на «ширы», или графства, каждое со своим alderman′ом и шерифом, т. е. управителем ширы. Многие из этих шир удержались и по настоящий день. Верховный Совет королевства состоял из короля, alderman′ов и известного числа старых дружинников (Gesiths), находившихся при особе короля. Король обсуждал с ними важнейшие вопросы дня, в то время как окружавший собрание народ криками выражал свое сочувствие или несочувствие говорившим. Король не принимал никакого важного решения, не опросив предварительно своих советников, которые известны были под именем «витанов» или мудрых служилых людей. Если король умирал, или начинал управлять страной тиранически, или оказывался неспособным, - витаны призваны были избрать нового монарха, но из членов королевской династии. Менее важные вопросы решались на собрании ширы, или графства, на которое сходились все свободные; они созываемы были два раза в год alderman′ом и шерифом и разбирали под его главенством свои споры и тяжбы; каждый свободный имел право голоса на этих собраниях; дела еще меньшей важности разбирались на сельских сходах. На эти собрания также должны были являться все «свободные». На них разбирались споры соседей, касающиеся пользования ими полями и выпасами; так как те и другие лежали открытым полем, не огороженные, то пререкания были весьма часты. Отдельным семьям принадлежали только усадьбы с двором, всему же селению в нераздельности - пустопорожние земли, леса и вся земельная площадь после уборки. Англосаксы были, по преимуществу, сельскими поселенцами; на первых порах они не знали, что делать с городами, основанными римлянами, - они только грабили и жгли их, предоставляя им затем лежать в развалинах. По-видимому, даже такие большие центры, как Кентербери, Лондон и Бас (Bath) оставались не заселенными долгое время после их разгрома тевтонскими завоевателями. В конце концов, выгодность положения и обилие строительного материала, представляемого развалинами, привлекли англосаксов к поселению в них, - и города эти были выстроены вновь. Мы можем судить о том, чем были на первых порах английские городские поселения по самым их названиям; они оканчивались, обыкновенно, словом: Chester или caster, которое прибавлялось к наименованию местности, ранее занятой римской муниципией. Так, например, Винчестер (Winchester), Рочестер (Rochester), Дорчестер (Dorchester), Ланкастер (Lancaster). Chester и caster происходят от латинского castrum - огороженное место, своего рода - городище; речь, очевидно, идет каждый раз о городах, не вновь созданных, а построенных из римских развалин.

Что касается до верований англосаксов, то они, как и все германцы, были политеистами: обоготворяли Одина (Woden) - бога небес, Тора (Thor) - бога грозы и силы, Бальдера (Balder) - бога юности и весны. Храмов и священников у них было мало; весьма небольшое число жилых поселений сохранили в своих наименованиях память о богах и язычестве, таковы: Веднесбери (Wednesbury) - бург или укрепленный город Одина, Бальдерстон (Balderston) - тун или селение Бальдера, Сёндерсфильд (Thundersfield) - поле грома или Тора.

Важнейшим событием в Англии с конца VI в. было распространение в ней христианства. У каждого из европейских народов есть свои сказания об обращении в христианство; в Англии эти сказания носят менее легендарный характер не потому, что восходят до более близкого к нам времени, но так как нашли засвидетельствования одновременно и в английских, и в континентальных источниках. Согласно сказанию, папа Григорий, еще будучи диаконом, однажды увидел на рынке в Риме группу белолицых рабов с золотистыми волосами. – Откуда  они? спросил привезшего их торговца Григорий. – Они  англы. – Не  англы, а ангелы, был ответ Григория. – Диакон, гласит легенда, стал пророчествовать, что не пройдет много лет, и они будуть петь «аллилуйя», т. е. будут обращены в христианство. Прошло, однако, значительно более полустолетия прежде, чем брак кентского правителя Этельберта с Бертой, дочерью короля франков - которая, как и все ее родственники, была христианкой - дал папе мысль послать римского аббата Августина в сопровождении нескольких других иноков в Англию для проповеди Евангелия. Они нашли в ней христианского епископа, прибывшего из Галлии, вместе с Бертой, и церковь святого Мартина, близ королевской столицы в Кентербери, где Берта со своей свитой имела возможность присутствовать при католическом богослужении. Миссионеры, предводительствуемые Августином, в 597 г. высадились на острове Танет, в той самой бухте, к которой сто годами ранее причалил корабль Генгиста. Год спустя после их прибытия король Этельберт принял христианство. Из Кента христианство распространилось по некоторым соседним королевствам; оно проникло, между прочим, в Нортумбрию, и здесь распространению его содействовал брак дочери христианского короля Кента с Эдвином (Eadwine), королем Нортумбрии. Вместе с королевой в эту страну прибыл и Паулин, один из спутников Августина. Подчиняясь мольбам супруги, Эдвин обещал сделаться христианином в случае удачного похода на королевство Вессекс. Старейшины или alderman'ы Нортумбрии были собраны им вскоре после похода для совещания о новой вере. «О, король!», - воскликнул один из них, - «жизнь человеческая это - полет воробья через горницу, в которой сидишь при горящем огне, в то время как на дворе дождь и буря. Воробей влетает в одну дверь, очарованный светом и теплом и улетает в другую, исчезая в холодном мраке, из которого он вышел. Так и жизнь человеческая: мы не знаем ни того, что было прежде, ни того, что будет после. Если новое учение сообщит нам что-либо на этот счет, то последуем ему». Под влиянием этих слов, жрец Кольфи решился принять новую веру. Победа христианства, разумеется, не была окончательной. Король Пенда (Penda) восстановил старую веру и видел в ней один из оплотов народной независимости. Северная Англия обращена была, поэтому, в христианство значительно позднее южной, и оно проникло в нее не из Кента, а из Ирландии, благодаря вышедшим из нее миссионерам. Грин, отмечая значение этого факта, указывает, что до высадки англов в Британии, христианство успело распространиться по всей Западной Европе до берегов Ирландии; завоевание Британии язычниками разбило христианский мир на две неравные части: с одной стороны лежали Италия, Испания и Галлия, церкви которых подчинены были римскому папскому престолу и стояли с ним в прямых отношениях; с другой стороны очутилась Ирландия, церковь которой была совершенно отрезана от других церквей христианских наций. Христианство принято было здесь с энтузиазмом и вызвало быстрое развитие литературы и искусства. Прошло не более полувека со смерти распространителя христианства святого Патрика, как ирландские миссионеры стали работать и среди пиктов и скоттов, и среди фризов на северном побережье Немецкого моря. Они основывали монастыри в Бургундии и на Апеннинах. На обнаженной скале западного берега Шотландии один из ирландских миссионеров, Колумба, поставил храм и основал новый очаг для распространения христианства. Из этого очага вышел монах Айдар, который и создал епископскую кафедру на острове Линдисферн в Нортумбрии. Сам Айдар ходил оттуда пешком по Йоркширу, проповедуя Евангелие. После смерти Пенды и водворения владычества нортумбрийского короля Освию над Mepcией, христианство проникло и в центральную Англию. В северной Англии и южной Шотландии особую известность приобрел, как распространитель христианства, миссионер Кудберт. Много сохранилось о нем сказаний: пешком и на лошади он странствовал среди туземцев, внося христианство в самые отдаленные горные деревушки; много монастырей возникло в его время - монастырей, не связанных строгим уставом Бенедикта. Братия, обыкновенно, собиралась вокруг какого-нибудь знатного и престарелого вельможи, желавшего спасти свою душу. В числе этих монастырей один прославился присутствием в нем женщины-пророчицы, вроде Деворы, - ее звали Гильдой; она была из царского рода; аббатство, ею воздвигнутое, лежало на утесах Уитби (Whitby), на берегах Северного моря. Совета Гильды добивались короли; мужской и женский монастыри, которыми она управляла, стали рассадником епископий и церковных приходов. Особый блеск бросило на Уитби имя Кэдмона, по преданию - пастуха, по призванию - поэта, который всю священную историю изложил в стихах. Вскоре между северными церквами, созданными ирландскими миссионерами, и южными, зависимыми от Рима, вспыхнула борьба. Хотя кентерберийская кафедра и обнаружила притязание на главенство, но на севере Англии это главенство не признавалось. На соборе, созванном королем Освию в 664 г. в Уитби, спор ирландских церквей с теми, центром которых была кентерберийская кафедра, решен был в смысле, благоприятном для последней. Этот факт имел громадное значение: благодаря ему сохранилось тесное общение Англии с Римом.

В 668 г. Рим отправил в Кентербери епископом греческого монаха Теодора из Тарса (Theodore of Tarsus). Теодор озаботился таким устройством епархий, чтобы они совпадали с племенными подразделениями, и в то же время признавали господство кентерберийского стола. В его время, т. е. в третьей четверти VII в., небольшие англосаксонские государства слились уже в три главных: Мерсию, Вессекс и Нортумбрию. Два первых признавали супрематство последней. В населении уже сказывалось стремление к единству. Церковная политика Теодора немало содействовала этому единству, дотоле опиравшемуся почти исключительно на силу оружия. «Единый престол единого королевского примаса приучил умы, пишет Грин, к мысли о едином троне одного светского правителя». Подчинение священника епископу, а епископа - главе церкви или «примасу» в Кентербери, послужило образцом и для гражданской администрации государства. Соборы, созываемые Теодором, были первыми из национальных собраний для дела общего законодательства; под их влиянием и в позднейшее время старейшины, точнее - мудрые люди (wise men) Вессекса, Нортумбрии, Мерсии стали сходиться на собрание мудрых - «витенагемот» - целой Англии. Канонические правила, издаваемые церковными синодами, проложили путь национальной системе законодательства.

С христианством развилось в Англии и просвещение; оно достигло уже высокой ступени во времена Беды (см.) Достопочтенного (The venerable Baeda) из Нортумбрии. Он родился 10 лет спустя после синода в Уитби, имевшего место, как мы сказали, в 664 г. В собственном жизнеописании Беда говорит: «Я провел всю мою жизнь в одном монастыре, соблюдая правила моего ордена. Я находил удовольствие в науке, преподавании и писательстве». С молодости Беда сделался учителем; не считая чужестранцев, приходивших искать у него знания, до 600 монахов были его обычными учениками в Джарроу (Jarrow). Бокль называет Беду отцом английской учености. И действительно, с ним воскресла традиция классической культуры; в его писаниях появились впервые в Англии выдержки из Платона и Аристотеля, Сенеки и Цицерона, Лукреция и Овидия; Вергилий столь же сильно повлиял на него, как позднее на Данте. В его «Истории церкви» рассказы о мучениках прерываются цитатами из Энеиды. Сам Беда выступает как стихотворец в небольшой эклоге, описывающей приближение весны. После смерти Беды осталось 45 сочинений; в своих трактатах он излагал все тогдашние сведения по астрономии и метеорологии, музыке, физике, философии, грамматике, риторике, арифметике и медицине. Беда любил свой родной язык, и последней его работой был перевод по-английски Евангелия от Иоанна. В своей «Истории церкви в Англии» он является первым английским историографом. Все, что нам известно о полутораста годах, протекших со времени высадки миссионера Августина, имеет его своим источником. Когда он говорит о событиях своего времени, его рассказ становится весьма подробным. Не менее точны и полны те части его повествования, в которых он опирается на данные, сообщенные ему его кентскими друзьями, Алкуином (Alcuin) и Нодгельмом. Английская литература открывается сочинениями Беды; он же является первым английским ученым - первым теологом и, можно сказать, первым естествоиспытателем Англии. К Беде восходят и первые точные свидетельства об экономической и общественной истории Англии, - я воспользовался ими в I томе моего «Экономического роста Европы».

Чтобы выяснить то влияние, какое на дальнейшие судьбы переселившихся в Англию саксов оказали позднейшие нашествия скандинавских народностей - датчан и норманн, - я считаю полезным вкратце изложить здесь те общие заключения, к каким позволяет прийти касательно общественного и, в частности, экономического быта англосаксов знакомство с их древнейшими законодательными памятниками, грамотами, житиями святых и историческими свидетельствами, передаваемыми нам, главным образом, Бедой.

Так как свободной земли было много в населенной бриттами Англии и так как в позднейших войнах с ними саксонцы воздерживались, как мы видели от поголовного истребления, то немудрено, что в некоторых житиях святых, - между прочим, в житии епископа Эльфрида, написанном во второй половине VII в., - можно  найти указания на то, что клирики и монахи, не принимавшие непосредственного участия в военных действиях, удержали часть своих прежних владений. Древнейшие законы, в том числе - короля Этельберта, заключают в себе постановления, направленные к защите церковной собственности; англо-саксонские грамоты, относящиеся к той же эпохе, т. е. к началу VII в., упоминают о новых пожалованиях земли, как прежним обителям, так и возникшим недавно. Более всего пострадали, разумеется, от англосаксонских нашествий высшие классы кельто-римского общества: их земли захвачены были англосаксонскими королями, сделались «terra regis»; вся же никому не присвоенная земельная площадь, под наименованием Folkland′a, или народной земли, подчинена была действию народного обычая, регулировавшего порядки пользования и распоряжения ей.

В отличие от королевских земель, отчуждение которых зависело от монарха, как их собственника, Folkland подлежал отчуждению не иначе, как с согласия духовных и светских магнатов. Грамоты прямо упоминают о таком согласии, но еще резче отличие народной земли в этом отношении от королевской выступает в известной англосаксонской поэме о Беовульфе: раздавая собственное имущество приближенным, король в ней воздерживается от наделения кого бы то ни было народной землей. В течение всего VII и в следующих столетиях король раздает участки ее не иначе, как в Высшем Совете страны - витенагемоте. Различие королевской и народной земли исчезает только со времен норманнских правителей Англии, когда распоряжение землями сосредоточивается всецело в руках короля. Прежние английские историки, за исключением одного Спельмана, писателя XVII в., отождествляли Folkland, или «народную землю», с римским «ager publicus». Виноградов первый дал иное толкование этому термину, указав на то, что Folkland отличается от Bocland′a, или земли, доставшейся кому-либо по письменным актам, тем, что пользование и распоряжение им определяется обычаем. Но если такова была природа «народной земли», то, спрашивается, какому обычаю она подчинялась? Конрад Маурер сделал попытку показать, что этим обычаем был обычай, присущий родовым порядкам. Весь англосаксонский строй носит на себе еще печать этих порядков. В поэме о Беовульфе упоминается о городищах, занятых целым родом «маагбург». В течение первых двух столетий после завоевания еще сохранились следы родовой мести и выступления родственников на суде в роли соприсяжников или свидетелей доброй славы обвиняемого. Немудрено, если в таких условиях англосаксам известны были и земли, отчуждение которых чужеродцам возможно было лишь при условии согласия родственников (см. «Экономический рост Европы» I, 341).

В своей «Истории английского поместья» профессор П. Г. Виноградов настаивает на той мысли, что рядом с родовыми поселениями мы встречаем у англосаксов нераздельно-семейное владение землей. «Правила, которым подчинена была эта семейная собственность, установлены были народным обычаем», говорит Виноградов, «земля, подчинявшаяся ему, и носила название «народной земли» - folkland; ее противополагали земле, свободной от действия такого обычая - bocland». На последней сказывалось одинаково влияние церкви и законодательной деятельности короля с его витанами. Ими было вызвано к жизни письменное засвидетельствование факта перехода земли из одних рук в другие «книгой», откуда и прозвище ее - «книжная земля» (bocland). Отличительным признаком такой книжной земли была свобода распоряжения ею путем дарения, продажи и завещания (см. Виноградов, «The Growth of the Manor», 141/3).

Англосаксонское селение, как и городище, заключает в себе ряд семейных дворов, имеющих равные права на землю; они пользуются ей не в форме отрубных участков, а полосами, рассеянными на протяжении всей территории селения. Составленные из таких полос наделы сосредоточились в руках дворов и занимающих их семей таким образом, что не все дворы или семьи имели полный надел и что рядом с полными наделами встречались и половинные, и наделы в 1/4 часть полного, иначе известные под названием «виргат». Наконец, были наделы, равные 1/8 части целого надела - «полувиргаты» или еще «bovata», иначе «надел одного быка» (bos). Сибом первый сделал попытку объяснить англосаксонскую систему общинного владения господствовавшей в то время системой обработки полей тяжелыми плугами, поднять которые могли не пара, а несколько пар впряженных животных. Те дворы, которые не имели достаточного числа их для поднятия плуга, пользовались услугами соседей. Известный и нашему крестьянству обычай «супряги» держался и среди свободных крестьян, т. н. «ceorls», Англии. Восьмиголовая упряжь Сибомом считается нормальной. Двор, способный поставить всех 8 быков, пользовался полным наделом; те же дворы, которые ставили - кто четыре, кто два, а кто всего-навсего одного быка, получали соответственно только часть надела: половину, четверть или так называемую «виргату» и даже восьмую часть, часть одного быка, иначе говоря - бовату.

Виноградов принимает, в общем, теорию Сибома и следующим образом рисует себе систему землепользования в англосаксонской Англии, - систему, принятую в расчет и при распределении налоговых тягостей и несколько затемненную возникшей на ее почве фискальной организацией. Земли селения лежат неогороженные; это дает возможность пользоваться на начале нераздельности всеми пустопорожними участками. Число их было весьма значительно, а обращение их под обработку путем подняла нови обставлено известными правилами. Редкие и высоко ценимые луга подлежали особому порядку пользования, известному и в последующие времена под названием «Runrig-system», т. е. очередное пользование, при котором одни и те же участки переходят в течение ряда лет от одного двора в руки другого, третьего и т. д. в целях уравнительного пользования. Что касается до пахотной земли, то она распадалась на полные и частичные наделы, причем те и другие состояли из полос, рассеянных по «конам» и полям одного и того же селения. Каждый двор, как общее правило, сосредоточивал в своих руках количество земли, достаточное для образования целого надела или части его, причем на первых порах более вероятным является равенство самых наделов.

Мирское владение, с поступлением под общий выпас пахотных земель и лугов после уборки, необходимо предполагает существование обязательного севооборота и производство сельскохозяйственных работ в определенные сроки. Что касается до дворовых участков, то они состоят в нераздельном пользовании тех семей, к которым они были приурочены.

В англосаксонском законе короля Ины упоминается уже о «делянках» или участках, доставшихся по разделу (термин, употребляемый для них, это Gedal-land). Есть, следовательно, и основание считать эти порядки весьма старинными, так как эти законы принадлежат к числу древнейших (см. Виноградов, «The Growth of the Manor», 165-185).

В общем очерке судеб английского народа мы поневоле должны ограничиться сообщением этих кратких сведений о происхождении таких порядков землевладения, которые до некоторой степени сближают земельный быт английского крестьянства с нашим. Порядки эти далеко не составляют особенности одной Англии; под другими названиями, немецкими и латинскими, мы встречаем полные и половинные наделы и на континенте Европы (они известны в средневековой Франции под названием «mansus», полный и половинный, а в средневековой Германии под прозвищем «Hufen», причем встречаются одинаково и ganze и halbe Hufen). Нигде, однако, система открытых полей и рассеянных на всем протяжении сельской территории «делянок» (т. н. «strips» и «seliones», из совокупности которых составляется надел) не выступает так резко и не держится так долго, как в Англии. Первые массовые огораживания восходят всего к концу ХV и к первой половине XVI в.; они продолжаются в XVII и принимают особенно широкие размеры только к концу XVIII и началу XIX ст.

Таким образом, Англия, долгое время считавшаяся образцовой страной частной собственности, в действительности прожила значительно более тысячелетия при общинном пользовании. Оно отличается от нашего отсутствием периодических переделов, но его можно сблизить с тем порядком землепользования, который на севере России известен был под именем «долевого землевладения». На это обстоятельство указано было мною в моем «Экономическом Росте Европы». Напомню, что при долевом владении также нет периодических переделов, и отдельные дворы пользуются равными долями в общих полях, причем доли эти также составлены из полос или делянок, рассеянных в землях разного качества и засеваемых разными хлебами, озимыми и яровыми¹).

¹ ) Первый, обративший внимание на общинное землевладение в Англии в средние века, был немецкий экономист Нассе; из англичан – Сибом  дал наиболее полную характеристику системы открытых полей в своей известной книге о сельских общинах в Англии. Тем же вопросом занялись после него ряд исследователей, из которых можно указать на Гомма и на профессора Виноградова. Книга русского экономиста Сокальского «Англо-саксонская община» мало отвечает своим заглавием внутреннему содержанию; в ней читатель не найдет попытки осветить систему землепользования в эпоху англосаксов, а одну только ходячую в то время теорию о Folkland′e, как о земле, принадлежащей всему английскому народу и сходной поэтому с римским «ager publicum».

С конца VIII ст. начинается в Англии период новых нашествий народов скандинавского мира; они предпринимаются не целыми племенами, а компаниями «повольников», под предводительством нередко избранных вождей - викингов. В среде этих вождей мы не находим королей ни Дании, ни Норвегии, а воителей, не принадлежащих к правящим династиям и выделяющихся своей храбростью и предприимчивостью. Викинги «пенили море» на своих деревянных ладьях, образцы которых можно видеть в «Северных музеях» Стокгольма и Копенгагена. В нашей истории типом их являются Аскольд и Дир; такие же викинги известны всему Западу, не исключая и Византии. Ими основаны такие княжества, как Неаполитанское в связи с Сицилией и Норманнское. Завоеватель Англии выйдет из среды династии, положившей основание последнему княжеству; но более двухсот лет пройдет между первыми попытками викингов положить основу своему владычеству на британском острове и битвой под Гастингсом, которой упрочено владычество над Англией Вильгельма Норманнского. Пока в Эссексе продолжалось владычество Эгберта (Eagberth, 802-839), викингам приходилось довольствоваться высадками с целью грабежа в одних только северных княжествах, где они обирали церкви и монастырские обители. В последний год своего правления Эгберту пришлось встретиться с датчанами в открытом сражении в окрестностях Плимута, и он нанес им и их союзникам, кельтам Корнвалля, жестокое поражение. После его кончины, в правление короля Этельвульфа (839-858), датчане делают первую попытку осесть в Англии. С этою целью они занимают остров Танет и обращают его в укрепленный лагерь. Во второй половине IX в. датчане проникают во все части королевства, - не только в Нортумбрию и Мерсию, но и в Вессекс, древнюю столицу которого, Винчестер, они подвергают сожжению (864 г.). Три года спустя отдельные полчища, предводительствуемые викингами, образуют союз, именующий себя «Великой Армией»; под руководительством двух начальников, Ингвара (Ingwar) и Губба (Hubba) они овладевают Нортумбрией, грабят город Йорк и приступают к разделу земель между собой, начиная от Тиссы до Трента. Английское население было частью перебито, частью обращено в рабство. Датское владычество упрочивается, таким образом, прежде всего в пределах бывшего королевства Дейра (Deira), которое переходит в их лице снова в руки язычников. Так как земли в Дейре не хватило для всех датчан «Великой Армии», то часть ее под начальством Ингвара, направляется в Восточную Англию – теперешние  графства Норфольк и Сёффольк - и после удачного сражения, в котором сперва взят был в плен, а затем убит правитель Эдмунд, они приступают к новому разделу земель; но поселения их в этой части Англии менее густы, чем на севере. Не так удачна была попытка датчан устроиться в Эссексе, где в сражении под Эшдоуном (Ashdown) (871 г.) они были разбиты наголову молодым королем Альфредом (см.), остановившим, таким образом, их дальнейшее распространение на юг. Битва под Эшдоуном была первым из военных успехов Альфреда. Продолжительная война с датчанами, которую ведет этот герой народных сказаний, заканчивается миром с одним из их предводителей, Гутрумом (Guthrum). Благодаря этому договору в руки датчан переходят Нортумбрия, восточная Англия с восточной частью Мерсии и Эссекс. Все же остальные земли южной части острова сосредоточиваются в руках Альфреда, т. е. не только Вессекс и Сёссекс с Кентом, но и западная часть Мерсии.

Гутрум принимает христианство и становится владыкой восточной Англии, другой же датский король правит Йорком. Между обоими датскими княжествами, таким образом разделенными, тянутся земли так называемых «пяти бургов»: Ноттингема, Линкольна, Дэрби, Лейчестера и Стамфорда. Эти городские округа имеют своих самостоятельных начальников в лице особых «ярлов», - термин, которым датчане обозначали военных предводителей. Небезынтересный, но далеко еще не решенный вопрос, в чем сказалось влияние датчан в Англии. Географические наименования, в которых воспроизводится слово «бю» (by), означающее земельное владение, обычны на протяжении северных и восточных графств; судя по этим названиям, датские поселения были особенно густо рассеяны в графствах Йорк, Линкольн, Ноттингем и Лейчестер; менее густо - в восточной Англии, и всего слабее - в западной части занятой ими области. Таким образом, в долинах Трента и Узы датская кровь представляет большую примесь к английской и несравненно меньшую - на побережье Немецкого моря, а тем более - к западу и югу. Профессор Оман говорит, что датчане очень быстро переняли англо-саксонские обычаи. На расстоянии немногих лет все они перешли в христианство, а их язык был так близок к староанглийскому, что сделалась возможной ассимиляция его с языком покоренного населения. Отличия сказались в создании диалекта, несходного с тем, на котором говорили жители южных графств, но и эти особенности с течением времени стали сглаживаться. Временным последствием нашествия датчан было опустошение северной и отчасти восточной Англии. Оман полагает также, что одним из последствий датских нашествий было ускорение процесса феодализации в Англии, т. е. исчезновение свободных средних и мелких собственников. Они признали над собой патронат «сильных людей», стали получать от них покровительство и судебную защиту в обмен за военную службу и платеж известных сборов. Земля, по-прежнему, осталась в руках крестьянина, но из свободного он сделался теперь зависимым.

Профессор П. Г. Виноградов также допускает переустройство общества на более аристократических основах в течение «датского периода» английской жизни и притом в пределах не одной занятой датчанами площади. В период саксов и англов обложение, - указывает он, - было довольно слабым; оно возросло с того момента, когда пришлось откупаться от датских нашествий и погромов уплатой им т. н. датской дани (Danegeld). С этого времени hyde или гайда земли, т. е. земля семьи или двора, становится по преимуществу единицей обложения и должна удовлетворять повышенному размеру военных и фискальных обязательств («Рост поместья», 227). Тот же писатель указывает на то, что в графствах, как Норфолк и Сёффолк, в которых удержались следы датского влияния, лично свободные, но крепкие к земле крестьяне-собственники, socmen′ы, встречаются в значительно большем числе, чем в других частях Англии. В своей книге об «английском обществе в XI в.» Виноградов попутно рассматривает вопрос о том, в чем могло сказаться датское и, вообще, скандинавское влияние в Англии, и отмечает следующие наиболее бьющие в глаза особенности тех округов, в которых было много поселений датчан. Мы видели, что в этом положении оказалась область т. н. «пяти городов», расположенных между Йоркширом и двумя восточными графствами, Норфолком и Сёффолком. Небезынтересно поэтому отметить, что в окрестностях двух из этих городов, Линкольна и Стамфорда, а также Йорка, Честера и Кембриджа, мы встречаемся с оригинальным скандинавским институтом т. н. Lagman, известных также под прозвищем «judices» (судей). В скандинавском праве эти Lagnian′ы должны были излагать перед народным судом закон, подлежавший применению в рассматриваемом случае. В названных местностях «лагманы» являются своего рода наследственной должностью. Рядом с ними упомянем, как об особенности датских округов, учреждение 12-ти старших «танов», которые выступают в роли обвинителей после принесения ими присяги на мощах. Суд, в котором они появляются - суд Сотни. В датских округах он носит название Wapentake, т. е. место, в котором люди являются с оружием в руках или берут его в руки («English Society in the Eleventh Century», 5-6).

В населенных датчанами местностях число лично свободных людей, владеющих скромным состоянием, как общее правило, более значительно, чем в других. Они известны или под датским прозвищем «drengs», которому соответствует латинское «puer», или под названием свободных людей - «liberi homines» и socmen′oв. Преобладание в восточных, наполовину датских графствах, - особенно в графстве Линкольн, Ноттингем, Йорк, Норфолк и Сёффолк - класса socmen′oв, образующих в поместьях целые группы свободных людей, из которых одни в праве распоряжаться своими землями, а другие лишены этого права и, в общем, отвечают понятию свободных крестьян, признается Виноградовым одним из проявлений скандинавского влияния в этих частях Англии (ibid., 420, 436, 441).

Тот же писатель справедливо указывает еще на одну особенность провинций, в которых число датских поселений было особенно значительно: в них вполне отсутствуют следы родовых порядков; их, очевидно, не могло быть между членами банд пиратов, которые под предводительством избранных ими вождей, викингов, оседали по преимуществу в восточной Англии. За отсутствием родовых поселков мы находим в занятых датчанами графствах поселки сельские; кровные отношения заменяются здесь отношениями соседства (ibid., 477 и 478).

В обществе, в котором мир ежечасно может быть нарушен набегами чужеземцев - будут ли ими, как у нас, татары или, как в Англии IX в., датчане, - необходимо растет нужда в военной защите и покровительстве сильных. Немудрено поэтому, если система индивидуального поручительства, какую мы находим у англосаксов, складывается окончательно в царствование Альфреда, которое все было занято борьбой с датчанами. В моем «Экономическом росте Европы» я говорю по этому поводу следующее: «С упадком родовой солидарности, при слабом еще развитии государственной власти, охрану мира приходилось возлагать на лиц, имущественное положение которых само являлось надежным ручательством соблюдения ими тишины и спокойствия или, по меньшей мере, исправного несения штрафов, падающих на нарушителей порядка. По законодательству Альфреда людям свободного звания предоставлялось приискивать в среде землевладельцев лиц, готовых принять их под свою руку. На практике это поручительство землевладельцев имело своим последствием ответственность их перед судами за своевременную явку всех заподозренных в нарушении мира. В этом виде англо-саксонский институт индивидуального поручительства может быть сближен с тем, о котором на континенте Европы говорится в законодательстве Карла Лысого от 847 г.; оно обязывает каждого свободного человека выбрать себе старшего - «сеньора» - в лице ли короля или людей, связанных с ищущим поручителя обязанностью верности (fideles). При позднейших правителях, как видно из т. н. законов Этельстана, приискание поручителя признается уже обязанностью родственников малоземельного или обезземеленного человека; если родственники не помогают ему в этом, он сам должен направить все свои усилия к той же цели и подлежит в противном случае ответственности перед «сотенным судом».

Обязательное приискание поручителя, очевидно, было неблагоприятно дальнейшему сохранению свободных общин и содействовало росту поместья. К чему, в самом деле, как не к уступке земли в собственность помещика, т. н. «глафорда», могло вести вступление в число его клиентов? Вознаграждением глафорда был переход в его руки права собственности (dominium eminens), а это обстоятельство, очевидно, имело своим последствием то, что из страны свободного крестьянского землевладения Англия становилась страной латифундий; место свободных общин заняли в ней зависимые от владельцев поместья или «manor». Этим объясняется причина, по которой к временам Вильгельма Завоевателя число лиц, владеющих землей в собственность, т. н. «аллодиариев», становится весьма незначительным.

В числе крупных собственников мы находим немало церквей и монастырей. В письме к королю Эгберту Беда жалуется на то, что благодаря расточительности, с какой раздаются казенные земли церквам и монастырям, скоро не останется чем наделять членов служилого сословия (см. «Экономический рост Европы», т. I, 413).

Крупное поместное владение только подготовило почву для постепенной феодализации англо-саксонского общества. Если выражать словом «феодализм» родовое, а не видовое понятие, если не приурочивать этого термина к тем специфическим формам, какие во Франции, в эпоху первых Капетингов, или в Германии, при Вельфах и Гогенштауфенах, принял процесс сосредоточения политических прав в руках помещиков, то нет основания отрицать феодализма в Англии к эпохе норманнского нашествия. Не все стороны феодализма выступают, однако, в это время в одинаково законченном виде. Всего менее затронуто процессом феодализации военное устройство: войско все еще остается всенародным ополчением свободных людей; но рядом с народной милицией или «fyrd» встречаются и дружины, составленные из лиц, связанных с князем особой верностью (fidelitas) (см. Maitland, «Domesday and beyond», 305, 308).

Англо-саксонская система вотчинных судов также представляет большое сходство с патримониальной юстицией на континенте Европы. В моей «Истории полицейской администрации в Англии» еще в 1877 г. сделана была попытка показать англо-саксонское происхождение этой вотчинной юстиции. И раньше меня тот же вопрос поднят был рядом исследователей как английских, так и немецких. Древнейшие из дошедших до нас грамот о предоставлении владельцам поместья или «manor» судебных прав относятся к периоду правления датской династии. Исключение составляет только одна хартия короля Ины, предоставляющая одному монастырю право суда в случаях убийств и присвоения чужого имущества; но постоянное упоминание в позднейших источниках датского периода о том, что новые привилегии выдаются только в подтверждение прежних, указывает на происхождение вотчинной юстиции еще до упрочения датского владычества в Англии. Несомненно, однако, что развитие в особенности высшей юстиции в руках помещиков совпадает с периодом господства датской династии. Немецкий исследователь Zopfel объясняет это сознательным желанием датчан расположить в свою пользу земельную аристократию. На первых порах в грамотах не заходит речи о праве вотчинных судей судить убийство; об этом упоминается лишь в более поздних источниках. К концу англо-саксонского периода, в эпоху полного господства духовной и светской аристократии, полицейско-уголовная юрисдикция владельцев поместья достигает полного своего развития. Вотчинному суду подчинены не только крепостные люди, но и socmen′ы, т. е. люди, лично свободные и владеющие землями. Рядом с нарушением мира, ведению суда подлежат и другие преступления, как против нравственности, так и против имущества. Наказания не сводились к одним штрафам; в наиболее серьезных случаях судья-помещик мог объявить осужденного преступника стоящим вне закона, после чего имущество его конфисковалось в пользу общины. Право судить убийц редко упоминается в числе функций вотчинного суда. Король обыкновенно удерживал это право за собой и за королевскими судьями («История полицейской администрации в Англии». Прага, 1877, стр. 122-127).

II. Датские поселения и норманнское завоевание. С национальной борьбой англосаксов с датчанами неразрывно связано имя самого популярного из правителей острова, героя бесчисленных легенд и сказаний, короля-мудреца и короля-реформатора - Альфреда (871-901). «Альфред - первый из наших королей, с которым связано у нас определенное представление, как об одном из действительных основателей английской монархии», - говорит один новейший историк, Флетчер. Англия, отвоеванная им у датчан, сводилась к узкой полосе земли в юго-западной части острова, от моря на юге и до линии, проведенной на севере между Честером и Лондоном. Но Альфреду удалось избавить ее от такого повального погрома и террора, какого стране больше никогда не пришлось переживать. Этого было достаточно, чтобы сделать его имя дорогим для всякого английского очага; он был не только солдатом, но и матросом, строителем церквей, ученым, изобретателем, организатором государства и его историком. Все свои изумительные способности он направил на благо народа. Мы не станем распространяться о войнах Альфреда с датчанами и ограничимся указанием, что со времени мира с Гутрумом, в 878 г., начался не только переход к мирной жизни датчан на острове, но и отлив их во Франции. Произошел ли он оттого, что их численность уменьшилась, или что берега Франции показались более заманчивыми для их набегов, или причина перемены лежит в самом характере Альфреда, «как великого воителя», мы сказать не можем. Несомненно только одно, что мелкие набеги и восстания, которыми ознаменовался конец царствования Альфреда, были все легко подавлены. Альфред положил основание английскому флоту; этим флотом стала охраняться морская граница, а при его преемниках флот настолько окреп, что во времена Эдгара английские корабли уже не довольствовались охраной одной южной границы, но огибали в своих плаваниях весь остров. В немногие промежутки между войнами с датчанами Альфред озаботился восстановлением разрушенных поселков и новой колонизацией частей Англии, освобожденных им от датчан. Он призвал иностранных ученых в английские школы, озаботился переводом на язык саксов многих латинских сочинений и предпослал этим переводам свои краткие предисловия; при нем, начиная с 887 г., стали вести хронику событий на саксонский язык, и при нем также положено было начало кодификации не столько законов, сколько обычаев, общих всему англо-саксонскому народу. Мы не можем сказать утвердительно, на каких началах была построена им организация военных сил страны, но весьма вероятно, что он призвал каждую сотню или «hundred» к поставке ему известного числа воинов. Другой новейший историк, Оман, приписывает Альфреду и окончательную организацию служилого сословия, т. н. «tan»-ов, в число которых вошли все крупные землевладельцы, связанные отныне обязательством служить королю одинаково в его дружине и в его совете. Что касается до народной милиции, или «fyrd», то Альфреду приписывается разделение ее на две части, из которых одна будто бы занималась обработкой полей в то время, как другая уходила на войну - система, очевидно, напоминающая порядки, которые Юлий Цезарь нашел у свевов. Нужно ли приписанное Альфреду считать сказанием или реальным фактом, я решить не берусь. За Альфредом признают поощрение и мореходства и торговли; им, якобы, снаряжена была экспедиция капитана Оссера в северные моря, поведшая к открытию Нордкапа, и к нему же возводится правило, по которому ряды служилого сословия танов могли пополняться купцами, трижды переплывшими с торговыми целями Ла-Манш.

Объединение Англии под властью одного правителя совершилось не ранее правления Эдуарда Старшего (901-925), сына Альфреда. Он завершил дело отца, разбив наголову последнего из королей восточной, датской, половины острова в 921 г., после чего и царство его, т. е. теперешние графства Норфолк и Сёффолк были инкорпорированы Вессексом. К концу правления Эдуарда не только вся страна к югу от реки Гумбера сосредоточилась в руках англосаксов, но и датчане Нортумбрии признали их короля своим верховным правителем; мало этого - шотландцы провозгласили его отцом и господином на многолюдном собрании в Доре в 924 г. Его преемник Этельстан (Aethelstan) присоединил к королевству занятую датчанами Нортумбрию и, когда дети последнего датского правителя Йорка вздумали поднять восстание при поддержке ирландцев, шотландцев и кимвров, он разбил соединенное ополчение в самой кровопролитной из битв, доселе веденной королями из династии Альфреда, - в битве под Брунанбургом. После этого и шотландцы, и кельты Уэльса и Корнваля, и датчане Нортумбрии одинаково смирились пред ним. Его признавали самым могущественным правителем на Западе Европы; все соседние короли искали его союза. Одна из его сестер вышла замуж за императора Оттона I, другая за Карла Простодушного, короля западных франков, а остальные три - за короля Арля, за графа Парижского и за графа Фландрского.

При преемниках Этельстана положено было начало широкому владычеству духовенства; оно стоит в причинной связи с предпринятой епископом Дёнстаном реформой монастырей. Он стремился к упрочению в них правил святого Бенедикта о бедности, целомудрии и покорности. Произведенные в этом направлении реформы нимало не повели к сокращению размеров монастырской собственности; имея неограниченное влияние на короля Эдреда (Eadred), «будучи при нем», - как выражается его биограф, - «не только равным с монархом правителем, но и повелителем над королем» («quasi rex et regis imperator»), Дёнстан воспользовался своим положением, чтобы наделить храмы, вызванные им из развалин или вновь сооруженные, обширными «наследствами». С этого времени начался безостановочный рост церковных латифундий в таких размерах, что к эпохе завоевания Англии Вильгельмом 7/12 земельной площади, занятой одним графством Нортумберланд, очутились в руках всего-навсего четырех монастырей (см. мой «Экономический рост Европы», I, 414-423).

Рост крупного землевладения столько же светских, сколько и духовных сеньоров, и феодальной системы объясняет нам причину упадка королевской власти и ослабления оборонительных сил страны. Это позволило датчанам в конце X ст. сделать новые попытки к завоеванию Англии. Первое массовое нашествие восходит к 991 г. Англосаксы обращаются к новому средству отстоять свою независимость: они откупаются от иноземцев деньгами, но этот прием, разумеется, только разжигает аппетит датчан, и с этого года по 1014 они не перестают вымогать своими набегами все новые и новые платежи. Они известны под названием датских денег (Danegeld), - а для их взимания вводится особая система обложения крестьянских дворов и их наделов; единицей этого обложения является «гайда», т. е. комплекс земельных полос, рассеянных в различных «конах» и полях одной и той же сельской общины. Так как гайда земли рассчитана на обработку тяжелым плугом с восьмиголовой упряжью, то она является более или менее постоянной величиной, колеблющейся около 120 акров (см. Vinogradoff, «English Society in the Eleventh Century», стр. 146). В местностях, занятых датчанами, та же гайда слывет под названием «carucata», от слова «carruca» - тяжелый плуг. В этом названии еще яснее выступает связь единицы обложения с количеством земли, поднимаемым одним плугом с восьмиголовой упряжью. И каруката содержит в себе, подобно гайде, 120 акров (ibid., стр. 147). Эти хозяйственные комплексы в качестве фискальных единиц продолжают держаться в течение всего столетия, отделяющего новые нашествия северных народов, и в частности датчан, от завоевания Англии Вильгельмом Нормандским. Немудрено поэтому, если в предпринятой последним описи земельных владений завоеванного им государства мы встречаемся с делением поместий в целях налогового обложения на гайды и карукаты, с составляющими их виргатами и боватами. «Датским деньга» суждено было сделаться не только первой формой прямой земельной подати в Англии, но и источником позднейшей фискальной системы, опирающейся на хозяйственный комплекс полных и половинных дворов и даже «четвертей» и «восьмушек» одного двора.

С 1016 г. датским нашествиям наступает конец. В Англии воцаряется датский король Канут. По договору с Эдмундом, он делит  с ним владычество над ней таким образом, что в его руки отходят датские округа Нортумбрии и «пяти городов», тогда как Эдмунд удерживает за собой Вессекс, Кент, Лондон и Восточную Англию. Не прошло, однако, и года, как Эдмунд был изменнически убит Эдриком, и ранее этого интриговавшим в пользу датчан. Таны Вессекса собираются на «витенагемот» и отдают корону Англии Кануту. Канут правил в течение 19 лет одновременно и в Дании, и в Норвегии, и в Англии (1016-1035), но он особенно охотно пребывал в последней. Язычник до момента ее завоевания, он принял крещение, женился на Эмме, вдове покойного короля, удержал при себе лишь небольшую постоянную армию из датчан, оплачиваемую им периодически взимаемым Danegeld′ом, и постарался править страной не как завоеванной провинцией, а как центром своих обширных владений.

С именем Канута связано упразднение больших alderman′ств, т. е. тех крупных административно-феодальных комплексов, которые в годы, предшествовавшие его воцарению, немало препятствовали централизации власти в руках короля и упрочению порядка и силы государства. Но нельзя сказать, что Канут был объединителем и врагом того, что можно было бы назвать - за недостатком другого термина в русском языке - уделами, так как он в сущности, только заменил англо-саксонских alderman′ов датскими «ярлами» (от слова «jarl» происходит английское «earl», что значит «граф»). Канут не отменил системы уделов, как не упразднено было им и деление Англии на датскую и саксонскую половину. Нортумбрия и Восточная Англия даны были в управление двум датским ярлам, тогда как Вессекс и Мерсия - двум английским, графу Годвину и графу Леофрику. Английские историки ставят Кануту в особую заслугу то доверие, с каким он относился к туземному населению; он удержал при себе небольшой отряд в 2 – 3 000 человек датской дружины, исполнявшей при нем обязанности военной свиты. Он не роздал земель Англии ни ее членам, ни другим датчанам, удержал на высших постах английских уроженцев и даже нередко посылал их в Данию для исполнения обязанностей епископов и светских сановников. Правители Уэльса и Шотландии охотно признавали над собой его верховенство. Малькольму, королю шотландскому, Канут даровал даже часть северной Англии, бывшего королевства Берниции, в вассальное держание. Тем самым проложен был путь распространению английского языка и английской культуры в плоскостной части королевства.

При преемниках Канута или Кнута распалось его царство: вспыхнуло восстание в Норвегии, датчане признали своим королем его законного сына Гартакнута (Harthacnut′a), а англичане - его незаконного сына, Гарольда. Один Годвин, граф Вессекский, высказался в пользу Гартакнута и заставил принести ему присягу всех, кто жил к югу от Темзы в пределах его княжества. Братья враждовали между собой, и Гарольду удалось овладеть Вессексом, на защиту которого не было прислано вовремя войска правителем Дании. Но не прошло и трех лет, как Англия снова осталась без короля, ввиду кончины Гарольда. Гартакнут прибыл в нее с большим ополчением и упрочил в ней свое владычество; жителей стали облагать высокими поборами в пользу датских воинов, и, если бы не неожиданная смерть, постигшая короля в 1042 г., Англия снова испытала бы на себе все невыгоды подчинения иноземному правителю.

Со смертью Гартакнута пресеклась датская династия. Собранные на совет витаны решили призвать на престол члена саксонской династии, к которой принадлежал Альфред. Сделать это было тем легче, что Гартакнут призвал к себе Эдуарда, сына последнего короля саксонской крови, правившего Англией до Канута. Эдуард приходился ему братом по матери, Эмме, на которой, как мы видели, женился Канут. Эдуард долгое время жил перед этим в Нормандском герцогстве и завязал там отношения с будущим его правителем Вильгельмом. В это время Нормандией правил еще герцог Ричард, брат Эммы; состоя при нормандском дворе, Эдуард в значительной степени забыл родную речь и стал, по самым привычкам своим, французом. Своим возвращением в Англию он, в значительной степени, обязан был Годвину (Godwine), правителю Вессекса. Женившись на его дочери, Эдите, он вверил ему администрацию королевства. В Годвине Эдуард нашел, однако, решительного противника своим нормандским любимцам, которым он охотно вверял епископские кафедры, в том числе и архиепископский стол в Кентербери. Ходил слух, что Эдуард обещал даже корону Англии Вильгельму, незаконному сыну нормандского герцога, на что он, разумеется, не имел права, так как в действительности распоряжались передачей престола члены служилого сословия, собранные на витенагемот. Последствием несогласий было восстание Годвина; он собрал ополчение из людей Вессекса, за что и объявлен был стоящим вне закона решением витенагемота. После этого он бежал во Фландрию; но в 1052 г. витенагемот снял с него опалу, и король Эдуард поставлен был в необходимость восстановить его на прежнем посту. Дом Годвина продолжал играть главенствующую роль в последние четырнадцать лет царствования Эдуарда. Вессекс оставался во власти Годвина, Восточная Англия поставлена была под управление его второго сына, Гарольда, а старший сын «великого графа», Тостиг, сделался ближайшим фаворитом короля Эдуарда. Со смертью Годвина его влияние перешло к сыну его, Гарольду, человеку весьма популярному - особенно на юге Англии, - несомненно, способному и деловитому. Во время его руководительства делами Англии было послано в Шотландию войско, чтобы низложить героя шекспировской трагедии Макбета, захватившего престол убитого им короля Дункана. Макбет пал в сражении, и престол был возвращен старшему сыну шотландского короля Малькольму.

Управление Англии Гарольдом ознаменовалось также удачным походом против кельтов Уэльса. Теснимые войском Гарольда, восставшие убили собственного короля и смиренно положили его голову к ногам английского правителя. Но последний сам вскоре сделался пленником графа Понтье, к владениям которого он должен был причалить, ища защиты от морской бури. Так как граф Понтье был вассалом Вильгельма, сделавшегося уже герцогом Нормандии, то последний освободил Гарольда и привлек его к своему двору в Руане; здесь Гарольд прожил некоторое время, частью как гость, частью как заложник. Он ходил с Вильгельмом в поход против бретонцев и посвящен был им в рыцари. Его согласились отпустить обратно в Англию, но под условием поддерживать кандидатуру Вильгельма на английский престол в случае смерти Эдуарда. Вильгельм ссылался при этом на обещание последнего, ввиду чего и Гарольд поклялся стоять за него. Когда получена была присяга в церкви, Вильгельм указал Гарольду на то, что под ризою, над которой эта присяга была принесена, лежали мощи святых Нормандии, - что, разумеется, должно было сделать присягу еще более крепкой. Поэтому, когда умер король Эдуард и Гарольд сам был выбран королем собранием витанов, Вильгельм Нормандский объявил его поведение клятвопреступным. В действительности же Гарольд стал королем и по завещанию Эдуарда, сделанному устно на смертном одре, и ввиду выбора его витенагемотом. Немудрено поэтому, если он дал отрицательный ответ  на настояния Вильгельма, переданные ему особыми посланниками. Тогда Вильгельм решился добиться престола иначе: он владел большими сокровищами и имел немало вассалов; его военная репутация была велика. Поэтому когда он объявил по всей Европе о своем намерении предпринять поход на Англию и о готовности оплатить службу всякого, кто добровольно войдет в его ополчение, землями в завоеванной стране, - тысячи наемников из Франции, Бретани, Фландрии и Аквитании поспешили предложить ему свои услуги. Его армия оказалась составленной из нормандцев всего-навсего на одну треть. Шесть месяцев потребовалось для подготовки похода и постройки флота, способного оказать противодействие судам Гарольда. Прежде, чем пуститься в путь, Вильгельм испросил благословения папы на предстоящий поход, ссылаясь на нарушение Гарольдом святости присяги. Папа Александр послал ему свое благословение и освященное знамя.

Гарольду пришлось сразу встретиться с двумя врагами.  Король Норвегии, Гарольд-Гардрада, уступая настояниям изгнанного из Англии еще при Эдуарде брата Гарольда, Тостига, высадился на севере и после кровопролитного сражения под самыми стенами Йорка овладел им. В то время, как Гарольд двинулся, чтобы отразить это нашествие, и разбил наголову полчища нового викинга, пришло известие, что Вильгельм Нормандский переправился через Па-де-Кале и что 100 000 человек высадились вместе с ним в Сёссексе. Гарольду оставалось одно: призвать графов Мерсии и Нортумбрии к оказанию ему деятельной помощи, и собрать в Лондоне народное ополчение, или «fyrd» от Восточной Англии, Кента и Вессекса. Графы Мерсии и Нортумбрии не спешили с исполнением его приказа, и Гарольду с недостаточным войском пришлось одному напасть на укрепленный лагерь, устроенный Вильгельмом недалеко от берега в Гастингсе. Очевидно, не рассчитывая на свои силы, Гарольд решился принять оборонительное положение и занял довольно выгодную позицию на холме Сенлак, в том самом месте, где построено было впоследствии аббатство «Battle Abbey». Многие, в том числе его братья, советовали ему ждать прибытия северных ополчений, а пока озаботиться тем, чтобы войско Вильгельма оставить без припасов. Но Вильгельм, боясь этого, не счел нужным медлить и, узнав о пребывании Гарольда в Сенлаке, направил на него свои ополчения. Нормандская конница встретилась с пешим войском Гарольда, занимавшим весь южный склон холма; хорошо вооруженным кавалеристам пришлось иметь дело с полчищами, быстро набранными и в которых немало было крестьян, принесших с собой, за неимением другого оружия, дубины и косы.

Вильгельм разбил свое наемное войско на части: французов, фламандцев и бретонцев; но центр армии составили уроженцы Нормандии. В каждой части впереди конницы выстроены были в два ряда стрелки-пехотинцы. В течение многих часов победа не склонялась ни в ту, ни в другую сторону, пока Вильгельм не отозвал своей конницы и не заставил пехотинцев обстреливать английское войско из луков. Ополчения графств не устояли против желания сразиться с нападавшим врагом и с яростью набросились на нормандцев. Преследуя их, они рассеялись в разные стороны; Вильгельм поспешил направить на них свою конницу, она часть их перебила, и обратила остальных в бегство. Одна личная дружина Гарольда продолжала отстаивать его знамена, и Вильгельму пришлось до самой ночи обстреливать ее своей пехотой, пуская в ход нередко и конницу. Стрела сразила самого Гарольда, проникнув в его правый глаз; один за другим пали и ближайшие его сподвижники. Тогда только нормандцам удалось пробить стену английских щитов, овладеть знаменами и пронзить копьями умирающего короля.

Вильгельм ожидал встретить дальнейшее сопротивление и потому окольной дорогой пошел на Лондон; но Дувр, Кентербери, Винчестер сдались ему без боя; северные графы распустили свои ополчения, а нотабли Лондона, с архиепископом йоркским во главе, поспешили в главную квартиру завоевателя в Беркгемстеде с предложением избрать его в верховные правители, после чего он вошел в столицу. Здесь, избранный витенагемотом, по старому англо-саксонскому образцу, он в самый день Пасхи 1066 г. возложил на себя корону.

Все эти события нашли следующее отражение в общественном и политическом укладе Англии. Они вызвали на долгие годы большую рознь в населении; она усилилась еще после кровавого подавления восстаний в западных и северных графствах, вызванных в значительной степени жестоким управлением брата Вильгельма, епископа Байё, по имени Одо. Он оставлен был Завоевателем во главе администрации вновь присоединенного им края в 1067 г., когда Вильгельму пришлось временно отбыть в Нормандию. Восстание охватило собой Вессекс, куда были вызваны дети Гарольда и поставлены во главе ополчившихся. Одновременно в Нортумбрии провозглашен был королем член дворянства, Эдгар, а в Мерсии - тан Эдриг, - оба англосаксы. Вильгельм поспешил обратно в Англию и после продолжительной осады Экзетера, где заперлись дети Гарольда, он взял этот город. Последним же потомкам англо-саксонских правителей Вессекса удалось бежать в Ирландию. Из Вессекса Вильгельм двинулся на север, чтобы очистить графства Глостер и Ворчестер от повстанцев. Эдриг бежал в Уэльское княжество, а в северной части Англии, после окончания в ней мятежа, посажен был правителем граф Роберт де Комин. Подавление мятежа сопровождалось конфискацией имуществ, пошедших на наделение военных сподвижников Вильгельма.

Весной 1069 г. вспыхнуло новое восстание, на этот раз в Нортумбрии. Во главе его стал Вольдгоф, сын бывшего победителя над Макбетом Сиварда (Siward). И шотландский, и датский короли обещали поддержку. Повстанцам удалось овладеть Йорком, частью перебить, частью взять в плен занимавший его норманнский гарнизон. Восстание подавлено было Вильгельмом огнем и мечом. Историк Оман, повторяя утверждение Фримана и Грина, говорит о том, что от реки Гумбера до Тиссы все население было перебито, изведено голодом или изгнано из прежних пределов. Одни бежали в Шотландию и поселились в ней, другие искали убежища в лесах, живя в них наподобие дикарей. Двадцать лет спустя, когда приступлено было к земельной описи этой части Англии, Йоркшир оказался диким полем, почти лишенным жителей.

Можно судить, каковы стали отношения побежденных к победителям после таких погромов. Нормандцам пришлось постоянно считаться с возможностью не столько новых восстаний, сколько частных заговоров и актов мести. Чтобы обезопасить себя от этого, они прибегли к мерам, которым мы не можем найти подобия в других странах. Вместо личного поручительства, введенного в Англии еще законами Эдгара и Этельреда и упроченного в правление Канута, установлена была ответственность десятен и сотен. Мы узнаем о ней из законодательных текстов, которые носят названия сводов Эдуарда-Исповедника и законов Генриха I, но едва ли могут быть приписаны тому или другому, а являются частными компиляциями того наполовину народного обычая, наполовину права указного (т. е. созданного правителями государства при участии высших советов страны), какими на континенте Европы были всякого рода варварские законы, или «правды», не исключая и Ярославовой.

И в том, и в другом сборнике не указывается причин, по которым норманнами установлена была новая система охраны мира. Но открыть эти причины немудрено, если вспомнить, что последствием завоевания и кровавого подавления народных мятежей, сопровождавшегося конфискацией имущества и передачей земель в собственность пришельцев-норманнов, явилась необходимость восполнить систему поручительства помещиков или глафордов за свободных и несвободных людей, поселенных на их землях, поручительством всех жителей сотни. Ответственность соседства (homines de visnetu) за убийство французского выходца (homo francus), о котором говорится в мнимых законах Вильгельма Завоевателя, в другом памятнике, в Хартии Вильгельма, уже принимает форму денежной ответственности всех жителей сотни за совершенные в ее пределах убийства. Когда эта круговая порука жителей сотни, известная под простонародным названием Englishery (название, в котором ясно выступает факт ответственности англосаксов за убийство пришлых завоевателей), в свою очередь, была восполнена ответственностью более тесных и искусственных союзов 10-ти или 12-ти дворов, смотря по местности, связанных круговой порукой, - сказать трудно. В специальном исследовании, посвященном этому вопросу еще в 1877 г., я представил ту догадку, что т. н. десятни, децены, обязаны своим происхождением не дошедшему до нас законодательному акту, время происхождения которого относится, вероятно, к первой половине XII в. Ответственность десятен получила в простонародье название frank-pledge и вызвала в свою очередь к жизни целый ряд учреждений, из которых некоторые удержались и в позднейшие столетия. Обязанность быть вписанными в состав «децен», или десятен постепенно распространена была с свободных обывателей на всех лиц, живущих на помещичьих землях. Круговая порука (frank-pledge), как мы сказали, заменила собой старинную англо-саксонскую систему индивидуального поручительства. Как в селениях, занятых свободным людом, так и в поместьях с их крепостным населением, децены и лица, стоявшие во главе их, т. н. «верховные поручители», призваны были объявлять властям о преступлениях и выдавать их виновников в сотнях - управителю графства, прежнему англо-саксонскому шерифу, со времени завоевания именуемому по норманно-французскому образцу «вице-графом»; в изъятых же от подведомственности шерифу «свободах» (franchises), т. е. в пределах ведомства вотчинной юстиции и полиции, такие же заявления делаемы были деценами поместному правителю. В случае утайки преступления как члены десятен, так и их начальники или главные поручители, должны были платить штраф (amerciament), размер которого зависел от важности преступления и определяем был: в сотне - шерифами, а в «свободах» - управителями (бальифами). С течением времени «десятни» из личных союзов становятся все более и более союзами территориальными; ответственность стоящих во главе их поручителей (capitales plegii) заступает место той, которую несли входившие в десятню семьи. Контроль за тем, чтобы все население сотни было записано в десятни или «децен», падает на шерифа или вице-графа, и заступающего его в «свободах» вотчинного агента. Для этого тот и другой в определенные сроки производит т. н. «смотр» децен или союзов круговой поруки (view of frank-pledge). Эти собрания служат с течением времени и для других административных целей, - в такой же степени, как и для целей полицейско-судебных. Из обязательства начальников десятен доводить о преступлениях до сведения начальства под страхом денежной ответственности развивается с течением времени известный одной только Англии институт обвинительных присяжных или т. н. Grand-Jury. Со времени завоевания и до второй полов. XII в. обвинение преступников производится всеми жителями сотни или одними начальниками десятен; прежде, т. е. в течение англосаксонского периода, из среды индивидуальных поручителей-помещиков брали 12 старших танов; о них говорят законы англосаксонского правителя Этельреда. Система эта уступила место в норманнский период, вместе с заменой личного поручительства ответственностью десятен, представлению своего рода обвинительных актов начальниками над этими десятнями. Такая практика удержалась в вотчинных судах и в позднейшие столетия, до начала XIV в., когда и в них, следуя примеру королевских судов, заменили ее институтом т. н. «великого жюри».

Если одним из последствий завоевания было усиление общественной розни властвующих и подвластных, пришлых завоевателей и покоренных туземцев, что в свою очередь повело к переменам в самых порядках охранения мира и обнаружения преступлений, то тоже завоевание обусловило собой целый переворот в земельном строе и в опирающемся на нем социальном и политическом укладе. Оно завершило собой ранее начавшийся процесс феодализации страны, довело до минимума число «свободных» владельцев в ней и повело к тому, что по образцу северной Франции, в том числе Нормандского герцогства, и в Англии было установлено, что никто не может держать землю иначе, как в зависимости от короля, на правах прямого или второстепенного его вассала. Насаждая таким образом континентальные порядки феодализма, завоеватель в то же время принял меры защиты центральной власти против развития центробежных сил, подобных тем, которые одновременно или несколько раньше выступили на континенте Европы, разлагая монархию последних Каролингов и первых Капетингов на полусамостоятельные княжества.

Каждое из только что указанных последствий завоевания Англии должно быть рассмотрено в отдельности. Начнем наш обзор с переворота, произведенного завоеванием в сфере земельных отношений.

Он стоит в тесной связи с введением феодальных порядков по французскому образцу. Англосаксонская хроника под 1067 г. упоминает о раздаче Вильгельмом Завоевателем земель своим сподвижникам из конфискованного у англосаксов недвижимого имущества. Эта раздача производилась на тех же условиях, на каких устанавливаемы были феоды в северо-западных провинциях Франции. Размер требуемой службы, порядок наследования феода, феодальная инвеститура, опека сеньора над личностью и имуществом малолетнего вассала, право его давать или отказывать в согласии на заключение брака дочери вассала и многое, и многое другое, связанное с феодализмом, введено было в Англии по норманнскому образцу, который, в свою очередь, сложился под влиянием порядков, установившихся во Франции (см. Виноградов, «English Society in the Eleventh Century», 41).

Особенно наглядно выступает сходство установленной Вильгельмом системы с континентальной в том обстоятельстве, что прямые вассалы короля, т. н. «бароны», сосредоточивали в своих руках число рыцарских ленов, равное пяти или производному от пяти; но в северной Франции и в нормандском герцогстве обычным было наделение прямых вассалов т. н. «констабуляриями» (Constabularii), причем каждое состояло из 10 рыцарских ленов.

То обстоятельство, что при переходе лена или феода (feudum, fevum) в порядке законного наследования феодал получал реальный выкуп (relevium, relief), в раз навсегда определенном размере (с баронии - сперва 100 фунтов, а потом 100 марок, с рыцарского лена - 100 шиллингов), свидетельствует о том, что, при различии в числе гайд, или земельных комплексов одного двора, баронии и рыцарские лены представляли определенные имущественные единицы, достаточно доходные, чтобы сделать возможным выставлять от каждого, по меньшей мере, одного вооруженного всадника, а от баронии - число, соответственно в несколько раз большее.

Не пускаясь в дальнейшие подробности, мы скажем, что и самые термины, которые употреблялись для обозначения поступающих в руки вассалов имущественных комплексов, как и те, которые служили для обозначения их прав и обязанностей, заимствованы из Франции. Но и этого мало; из той же Франции, и, в частности, северной ее половины, где господствовало правило «нет земли, которая не имела бы сеньора» (nulle terre sans seigneur), перенесены были в Англию и те порядки, в силу которых верховным собственником всей земли признан был король, как высший сюзерен, и все земельные владения стали считаться производными от него, т. е. существующими в силу наделения королем своих прямых вассалов, а последними - второстепенных вассалов того же короля (ibid., 41, 43, 232, 235 и 236).

На правах исключения упоминается о наличности в том или другом графстве «свободных» земель, к которым применяется в земельной описи, произведенной по приказанию Вильгельма Завоевателя и известной под именем «Книги Суда», опять-таки французский термин «аллод» или «alleu», означавший на юге Франции - где правило о принадлежности всякой земли сеньору не было известно - ни от кого не зависимую, полную собственность. По французскому же образцу баронии и рыцарские лены обложены были не одной только военной службой, но и упомянутыми выше повинностями феодального характера, совокупность которых обозначена была опять-таки заимствованным из Франции термином «forinsecum servitium» (ibid., 39).

При всем сходстве английских феодальных порядков с континентальными и, в частности, с теми, какие существовали в северной части Франции и герцогстве Нормандии, установленная Вильгельмом система представляет, тем не менее, существенные и сознательно проведенные особенности. Король, при своих земельных пожалованиях, желал избежать тех последствий, какие имело сосредоточение в руках одного вассала, вместе с громадным комплексом земель, лежащих в одной местности, и неограниченных прав по суду и полиции. Он, поэтому, старался рассеять имения своих прямых вассалов на протяжении значительного числа графств, мешая тем самым образованию таких крупных ленов, какие мы одновременно находим во Франции и которые, разумеется, явились препятствием к сохранению целости и нераздельности французского государства. Еще Галламом отмечена была эта счастливая особенность земельной политики Вильгельма, и тем же Галламом указано на то, что, в отличие от французских королей, завоеватель Англии сознательно воздержался от наделения своих прямых вассалов правом казнить смертью и членовредительством, и сохранил за своими судами решающий голос в форме апелляции.

«Феодальные поместья англо-норманнских баронов, со времени завоевания», - говорит Галлам, - «были далеко не так обширны, как во Франции. Граф Честерский владел, правда, всеми графствами этого имени, а граф Шрьюсберийский - всем графством Шропшир, но эти владения по своему протяжению не выдерживают сравнения с герцогством Гвиенским или графством Тулузским». Поместья баронов, сопровождавших Вильгельма Завоевателя в Англию, были, вообще, весьма разбросаны, так, например, Роберт, граф Моретон, получивший наибольший надел сравнительно с остальными сподвижниками, владел 248 поместьями в Корнваллисе, 44 в Сёссексе, 196 в Йоркшире, 99 в графстве Норсгэмптоне. Такая разбросанность владений, по мнению Галлама, возникла не благодаря случайности; в основу ее был положен сознательный политический рассчет. Незначительное протяжение поместий и то обстоятельство, что в состав владений одного и того же барона входили владения в разных графствах, сделались естественными препятствиями к развитию патримониальной или вотчинной юстиции по типу французской. Правда, т. н. «honors», объединявшие собой несколько поместий, имели право суда в каждом из них. Но этот суд не был общим для всех поместий, а держался отдельно для каждого.

Ограниченная со времен завоевания в своем территориальном протяжении, вотчинная юстиция одновременно была ограничена и в своей компетенции. Право наказывать смертью и членовредительством с этого времени и навсегда было удержано за одними королевскими судами. Век спустя, во второй половине XII ст., королевская власть стремится положить предел и всякой независимости вотчинных судов; но и ранее этого, со времени завоевания, неосуществление вотчинным судьей предоставленной ему власти давало право лицам заинтересованным искать правосудия в судах королевства. В акте 1166 г., известном под названием «Кларендонской Ассизы», прямо выражено право королевских судей и сановников, в частности, управителей графства, прежних шерифов, ныне ставших вице-графами, входить в пределы изъятых от подведомственности им поместных или вотчинных судов для задержания столько же убийц, сколько грабителей и воров и всех объявленных стоящими вне закона, для производства личного задержания виновных. Не удается также установить между вотчинными судами зависимость инстанций; тогда как во Франции одни из этих судов становятся низшими, а другие - высшими, в Англии зародыши такого развития парализованы в корне постановлениями королей, принятыми во второй половине XIII в. «Никто помимо короля», - значится в одном из таких постановлений, - «не может держать суда de falso judicio», т. е. о неправильном приговоре, постановленном одним из тех, кто держит от короля землю на зависимых отношениях. Такого рода разбирательства, «placita», принадлежат по праву одной только короне и отвечают достоинству одного короля. Посылаемые по графствам странствующее судьи (justices itinerant) заботятся о сохранении за королем в этом отношении его прерогатив (см. мою «Историю полицейской администрации и суда в английских графствах». Прага, 1877, стр. 132-137).

Ограничив вышеуказанными мерами права феодальных собственников и парализовав ими возможность развития в государстве центробежных сил, феодального сепаратизма, Вильгельм Завоеватель и его ближайшие преемники обеспечили также целость и единство государства строгой поддержкой системы административной и судебной централизации. С этой целью в графствах во главе управления, полиции и финансов поставлены были постоянные агенты, в лице т. н. вице-графов, или шерифов. Шерифу принадлежало высшее охранение мира столько же во вверенной ему провинции, сколько и в расположенных в ней «свободах». В качестве охранителя мира, он производил периодический смотр союзам круговой поруки, десятням или «деценам». В качестве высшего в графстве финансового агента, он озабочен был сбором поступающих с графства налоговых платежей, снимал иногда их на откуп у государства или получал следуемую за такой откуп сумму от городских управлений в том случае, если им удавалось войти с центральным правительством в соглашение насчет платежа в казну, взамен всяких других налогов и сборов, наперед установленной суммы; такие соглашения облекаемы были в договорную форму и обозначались прозвищем «firma burgi».

Все поступавшие к шерифу суммы от налогов, откупов, штрафов, как и доходы от казенных имений или «доменов» и феодальные поборы с прямых ленников короля, управитель графства препровождал в государственное казначейство (последнее, как и в Нормандии, носило название «exchequer», по латыни «scacarium», что значит «шахматная доска», - название, данное ему от черепичной крыши, составленной из четырехугольников, окрашенных в два разных цвета и чередовавшихся в определенном порядке).

Централизация установлена была и по отношению к суду. Главой судебного персонала в первые века, следовавшие за завоеванием, считался король, а его заместителем - верховный юстициарий (justiciarius magnus). Должность его исчезает со временем, но зависимость суда от короны сохраняется в самом названии одного из высших судов «судом королевской скамьи» (King′s Bench). Это - древнейший из верховных судов Англии; к нему присоединяется со временем суд, установленный при казначействе и потому носящий имя последнего (Court of Exchequer). Наконец, для гражданских тяжб создается третий верховный суд Court of Common Pleas (суд общих тяжб). Постоянное пребывание его в Лондоне обещано Великой Хартией Вольностей 1215 г. Все три суда обнимаются общим понятием «королевских судов».

Уголовное правосудие осуществлялось, по преимуществу, судом королевской скамьи, гражданское - судом общих тяжб; наконец, фискальное, т. е. повод к которому давали споры с казной, - судом казначейства. С царствования Генриха III нет более упоминания о назначении верховного судьи Англии, юстициария, и верховные суды подчинены непосредственно королю. Еще ранее, со времен Генриха I, мы встречаем упоминание о посылке особых странствующих судей в провинции для разбирательства на местах. Им поручается разбирательство всякого рода дел или только тех или других видов их, прямо упомянутых в сообщаемых судом полномочиях (см. Maitland, «The Constitutional History of England», 133-141).

Избегая всяких технических подробностей, мы ограничиваем сказанным очерк ближайшего влияния, оказанного завоеванием в деле централизации управления и суда.

Вильгельм Завоеватель стремился, как мы сказали, к концентрации и земельного владения: никто не должен был впредь пользоваться недвижимыми имуществами иначе, как в зависимости от короля - верховного собственника и верховного сюзерена. Говоря об Англии, король употреблял выражение «terra mea, dominium meum» - «моя земля, мое владение».

Летописцы приписывают ему деление Англии на 60 с лишним тысяч рыцарских ленов, из которых он удерживает за казной в домениальную собственность всего 1 500; остальные же раздает своим сподвижникам, а также церквам и монастырям в наследственное ленное владение. Герард дю Бари, писатель XII в., говорит, что оставленные за казной земли давали правительству громадный доход, и это, вместе с конфискованными драгоценностями, сделало из Вильгельма самого богатого короля в мире.

Вильгельм не обходился, однако, без обложения своих подданных прямой податью, или «geld», следуя в этом отношении примеру своего прямого предшественника, Эдуарда Исповедника. При нем существовали также поборы с дворов и дворовых участков, так называемые «gafol».

Для распределения всех этих платежей потребовались одновременно перепись населения и опись имуществ на протяжении всей Англии. Она произведена была между 1085 и 1087 г. Вильгельм возложил заботу о ней на особых комиссаров, «королевских баронов»; им надлежало удостовериться в налоговой способности отдельных villae путем опроса под присягой шерифа, всех баронов или непосредственных ленников Эдуарда Исповедника и всех французских выходцев, получивших земли вслед за завоеванием, наконец - сотенных собраний, составленных из следующего представительства отдельных вилл: местного священника, управителя и шести крестьян, или villani. Удовлетворение этому требованию предполагало объезд комиссарами всех сотен графства и доклад в сотенном собрании восемью вышеупомянутыми лицами от каждой villa об именах, как отдельных поместий, так и лиц, которые владели ими при Эдуарде Исповеднике и ныне владеют. Присяжные должны были дать ответ и на следующие вопросы: сколько имеется гайд в поместье, сколько плугов на хозяйском дворе и сколько их числится за зависимым населением, а также - как составлено последнее, сколько в нем вилланов, или крепостных, котариев, или не имеющих надела батраков, сервов, или рабов, свободных людей (liberi homines) и подчиненных вотчинному суду, но пользующихся, как мы это увидим, правом свободного отхода сокменов. Присяжные должны были показать еще, сколько в имении леса, луга, пастбищ, мельниц, рыбных уловов, сколько к нему прибавлено или отнято, какая была его общая стоимость прежде и какая теперь, сколько держали или держат в нем земли свободные люди. На все это надо было дать тройной ответ, имея ввиду положение вопроса, во-первых, во времена Эдуарда Исповедника, во-вторых, в момент земельных пожалований Вильгельма и, в-третьих, наличное состояние. От присяжных требовалось также, чтобы они заявили, нельзя ли казне получать в будущем с отдельных имений больше того, что она получает ныне.

Повеление короля было исполнено в малейших подробностях; опись произведена была так подробно, что потребовалось 450 страниц большого формата для передачи всех показаний присяжных. По всей вероятности, неудобства, связанные с такой детальной и потому медленной регистрацией, повели к упрощению первоначального плана работы и дали возможность описать целых тридцать графств в одном томе, заключающем в себе всего-навсего 382 страницы. Раунд, на основании приведенных соображений, признает этот том позднейшим. В летописных свидетельствах, как и в тексте самого Думсдебук, он справедливо не видит доказательств того, чтобы редакция «Книги Суда» была закончена, как это думали прежде, в течение одного года. Этот годичный срок можно, самое большее, принять в отношении к производству одной описи, т. е. составлению черновых отчетов.

Название Думсдебук, т. е. Книга Суда, придано предписанной Вильгельмом переписи не ранее XII ст. До этого времени она известна была под разными наименованиями, между прочим, - книги о Казне (Liber de the sauro) и книги Святого Эдуарда (Quere in libro sancti Edwardi). Этот памятник является первым по времени источником, между прочим, и для изучения экономического и общественного строя английского поместья.

В своей книге, посвященной характеристике английского общества в XI в., профессор Виноградов, опираясь на данные Книги Суда, указывает на наличность в Англии в это время следующих сословно-классовых групп: унаследованных от англосаксонского периода танов, находящихся в равном с ними положении вассалов и министериалов по континентальному образцу, причем между теми и другими можно различать лиц, состоящих в свите короля, и лиц, находящихся в тех же отношениях к королеве, к графам и епископам. Таны по-прежнему - члены служилого сословия, несущие, прежде всего, военную службу. Некоторые из них владеют всего-навсего количеством земли, обрабатываемым одним плугом, нередко даже половиной и третью такого участка; в таком случае они часто обложены своего рода «общественными помочами» по отношению к королю и участвуют в охране принадлежащих ему поместных земель. Это обстоятельство сближает их с поселянами, т. н. «villani». И все же их общественное положение не одинаково. Они участвуют в поместном суде и присутствуют на народных собраниях. Под каким бы именем мы их ни встречали, под именем ли дренгов, просто «людей» (homines) или владельцев свободной земли - «аллодиариев», обще всем им то, что в их руках находится свободная земля, terra libera. Низшую категорию по отношению к служилому сословию составляют люди просто свободные, liberi homines; они особенно многочисленны в восточной части Англии, держат в своих руках весьма небольшие участки земли; одни вправе отчуждать эти участки, другие не вправе, из чего следует что свободное состояние, за ними признаваемое, обусловлено не характером снимаемых ими участков, а собственным их правом осуществлять функции свободных людей и на суде, и на народных собраниях.

Особенно многочислен мелкий свободный люд, как уже было сказано нами, в графствах, населенных датчанами. Ниже по своему общественному положению стоят так называемые socmen′ы; их особенность составляет подведомственность вотчинному суду, soc. С этой чертой соединяется и другая: невозможность покинуть землю, на которой они сидят, крепость к ней, adscriptio glebae; они - люди свободные, но крепкие к земле. Большинство несет повинность и производит платежи, но более легкие, чем те, которые падают на вилланов. Мы встречаем socmen′ов на протяжении всей Англии, но они опять-таки всего более многочисленны в занятых датчанами графствах севера и востока: здесь мы находим их в поместьях, сидящими не в одиночку, а целыми группами в десятки и даже сотни человек. Одни из них владеют участками в открытых полях, образуя своего рода свободное надельное крестьянство, другие имеют хутора или фермы.

Наконец, обширную группу составляют вилланы; из 240 000 дворов, о которых заходит речь в земельной описи Вильгельма, 100 000 приходятся на долю вилланов. Это - почти сплошь надельное крестьянство; дворы вилланов держат полные или неполные наделы, причем полным считается сумма делянок в разных полях, способная быть возделанной одним плугом. Вилланы с полным наделом соответственно ставят один плуг с восьмиголовой упряжью; вилланы, владеющие половинным наделом, dimidia hyda, - наполовину меньше. От владения полным или половинным наделом сами вилланы получают названия: «pleni et dimidii». Земля поместья, как общее правило, состоит из двух частей: земли в личном владении помещика, domaine, или demesne, и земли поселян, terra villanorum.

Класс вилланов составился столько же из свободных поселян, ceorl′ей, ставших крепостным и барщинным крестьянством, сколько из поселенных на землях поместья рабов, англо-саксонских «theows»; другими словами, и в образовании английского крепостного крестьянства мы встречаем одновременно и свободных людей, экономическая зависимость которых от помещиков имела последствием крепость к земле, и рабов или холопов, обращенных в сельскохозяйственных рабочих и обложенных барщиной, - точь-в-точь, как это было у нас согласно исследованиям профессора Ключевского.

Отличительная черта вилланов - это тяжесть возложенных на них служб; она поглощает значительное число дней недели. Меньшие службы несут два другие класса, также несвободных людей, о которых заходит речь в Книге Суда, - я разумею бордариев и котариев; они держат небольшие участки земли в пять, редко в десять или двенадцать акров. Эти участки не входят в состав надельных земель и, наоборот, довольно часто встречаются на землях, удержанных в личном заведовании помещика. Самое название «bordarii» происходит от слова «borda», равнозначительного с «mansura», т. е. жилищем (см. Vinogradoff, «English Society in the Eleventh Century», стр. 457). В этом случае bordarii являются не более, как сельскохозяйственными батраками, поселенными помещиком на собственной земле, под условием производства определенных сельскохозяйственных работ. Они или получали от помещика необходимый рабочий  инвентарь, или, владея лишь частью его, обращались к «супряге». В числе их могло быть немало и поселенных рабов.

«Книга Суда» при описании отдельных поместий говорит о наличности, рядом с бордариями, и так называемых «котариев», что одно уже, по-видимому, исключает возможность отождествлять их с первыми. В действительности трудно, однако, провести какие-либо различия между теми и другими. Не считать ли, что «котарии» - только перенесенный с континента французский термин, от слова «cote», для обозначения того же понятия, что и bordarii, т. е. владельца жилища и небольшого участка земли? В таком случае оба термина стояли бы друг к другу в том же отношении, в каком франко-норманнское «miles» к англосаксонскому тану. Котариями могли быть и сельские рабы, исполнявшие, между прочим, определенную обязанность - ходить за плугами, и владельцы разбившихся на мелкие участки крестьянских наделов, виргат и полувиргат. Между бордариями и котариями немало было и вольноотпущенников, нередко упоминаемых под названием coliberti. Виноградов высказывает ту догадку, что отпускаемы были на волю не отдельные лица, а целые группы их, почему употребительным и сделался термин не «liberti», a «coliberti» (ibid., стр. 468).

Ни один из указанных классов не обособлен от другого настолько резко, чтобы между ними не существовало переходных форм: таны, свободные люди и socmen′ы различаются только степенью «свободы», - отсюда такое сочетание слов, как «свободные таны» и «свободные сокмены». Вилланы, в свою очередь, имеют двойной источник происхождения: из лиц, постепенно теряющих личную свободу благодаря экономической зависимости, и переводимых из рабства в крепостничество холопов. Самый этот переход, как и образование обширного класса вольноотпущенников, объясняется столько же христианской проповедью, сколько и развитием земледельческих занятий, требовавших приурочения к сельскохозяйственному труду постоянных рабочих и потому прикрепленных скорее к земле, чем к ее обладателю-помещику (ibid., 470).

Когда составлена была опись земель, владений, военных и фискальных обязательств всех землевладельцев Англии, Вильгельм созвал их на большое собрание в Солсбери в 1086 г. и здесь принял присягу в феодальной верности (hommage) от всех, как прямых, так и второстепенных вассалов; они клятвой скрепили обязательство следовать за королем во всех его войнах, даже тех, которые подняты были бы против их ближайших сеньоров.

III. Англия при ближайших преемниках Вильгельма, при Плантагенетах, Ланкастерах и Йорках. В общем очерке судеб Великобритании приходится отвести мало места личной истории ее правителей. Мы не будем, поэтому, говорить о восстаниях, омрачивших последние годы жизни Завоевателя, в которых не последнюю роль играли его собственные сыновья, старший - Роберт и младший - Вильгельм. Мы отметим только тот факт, что в этих восстаниях сказалась уже центробежная сила, какая выступает в искусственных политических телах, каковым была разноплеменная англо-норманнская монархия, разделенная морем на две неродственные друг другу части, из которых одна имела французскую культуру и французские учреждения, а другая - германо-скандинавские. В волнениях, произошедших в пределах французских владений Вильгельма и поддержанных собственным его сыном, Робертом, требовавшим уступки ему Нормандского герцогства, как и в попытках прямого сюзерена Вильгельма - короля Франции, Филиппа, вооружить сына против отца надо видеть одну из тех обычных феодальных усобиц, которыми полна будет история и ближайших царствований. Мощной рукой Вильгельма Рыжего и Генриха I этот феодальный сепаратизм в самой Англии временно будет подавлен, и будет положено начало почти неограниченной монархической власти. Но в эпоху соперничества из-за престола двух претендентов, Стефана и Матильды, возродится эта усобица, и для Англии одно время возникнет опасность сделаться жертвой самосуда и кулачного права в такой же степени, в какой стала ей Германия в эпоху Великого Междуцарствия. Родоначальнику новой династии Плантагенетов, Генриху II, удастся, однако, восстановить мир в королевстве и потребовать от баронов снесения их феодальных замков.

В царствование Вильгельма I подвергаются нормированию отношения английской церкви к папской власти. Ученый монах из Павии, Ланфранк, посажен был Вильгельмом во главе английской церкви, а епископские места перешли из рук англосаксов в руки норманнов и других иноземцев. Ланфранк продолжал в Англии дело Дёнстана и других поощрителей монашества, до некоторой степени в ущерб прочему духовенству. До занятия Ланфранком архиепископского стола в Кентербери случаи нарушения церковных законов ведались светскими судами, в частности, теми большими советами танов, посещаемыми архиепископами, епископами и аббатами, которые в Англии эпохи завоевания заняли место рано исчезнувших народных веч. В этих «витенагемотах» судились люди за двоебрачие, за нарушение клятвы, за колдовство и ересь. Ланфранк потребовал создания особых церковных судов, поставленных в зависимость от епископа, и отнял у королевской юстиции право производить следствие в церковных делах. Вильгельм дал на это свое согласие, и такая уступка, разумеется, укрепила связь Англии с Римом. Но когда папский престол, занятый в это время ревнителем теократии, Григорием VII Гильдебрандом, сделал королю определенное предложение подчинить Англию главенству папы, как страну, приобретенную с папского благословения, и принести ему, соответственно, присягу в верности (hommage), Вильгельм категорически отклонил это предложение; он в то же время высказал решимость объявить стоящим вне закона всякое духовное лицо, которое вздумало бы апеллировать в Рим или приносить жалобы папскому двору на решения, принятые в Англии. Он запретил также членам духовенства отлучать от церкви его рыцарей за нарушение церковных законов, не испросив на то предварительного согласия короля. Таким образом и в сфере отношений государства и церкви поставлены были в Англии в царствование Вильгельма I те спорные вопросы, которые поведут к горячим столкновениям светской и духовной власти в правление королей из норманнской династии и, в особенности, при первом из королей, принадлежащих к анжуйскому дому Плантагенетов, - я разумею Генриха II.

Отметим, наконец, завершение при Вильгельме I вековых попыток датчан основаться в Англии или, по меньшей мере, вымогать выкуп с ее правителей. В 1084 г. Канут, король Дании, в последний раз пригрозил походом на остров, т. е. возобновлением тех предприятий «пенителей моря», викингов, которыми наполнено целое столетие английской жизни. Вильгельм ответил на эти угрозы тяжелым обложением собственных подданных «датскими деньгами», в намерении затратить их на снаряжение войска; такого высокого налога Англия еще не знала. Датский король не привел в осуществление своих намерений, и можно сказать, что с этого времени миновала всякая опасность новых нашествий.

При ближайшем преемнике Завоевателя сразу поставлен был вопрос о том, оставаться ли всем его владениям под одной державой, или распасться на две составные части: французскую и английскую. Вильгельм завещал старшему сыну Роберту - Нормандию, а Вильгельму Рыжему - Англию. Младший же сын короля, Генрих, получил от него в наследство не удел, а только большую для того времени сумму в 5 000 фунтов. При известии о кончине своего отца, Вильгельм Рыжий поспешил в Англию и был коронован Ланфранком; но норманнские бароны, бывшие сподвижники его отца, под предводительством Одо, епископа Байё, родного дяди короля, подняли на него знамя восстания под предлогом, что, как старшему сыну, Роберту по началу первородства должны были достаться владения покойного монарха по обеим сторонам Ла-Манша. Вильгельм Рыжий в этом столкновении возложил свои надежды на англосаксонскую милицию, т. е. на покоренное туземное племя. С его помощью он подавил восстание норманнских баронов и не дал времени Роберту прибыть в Англию для «добывания» себе стола. Все свое царствование Вильгельм Рыжий провел в войнах с соседними правителями Шотландии и Южного Уэльса; ему удалось присоединить к Англии одно время признававший над собой шотландское верховенство Кумберланд и, что еще важнее, престол Шотландии перешел в его царствование в руки правителя, который, под влиянием своей матери из англосаксонского рода, королевы Маргариты, жены Малькольма, получил английское воспитание и обеспечил преобладание английской речи во всей плоскостной половине страны. Одновременно английское влияние распространяется и на Уэльс, где норманнские бароны силой оружия захватывают себе новые владения или вступают в брак с княжескими семьями герцогства и становятся, таким образом, законными преемниками бездетных правителей.

Вильгельму удается также воссоединить с Англией и Нормандское герцогство не оружием, а деньгами; он выплачивает своему старшему брату, Роберту, 666 фунтов, что позволяет последнему отправиться в первый крестовый поход, а Вильгельму - стать во главе Нормандского герцогства.

При Вильгельме Рыжем обостряются отношения между церковью и государством; не довольствуясь жестокими поборами со своих подданных, вызываемыми ростом военных издержек, Вильгельм применил и к епископским столам ту же систему незамещения их, в случае вакансии, в течение ряда лет с целью пользоваться это время их доходом, к какой он не раз обращался, когда возникал вопрос о передаче светского феода за смертью его владельца в руки наследников. Король встретил в лице нового архиепископа Кентерберийского, Ансельма, энергичного противника такой политики. Не пожелал Ансельм допустить также передачи ему королем внешнего знака его церковного верховенства в Англии, т. н. «pall», настаивая на том, что церковные дары не могут исходить от главы светской власти. Спор был решен в том смысле, что Ансельм сам, с главного алтаря собора в Кентербери, принял этот «pall», к немалой ярости монарха, наложившего на него высокий штраф под предлогом неисполнения им обязанностей вассала. Ансельм покинул Англию для папского двора и вернулся в нее обратно только после смерти короля. Вильгельм лишился жизни неожиданно во время охоты в Newforest, в графство Гемпшир, от неправильно пущенной стрелы его ближайшего любимца Тирреля (Tyrrel). Пользуясь тем, что старший брат умершего, Роберт, был на Востоке, Большой Совет королевства, этот преемник англо-саксонского витенагемота, избрал на царство младшего сына Вильгельма Завоевателя, Генриха, а последний поклялся править страной по законам Эдуарда Исповедника, т. е. по туземному обычному праву. Таким образом, еще в большей мере, чем при Вильгельме Рыжем, сказалась готовность нового правителя порвать с франко-норманнскими порядками и перейти в положение законного преемника англо-саксонских властителей. Молодой король обещал также положить конец произвольным поборам, чрезмерным штрафам и продолжительному незамещению вакантных ленов законными наследниками умерших вассалов, как светских, так и духовных. Он поспешил, поэтому, назначить новых епископов и монастырских настоятелей; возлагая ответственность за вымогательства, от которых страдали жители Англии при его отце, на ближайшего советника последнего - Ральфа Фламбарда, Генрих бросил его в тюрьму.

При Генрихе I норманнская аристократия, под предводительством графа Шрьюсберийского, Роберта, из Бэлэма, делает попытку обеспечить себе ту же независимость, которая одновременно была завоевана ею на континенте; под предлогом поддержки прав вернувшегося с Востока старшего брата короля, Роберта, бароны подымают знамя восстания. Король, зная, насколько его брат нуждается в деньгах, устраняет опасного соперника при самой высадке его в Англию предложением ему 3 000 фунтов и немедля направляет все свои силы против Роберта из Бэлэма и других баронов. После удачной осады двух-трех замков, заговорщики принуждены сдаться; король дарите им жизнь, - но конфискует все их владения, а главного вождя их заставляете покинуть королевство. Таким образом, Генрих I выступает не только союзником и покровителем покоренных англосаксов, но и противником прежних сподвижников Завоевателя, зазнавшихся норманнских баронов. Чтобы укрепить свою связь с туземным населением, он ищет брака с принцессой из дома Альфреда. Дочь шотландского короля Малькольма и Маргариты, сестры Эдгара, становится английской королевой. Это обстоятельство, быть может, и внушило автору анонимного трактата, появившегося как раз в это время и озаглавленного «Диалог о Казначействе», мысль о том, что путем браков достигнуто такое единение победителей с побежденными, что никто более не в состоянии сказать, чем нормандец отличается от англосакса.

Ближайшим последствием подавления феодальной неурядицы было упрочение монархического начала. Но всесильный в борьбе со своими баронами, Генрих I встречает большие трудности, когда речь идет о новых притязаниях главы вселенской церкви, папы Григория VII, и верного истолкователя его мыслей Ансельма, епископа Кентерберийского, вернувшегося к прежнему служению после смерти Вильгельма Рыжего. Ансельм не желал приносить присяги королю, как своему сюзерену, утверждая, что свои права он держит от Бога, а не от короля. После долгих препирательств архиепископ и король сошлись в Нормандии в 1106 г. и достигли соглашения; выработанные ими правила впоследствии послужили образцом при составлении Вормсского конкордата, решившего спор императора с папой по вопросу об инвеституре. Было принято, что, как владелец принадлежащих Кентерберийской церкви ленов, архиепископ приносит феодальную присягу королю; символы же своей духовной власти, кольцо и посох, он берет с алтаря кафедрального собора, присваивая их себе собственноручно, как дары Божьи.

Царствование Генриха I ознаменовано новой и удачной попыткой воссоединить Нормандское герцогство с Англией. Генрих не прощал своему брату Роберту попытки восстановить против него английских феодалов и с их помощью овладеть престолом. В 1106 г. оба соперника сошлись в битве под Тэншбрэ (Tinchebray). Она кончилась полным поражением Роберта и заключением его в замок Кардиф, в котором он пробыл до конца своих дней. Попытки его сына вернуть себе Нормандию не имели успеха.

Генрих I положил также начало позднейшему притязанию Анжуйского дома на наследование французского престола выдачей в замужество своей дочери, Матильды, за сына Фулька, графа Анжу, с которым ему не раз приходилось воевать на континенте.

Когда скончался король, в 1135 г., для его дочери открылась возможность наследования английского престола, так как единственный сын Генриха, Вильгельм, погиб на море, причаливая к берегу Англии. Большой Совет королевства не был расположен передать престол в руки женщины, жены иноземного правителя; имея это в виду, король сделал попытку связать присягой важнейших сановников королевства в том, что они будут стоять за возведение на престол его дочери. Но как только стало известно о кончине короля, Большой Совет высказался в пользу Стефана из Блуа, племянника покойного монарха, - человека близкого Генриху и принесшего ему присягу в готовности поддерживать права Матильды. Так как последняя была в момент смерти ее отца в Анжу, то брату Стефана, епископу винчестерскому, удалось склонить в его пользу большинство членов Совета. Жители Лондона желали воцарения Стефана и приветствовали его по случаю коронации. Необыкновенная расточительность, с которой Стефан стал располагать казенными имуществами в пользу своих приверженцев, и его снисходительное отношение к захвату власти феодальными сеньорами в скором времени рассорили его с лондонцами и всем, вообще, английским простонародьем. После ряда мелких восстаний вспыхнуло одно общее, в 1138 г. Матильда нашла поддержку в короле шотландском, Давиде, и Роберте, графе Глостерском, одном из незаконных сыновей покойного короля Генриха. Шотландцы стали грабить северные провинции королевства, пока бароны и иомены Йоркшира, предводительствуемые епископом, не остановили их набега жестоким поражением. Стефану удалось, в конце концов, откупиться от шотландцев наделением сына короля Давида северными графствами, Нортумберлендом и Кумберлендом, как своего вассала; но от этого его шансы удержать за собой престол Англии, разумеется, не возросли.

Когда Матильда высадилась на английский берег в графстве Сёссекс, на ее сторону стало немало феодальной знати с братом короля, епископом винчестерским, во главе. Битва под Линкольном, в 1141 г., кончилась к ее выгоде. Епископ Кентерберийский, а за ним многие епископы и бароны принесли ей присягу в верности. Но своей надменностью и нежеланием отпустить на свободу взятого в плен Стефана она вскоре восстановила против себя многих из своих сторонников. Особенно возмутило жителей Лондона обложение их высокой прямой податью (tallage). Жители Лондона вооружились и изгнали королеву из стен города. Стефана ей вскоре пришлось выдать в обмен на Роберта Глостерского. Не удалось Матильде удержаться ни в Винчестере, ни в Оксфорде, которые подверглись осаде приверженцев Стефана, во главе которых стояла его жена, также по имени Матильда. Англии предстояло пережить долгие годы междоусобицы, в течение которых отдельные феодальные владельцы, преследуя цели грабежа и захвата чужих земель, не раз переходили из одного лагеря в другой. Заканчивающаяся к этому времени англо-саксонская хроника говорит, что страна покрылась укрепленными замками, которыми владели диаволы. Людей, слывших богатыми, феодалы бросали в тюрьмы и подвергали жестокой пытке с целью вымогательства. Летописец, заканчивая свое повествование, говорит: «Достаточно было трем-четырем всадникам показаться на дороге, ведущей в деревню, и население ее разбегалось».

Междоусобная война кончилась не ранее 1153 г., когда сын Матильды, будущий король Генрих II, явившись в Англию, согласился признать за Стефаном право сохранить престол до конца своих дней, но под условием, что он, как потерявший своего единственного сына, признает Генриха наследником. Когда год спустя Стефан скончался, на английский престол вступила новая, анжуйская династия, известная также под именем Плантагенетов.

С этого времени Англия входит в состав обширных владений, принадлежащих Анжуйскому дому во Франции - владений, постепенно охвативших собой добрую ее половину: Нормандию, Бретань, Мэн, Анжу и Турэн, Пуату, Овернь, Аквитанию и Гасконь. Короли из династии Плантагенетов - за исключением разве одного Генриха II - далеко не проводят всего своего времени в Англии. Ричард I Львиное Сердце за все свое царствование прожил в ней не более семи месяцев. Брат его, Иоанн Безземельный, также весьма часто отлучался из ее пределов. Это обстоятельство должно быть учтено при объяснении причин, по которым английскому народу удалось положить в течение этих трех царствований довольно прочные основы своему самоуправлению, как в общих делах королевства, так и в его местных делах. Но еще в большей степени содействовали этому задолженность английских королей, постоянно занятых войнами, как на континенте Европы, так и в Шотландии и Уэльсе, кроме того, принимавших деятельное участие в крестовых походах и настолько вовлеченных в круг общеевропейской политики, что им приходилось одновременно иметь врагами и своего соседа - короля французского и отдаленного австрийского герцога. Ричард I попал в плен именно к последнему, перешел из его рук в руки императора германского и вернул себе свободу ценой выкупа, павшего всей своей тяжестью на его подданных. Англичане использовали частую нужду в деньгах своих воинствующих правителей для того, чтобы выговорить себе, взамен имущественных пожертвований, право выбора городских голов, некоторых органов полиции безопасности и судебных следователей, а вместе с тем и добиться в пределах своих муниципий права выбора формы обложения и самостоятельной разверстки падавших на них налогов. Когда к финансовым затруднениям их правителей присоединились новые, вызванные притязаниями папского двора на всемирное господство, англичане не только сумели отстоять свою независимость и самоопределение в делах государственных, но и наложили на своего монарха известные законодательные ограничения, не отступая перед мыслью о восстании и даже о государственной измене, - приглашении на престол иноземного правителя, - лишь бы добиться обеспечения личной свободы, участия народных представителей в законодательстве, самообложении, контроле за финансовой администрацией и общим ходом внутренней и внешней политики. Правление Плантагенетов, длившееся от 1154 по 1399 г., есть та эпоха английской жизни, когда складываются особенности государственного и общественного уклада, обособляющего Англию от других государств Европы.

Первый представитель династии не только выходит победителем из столкновения с феодальной анархией, но и упрочивает в стране, можно было думать - надолго, здание неограниченной монархии. Ему приходится встретить отпор только в церкви и ее притязаний главенствовать над светской властью; но король настолько силен, что и этот спор оканчивается, в конце концов, соглашением, вводящим в известные границы непримиримые, по-видимому, требования враждующих сторон. Однако, к концу XIV ст. о неограниченности королевской власти не может быть более речи, после того, как Эдуард II и Ричард II силой низведены были с престола после продолжительных, но неудачных попыток упрочить свое самовластие. Англия стала не только сословной, но, можно сказать, и конституционной монархией. Она сделалась, в отличие от Франции, также страной свободных людей, по выражению одного из ее ранних политических писателей, Фортескью, от середины XV ст. Генрих II застает большинство народа в крепостном состоянии; Ричард II, последний из Плантагенетов, становится лицом к лицу с крестьянским восстанием, издает требуемое от него отпущение на волю, нарушает данное слово по настояниям своего парламента и мстит восставшим жестокими казнями. Тем не менее, на расстоянии нескольких десятков лет, в Англии не остается почти и следов крепостного права, и этот переворот совершается не под давлением новых и удачных мятежей и не благодаря законодательным мероприятиям, а вследствие переживаемой страной экономической эволюции - перехода от экстенсивного земледелия к овцеводству, с целью сбывать шерсть за границу.

Правление Плантагенетов начинается, сказали мы, включением Англии в состав обширных земель, лежащих по ту сторону Ла-Манша, но уже при третьем своем правителе Анжуйская династия теряет бесповоротно Нормандское герцогство. На севере Франции ей удается овладеть только одним городом Кале и удержать его в своих руках в течение трех с половиной столетий. Всего долее англичане сохраняют свои владения в Аквитании и Гаскони, причем Бордо является их важнейшим портом на континенте, - если не считать таким Кале.

Плантагенеты не теряют надежды не только вернуть себе потерянные провинции, но и соединить в своем лице обе короны - Англии и Франции. С этою целью Эдуард III предъявляет притязания на французский престол и открывает своими походами начало столетней войны с Францией, несравненно большим бременем павшей на французское, чем на английское население, так как она происходила все время на континенте. Правление Плантагенетов ознаменовано несравненно большими успехами в пределах Великобритании; при них совершается окончательное завоевание Уэльса, происходит первое по времени занятие англичанами Ирландии, где они сколько-нибудь прочно устраиваются только в восточной части острова, в т. н. Пелле. Что касается до Шотландии, то она только в царствование Эдуарда I поступает во власть английских правителей, которым затем приходится удовольствоваться одними правами верховных сюзеренов по отношению к монархии, основанной выходцами из Англии. Не ранее XVII ст. и вступления на престол Иакова I происходит личная уния обоих королевств. Реальная же уния наступаете почти целых два века спустя.

Таковы в самых общих чертах важнейшие события, развернувшиеся в Англии в правление королей из династии Плантагенетов. Их можно передать словами: завоевание народом личной неприкосновенности, участия в местном управлении и суде, законодательстве, налоговом обложении и до некоторой степени контроле за общим направлением не столько внешней, сколько внутренней политики. Прибавим к этому раскрепощение, достигнутое ценой создания крупной земельной собственности, временное объединение северной и южной части острова под властью английских монархов в Шотландии и неизменный рост английского языка и культуры, не только в Уэльсе и Шотландии, но и в восточной части Ирландии. Подведши итог всему, что сделано было в те столетия, когда во главе Англии стояла Анжуйская династия, перечислим наиболее выдающиеся явления английской жизни в каждое из царствований.

Генрих II провел большую часть своего княжения за пределами Англии, которая все время управлялась его юстициариями, своего рода регентами. Ему удается при их содействии положить конец феодальному бесправию и снести с лица земли 375 «прелюбодейных замков», т. е. таких, которые воздвигнуты были помимо разрешения короля. Он возвращает себе от Шотландии уступленные его предшественником северные графства и собирается завоевать Ирландию, на что его уполномочивает булла папы Александра IV, родом англичанина. Предлогом выставляется то обстоятельство, что ирландцы якобы впали в ересь, - обвинение, оправдываемое их нежеланием признавать папскую власть. Правление Генриха II особенно известно этой первой попыткой овладения Ирландией, в которой главная роль пришлась, однако, на долю не короля, а отдельных английских феодалов; во главе их стал Ричард де-Клэр, граф Пемброкский. Только в 1171 г. король проследовал сам на остров, где получил присягу в феодальной верности и покорности со стороны как овладевших частью острова английских феодалов с Пемброком во главе, так и от мелких правителей, не подпавших под власть англичан кельтических округов Ирландии.

Этому решению ирландского вопроса предшествовало начавшееся еще в 1162 г. столкновение Генриха II с им же назначенным архиепископом в Кентербери Томасом Бекетом. Оно вызвано было притязаниями римской курии и верного истолкователя ее политики в Англии, Бекета  на подчинение церковным судам всех дел, гражданских и уголовных, в которых одной из сторон являлся клирик; а так как церковные суды налагали только церковные наказания, то даже убийства, совершенные лицом из духовенства, хотя бы поддиаконами и сакристанами, обходились без кровавого возмездия.

Один случай подобного рода привлек к себе всеобщее внимание: король на собрании Большого Совета в Вестминстере предложил назначить комиссию для расследования вопроса о том, по какому закону должны судиться преступные клирики. Бекет увидел в этом нарушение привилегий церкви, и епископы присоединились к его мнению. Назначенный Большим Советом комитет представил свой доклад новому собранию того же Большого Совета в Кларендоне, откуда и самое название принятого советом закона - Кларендонские конституции. В этом законодательном акте от 1164 г. постановлено, что после рассмотрения церковным судом дела обвиняемого в преступлении клирика и признания его виновным, церковный суд обязан передать его в руки светского суда, который и подвергнет его тому же наказанию, что и мирянина в равных условиях. В тяжбах человека из духовного звания с мирянином решение принадлежит королевскому суду. Ни один барон не должен подвергаться церковному наказанию - отлучению от церкви - без согласия короля. Лицам духовным запрещается апеллировать в Рим и ездить туда иначе, как с королевского разрешения. Бекет не пожелал признать Кларендонских конституций и вскоре покинул Англию. В течение шести лет он жил под покровительством французского короля, - врага Генриха II, восстановляя его против последнего и побуждая папу Александра III отлучить Генриха от церкви. Но папа, занятый борьбой с императором Фридрихом Барбароссой, не решался на этот шаг. В 1170 г. вражда короля и архиепископа вспыхнула новым пламенем: король пожелал при жизни приобщить к престолу своего сына, пятнадцатилетнего юношу Генриха. За отсутствием Бекета он обратился к архиепископу Йоркскому; это привело Кентерберийского в ярость. Он убедил папу пригрозить интердиктом, т. е. запрещением служить литургию во всей Англии и отправлять в ней таинства. Генрих счел нужным уступить и позволил возвращение Бекета в Англию, а Бекет воспользовался возможностью вернуться в нее для того, чтобы отлучить от церкви архиепископа Йоркского и тех из королевской свиты, которых он правильно или неправильно обвинял в присвоении имуществ, принадлежащих Кентерберийскому столу. При известии о таком поведении примаса Англии, Генрих не удержался от того, чтобы не воскликнуть: «Неужели из всех лентяев, мною содержимых на службе, не найдется ни одного, кто отомстил бы за меня этому проклятому попу?». Три рыцаря, до которых дошел слух об этом, на свой страх выступили такими мстителями и убили Бекета во время совершения им обедни. Генрих прямого участия в этом убийстве не принимал; но это не помешало папе призвать его к ответу. Как бы в искупление своей невольной вины, Генрих предпринял своего рода крестовый поход в Ирландию, как страну, отпавшую от римского стола.

По возвращении из Дублина, король встретился с уполномоченными папы и согласился поддерживать его против императора, отменить Кларендонские конституции и даже предпринять новый поход с целью освобождения Гроба Господня от неверных. Но восстание собственных сыновей, подстрекаемых его женой, Элеонорой из Аквитании, и королем французским Людовиком VIII, долгое время мешало ему принять меры к исполнению последнего обещания. Восстание сыновей, требовавших уступки им в правление: один - Нормандии, другой - Англии, поддерживалось феодальной знатью. Генрих разбил сторонников Ричарда в Пуату, а его юстициарий, де-Люси, взял в плен одного из главных приверженцев, Ричарда, графа Лейчестерского, и завладел замками мятежных баронов. Победа короля сопровождалась амнистией детям, но не жене, с которой он отказался жить впредь под одной кровлей; рыцарские замки заговорщиков были срыты до основания, а поддерживавший притязания Ричарда король шотландский принужден был принести присягу английскому монарху, как сюзерену Шотландии (1174).

Восемь лет спустя снова вспыхнуло восстание и снова во главе его стали сыновья Генриха, - старший Генрих и младший - Джофрей (Geoffrey). Причиной их недовольства было якобы несправедливое распределение при жизни королем оставляемого им наследства между своими детьми. Внезапная смерть обоих непокорных сыновей (одного от лихорадки, другого - от случайно нанесенной ему в турнире раны) положила конец восстанию. Король в состоянии был приступить к исполнению давнишнего обещания и оповестить о своем участии в новом, третьем крестовом походе. С ним должен был отправиться и старший из оставшихся в живых детей, Ричард, и король французский, Филипп II; бароны обоих королевств обещали последовать за своими сюзеренами, а Большой Совет Англии предписал производство тяжкого побора, под названием «саладиновой десятины», равного десятой части не дохода, а всего имущества. Это - первый случай наложения в Англии податей на движимость. «Датские деньги» и другие подати взимались пока только с недвижимых имуществ. В царствование Генриха II установлен был и другой вид налога, т. н. «scutagium», т. е. налог со щита: лицам, не желавшим отправиться в заморский поход против Франции в 1159 г., дозволено было откупиться деньгами; рыцарство приобрело возможность избавить себя таким платежом от личного участия в походе, а король на полученные средства - пригласить на службу наемные дружины.

Генрих II уже совершенно собрался в поход, когда вспыхнуло третье восстание, во главе которого стал будущий король Англии, Ричард. Генрих спешил примириться с ним и по этому случаю узнал, что и любимейший из его сыновей, Иоанн, тайно поддерживал брата. Это известие убило его. Ричард унаследовал все его владения, за исключением присоединенной им в 1167 г. Бретани, которая досталась внуку короля, Артуру, сыну убитого в турнир Geoffrey′я.

Так как еще за два года до восшествия на престол, Ричард вступил в число крестоносцев, то единственной его заботой по воцарении было приобрести нужные средства для осуществления своего намерения - освободить Гроб Господень от Саладина. Он стал отчуждать земли и должности, продавая епископские лены, кому за 1 000, а кому и за 3 000 фунтов и соглашаясь на то, чтобы, взамен выкупа, города, с Лондоном во главе, приобретали право выбора своих мэров. С его царствования и по настоящий день, избираемый городской голова лондонского сити носит титул «лорд-мэра». Ричард I не отступил перед мыслью освободить и шотландского короля от присяги вассала и признать независимость его княжения под условием единовременной уплаты им 10 000 марок или, что то же, 6 666 фунтов. Овладевший английским населением по поводу предстоящего крестового похода религиозный фанатизм сказался жестоким истреблением евреев, которые дотоле жили свободно под покровительством английских монархов, считавших их своей «королевской собственностью», а потому не отказывавших себе в частых поборах и добровольных - только по имени - приношениях. По случаю воцарения Ричарда, старшины евреев явились с подарками, но лондонская чернь ответила на эти приношения грабежами в еврейском квартале; примеру Лондона последовали и другие города: Норвич, Стамфорд, Линкольн, Йорк. Всюду евреев убивали массами; осаждаемые толпой евреи Йорка, чтобы не отдаться живыми в руки врагов, собственноручно перебили жен и детей и зажгли со всех сторон укрывавший их замок. Таким образом, уже в царствование Ричарда I ярко сказалась та нетерпимость к евреям, которая повела к изгнанию их из Англии в правление Эдуарда I.

Большая часть царствования Ричарда протекла вне пределов королевства, - в войнах с неверными, в завоевании острова Кипра, в осаде Акры, в препирательствах и ссор с французским королем Филиппом и австрийским герцогом Леопольдом, которому и удалось взять его в плен в то время, как на обратном пути он думал под чужим именем пробраться через Вену. Герцог выдал его в цепях императору Генриху VI, а последний, под предлогом совершения им всякого рода преступлений, в том числе - отнятия Кипра, бросил его в тюрьму, претендуя на то, что он, как император, вправе судить его, как сюзерен своего вассала. Англичанам пришлось выкупать короля из плена и с этой целью затратить 100 000 фунтов. Для этого нельзя было обойтись без того, чтобы не обложить население высокой податью в четвертую часть всех движимых имуществ и в 20 шиллингов с каждого рыцарского лена. Король Франции, Филипп-Август, воспользовавшись недовольством, вызванным этими жестокими поборами, приложил все старания к тому, чтобы вызвать восстание против Ричарда. Во главе его стал собственный брат короля, Иоанн; император отпустил Ричарда не ранее, как вынудив от него присягу, которой Англия признавалась леном Империи. Но ни Ричард, ни англичане не намерены были придавать какую-либо силу этой клятве. Ричард, получив свободу, поспешил усмирить начавшееся восстание. Иоанн бежал на континент и прощен был великодушным монархом. С Филиппом-Августом война была продолжена, и король Англии поспешил в Нормандию вскоре после своего возвращения из плена для отражения врага. Последние шесть лет жизни прошли в защите континентальных владений; это стоило англичанам немалых затрат, для чего потребовались высокие налоги, подымавшие лондонскую чернь против правительства. Во главе одного из них стал простолюдин Вильям Фиц-Осберт (William Fitz-Osbert), прозванный «Длинная Борода» (Longbeard); он укрепился с мятежниками в одной из церквей Лондона; но королевский наместник или юстициарий осадил церковь, ранил предводителя восстания, взял его в плен и поднял на виселицу. Таким образом, еще за несколько лет до движения высших баронов королевства против Иоанна, преемника Ричарда, уже накоплялись поводы недовольства и следовали вспышки восстания на самых низах английского общества. Ричард умер при осаде замка Chalus, принадлежавшего одному из его вассалов в Аквитании, и на престоле воцарился тот самый Иоанн, который дважды выступал в роли заговорщика, и против отца, и против брата. Он вскоре опозорил себя третьим злодеянием - убийством собственного племянника, Артура, а этот акт (апрель 1203 г.) имел в высшей степени тяжелые последствия. Филипп-Август воспользовался им, чтобы призвать короля Англии к ответу, как своего вассала, а так как Иоанн не явился на его суд, то постановленный над ним приговор свелся к конфискации всех континентальных владений английского короля. Чтобы привести этот приговор в исполнение, Филипп завладел Нормандией; Иоанн Безземельный попробовал было отстоять ее, но крепость за крепостью сдавалась Филиппу, и Иоанн бежал в Англию, после чего Руан и другие города Нормандии перешли к французскому королю, а на следующий год Филипп продолжил свои военные успехи завоеванием Анжу и Турэни. В 1207 г. он напал на Аквитанию и захватил Пуату и северную Гвиень. Из всех владений Плантагенетов на континенте Европы в руках короля остались только приморские крепости Бордо и Ла-Рошель с южной частью Гвиени. Немудрено, если современники прозвали Иоанна «Безземельным». Потеря заморских владений имела то благодетельное последствие, что сосредоточила отныне внимание королей из династии Плантагенетов исключительно на английских владениях, а, по их примеру, и англо-норманнские феодалы обратились в настоящих англичан. Новая война с французами заставила Иоанна Безземельного заключить в 1208 г. мир с Филиппом, согласно которому Аквитания и Гасконь остались за английским правителем, но он должен был отказаться от всех прочих своих владений.

Не успела окончиться неудачная борьба с Францией, как вспыхнула новая с папским двором, во главе которого стоял в это время стремившийся ко всемирному господству Иннокентий III. Столкновение снова вызвано было вопросом о замещении епископского стола в Кентербери; каноники избрали своего кандидата, король же настаивал на своем праве назначения, а папа послал в Кентербери собственного ставленника, английского кардинала, Стефана Лэнгтона. Иоанн Безземельный вздумал воспрепятствовать его приезду, а Иннокентий III ответил на это интердиктом, т. е. запретом всякой церковной службы в Англии и совершения даже такого обряда, как погребение. Приказ папы был исполнен; но епископы, объявившие своей пастве о папском запрете, спешили покинуть Англию, боясь королевского гнева. Иоанн Безземельный захватил земли и имущества Кентерберийского аббатства, присвоил себе доходы покинувших Англию епископов и объявил, что, пока интердикт не будет снят, английским судам запрещено будет судить гражданские тяжбы лиц духовного звания. Папа не остался в долгу и объявил Иоанна лишенным престола; Филиппу, королю Франции, как его сюзерену, поручено было привести в исполнение этот приговор. В 1213 году король французов, подчиняясь папскому решению, стал собирать армию и флот в Нормандии. Английские бароны не прочь были воспротивиться затеваемому походу силой, но король испугался и стал искать примирения с папой; он не только согласился признать Лэнгтона архиепископом и вернуть церкви ее земли и доходы, но не отступил даже перед мыслью объявить Англию леном папского стола. Посланец Иннокентия III, Пандольф, получил из рук Иоанна Безземельного корону Англии и возложил ее снова на голову короля, как дар папы. Тщетны были заявления баронов о своем нежелании менять законы Англии. Когда стало известным поведение Иоанна, недовольство сделалось всеобщим. Ближайшим последствием исполнения королем папских велений был запрет Иннокентия III французскому королю предпринять поход в Англию. Не дожидаясь последствий этого запрета, английский флот напал на французский, частью овладел им, частью потопил его. Но этот военный успех не изменил отношения баронов к королю; по своем прибытии в Англию, архиепископ Лэнгтон убедил феодальную знать потребовать от Иоанна издания грамоты, подобной той, какая выдана была Генрихом I всему английскому народу; она должна была заключать в себе торжественное обещание не прибегать к насильственным поборам и держаться раз установившихся порядков. Предложение архиепископа, сделанное в соборе святого Павла, принято было сочувственно. Продолжавшаяся война с Францией, в союзе с германским императором, ознаменовалась известной битвой под Бувином, 27 июля 1214 г., в которой победа осталась на стороне французов. Хотя Иоанн и не участвовал в сражении, но он признал себя побежденным и поспешил вернуться в Англию. Так как в последнем походе часть английских баронов не пожелала последовать за королем, то он вернулся в намерении призвать их к ответу. Действуя заодно с духовенством и его главой, архиепископом Кентерберийским, бароны собрались в ноябре 1214 г. в Bury-St.-Edmund. На этом митинге присутствовали одни только феодалы северной Англии; они высказались за дарование королем грамоты о свободах, установили важнейшие статьи этого акта и решили предстать пред королем на Рождестве вооруженными с целью поддержать это требование. В испуге Иоанн обратился к папе, обещал отправиться в крестовый поход и стал набирать войско наемников; но вскоре ему пришлось убедиться в том, что настроение феодальной аристократии севера разделяется большинством баронов. В долине Рённимеда (Runnymede) он встретился с ними и принес торжественную клятву в соблюдении требований Великой Хартии, текст которой предложен был ему для подписи епископом Лэнгтоном, ставшим во главе депутации, в которой в равном числе представлены были, как бароны, ставшие уже в ряды восставших, так и не прибегавшие еще к оружию.

Ход событий, приведших к этому исходу, был следующий. В монастыре Святого Албана феодальная знать и высшее духовенство подняли вопрос о том, какие земли должны быть возвращены аббатствам и епископиям, как неправильно у них конфискованные. Собрание сочло необходимым призвать для предварительного соглашения с ним представителей от графств и сел. 1213-й год есть, таким образом, первый год, когда, кроме прямых ленников короля, на политической арене выступают уполномоченные и от других классов общества. Представительство графств получило, впрочем, правительственное признание не ранее 1258 г.; тем не менее, 1213-й г. должен быть отмечен, так как к нему относится первая попытка установить представительство от народа.

В виду такого образа действий со стороны своих подданных король собирает войско и готовится к открытому сопротивлению.

В Стамфорде собирается в свою очередь ополчение светских баронов, которым предводительствует Роберт Фицвальтер. Король рассчитывает на поддержку лондонских граждан и думает, при помощи их, одолеть мятеж, но горько ошибается. Проходит немного дней и граждане Лондона открывают ворота мятежным лордам, после чего королю, конечно, не остается ничего другого, как подписать предложенную ему Великую Хартию (именно 15 июня 1215 г.).

Хартия эта легла в основу всего дальнейшего политического развития Англии. Англичане считают ее своим основным законом. Каждое новое царствование открывается с этих пор подтверждением Великой Хартии.

Рассмотрим теперь по группам важнейшие постановления ее, заключающиеся в 65 статьях; в этих статьях, изложены все те злоупотребления, от которых страдал английский народ, и приняты меры к их постепенному устранению.

На первом плане стоят в ней статьи, имеющие в виду интересы церкви. Король обязуется соблюдать те требования, которые предъявлены были к нему духовенством и папой. Избрание епископов будет зависеть впредь от самого духовенства; оно будет иметь свои особые суды и освобождается от налогов. Далее идут статьи, имеющие в виду интересы светских владельцев, которые так страдали от произвола норманнских королей в деле обложения. Король обещает не взимать произвольных феодальных выкупов за подтверждение прав наследника на лен его отца, а довольствоваться впредь определенным размером его в 100 фунтов стерлингов с прямого ленника, в 100 шиллингов с рыцарского владельца и пр. Приняты меры, чтобы король не злоупотреблял и правом феодальной опеки; поступившее в опеку короля имущество должно быть возвращено наследнику, по его совершеннолетии; озаботились и тем, чтобы король не принуждал к насильственному браку вдов своих вассалов и не выдавал в замужество их дочерей по своему личному усмотрению.

Замечательная черта этих постановлений та, что они принимают во внимание не одни интересы прямых вассалов короля. Все выговоренные права признаются равно обязательными и для вассалов короля по отношению к их подвассалам.

За этими статьями феодального характера следуют статьи, гарантирующие правильное отправление правосудия местными органами. Прежний произвол в наложении денежных штрафов устранен. Каждый должен подвергаться пене сообразно совершенной им вине; самое обложение штрафом предоставляется не произволу королевских чиновников, а зависит от воли 12 лиц, взятых из соседства (de visneto), 12 присяжных. В былое время король и его чиновники торговали правосудием, отныне, говорится в Хартии, король не вправе отказывать кому-либо в разбирательстве его дела. Гражданские иски не должны разбираться иначе, как в Суде общих тяжб.

В Великой Хартии мы находим также статьи, имеющие в виду избавить от стеснений торговлю, стеснений, наложенных на нее фискальной политикой королей. Иноземные купцы могут отныне торговать свободно в пределах всей Англии и не подлежат тем разнообразным поборам, какие были установлены с них прежде.

Важнейшие статьи Хартии - те, которые содержат в себе конституционные гарантии, гарантии, имеющие ввиду обеспечить неприкосновенность личности и собственности. Они гласят:

«Ни один свободный человек не может быть взят, или посажен в тюрьму, или объявлен стоящим вне закона, или подвергнут конфискации имущества, иначе как по приговору своих равных и по закону страны.

Ни выкупные деньги (избавляющие от воинской службы), ни денежные пособия не будут налагаемы в нашем королевстве иначе, как общим советом королевства, за исключением трех случаев: плена короля, замужества старшей дочери и посвящения в рыцари старшего сына. Каждый раз мы будем взимать только благоразумную денежную помощь; того же порядка мы будем держаться в отношении к помощи города Лондона».

Таким образом, произвольные аресты, как и произвольные конфискации, и произвольное обложение населения налогами отныне отменяются раз навсегда. Многое из этого было подтверждено впоследствии в знаменитом акте Habeas corpus (времен Карла II). Только что упомянутые две статьи Великой Хартии создали те две гарантии, которые должны лежать в основе всякой конституции, - свободу личности и неприкосновенность собственности.

Чтобы сделать из правила о свободе от произвольного обложения не голый звук, а жизненное начало, Иоанн Безземельный принимает на себя следующее обязательство: «для того, чтобы держать общий совет королевства и для обложения подданных пособиями в других случаях, кроме трех указанных выше, и для сбора выкупов от воинской службы, мы распорядимся призывом архиепископов, епископов, аббатов, графов и важнейших баронов нашими личными призывными письмами и, кроме того, мы озаботимся тем, чтобы чрез посредство наших шерифов и бальифов были созваны в известный день все, вообще, кто держит землю в прямой от нас зависимости. Они должны собраться не позже 40 дней в известном месте; и во всех этих наших письмах мы изложим причины созыва, и когда приглашения, таким образом, будут посланы, делу должен быть дан ход в назначенный день, хотя бы и не прибыли все, кто был призван».

Это - первое упоминание о парламенте, еще обозначаемом старым наименованием общего или большого совета (generale или magnum consilium). В него призываются члены церковной и светской знати, и начало представительства прилагается к посылке депутатов одними прямыми ленниками короля, его tenentes in capite.

Чтобы постановления Великой Хартии не остались мертвой буквой, избрана была 25-ти ленная комиссия, которая отныне должна следить (так сказано в 65-й ст. Великой Хартии) за выполнением королем всего им обещанного. Как только король отступит от постановлений Хартии, комиссия вправе будете сделать ему заявление о несоответствии его действий с требованиями подписанного им акта. В случае непринятия королем этого заявления, призываются к вооруженному сопротивлению все жители королевства; у короля отымаются замки, щадится лишь его жизнь, равно как и жизнь королевы и наследника престола. Захваченными замками короля бароны вправе владеть до тех пор, пока король не согласится снова соблюдать Хартию.

Несмотря на все это, король несколько раз порывается обойти ее постановления и в деле нарушения данного им слова находит поддержку в папе. Этот последний, опасаясь, чтобы новый порядок вещей не отразился невыгодно на финансовых интересах римского стола, отлучил от церкви всех баронов, принимавших участие в восстании, и признал короля свободным от обязанности приводить в исполнение Великую Хартию. Члены исполнительной комиссии обратились тогда к осуществлению права сопротивления, призвав к участию в нем все английское общество.

В трактате, принадлежащем Герарду Кембрийскому, приводится правило, что неисполнение королем присяги дает подданным право заменить одну династию другой. Английские бароны, проникнутые этим убеждением, ведут открыто переговоры с Людовиком, сыном французского короля, Филиппа Августа, насчет принятия им английской короны на место низлагаемого ими Иоанна Безземельного, отказываются выступить с последним в поход во Францию для того, чтобы отвоевать у Филиппа Нормандию. Иоанн Безземельный в свою очередь неоднократно настаивает на том, что постановления Великой Хартии для него необязательны, ибо сам папа, Иннокентий III, верховный сюзерен Англии, разрешил его от присяги следовать ее постановлениям. И действительно, Иннокентий III, по ходатайству короля, осудил поведение архиепископа Лэнгтона, пригласил его в Рим для объяснений и пригрозил отлучением от церкви всякому, кто поднимет оружие на Иоанна.

Это решение папского стола не запугало баронов. Они подымают знамя восстания. Но первые их действия неуспешны. Иоанн берет Рочестер, предает казни весь его гарнизон и двигается затем на север, в Бервик, опустошая все на своем пути. Возмущенные его поведением бароны не отступили перед явной изменой, как мы сказали, и предложили корону сыну французского короля Людовику. Это решение было политической ошибкой, так как в глазах большинства французский король являлся врагом английской нации; немудрено, если многие из тех, кто готов был поддержать восставших, в решительную минуту уклонились от выполнения своего намерения. Призванный на английский престол наследник французского короля высадился в Кенте, прибыл в Лондон и вскоре овладел всей восточной Англией; но купцы и моряки Пяти Портов, т. е. Ноттингема, Линкольна, Дерби, Лейчестера и Стамфорда, отказались открыть ему ворота. Иоанн Безземельный двинулся в поход, взял Линкольн и направился к югу. В то время, как его армия, пользуясь отливом, двигалась морским берегом, буря внезапно залила арьергард, при чем погибли вместе с людьми провиант и королевская казна. Сам Иоанн едва избежал смерти. Он заболел на следующий же день и умер неделю спустя, 19 октября 1216 г. Ходили слухи о том, что он был отравлен. Его кончина многим развязала руки. Наследником оказался девятилетний ребенок, бывший в это время на попечении Вильяма Маршала, графа Пемброкского, одного из тех крупных феодалов, которые отказались признать королем Людовика. Он поспешил с коронацией молодого короля в Глостере, внушил ему мысль о признании Великой Хартии Вольностей и тем самым вырвал почву из под ног Людовика и его приверженцев, так как они больше не могли выдавать себя за единственных поборников конституционных вольностей; один за другим они стали переходить теперь на сторону Генриха. Два неудачных сражения окончательно решили судьбу французского претендента, - одно на суше под Линкольном, другое на море. Небольшая английская флотилия встретилась с французскими подкреплениями на море и разбила их на голову; это была первая морская победа англичан. Во главе французских судов стоял известный своей жестокостью пират Евстафий, прозванный «монахом»; он был взят в плен и повешен. Людовику после этого осталось только покинуть Англию; его приверженцам дана была амнистия, и они получили обратно конфискованные у них владения. Чтобы ускорить отбытие самого Людовика на континент, ему выплачено было из казначейства 10 000 марок. Пемброк оставался регентом до своей кончины в 1219 г., затем заменен был великим юстициарием Губертом-де-Бёрг (Hubert de Burgh). Его управление Англией, ознаменовавшееся подавлением новых попыток восстания и отказом признать Англию папским леном, продолжалось до 1227 г., когда, ввиду достигнутого им совершеннолетия, Генрих III сам принял бразды правления и удержал Губерта де Берг только в роли юстициария, да и то ненадолго. В 1232 г. он не только отставил его от должности, но и бросил в тюрьму, недовольный тем, что юстициарий противился его решению начать войну с Францией. Война эта кончилась поражением под Тальебуром в 1242 г. и ни в чем не изменила прежнего положения вещей; англичане продолжали владеть во Франции Гвиенью и Бордо. Английская нация вскоре приобрела новые поводы к недовольству королем. Как ревностный католик, он стал поддерживать папу Александра IV в его борьбе с императором Фридрихом II из-за обладания Сицилией и обещал ему 140 000 марок для покрытия издержек похода, не связанного для Англии ни с какими выгодами. Большой Совет не только отказал королю в этой денежной субсидии, но и потребовал от него, чтобы он не управлял впредь королевством с советниками по собственному выбору, - в большинстве случаев иностранцами, родственниками его жены, Элеоноры из Прованса.

Запуганный этими заявлениями, Генрих созвал новое собрание своих советников в Оксфорде в 1258 г.; оно получило в истории известность под названием Сумасшедшего парламента, так как на нем приняты были решения, имевшие своей задачей поставить правительство под контроль двадцатичетырехчленной комиссии, в состав которой вошли в равном числе сторонники короля и избранники недовольных им графов и баронов. Эта двадцатичетырехчленная комиссия должна была заняться реформой королевства и, между прочим, постановила, что трижды в год будет собираться парламент (см. Adams and Stephens, «Select Documents of English Constitutional History», 57-62).

Король снова обратился к папе с просьбой освободить его от присяги, данной им в соблюдении принятых в Оксфорде постановлений. Его просьба была уважена. После этого король в 1261 г. овладел силой лондонским Тауэром и собрал армию. Чувствуя себя, однако, недостаточно сильным, чтобы противостоять врагам, Генрих III решился передать свою распрю на посредническое разбирательство Людовика Святого, короля Франции, в молодости бывшего претендентом на английский престол. Последний признал его связанным Великой Хартией, но свободным от исполнения решений, принятых в Оксфорде, как несогласных с королевским достоинством. После этого противникам Генриха не оставалось другого средства, как решить свою распрю с ним на поле битвы. Под Льюисом король был разбит наголову. Предводитель феодальных ополчений, Симон де Монфор (Simon de Montfort), граф Лейчестерский, взял в плен короля и заставил его признать не только Великую Хартию, но и поставить себя под контроль тайного совета, избранного парламентом. В течение двух лет Симон де Монфор правил Англией, и все это время король оставался под строгим надзором. На парламент, созванный в 1265 г. Симоном де Монфор, впервые призваны были не только рыцари от графств, но и по два уполномоченных от каждого из городов и местечек королевства. Все решения, принятые Симоном де Монфор и поддерживавшей его партией баронов, получили признание парламента. Положение регента королевства вскоре, однако, было поколеблено ссорой с одним из двух соправителей, которые даны были ему парламентом, а именно графом Симоном Глостерским, недовольным тем, что ему отказывали в деятельном участии в делах государства. При его участии наследник престола, принц Эдуард, скрылся от лиц, надзору которых он был поручен Симоном де Монфор. В битве под Ившэмом (Evesham) Эдуард встретился с феодальными дружинами и разбил их. Симон де Монфор оказался в числе убитых, и та же судьба едва не постигла короля Генриха, которого он держал в своем лагере.

Король восстановлен был в своих правах, и междоусобная война кончилась в октябре 1266 г. торжественным подтверждением старинных хартий и актом амнистии, не избавившим, однако, феодальных баронов от уплаты королю штрафов. В последние годы царствования Генриха принц Эдуард, вместе с графом Глостерским, приобрели решительное влияние на ход дел. Престарелый король охотно слушался их и не обнаруживал прежнего доверия к иностранцам. Незадолго перед смертью короля, наследник престола, Эдуард, отправился в крестовый поход, где он прославился взятием Назарета. Известие о кончине отца застало его в то время, как он продолжал еще сражаться с сарацинами. Расположение к нему нации сказалось в возведении его на престол во время его отсутствия и помимо всякого избрания парламентом в 1272 г. Только 2-го августа 1274 г. он высадился на английский берег.

В лице Эдуарда мы имеем самого популярного из Плантагенетов, много содействовавшего упрочению в Англии парламентских порядков, законодателя, прославившегося рядом мер, направленных против роста церковных имуществ и дальнейшего расхищения казенных земель, продолжателя той политики, какой еще Вильгельм Завоеватель держался по отношению к феодальной знати, и устроителя английской армии с помощью известного Винчестерского Статута от 1285 г. Из всех его законодательных мер всего одна, как вызванная религиозным фанатизмом, не может рассчитывать на наше сочувствие. В 1290 г. Эдуард изгнал из Англии евреев, признаваемых им не только врагами Христа, но ростовщиками и фальшивомонетчиками. Евреям дано было всего три месяца для оставления королевства. В течение 360-ти лет они остались за его пределами, если не говорить о тех, которые под именем ломбардских купцов, т. е. выходцев из Италии, получали разрешение производить кредитные операции и вскоре явились в таком числе в Лондоне, что с их именем связано название одной из улиц Сити, доселе являющейся средоточием банковой деятельности.

Из внешних событий, прославивших царствование Эдуарда I, мы отметим окончательное завоевание Уэльса после подавления в нем восстания Левелина, туземного правителя северной части княжества, вступившего в переговоры с французами. Во время войн, вызванных этим восстанием, Левелин был убит, а его брат, Давид, взятый в плен, подвергнут был суду парламента и за измену приговорен к повешению и четвертованию. Присоединение Уэльса сопровождалось введением в него английских порядков. Только немногие кельтические обычаи были удержаны в силе, как следует из содержания статута, изданного для княжества в 1284 г.

Правление Эдуарда I ознаменовано также первым по времени соединением Шотландии с Англией. За прекращением династии Малькольма, шотландский престол стали оспаривать два претендента, оба - родом из Англии. Эдуард призван был высказаться в пользу одного из них, и отдал предпочтение Джону Баллиолю (John Balliol), как ближайшему родственнику. Баллиоль принес ему присягу, как сюзерену, и был коронован в Сконе в 1292 г. Опираясь на свои права верховенства, Эдуард стал требовать переноса в английские суды апелляций на решения, принятые в Шотландии; это вызвало недовольство и побудило шотландцев искать союза с Францией. Эдуард призвал Баллиоля дать ему ответ в своем поведении и, ввиду его неявки, открыл поход против Шотландии, разбил Баллиоля наголову в битве при Денбаре в 1296 г. и, собрав шотландский парламент, привел к присяге важнейших феодальных владельцев страны, объявив им, что будет править ею сам, не внося никаких изменений в местные законы и даруя полную амнистию сторонникам Баллиоля.

В ближайшем году в Шотландии вспыхнуло восстание, во главе которого стал Вильям, родом из герцогства Уэльского и потому прослывший под названием «Уоллес», т. е. уэльсец. Битва под Фалькирком окончилась для него поражением; он убежал в горы и оттуда, опираясь на кланы северной Шотландии, продолжал вести партизанскую войну, пока в 1305 г. он не был выдан и казнен в Лондоне, как изменник. Но этим еще не кончилось противодействие Шотландии английскому занятию. Роберт Брюс (Robert Bruce), внук того Брюса, который оспаривал у Баллиоля в 1292 г. право на шотландский престол, в 1306 г. попробовал вызвать новое восстание в Шотландии. Он возложил на себя корону, но вскоре был разбит ополчением, посланным против него Эдуардом. Долгое время он скитался в горах севера, теряя все большее число своих приверженцев. Эдуард обещал большую сумму денег за выдачу его живым или мертвым. В 1307 г. разнеслась весть о новой его высадке в Шотландии из Аргайльшира, где он одно время скрывался на острове. Престарелый король решился сам сесть на коня и пойти походом против него. Четырехдневная болезнь во время похода вскоре положила конец славному царствованию, а преемник престола. Эдуард II, под предлогом участия в похоронах отца, покинул Шотландию, оставив ее в руках Брюса.

В истории средневековой Англии царствование Эдуарда I является своего рода «золотым веком». При нем достигнуто было, как мы видели, временное объединение под единой властью всех частей острова, упрочено здание местного самоуправления и создан английский парламент в том виде, который в течение ближайших столетий будет считаться образцовым. В нашем дальнейшем изложении мы изберем правление Эдуарда центром картины социального и политического уклада средневековой Англии. В настоящее же время отметим тот факт, что новый король, сын Эдуарда, своим легкомыслием, способностью подчиняться влиянию неудачно выбранных советников, неуспехами на войне и неумением удержать, поэтому, недавние завоевания, сделанные его отцом, настолько восстановил против себя общественное мнение руководящих сфер, что феодальная знать сперва подчинила его, по примеру Генриха III, контролю особого, избранного парламентом комитета, а затем, с целью избавиться от временщиков, захвативших всю власть, вызвала смещение его с престола парламентом. Трагедия Эдуарда II кончилась тайным его убийством в сент. 1327 г. Ряд поражений, понесенных Англией в лице ее неудачного правителя, начался оставлением похода, предпринятого Эдуардом I в Шотландию. Нерадивый король передал бразды правления Пирс Гавестону (Piers Gaveston), которого он открыто называл своим «добрым братом» и женил на собственной племяннице. Когда брак с дочерью французского короля заставил его временно покинуть Англию, Гавестон сделался регентом. Гордые феодалы не снесли такой обиды и заставили короля временно удалить этого чужеземца (родиной его была Гасконь). Король поручил ему ответственный пост лорда-уполномоченного в Ирландии и при первой возможности снова вернул его к роли главного министра. Шотландская война продолжалась к явной невыгоде Англии: одна крепость за другой сдавалась Брюсу, и общественное мнение требовало, чтобы во главе похода стал сам король. Ненависть к временщику усилилась благодаря его презрительному отношению к таким вождям английской аристократии, как графы Ланкастер, Пемброк и Уоррик. Этим трем лордам в 1310 г. удалось повести удачный поход в парламенте против королевского фаворита и захватить власть в свои руки. Следуя тому прецеденту, какой создан был в Оксфорде в 1258 г., когда вотированы были известные мероприятия, одерживавшие свободу выбора королем Генрихом III своих советников, парламент избрал из своей среды комитет в 21 человек; члены его получили название «лордов-устроителей королевства»; им поручено было наметить необходимые реформы. Архиепископ Кентерберийский и все столпы английского дворянства вошли в его состав, но руководящая роль в нем выпала в удел двоюродному брату короля, графу Ланкастерскому. Тщетно король жаловался на то, что с ним поступают, как с сумасшедшим, не позволяя ему управлять собственным достоянием. Кончившийся без всяких результатов поход его в Шотландию имел последствием, что его заставили подписать ряд мероприятий, предложенных лордами-устроителями королевства. Он принужден был согласиться на то, чтобы удалить от себя Гавестона, не выбирать более ближайших советников без согласия лордов, не взимать пошлин и других поборов, кроме тех, которые установлены будут парламентом, и согласиться на реформу правосудия. Скрепив своей подписью все эти документы, Эдуард вслед затем издал, после удаления своего на север, указы, заявлявшие, что все обещанное им исторгнуто было у него угрозами и потому лишено всякой силы. Тогда Ланкастер и его друзья решили взяться за оружие и осадили замок Скарборо (Scarborough), занятый в это время Гавестоном. Последний согласился сдать крепость, под условием, что его предадут суду парламента; но едва он оказался в руках врагов, как они убили его. Граф Уоррик и граф Ланкастер или участвовали в этом злодеянии, или не воспротивились ему вовремя. Король продолжал воевать с шотландцами, потерпел поражение под Банокбёрном, после которого Роберт Брюс сделался всеми признаваемым королем к северу от реки Твид. Разбитый наголову, Эдуард не в состоянии был более противиться честолюбию Томаса Ланкастерского, который с этого времени (1314) не только сделался действительным правителем Англии, но и поставил самого короля в необходимость ограничить свои издержки и издержки своего двора всего на всего десятью фунтами в день. Четыре года продолжалось правление Ланкастера. В течение их Брюс успел возвести на ирландский престол своего брата Эдуарда, - правда, на короткий срок. Два года спустя лорду Мортимеру удалось, пользуясь несогласиями, возникшими между местными вождями кельтических округов Ирландии, отвоевать Дублин и «Пэлль» для Англии после того, как в сражении под Ассенри перебиты были приверженцы Эдуарда Брюса - О′Конноры (O′Connor) и пал сам недавно венчанный король Ирландии. Менее удачны были попытки англичан воспротивиться походам Роберта Брюса в Англию; они ознаменованы были опустошением северных графств Дёргема и Йорка, взятием пограничного с Шотландией города Бёрвика, что вместе взятое побудило Ланкастера искать мира. Эти военные неудачи были причиной, по которой Эдуарду удалось снова вернуть себе власть после того, как влиятельные в западной Англии Деспенсеры стали на его сторону. Ланкастеру пришлось бежать, а король воспользовался упрочением своего престола для кровавой расправы со своими политическими противниками. В 1322 г. Томас, граф Ланкастерский, выданный милицией северных графств, был казнен вместе с 8 другими баронами и 30 рыцарями. Лорд Мортимер и другие приверженцы низвергнутого правительства потеряли свои земли и должны были уйти в изгнание, а король снова подпал под влияние своих недавних союзников Деспенсеров, отца и сына, которые своей надменностью и стяжательством скоро стали столь же ненавистны, как и прежний временщик Гавестон.

Когда супруга короля Эдуарда, во время посещения двора своего брата, короля французского Карла IV, встретилась в Париже с опальным Мортимером и вступила с ним в связь, ее любовнику удалось вовлечь ее в новый заговор против короля Эдуарда и всемогущих Деспенсеров. По его наущению, она вызвала к себе во Францию своего сына Эдуарда, после чего мужу поставлено было требование удалить Деспенсеров, как оскорбивших королеву. Когда последовал отказ, Изабелла с Мортимером, во главе наемных дружин из Фландрии, переехали Ла-Манш, обеспечили себе поддержку родственников и сторонников казненных Эдуардом лордов и стали грозить Лондону. Сама королева очутилась во главе войска настолько сильного, что король бежал в Уэльское княжество вместе с Деспенсерами, но все трое захвачены были на пути, на расстоянии нескольких недель. С Деспенсерами развязка была недолгая, короля же взяли в плен и посадили в замок Кенильуёрс (Kenilworth), в ноябре 1326 г. Созванный королевой от имени принца Эдуарда парламент обвинил короля в нарушении данной им при коронации присяги, в сознательном нерадении к делам страны, в передаче управления в руки недостойных фаворитов, в потере Шотландии и Ирландии, наконец, в казни своих политических врагов помимо суда. На всех этих основаниях парламент признал Эдуарда недостойным удержать власть в своих руках, лишил его престола и выбрал ему преемником его малолетнего сына Эдуарда; король же отдан был в руки брата убитого им Томаса Ланкастерского и выдан был им Мортимеру и королеве, которые посадили его в крепость Бёркли (Burkley). Он подвергнут был здесь жестокому обращению, рассчитанному на то, чтобы побудить его к самоубийству, а когда эти ожидания не осуществились, тюремщики убили короля.

В малолетство Эдуарда III Англией правил Мортимер, любовник королевы, хотя и был назначен совет с Генрихом Ланкастерским во главе для руководительства четырнадцатилетним монархом. Война с Шотландией велась неудачно, недовольство в народе росло, мир с Брюсом заключен был под условием отказа от всех прав на шотландский престол. Пришлось вернуть корону, захваченную Эдуардом и увезенную им в Лондон, и выдать в замужество за сына Брюса собственную сестру короля, Иоанну. Попытки Генриха Ланкастера, а за ним Эдмунда, графа Кентского, низвергнуть владычество Мортимера кончились неудачно: первый подвергнут был высоким штрафам, второй - казнен. Но чего не удалось достигнуть вождям феодальной знати, то осуществлено было самим молодым монархом: ночью, во главе небольшой кучки людей, восемнадцатилетний юноша-король в замке Ноттингем в октябре 1330 г. проник в покои королевы, своей матери, тайным ходом и на ее глазах, пренебрегая ее слезами и проклятиями, захватил в свою власть Мортимера. Он предан был затем суду пэров, которые приговорили его к казни. Эдуард не замедлил распорядиться ее исполнением; королеву же Изабеллу он поместил в «почетную тюрьму», где ей пришлось прожить еще много лет.

Правление Эдуарда ознаменовалось, прежде всего, удачными войнами с Шотландией; последствием их было возведение Англией на престол противника Брюса, Эдуарда Баллиоля, но ненадолго: после нескольких лет правления, этот поддерживаемый чужеземцами правитель, уступивший Англии часть соседних с ней шотландских земель и принесший Эдуарду присягу, как своему сюзерену, был низвергнут, и для малолетнего Давида Брюса, сына счастливого противника первых двух Эдуардов, открылась возможность нового возвращения на престол при поддержке Франции.

Ставя в вину французам и королю Филиппу VI укрывательство молодого Брюса, Эдуард III возобновил войну с Францией и, предъявив права на ее престол, положил начало борьбе, продолжавшейся 100 лет. Его притязания не имели реальной почвы. Хотя пэры Франции и выставили против него то основание, что по салическому закону, варварской правде франков, говорившей об одном наследовании недвижимой собственности, трон не переходит к женской линии, но на самом деле Эдуард не мог претендовать на престол Франции и потому, что имелся более близкий родственник - мужчина, происходивший по прямой линии от брата королевы Изабеллы, матери Эдуарда III и дочери Филиппа IV французского. Этим лицом был Карл, король Наварры. Английские историки нашего времени указывают на то обстоятельство, что Эдуард III, по-видимому, сам не был уверен в правоте своих притязаний и предъявил их с целью поощрения торговых интересов Англии. «Англия озабочена была», - говорит один из недавних бытописателей английской жизни в период времени от 1350 по 1360 г., Сесил Джен, - «сохранением Гвиени и Гаскони - этих обломков ранее принадлежавшего ей Аквитанского княжества, так как они обнимали собой бассейн Гаронны и два важных приморских порта, Байонну и Бордо. Города эти были средоточием винной торговли - одного из главных источников английского благосостояния. Но еще большее значение имела для Англии по тем же причинам Фландрия, в которой не прекращалась вражда торговых городов Гента, Антверпена и Брюгге с графом Фландрским. Последний находил ближайшую поддержку в своем сюзерене, короле Франции, города же Фландрии, связанные торговым обменом с Англией, искали в ней свою опору. Так как Англия сбывала во Фландрию свою шерсть, то торжество графа фландрского и его сюзерена, короля Франции, было бы роковым ударом для английской торговли. Вскоре по восшествии Эдуарда III на престол, Филипп Валуа, родоначальник новой династии французских правителей, нанес фландрским городам жестокое поражение; но они снова поднялись под руководством Иакова ван Артевельде, пивовара из Гента; этот своего рода народный трибун обратился за помощью в Англию. Желание избежать подчинения Фландрии французскому владычеству и было ближайшей причиной начатия Эдуардом войны; но так как война в защиту торговых интересов не отвечала феодальным понятиям того времени, то король решил предъявить свои титулы на французский престол и таким образом, оправдать свое поведение, которое в противном случае могло считаться нарушением присяги по отношению к законному сюзерену, от которого он держал Гвиень и Гасконь» (см. L. Cecil Jane, «The Coming of Parliament», Lond. 1905, стр. 13-17).

Мы, разумеется, не станем следить за ходом военных действий во Франции ни в царствование Эдуарда III, ни во все время продолжения столетней войны; мы отметим только некоторые последствия, какие эта война имела в самом начале для внутренних судеб королевства. «До Эдуарда III», - говорит Джен, - «сила английской армии лежала в феодальной коннице, но уже при Эдуарде I, в битве под Фалькирком, выступило все значение стрелков-пехотинцев. Поражения, нанесенные французам Эдуардом I под Кресси и Пуатье, поставили вне сомнения превосходство пехоты; но стрелки составляли плебейскую часть средневековой армии: они вербовались из среды людей, не владевших вовсе землей или в руках которых сосредоточивались лишь мелкие участки. Феодальные бароны считали недостойным для себя служить в рядах пехотинцев. Естественным последствием упадка конницы и роста пехоты было нанесение существенного удара феодальной знати, значение которой опиралось на ее роли на войне». (Ibid., 21-22).

Не меньшие победы одержал и английский флот над французским в битве под Слюисом (Sluys), а так как флот этот составлен был главным образом из торговых кораблей, снаряжаемых т. н. cinq ports, и экипаж которых состоял преимущественно из рыболовов, т. е. опять-таки из простонародья, то легко судить о том, какое влияние все это должно было иметь на поднятие в общественном мнении т. н. коммонеров, т. е. простолюдинов, и насколько это должно было содействовать их победам и в гражданском быту в роли низших органов местного управления и депутатов от общин и городов.

Военные действия завершились взятием Кале, которое с этого времени в течение двухсот лет оставалось в руках англичан, оказывая немалые услуги и английской торговле. В нем открыт был склад для продажи производимой Англией шерсти, the staple, а шерсть слыла английским товаром по преимуществу и шла на выделку тонких сукон, как во Фландрии, так и для флорентийского цеха «калимала», заступая место шерсти тонкорунных овец Арагонии. В стихотворном произведении первой половины XV в., «Libel of english Policy», оптовый отпуск шерсти, развозимой затем ганзейскими купцами по всему континенту, считается одним из источников благосостояния и английских сельских хозяев, и казны.

Война с Францией имела и то последствие для внутренней жизни англичан, что, требуя усиленного обложения страны, она вызывала в парламенте естественное желание усилить его контроль за издержками, воспрепятствовать произвольным поборам, производимым без согласия парламента, и установить ответственность советников короля перед самим парламентом, который в 1341 г. стал снова настаивать на участии в их выборе. В свою очередь, королевские советники, которым монарх не прочь был приписать свои неудачи во Фландрии, где его войско задержано было под крепостями, занятыми пограничными французскими гарнизонами, не пожелали мириться с произвольными отставками и преследованиями недовольного их поведением монарха. В ответ на обвинение в присвоении себе сумм, поступавших от налогов, канцлер королевства и епископ Кентерберийский потребовали в 1341 г. суда пэров, т. е. равных им по своему общественному положению членов верхней палаты, и прецедент в этом отношении был создан в ее пользу, таким образом, еще в первой половине XIV в.

Моровая язва, занесенная из Константинополя и венецианской колонии на Азовском море - Таны, близ нынешнего Азова, сперва в Геную и Марсель, а затем и во все страны Европы, опустошила Англию в 1348 г., унеся от трети до половины ее населения. Ею приостановлены были на два года и военные действия во Франции. Она имела повсюду в Европе, в том числе и в Англии, то последствие, что вызвала полную революцию цен на все товары, а также на труд. Ее экономические последствия изучены были мною в III т. «Экономического роста Европы»; они в Англии были, в общем, те же, что и на континенте. По державшемуся в средние века представлению о справедливой цене, она должна была обеспечивать землевладельцу, купцу и ремесленнику возможность вести «приличествующей их состоянию образ жизни», Фома Аквинат в XIII в. в этом, именно, смысле понимает justum praecium, т. е. справедливую цену на товары и труд. Внезапное повышение цен и заработной платы почти вдвое против прежнего, рассматривалось поэтому, как действие несправедливое и подлежащее преследованию. Подобно другим правительствам, и английское принимало меры к его подавлению. В этом смысле, 18 июля 1350 г. король, посоветовавшись с магнатами, издает указ или так называемую ordinance, которая обязывает лиц обоего пола, не имеющих определенного занятия в сельском хозяйстве, торговле или ремесле, не отказываться от службы рабочего, одинаково, как в селах, так и в городах, и довольствоваться при этом тем жалованием или содержанием, какое хозяева давали своим слугам в течение последних пяти или шести лет. Виновным в получении или платеже более высокой платы или в непринятии работы, или в оставлении хозяев раньше срока, или найме большего, чем нужно, числа рабочих, грозят штрафом и даже тюремным заключением.

Содержание указа воспроизводится с существенными дополнениями статутом 1351 г. о рабочих и слугах, изданным вновь созванным парламентом. Можно сказать, что с этого времени и до царствования Елизаветы включительно государственная власть признает за собой право регулирования заработной платы, причем определение ее размера переходит к мировым съездам, устанавливающим срочные тарифы на труд и уполномоченным, вместе с тем, постановлять приговоры против тех рабочих и хозяев, которые позволят себе не считаться с этими тарифами.

Регламентация отношений рабочего люда к хозяевам, к явному ущербу первого и наперекор закону спроса и предложения, вызвала во всей Европе, в том числе и в Англии, первые попытки образования союзов между рабочими, столько же временных, сколько и постоянных, с целью противопоставить насильственным мероприятиям короля и владетельных сословий силу свободного соединения.

Очень вероятно, что такие союзы зародились и ранее в городах, по примеру тех промышленных и торговых гильдий, в которые организованы были предприниматели; но в настоящее время, рабочие союзы возникают и в селах. Во Франции к экономическим последствиям моровой язвы 1348 г., известной под названием «черной смерти», надо отнести появление первых «compagnonnages». В Англии союзы сельского люда упоминаются парламентскими актами, как существующие, к концу царствования Эдуарда III и даже ранее, так как парламент 1351 г. уже говорит о лицах, подстрекающих своих товарищей-рабочих к противодействию властям, настаивающим на соблюдении статута о рабочих и слугах. В петициях, представленных палатой общин королю Ричарду II в самый год его воцарения, заходит также речь о том, что крепкие к земле крестьяне вошли в соглашение друг с другом и связали себя обещанием противиться силой сеньорам. Есть основание думать, что причиной их недовольства было стремление помещиков заставить крестьян вместо оброка опять отбывать барщину, что, в свою очередь, вызывалось повышением заработной платы за сельский труд. Но, чтобы уклониться от барщины, те из крестьян, которые не владели значительными наделами, а жили в селах на положении батраков и слуг (бордарии и котарии), не прочь были сняться со своих мест и уйти в другие графства, где их происхождение не было известно, и еще чаще в города с целью стать в них ремесленниками, - наконец, за границу, куда их привлекала более высокая плата за сельский труд. В 46-й год правления короля Эдуарда парламент прямо заявляет жалобу на этот счет (см. мой «Экономический рост Европы», III, 352-365).

В союзах сельских рабочих и недовольных оживлением барщины крепостных крестьянское восстание времен Ричарда II, известное под именем восстания Уота Тайлера (Wat Tyler′s rebellion), нашло готовые кадры. Но оно вспыхнуло не сразу, а всего в 1381 г., на расстоянии более чем 30-ти лет со времени опустошения Англии моровой язвой и издания парламентом статутов о рабочих и служителях.

Прерванные чумой военные действия с Францией были возобновлены в 1355 г. и ознаменовались жестокими подвигами сына короля Эдуарда, Черного Принца. В битве под Пуатье Иоанн, король французский, был взят в плен (в 1356 г.). Во Франции наступила анархия, ознаменовавшаяся удачным восстанием парижской буржуазии под предводительством Этьена Марселя, прево купцов, а в селах вспыхнула жакерия, т. е. беспощадная резня феодальных собственников их крестьянами, сопровождавшаяся поджогами замков и истреблением хранившихся в них актов укрепления по имуществу, которые заключали в себе, между прочим, запись крестьянских служб и платежей. Первая французская коммуна завязала сношения с «жаками», и можно было ожидать, что народному демосу сел и городов, в союзе с буржуазией, удастся произвести целый переворот в общественном и, отчасти, политическом укладе Франции. Но «жаки» были побеждены и подверглись безжалостному избиению, а первая парижская коммуна была подавлена. После новых погромов Франции высадившимися на берег в 1359 и 1360 гг. английскими войсками, опустошившими все на своем пути от Реймса до Парижа, заключен был мир в Бретиньи в 1360 г., который обеспечил англичанам владение Кале и Понтье. За короля Иоанна обещан был выкуп в 3 000 000 крон золотом, который, однако, в действительности, никогда не был уплачен вполне. Мир в Бретиньи сопровождался миром с Шотландией, причем захваченный в плен король Давид был освобожден за выкуп в 90 000 марок.

Годы, когда происходили эти события, характеризуются широким подъемом английской торговли и промышленности. В восточную Англии Эдуарду удалось привлечь ткачей из Фландрии, которые образовали здесь целые поселения; главным предметом обмена оставались шерсть и металлы, в том числе свинец. Англичане на своих судах не плавали далее берегов Норвегии и северной Испании; обмен производился, главным образом, на ганзейских судах, и купцы, принадлежавшие к союзу этих северогерманских городов, имевших фактории и в Риге, и в Новгороде, и в Бергене, открыли такую же факторию в Лондоне (от железной крыши, покрывавшей ее двор, она получила название «steel-yard») и просуществовала до великого пожара, истребившего ее в царствование Елизаветы, после чего привилегии фактории больше не возобновлялись. Последние годы правления Эдуарда III омрачились восстаниями в пределах французских владений Англии, поражениями, нанесенными английскому оружию знаменитым Дюгескленом, и потерей почти всех принадлежавших Англии провинций на континенте, за исключением городов Бордо, Байоны и Кале.

Семилетие от 1370 по 1377 г. - год кончины Эдуарда III - ознаменовано зарождением первого по времени (если не говорить об Абеляре) реформационного движения. Родоначальником его явился Джон Виклеф (родился в 1320 г., умер в 1384 г.), священник, одно время стоявший во главе коллегии Баллиоль в Оксфорде. Так как он проповедовал, между прочим, отобрание церковных имуществ для раздачи их служилому сословию и не прочь был, подобно своему великому преемнику Лютеру, обвинять в неразумии крестьян, не желавших нести барщины и платить оброка светским владельцам, то он приобрел деятельную поддержку в Джоне Гонте, герцоге Ланкастерском, и, вообще, в среде феодальной аристократии.

В догматическом отношении учение Виклефа подымало вопросы, близкие к тем, какие век спустя вызвали отпадение от римской церкви Иоанна Гусса; мысль последнего не раз питалась творениями Виклефа, и многие из рукописных сочинений последнего сравнительно недавно были изданы обществом Виклефа в Лондоне на основании рукописей, хранящихся частью в Праге, частью в Вене. Проповедь, всего более подействовавшая на низы английского общества и английского духовенства, в частности, была проповедью нестяжания, отказа от церковных имуществ и даже от вознаграждения за требы. Странствующие пресвитеры, так ярко изображенные главой зарождавшейся в это время английской литературы, Чосером, разносили по всей Англии посеянные Виклефом семена, обращаясь со своими проповедями, по преимуществу, к простонародью и получая в высших рядах церкви название лоллардов, вечно ворочающих языком болтунов. Многие из них, как, например, Болл, один из вожаков будущего крестьянского восстания, шли далее учителя, не устанавливая различия между церковными и светскими поместьями и позволяя себе высказывать сомнение в том, чтобы владеющее землей дворянство было установлено самим небом. «Когда Адам пахал и Ева пряла, - где был в то время английский джентльмен?», - значится в одной из вирш, приписываемых Боллу современным летописцем. В других стихотворных произведениях того же времени лоллардов обвиняют в том, что они высказывались против уплаты священникам не только жалованья, но и церковной десятины, и в то же время советовали крепостным крестьянам, сервам, отказывать в своей службе помещикам (см. «Political Poems», изд. Wright′ом, I, 236. См. также для всего, касающегося Виклефа и его времени, соч. George Macaulay Trevelyan, «England in the age of Wycliffe», 1899).

Благодаря покровительству герцога Ланкастерского, Виклеф и его ближайшие последователи не подверглись преследованию; некоторые лолларды, как принявшие участие в крестьянском восстании 1381 года, были казнены, в том числе Болл; но признание последователей Виклефа еретиками, подлежащими сожжению на костре, воспоследовало много времени спустя, уже в царствование правителя из новой династии, Генриха IV Ланкастера, согласившегося скрепить своей подписью статут De Haeretico Comburendo от 1401 г., уступая советам жестокого и фанатического епископа Арунделя (брата того, которым был казнен последний король из династии Плантагенетов, Ричард II).

Царствование Ричарда II, так печально закончившееся, открылось крестьянским восстанием, которому, судя по его временному успеху, мы не находим равного в истории средних веков. Как причины этого восстания, так и ход его изложены мною во II томе «Экономического роста Европы» на основании впервые использованных мной судебных актов центрального архива в Лондоне (этими же актами воспользовались впоследствии, и совершенно независимо от меня, молодой французский историк Reville, московский профессор Петрушевский и кембриджский профессор Оман). При выяснении причин восстания я сознательно опустил те, которые стояли в связи с политическими событиями, переживавшимися Англией; о них трудно было заводить речь в сочинении, посвященном экономическому росту Европы, но я счел нужным ввести для освещения движущих сил восстания данные из литературы того времени, яркое изображение Чосером, Виклефом, Гоуэром, Ленглендом и другими современными писателями различных настроений английского общества в эпоху уже начавшегося разложения феодальной системы.

Мой общий вывод - тот, что в экономическом положении поднявшихся народных масс и в отношении к ним владетельных сословий имелось достаточно причин для недовольства и что реформационному движению, открывшемуся в Англии с Виклефом, принадлежит только косвенное и второстепенное влияние на восстание крестьянства. Едва ли также, главным поводом к движению было установление малолетним Ричардом (или, вернее, правившим за него Джоном Гонтом, герцогом Ланкастерским) в 1379 г. подушной подати. Эта подать, под названием poll-tax, на простых земледельцев падала в размере четырех пенсов, а на герцогов и архиепископов в размере 8 фунтов 13 шиллингов и 4 пенсов. Налог этот сопровождался в 1380 г. еще более высоким, но также прогрессивным побором, при котором наименьшим размером обложения со всякого взрослого мужчины или женщины был шиллинг, а наивысшим - фунт. В некоторых местах, судя по свидетельству летописей, взимание poll-tax′a и было той искрой, от которой разгорелся мятеж, но в большей части страны недовольные восстановлением барщины крестьяне и организованные в союзы сельские батраки являлись уже заранее готовыми кадрами народного движения, а странствующие и приходские священники своими проповедями против князей церкви и вымогающих барщину светских владельцев воспламенили этот горючий материал, который залил сплошным пожаром целые графства восточной и южной Англии.

Подводя итог собственным исследованиям, Оман, в своем общем очерке английской истории, появившемся в 1910 г., указывает на то, что восстание почти одновременно вспыхнуло и в Кенте, и в Эссексе, и в Герфордшире, распространяясь из Эссекса в восточные графства Норфолк и Сёффольк и стягивая к Лондону крестьянские дружины из соседних к нему графств. Как и во Франции, городское простонародье столицы не отнеслось враждебно к восставшим крестьянам, и выборные старейшины или alderman′ы двух предместий допустили мятежников к переходу Темзы по лондонскому мосту и тем открыли крестьянским бандам возможность разграбить дворец герцога Ланкастерского на улице Стренд, адвокатскую корпорацию в «Темпле» (некогда служившем местопребыванием тамплиерам), наконец, частные жилища фландрских и ломбардских купцов и юристов, представителей двух ненавидимых простым народом профессий. Неистовства продолжались и в пределах сити; городская крепость, или тауэр, в которой заседал в это время Совет короля, занят был мятежниками; от их рук погибли архиепископ кентерберийский, Симон Сетбёри, канцлер королевства, Роберт Гельси, государственный казначей Лег. Молодой король согласился на свидание с мятежниками на следующий день после совершенных ими злодеяний. Оно последовало за стенами города, на поле, известном под названием Смисфильд (Smithfield). Здесь один из предводителей восстания, Уот Тайлер, был убит мэром Лондона в ту самую минуту, когда он решился взяться за оружие в присутствии короля. Но король с самообладанием, не отвечавшим его юному возрасту, остановил готовых отомстить за смерть своего вождя крестьян обещанием выдать им освободительные грамоты, после чего участники движения мирно разошлись по домам. Король, по-видимому, не рассчитывал на то, что собранный им парламент не одобрит одностороннего распоряжения тем, что феодальные владельцы считали своим законным наследием. Подчиняясь требованиям парламента, король отправил в графства судей, перед которыми предстали участники мятежа и его руководители. Воздвигнуты были виселицы, и пошла кровавая расправа. И все же на расстоянии полустолетия от крепостного права в Англии не осталось следа, так как экономические условия оказались неблагоприятными для его дальнейшего сохранения.

Крестьянское восстание было одним из выражений давно начавшегося упадка средневекового строя. С тех пор, как пехотинец-стрелок стал вытеснять собой закованного в железо всадника-рыцаря в роли вершителя сражений, феодальное общество необходимо должно было уступить место обществу буржуазному, рассчитывающему на массовую силу воинов из простого народа для обеспечения победы на войне. Изобретение пороха, обращая артиллерию в главный фактор военных успехов, оказало, разумеется, влияние в том же направлении. Об употреблении огнестрельного оружия заходит уже речь у летописцев при описании сражения под Кресси в царствование Эдуарда III. В позднейших столкновениях Ланкастерских правителей с французскими королями огнестрельное оружие приобретает все большее и большее значение, но хорошую артиллерию мог завести у себя только располагающий государственной казной король. Феодальные дружины, поэтому, становились все более и более анахронизмом и уступали место наемным. Не рассчитывая более на защиту своих феодальных сеньоров и полагаясь в этом отношении гораздо больше на короля и его войско наемников, крестьянство не видело причины мириться с теми порядками вынуждаемой законом и обычаем барщины, которые являлись в натуральном хозяйстве материальным вознаграждением феодалов за их заступничество.

С ростом цен на сельский труд уплата взамен барщины более или менее неизменных оброков становилась с каждым поколением все более и более желательной для массы сельского люда. Этим объясняется, почему так называемый копигольд, т. е. вечно наследственная крестьянская аренда под условием платежа оброка, все чаще и чаще начинает заступать место личной службы крестьянина и его личных приношений, а это производит целый переворот в деревне, содействуя росту договорных отношений между собственниками и возделывателями взамен прежнего господства стародавнего обычая. Это обстоятельство, в свою очередь, начинает привлекать в деревню и несколько более зажиточных людей, готовых влагать свои сбережения в землю и вести более интенсивное хозяйство на свой риск. Йомен, которым гордится Англия эпохи Тюдоров, зародился, разумеется, столетиями ранее. Он вышел из той же среды оброчных крестьян, бывших барщинных, которые теперь не прочь были снимать в придачу к своим наследственным наделам и участки, сдаваемые помещиком в аренду.

Говоря это, я хочу сказать, что свободные съемщики и были первыми иоменами, так что епископ Латимер был прав, говоря: «отец мой был иоменом и не владел землею в собственность». Хозяйственный расчет подсказывал этой зарождающейся сельской буржуазии руководствоваться в своей деятельности указаниями международного рынка, а последний предъявлял все больший и больший запрос на английскую шерсть, вывозимую, как мы видели, оптом за границу. Влажный и сравнительно мягкий климат, делая возможным содержание стад в течение многих месяцев на богатых травой зеленых лугах, объясняет причину начавшегося уже в XIV в. роста овцеводства в ущерб земледелию; а это на расстоянии нескольких десятилетий должно было повести к отливу части сельского люда в города, в промышленные и торговые центры, сделать из развития туземных промыслов одно из необходимых условий благосостояния не одного класса предпринимателей, но и народных масс. Немудрено, если Эдуард III не жалел средств на переселение опытных ткачей из Фландрии, надеясь, что они обучат его подданных производству тех тонких сукон, секрет изготовления которых долгое время разделяем был фландрскими ткачами с флорентийскими и, вообще, северо- и среднеитальянскими. Рост городов и промышленных местечек, сопровождавшийся возрастанием и усилением среднего сословия, начинается, поэтому, уже с XIV ст., а это сословие, заодно с крестьянством, нуждается в охране внутреннего мира сильным правительством и потому склонно в собственных интересах подавлять феодальную безурядицу к выгоде монарха и его самодержавия. Нечего удивляться поэтому, если, наряду с явными признаками разрыва крестьянства со светскими и духовными вассалами короля, разрыва, сказывавшегося и в проповеди нестяжания, обращенной Виклефом и лоллардами к церковным магнатам и монастырским обителям, и в крестьянском восстании 1381 г., прежде всего направленном против сохранения крепостной зависимости и барщины, мы в XIV в. видим уже попытки английских монархов освободиться от контроля парламента, добывать нужные для правительства средства помимо него, что позволяло бы им не созывать своих светских и духовных вассалов, вместе с уполномоченными от графств и городов, в течение ряда лет. Отметим тот факт, что Ричарду II современными летописцами уже ставится в вину передача власти в руки сына зажиточного купца из Гено, Михаила дела-Поль, возведенного им в звание графа Сёффолькского. Против этого временщика феодальная знать в лице герцога Глостерского, графов Уоррика, Арунделя и Ноттингема и Генриха Болингброка (будущего родоначальника новой династии и сына всемогущего регента Ланкастерского в малолетство Ричарда II) направляет еще послушный ей парламент, и последний привлекает де-ла-Поля к ответственности не за нарушение им закона, а за нерадение власти, будто бы сказавшееся в том, что берега Англии в недостаточной степени ограждены были флотом от иноземного неприятеля. Несомненно, неповинный в этом, во всяком случае, не противозаконном, а самое большее нецелесообразном поведении, Михаил де-ла-Поль тем не менее был осужден и подвергнут заточению. Но как реагирует король на такое решение своего парламента? Он действует, как самодержавный правитель, отпускает осужденного на свободу и возвращает его на прежний пост, заявляя, что он один вправе выбирать своих советников. Феодальные роды поднимаются против короля, поддерживаемые своими служителями, людьми, живущими на их иждивении, носящими их ливрею и играющими по отношению к ним роль дружинников. Глостер, Уоррик, Арундель, Ноттингем и Болингброк идут войной на Лондон. Чтобы противостать этим знатным людям, открыто принимающим наименование «лордов, апеллирующих к королю на обвиняемых ими в измене министров» (lords appelant), король пробует собрать ополчение из своих друзей. Но оно разбито под Чеширом. Де-ла-Поль бежит во Францию, а король попадает в руки мятежных лордов. Парламент созван Глостером - парламент, получивший в устах историков название «незнающего пощады». Подчиняясь воле мятежных лордов, он казнит попавших к нему в руки советников короля и вслед затем вотирует субсидию в 20 000 фунтов, которая вся идет в дар лордам-апелляторам. Тот же себялюбивый характер носит и вся не долее года продолжающаяся администрация только что упомянутых лордов. Она ознаменовалась всего двумя благоприятными событиями: заключением мира с Шотландией и Францией и перерывом, таким образом, Столетней войны. В 1389 г. Ричард далеко уже не был малолетним; на вопрос, внезапно поставленный им своему дяде, Томасу Глостеру: «а каков мой возраст?», последовал ответ: «Вам уже 23 года». «В таком случае», - заявил король, - «я достаточно возмужал, чтобы самому заведовать моими делами». Сказано, сделано: Глостер отпущен и заменен популярным епископом Вильямом Уайкгемом. Восемь лет продолжается его управление, восемь лет, ознаменовавшихся ростом начатого Виклефом реформационного движения; оно, как и его инициатор, пользовалось сочувствием Уайкгема. Сам Виклеф умер еще в 1384 г., но его дело продолжали его ученики - лолларды; их влияние настолько сильно, что в 1394 г., подчиняясь им, общины Англии собираются издать подобие декларации против проповедуемых римской церковью учений о почитании икон, о безбрачии духовенства и о значении паломничества в интересах вечного спасения. Они не прочь признать и проводимый Виклефом догмат, по которому о транссубстанциации, т. е. о переходе при таинстве евхаристии хлеба и вина в тело и кровь Христово, не должно быть речи.

Ричард едва успел вернуться из Ирландии, чтобы вовремя воспрепятствовать обнародованию этого документа, но он не принял никаких мер к преследованию подписавших его и в то же время воспользовался восемью годами, в общем, счастливого управления королевством при руководительстве Уайкгема и благоприятным поворотом общественного мнения в свою пользу, чтобы осуществить давно лелеянное намерение и произвести расправу с лордами-апелляторами, или, по крайней мере, с теми, которых он, как Генриха Болингброка, не успел склонить на свою сторону. Под предлогом новых замыслов восстания Глостер, Арундель и Уоррик были схвачены и брошены в тюрьму. Арундель затем предан суду и казнен, Глостер тайно убит в Кале, Уоррик сослан пожизненно на о. Мэн. И прочим лордам, некогда действовавшим против Ричарда, не пришлось ждать долго его мести. В 1398 г. они посланы были в изгнание. В числе потерпевших оказался и Генрих Болингброк. Когда отец его, Ланкастер, умер в следующем году, король захватил принадлежавшие ему в герцогстве земли и отказался признать его титулы за сыном. Чтобы не созывать парламента, он одновременно стал прибегать к насильственным займам у людей зажиточных и на добытые таким образом средства завел постоянное войско стрелков.

Из всех английских правителей XIV в. никто больше Ричарда не заботился об упрочении британского владычества в Ирландии, которая со времени гибели Эдуарда Брюса впала в совершенную анархию. Но его попытки не были успешны; после убийства туземцами его двоюродного брата Роджера Марч в 1398 г., Ричард сам отправился в Ирландию. Его отсутствием воспользовались все недовольные: высшее дворянство, жаловавшееся на произвол, граждане Лондона, страдавшие от насильственных займов, духовенство, недовольное терпимостью к лоллардам. Такое настроение стало известным Генриху Болингброку, и он внезапно явился в Йоркшир добиваться восстановления его в правах на владение Ланкастерским княжеством, которое досталось ему от отца, но удержано было королем в собственных руках. Регент королевства, Эдмунд Йоркский, думал было собрать войско для его усмирения, но Болингброк постарался рассеять вызванные им опасения; оставленный на свободе, он нашел поддержку в Перси (Percy), графе Нортумберлендском, и во многих других северных лордах. Неожиданно для всех он захватил трех министров Ричарда и распорядился повесить их. При известии о появлении Болингброка в Англии, Ричард собрался в обратный путь. Он был задержан некоторое время в Дублине неблагоприятными восточными ветрами и прибыл в Англию, когда регент уже успел распустить по домам собранные им одно время уэльские ополчения. Когда Ричард с незначительной свитой приехал в замок Флинт, он был окружен ополчением, собранным Перси, графом Нортумберлендским, и принужден был сдаться ему. Болингброк, с которым Перси действовал заодно, доставил короля под строгим конвоем в Лондон. Здесь спешно собранный парламент угрозами заставил Ричарда отказаться от престола. После этого Болингброк сам предъявил свои права на английскую корону, хотя имелся ближайший наследник, Эдмунд, граф Марч, сын убитого в Ирландии Роджера. Парламент, тем не менее, провозгласил Болингброка королем Англии под именем Генриха IV, Ричард же послан был в замок Понтефракт. О его дальнейшей судьбе никто более ничего не слышал, - вероятно, он был убит с ведома Генриха его доверенными лицами. Можно было ожидать, что права нового монарха подвергнутся оспариванию с разных сторон. И действительно, два месяца спустя после его воцарения уже вспыхнула гражданская война; во главе партии, враждебной королю, стали родственники и фавориты Ричарда; они надеялись насильственно овладеть Генрихом и выпустить Ричарда из замка. Один из участников заговора оказался вскоре изменником и довел обо всем до сведения Генриха; один за другим заговорщики были задержаны и казнены без всякого процесса. Чтобы сделать невозможными дальнейшие попытки к восстановлению Ричарда на престоле, Генрих IV распорядился выставить труп его в Лондоне. Но и это показалось неубедительным: нашлись люди, утверждавшие, что труп, выставленный в церкви Святого Павла в Лондоне, не Ричарда, а очень похожего на него лицом королевского капеллана. Распространяли слух, что Ричард живет в Шотландии и, действительно, вскоре нашелся самозванец, которого король Шотландии Роберт III содержал при своем дворе, принимая его за действительного короля Ричарда.

Правление Генриха IV было одним из самых несчастных; оно прошло в подавлении мятежей, в неудачных войнах с Шотландией и Францией и в преследовании лоллардов. Королю, ставленнику парламента, пришлось подчинить ему проверку счетов своей администрации и следовать его совету при выборе министров.

С 1409 по 1412 г. действительным правителем Англии стал сын короля, принц Генрих. Король боялся, что его принудят отказаться от власти в пользу старшего сына; поэтому он не решился вверить ему начальство над войском, отправлявшимся во Францию, и предпочел поставить во главе ополчения второго своего сына, герцога Кларенского. В 1413 г. Генрих IV скончался от давно мучившей его болезни, и для молодого принца, героя исторических хроник Шекспира, открылась возможность короткой, правда, но блестящей карьеры. Он сделался популярнейшим из английских правителей, благодаря военным успехам во Франции, корону которой ему удалось возложить на свою голову. Он был также в большой милости у церкви, как ее покорный сын, готовый искоренять ересь лоллардов. Лолларды ответили новым восстанием черни; оно вспыхнуло в ночь святого Мартина близко к воротам города, но сразу было подавлено королем, который на следующий же день повесил 40 человек из участников восстания и с этого времени преследовал лоллардов, считая их столько же собственными своими врагами, сколько и врагами церкви. Превосходный предводитель на войне, Генрих не отступал перед жестоким избиением военнопленных на поле битвы, если, по его мнению, это нужно было для обеспечения успеха войны. Сражение при Азенкуре 1415 г. упрочило навеки его славу, так как при потере всего-навсего 200 человек, ему удалось перебить 1 500 рыцарей и дворян и взять в плен 10 000 французских воинов, из которых 8 000 принадлежали к дворянской крови. Этот успех достигнут был главным образом благодаря тому, что французское войско, в пять раз более сильное, чем его собственное, по преимуществу состоя из феодальной конницы, увязло в мокром грунте (сражению предшествовал ряд дождливых дней), стрелки же Генриха V имели возможность издали поражать беспомощных всадников, которым тяжелое вооружение не позволяло выбраться из трясины.

Генрих смотрел на военнопленных, как на один из источников обогащения своей казны, требовал от них высоких выкупов и, затрачивая на поддержку армии эти доставленные ему победой средства, избегал созыва парламента. Франция раздираема была в это время начавшимся еще при жизни Генриха IV соперничеством арманиаков и бургундцев. Герцог Бургундский вступил в союз с Генрихом. Еще годом ранее, на его сторону стал и император Сигизмунд, прибывший в Лондон, чтобы расположить религиозно настроенного короля к поддержке его усилий - положить конец дальнейшим препирательствам авиньонских пап с римским и распространению Гуссовой ереси, явившейся как бы продолжением движения лоллардов и питаемой доктринами Виклефа. Констанцский Собор, созванный императором, как известно, кончился осуждением и казнью Гусса.

В истории внутренней жизни Англии нет места для подробного изложения военных успехов Генриха V; мы ограничимся, поэтому, указанием, что результатом его трех походов во Францию было возвращение в руки англичан не только Нормандского герцогства, давно ими утерянного, но и признание французами по договору в Труа, что после смерти короля Карла VI, давно впавшего в безумие, Генрих станет французским монархом. Ему обещана была рука дочери короля, Екатерины. Королева Изабелла Баварская, жена Карла VI, тем охотнее пошла на эти требования, что ненавидела своего сына, дофина, или наследника престола, будущего короля Карла VII. Договор в Труа подписан был в 1420 г. и передал в руки Генриха V всю Францию к северу от Луары. Можно судить, с каким торжеством он принят был после своего возвращения в Англию. Но в его отсутствие английские войска потерпели поражение, и Генриху пришлось отправиться в третий поход во Францию. При осаде города Мо он простудился, больным доставлен был в Париж и скончался в замке Венсен на 35 году жизни в августе 1422 г.

В малолетство его сына, Генриха VI, руководительство военными делами во Франции перешло к старшему брату покойного короля, герцогу Бедфордскому; регентом же был назначен, по воле умершего, его младший брат, Гёнфрей, герцог Глостерский. Пока жил Бедфорд, успехи англичан во Франции росли безостановочно. В 1422 г. умер сумасшедший король Карл VI, и в октябре Бедфорд добился провозглашения Генриха VI королем Франции. Дальнейшим успехам англичан одно время грозила опасность отпадения Бургундии, вызванная безумным решением, принятым вопреки Бедфорду регентом королевства, Глостером. Не стесняясь своим браком, Глостер решился принять предложение Жакелины, графини Голландии и Гено, уже состоявшей в замужестве, вступить с ней в новый брак. Он надеялся обеспечить тем за собой владение Нидерландами. Мужем Жакелины был двоюродный брат герцога Бургундского. Легко понять, какое впечатление появление Глостера в Нидерландах произвело на герцога Бургундского; он намеревался уже расторгнуть свой союз с англичанами, когда поражение Глостера на континенте и бегство его в Англию послужило развязкой созданного им невозможного положения. Герцог Бургундский остался союзником Англии.

Военные успехи англичан продолжались до тех пор, пока при осаде Орлеана им пришлось встретиться с первым подъемом французского национального чувства, вызванным простой крестьянкой из Домреми, поблизости к Шампани, - Иоанной, знаменитой Девой Орлеанской. Дофин Карл согласился вверить ей небольшой отряд, постепенно увеличившийся благодаря присоединению добровольцев; во главе его она не только проникла в Орлеан, освободила его от осады и осуществила свое намерение венчать Карла королем Франции в Реймсе (17 июля 1429 г.), но и водрузила белое знамя венчанного ей монарха в Иль-де-Франсе и Шампани, после чего владения англичан снова ограничились Нормандией, Пикардией и Мэном. Отстаивая Компиэнь от осаждавшей его бургундской армии, Иоанна попала в плен к бургундцам, которые передали ее в руки Бедфорда. Последний добился осуждения ее, как колдуньи, трибуналом, главой которого был епископ Бове, а судьями - члены французского духовенства. Она была приговорена к сожжению, и умерла на костре в Руане в 1431 г. Шансы англичан от этого, однако, не усилились. Патриотизм проявился с новой силой в рядах французов, объединяя горожан и крестьян с дворянами. Бедфорд рассчитывал, что коронация десятилетнего Генриха VI в Париже повернет ход событий в его пользу; но ввиду постоянных несогласий с регентом и образования в Англии партии, благоприятной миру, Бедфорд согласился, скрепя сердце, на ведение переговоров; когда послы герцога Бургундского Филиппа сошлись с уполномоченными обоих королей в Аррасе и англичане не пожелали удовлетвориться одной Нормандией и Гвиенью под условием отказа со стороны Генриха от королевского титула, герцог Бургундский внезапно стал на сторону Франции, выговорив себе в награду за такую измену уступку ему графств Макона и Окзера. Переговоры кончились ничем. Последовавшая затем кончина Бедфорда, в связи с изменой герцога Бургундского, имела то последствие, что англичанам пришлось отныне только отстаивать свои владения в Нормандии и Мэне. Эта миссия вверена была родственнику короля Ричарда, герцогу Йоркскому, родоначальнику той династии, которая потом оспаривала английский престол у Ланкастеров. Его войны на первых порах были успешны, и англичанам удалось отвоевать отдельные части оставшихся в их руках владений, но партия, благоприятная в Англии прекращению войны, имевшая главой кардинала Бофора, вопреки оппозиции Глостера, добилась заключения мира в Туле; условием было выставлено возвращение французам Мэна, сохранение за англичанами одной Нормандии и женитьба молодого Генриха на родственнице французского короля, Маргарите из Анжу. Известие о мире вызвало взрыв негодования в Англии. В течение пятилетнего перерыва военных действий окончательно сложились враждовавшие впоследствии при лондонском дворе партии Ланкастеров и Йорков. Кончина в 1447 г., на недалеком расстоянии друг от друга, двух соперников, регента графа Глостера и кардинала Бофора, открыла место новым деятелям. Глостера сменил герцог Йоркский, который оказался ближайшим по крови родственником короля; отсюда те опасения, какие он внушал королеве Маргарите и шедшим заодно с ней племянникам покойного кардинала Бофора, графам Сомерсетскому и Сёфолькскому. По настояниям герцога Йоркского, война с Францией возобновилась в 1449 г., но на этот раз она оказалась совершенно несчастной для англичан: город за городом стали отпадать от них, и вскоре в их руках остались только Шербург, Кан и Гарфлер. Новое неудачное сражение при Форминьи имело последствием потерю Нормандии и на этот раз - навсегда.

Этот удар отразился в Англии восстанием Кэда. Восстание это не имеет ничего общего с тем, во главе которого стоял Уот Тайлер (Wat Tyler), если не считать поддержки его лондонским простонародьем и саморасправы с лордом-казначеем и некоторыми другими сторонниками партии графов Сёфолька и Соммерсета, сменивших Бофора. Кэд был военным авантюристом, одно время служившим под начальством герцога Йоркского в Ирландии. Он выдавал себя за родственника Мортимера и агента герцога Йоркского. Его сторонники стали грабить дома и лавки. Король поспешил на помощь лондонцам, и ополчение Кэда было рассеяно; сам Кэд после поражения своих приверженцев успел спастись, и скрылся в лесу, но несколько дней спустя был найден и убит. Едва восстание было подавлено, как герцог Йоркский внезапно вернулся в Лондон из Ирландии и стал во главе оппозиции. Когда вслед затем в 1451 г. пришло из Франции известие, что французы напали на Гвиень и принудили Бордо к сдаче, герцог Йоркский взялся за оружие, чтобы заставить короля сменить своих советников - сторонников мира. Король в свою очередь собрал войско и встретился с герцогом Йоркским в Кенте. Ни один не решился начать первым нападение. Дело кончилось тем, что король обязался предать графа Соммерсета суду его пэров и послать войско в защиту Гвиени. Так как гасконцы сами не желали оставаться под властью французов и прислали просить о помощи, то решено было вверить Тальботу, графу Шрьюсберийскому, заботу о возвращении Бордо в руки англичан. Это поручение было выполнено им успешно; Бордо сдался его небольшой армии в 50 тысяч человек. Но в следующем году (1453) он был разбит  наголову в кровопролитном сражении под Кастильоном и пал сам во время сражения. Доведенный до крайности благодаря отсутствию припасов, Бордо, после новой трехмесячной осады, сдался французам, а с ним потеряны были последние владения Англии в бывшем герцогстве Аквитанском. На расстоянии немногих месяцев после этих событий начинается открытая вражда обоих домов Ланкастера и Йорка; она известна в истории под наименованием войны двух роз. Белая была знаменем сторонников Йорка, красная сделалась эмблемой рода Ланкастеров. Права первого дома на престол Англии основывались на том, что, как наследник Мортимера, он являлся старшей линией преемников Плантагенетов; вторые считали себя членами династии, возведенной на престол английским парламентом. Мы, разумеется, не будем касаться подробностей этой войны, изображенной яркими красками Шекспиром, - нам интересны в ней ее социальная сторона и вызванные этим феодальным междоусобием политические последствия. Чтобы понять ее причины, надо сблизить ее со следующими фактами. За 100 лет, предшествовавших войне алой и белой розы, совершилась концентрация земельной собственности Англии в руках небольшой части дворянских семей; Палата лордов в середине XV в. насчитывала только треть из тех членов, которые заседали в ней в царствование Эдуарда I. Уцелевшие феодальные династии сосредоточили в своих руках всю массу земель, прежде принадлежавших исчезнувшим родам. И это случилось в то самое время, когда войска, служившие английским королям в их походах на Францию, были распущены, и лицам, входившим в их состав, не осталось других средств к жизни, как образовать феодальные дружины и носить ливрею, (т. е. геральдический костюм тех родов, которые готовы были оплачивать их услуги). Правительство Генриха VI было слабо, что позволило аристократическим родам безнаказанно нарушать мир постоянными столкновениями между собой. К поддержке притязаний борющихся из-за престола династий присоединялось желание отмстить обиды и ранее пролитую кровь. Оно характерно высказывалось в таких, например, случаях: когда в сражении под Векфильдом семнадцатилетний юноша, граф Рютланд, упал к ногам лорда Клиффорда и умолял пощадить его жизнь, он услышал в ответ: «Твой отец убил моего отца, а теперь я убью тебя». Таковы были руководившие войной мотивы, конечным же последствием ее явилось завершение начавшегося еще при Ричарде поворота в пользу самодержавия. Временно это движение было остановлено слабостью притязаний Ланкастерской династии на престол Англии, необходимостью опирать свои права на нее выбором парламента; при частых военных походах Генриха V и Генриха VI приходилось считаться с народным представительством для получения средств к ведению войны. Наконец, росту абсолютизма мешала и сила феодальных родов, в среде которых короли находили не одну поддержку, но и противодействие своему владычеству. Влияние этих феодалов сказывалось и в верхней палате, в которой они заседали на правах лордов королевства, и в нижней, в которую они, в особенности со времени установления избирательного ценза при Генрихе VI, имели возможность проводить лиц, державших землю в прямой от них зависимости, хотя и на свободных отношениях. Местное влияние, каким пользовались отдельные аристократические роды в тех или других частях Англии, объясняет нам причину, по которой Йорки могли опереться всего более на одну половину страны, а Ланкастеры на другую, почему Йорки были сильнее в южных и средних графствах, а Ланкастеры - в герцогстве Уэльском и на севере; в этих именно графствах и расположены были латифундии сторонников борющихся династий.

Йорки в большей степени, чем Ланкастеры, считали возможным опираться на простонародье и изводить феодальную знать; в битве под Норсгэмптоном Уоррик, прозванный впоследствии «the King-Maker», т. е. делателем королей, представляя интересы Йоркского дома, щадит в сражении коммонеров и не убивает никого, кроме рыцарей и дворян. В сражении под Таутоном, величайшим из тех, какими ознаменовался период английской смуты XV ст., 42 рыцаря были казнены на месте, не считая двух лордов, заодно с ними взятых в плен; так беспощадно относились к аристократической знати Уоррик и поддерживаемый им молодой король из династии Йорков. Опираясь на свои законные права, Эдуард IV не ставит  вопроса об избрании парламентом и последнему остается только признать за ним его законное наследие, объявляя в то же время узурпаторами трех, следовавших друг за другом королей Ланкастерской династии. Не пугает Эдуарда разрыв и с всемогущим Уорриком. Он не боится удалить из числа своих советников в 1467 г. всех сторонников могущественного феодала, а два года спустя он идет на него войной и заставляет бежать из Англии. Когда Уоррик переходит на сторону Ланкастеров и увлекает за собой и собственного брата короля, Кларенса, Эдуард ищет поддержки не в феодальных ополчениях, а в наемных дружинах, снарядить которые ему помогает заморский зять, герцог Бургундский. Когда битва под Тьюксбери оканчивается для него полной победой, он на следующий же день после выигранного сражения предает казни последних магнатов из среды сторонников Ланкастеров. Правит он Англией, как неограниченный властитель, редко созывая парламент, имея возможность жить доходом от конфискованных им имений и от насильственных займов, выдаваемых, как бы в насмешку, за добровольные приношения (benevolences). И все же его владычество менее тягостно для простонародья, так как, чтобы не созывать парламента в течение пяти лет, он не испрашивает субсидий и предпочитает взять с французского короля Людовика XI 75 000 золотых крон единовременно и по 50 000 ежегодно за отказ от поддержки притязаний герцога Бургундского и своих собственных на Нормандию. И сам Ричард III, этот чернейший из всех тиранов, по описанию Шекспира, не прочь привлечь к себе простой народ отменой на будущее время всяких насильственных займов (benevolences) и готовностью внести в парламент  закон против огораживаний (т. е. против насильственного упразднения системы открытых полей и наследственного держания крестьянами их наделов в землях поместья), а представитель новой династии, Генрих VII Тюдор, счастливый победитель Ричарда в битве под Босуорсом, осуществляет это обещание принятием первых законодательных мер, клонящихся к защите мирского землепользования. В то же время он подкашивает в корне военное могущество феодальных родов, заставляя их распустить свои свиты и не держать более при себе частных дружин. К концу столетия, к 1500 г., от старых дворянских родов уцелели только пэры Нортумберленда, Вестморланда, Арунделя, Бекингема, Дэвона и Оксфорда; к ним прибавились герцоги Норфолкские, титул которых восстановлен Генрихом VIII, для семьи Гоуардов (Howard). Если нам и попадаются некоторые старинные родовые титулы в эпоху Тюдоров, то их несут далеко не прежние династии, в руках лиц, облеченных ими, не сосредоточиваются более те громадные владения, на которые опиралось могущество этих династий. Уоррики и Сомерсеты, Сеффолки и Геррфорды в XVI ст. - креатуры Тюдоров, выходцы из простонародья.

Мы покончили с общим очерком политической истории Англии с древнейших времен и до воцарения Тюдоров, т. е. до того момента английской жизни, когда начавшееся еще при Ричарде II стремление к единодержавию завершилось, если не упразднением парламента, то, по крайней мере, редким его созывом и управлением страной, как общее правило, королем и его Тайным советом. Прежде чем перейти к тому периоду истории, который известен в Англии под названием «периода абсолютизма», мы бросим беглый взгляд на судьбы английских владетельных и не владетельных классов в то время, когда сложилась система местного самоуправления в Англии, зародился и окреп английский парламент. Мы сказали уже, что эта эпоха начинается с царствования Ричарда I и его брата Иоанна Безземельного и оканчивается единовластием Йоркского дома.

IV. Сельский быт Англии (село; поместье; крепостное право; эмансипация). Слияние англосаксов и норманнов в один народ открывает собой этот период. Завершает же его упрочение в Англии образа правления «наполовину монархического, наполовину республиканского», по выражению первого из его теоретиков, сэра Джона Фортескью, канцлера королевства при Генрихе VI и автора латинского трактата «Похвала английским законам». В промежуток между обоими важнейшими явлениями английской жизни происходит не столько отмена, сколько вымирание крепостного права; развивается местное самоуправление, возникает представительный строй и конституция, - та самая, из-за сохранения которой завяжется борьба между парламентом и королевской властью в последние годы правления Елизаветы Тюдор и в царствование двух первых монархов из династии Стюартов. Все эти явления настолько значительны сами по себе, что знакомство с ними, хотя бы и в беглом очерке, необходимо для правильного понимания судеб английского народа. Начнем с изучения общественного развития Англии со времен последних двух Плантагенетов и оканчивая вступлением на престол династии Тюдоров. Наш очерк естественно должен обнять собой краткое изложение судеб высших сословий в Англии, жителей деревни и жителей города.

Крестьянство. В своей истории английского поместья профессор Виноградов касается древнейшего строя деревни и изображает его приблизительно в следующем виде. В ее административном строе мы должны отметить существование бок о бок единоличных управителей или старост, «герефа», и коллегиального совета, своего рода сельского веча, одновременно административного и судебного органа. Старосты часто выбирались из свободных людей; всякий раз, когда сельским поселениям приходилось играть какую-либо административно-политическую роль, старосты выступали в качестве их необходимых представителей. Появляются ли села перед лицом королевских судей или королевских комиссаров для производства какого-либо обследования - в число составляющих депутацию четырех или шести человек постоянно включается староста, а ближайшим его коллегой является священник. В старосте соединялись две должности: управляющего землями помещика и главы крестьянской общины, - приказчика и вождя деревни.

У нас мало данных для того, чтобы судить, как составлены были сельские сходы, или «halimots»; мы встречаем упоминание о них в Книге Суда: старосты собирают их для разрешения вопросов местного управления. Обязанность посещать созываемые старостами местные сходы не раз упоминается в том же памятнике; село имеет свой особый сход, отличный от собраний сотенного суда и от собраний графств.

Деревенские сходы, по всей вероятности, устраивались под открытым небом; в позднейшее время мы находим их устанавливающими местные распорядки и постановляющими штрафы с нарушителей издаваемых ими обязательных постановлений; этим постановлениям подчинялись не одни крепостные, но и свободные держатели. Пайщик, участвовавший в общем хозяйстве села, - а таким, как мы видели, был всякий владелец надела, полного или частичного, - участвовал и в платеже податей, он состоял в этом отношении в складчине с прочими жителями села (in scott and lot); село же сносилось по вопросу об этих платежах с шерифом и казной. Подати налагались правительством на графства, затем распределялись на сотни и, наконец, раскладывались между сельскими поселениями, которые затем распределяли приходившиеся на их долю суммы между своими членами. Сбор по «гайдам», с которого начинается в Англии история податного обложения, как и сбор «датских денег», возлагался на округа: весь округ, в целом - и в отдельности, составляющие его единицы, города и деревни, - сообща отвечали за взнос всей суммы и гарантировали ее поступление круговой порукой. Сборы производились не всегда деньгами, а также натурой; деревенские веча распределяли как эти сборы, так и повинности. Сельский сход выступал и в роли собрания союза пайщиков, пользующихся правами на землю, ведущих хозяйство до некоторой степени сообща, собрания владельцев полных и половинных виргат и боват. Для того, чтобы система наследственных держаний могла оставаться более или менее неизменной, необходимо было найти средство для поддержания единства паев. Эта неизменность в скандинавском и древнегерманском праве обеспечена была до некоторой степени запретом допускать женщин к наследованию земли. Вероятно, нечто подобное существовало и в Англии по отношению к т. н. фолькланду; сказать, однако, что крестьянские наследства всегда и всюду являлись неподлежащими разделу, нельзя ввиду существования не в одном Кенте, но также и в графстве Сёссекс, несомненно, еще со времен англосаксов, т. н. обычая гавелькайнд (gavelkind). В русской литературе высказано было то мнение, что с древнейших пор в Англии, как и в некоторых странах континентальной Европы, занятых также германцами, установился порядок единонаследия. Как позднее в феодальной среде недвижимое имущество доставалось одному старшему сыну (майорат), так в крестьянстве - одному младшему (минорат). Такой обычай известен был в средневековой Англии под названием - боро-инглиш (borough english), т. е. обычай английского или англосаксонского поселения. Есть поэтому основание предполагать, что всюду, где были саксы, - а крестьянский класс главным образом составился из них, - действовал и этот обычай, впоследствии удержавшийся главным образом в городских округах. Если стать на эту точку зрения, то придется в равном разделе наследства Кента видеть пережиток кельтских порядков, т. е. не общее правило, а исключение.

Мне кажется, что нет возможности остановиться на той мысли, что общим правилом было единонаследие младшего сына, или чтобы этот порядок где-либо был древнейшим; всюду, где мы встречаем его, ему предшествует начало совместного обладания всей семьей, всеми сонаследниками крестьянским двором и его наделом. «До норманнского завоевания», - пишет Виноградов, - «весьма часто встречалось нераздельное обладание имуществом всеми сонаследниками (in paragio)». Такой обычай распространен был между членами высшего сословия, танами, но мы находим его и в крестьянской среде. Будем ли мы признавать существование на первых порах нераздельности крестьянского двора или допустим установление еще в англосаксонскую эпоху принципа наследования его младшим сыном вместе со всем наделом - нам одинаково легко будет понять, почему в английских селениях так долго держалась, помимо всяких частных или общих переделов, неизменность надела. Но и она должна была со временем уступить место их дроблению на части; оно не сделалось, однако, произвольным, а было приурочено к требованиям, вытекавшим из хозяйственной практики т. н. «супряги», т. е. участия дворов в поставке рабочего скота для впряги в общий плуг. Так как ходячей практикой был тяжелый плуг с упряжью в шесть или восемь голов, то признано возможным дробление надела, таким образом, чтобы низшей единицей была, по крайней мере, бовата земли - земля одного быка, одного из восьми, впрягаемых в плуг; это значило, что дробление не могло идти далее восьмой части.

Бросим теперь беглый взгляд на правовое положение крестьянства в первые два столетия, следовавшие за завоеванием. С норманнским нашествием прекратился свободный переход крестьян с места на место, который существовал еще в англо-саксонский период, и в то же время положение рабов поднялось до уровня крепостных. Хотя источники и различают «servi» от «native», но наделенные землей рабы так же крепки к земле, как и надельные крестьяне; на виллана перешло старинное уподобление раба вещи, чем объясняется и то, что все приобретения, им сделанные, считаются собственностью господина. Один юридический писатель XII в., Гленвиль, открыто провозглашает это начало. Судьба крепостного крестьянина или виллана не может измениться по его воле. Это признает автор составленного в эпоху Генриха I трактата о казначействе, говоря, что людям крепким к земле, которых мы называем вилланами, нельзя выйти из своего состояния при несогласии на то их господ. То же заявляет Гленвиль, отказывая крестьянам в возможности откупиться от помещика своими сбережениями, так как последние принадлежат хозяину. Крестьянину недоступны, поэтому, занятия, предполагающие необходимо свободное состояние: воинская служба, вступление в священнический сан и вообще - в ряды духовенства. В первоначальной своей редакции Assize of arms 1181 г., по верному замечанию Метленда, имеет ввиду вооружение одних только свободных людей.

В свою очередь Кларендонские постановления, в XVI своей главе, запрещают посвящение в духовенство крестьянских детей без согласия собственника, на землях которого они рождены.

В мнимых законах Генриха I, как и в трактате Гленвиля, крепостное состояние представляется переходящим то от отца к сыну, то с молоком матери, всего же чаще наследственным в обеих линиях, раз этого желает помещик.

Отсюда то последствие, что помещик может воспротивиться браку своей крестьянки со свободным человеком и, вообще, осуществляет контроль за выбором невестой супруга, так как этот выбор может повести к потере рабочей силы, представляемой наследником.

В протоколах вотчинных судов можно встретить упоминание о взимании штрафов, известных под наименованием leger или letherwyte, с лиц, вступающих даже в незаконное сожительство с крестьянкой; эти штрафы поступают в пользу ее помещика. В одной рукописи дается такое именно толкование этому термину, не оставляющее сомнения, что наказание назначено не за безнравственность, а за нарушение прав помещика.

Из крепостного состояния нет другого выхода, кроме отпущения на волю. Мнимые законы Генриха I говорят о выдаче таких вольных в церкви, на рынке, на собрании графства и сотни, в присутствии свидетелей и под условием платежа 30 динариев помещику с каждого отпускаемого на волю лица. Но уже то обстоятельство, что такой платеж противоречит принадлежности всей движимости крестьянина его господину, позволяет сомневаться в том, чтобы составитель только что упомянутой частной компиляции имел в виду действительную практику. В мнимых законах Вильгельма Завоевателя также заходить речь об отпущении на волю перед шерифом, другими словами - в суде графства, причем символом свободы является наделение оружием; но и этот текст надо считать позднейшей вставкой.

Современник Генриха II, Гленвиль, признает существование двух порядков отпущения на волю, подобие которым мы встречаем и на континенте Европы. Господин или объявляет крепостного свободным от всяких обязанностей по отношению к нему и его наследникам, или отчуждает крепостного третьему лицу под условием отпущения его на волю.

Но и независимо от эмансипации, уход из поместья, сопровождающийся непрерывным жительством в течение года и дня в пределах города или вообще места поселения свободных людей, имеет последствием дальнейшую свободу от крепости.

Так как во многих городах, как мы увидим впоследствии, полное гражданство принадлежало только лицам, включенным в состав так называемой торговой гильдии, - которая, в силу откупа у казны следуемых с города поступлений, приобретала право автономного заведования его хозяйством и управлением, - то немудрено, что в них недостаточно было одного поселения, но требовалось еще включение в ряды этого пополняемого путем выборов сообщества. Вот чем объясняется то, что Гленвиль, говоря о выходе из крепостной зависимости таким, можно сказать, косвенным способом, формулируем условия этого выхода следующими словами: «буде крепостной человек спокойно в течение года и дня пробудет в каком-либо привилегированном местечке, так что его даже примут в состав его жителей или в гильдию, на правах гражданина, он тем самым приобретет свободу от крепостного состояния».

Еще важнее для определения общественного положения вилланов то обстоятельство, что, как видно из законов Вильгельма Завоевателя, помещик не вправе был удалить с земли ее возделывателей до тех пор, пока последние исправно несли лежавшие на них службы.

Хотя приведенные постановления не говорят прямо о native, или крепостных по рождению, но последняя статья редактирована так широко, что, очевидно, включает и их в число тех terrarum coloni et terraruni exercitores, в пользу которых она издана. Есть в ней и другая норма, которая не в меньшей мере призвана была обеспечить имущественные интересы крепостных людей, чем только что упомянутая. Поместный обычай, регулировавший размер крестьянских служб и платежей, был возведен на степень общеобязательной нормы, объявлявшей, что возделыватели земли не должны быть обременяемы свыше должного и раз установленного.

Из сочетания этих двух правил необходимо вытекало то, что крестьянин не мог быть продан без земли, и новый собственник не вправе был предъявить к нему больших требований, чем те, какие удовлетворяемы были им раньше. Таким образом, положение крепостного даже по отношению к помещику не могло считаться бесправным; по отношению же к третьим лицам оно соединялось более или менее с преимуществами свободного состояния. Это следует сказать, во всяком случае, о сфере гражданских прав, если непубличных. Тогда как право носить оружие было ограничено, по крайней мере, в XII в., одними свободными, право искать и отвечать на суде и выступать на нем в роли свидетеля признано было и за крепостными людьми. Древнейшие протоколы вотчинных судов середины XIII ст. представляют нам крестьян участвующими в составе обвинительного жюри и доводящими до сведения поместных властей о всех нарушениях мира и порядка, о всех захватах и присвоениях, о всех неисправностях в исполнении служб и платежей, имевших место в промежуток между двумя сессиями. При составлении «Книги Суда» те же крестьяне, в числе четырех человек от каждого поместья, с управителем во главе, заявляют, как мы видели, коронным комиссарам о границах владений и о содержании обычаев, регулирующих службы, платежи, частные и общинные пользования. На судебных разъездах крепостное крестьянство устранено не от дачи показаний, а только от участия в комиссиях присяжных.

Во второй половине XIII в., в момент редактирования Брактоном его классического труда об английских законах, еще нагляднее выступает условный характер крестьянской несвободы, сказывавшейся только в отношении к помещику, но отнюдь не к третьим лицам (см. мой «Экономический рост Европы», II, 53-56).

Спрашивается теперь, как построено было землевладение крестьян в эпоху полного расцвета в Англии феодализма, т. е. в XIII в. Английское поместье XIII ст. заключает в себе две неравные части, из которых только одна поступает в разверстку между дворами; это то, что в источниках известно под названием «земли вилланов», или крестьян поместья, иначе говоря - надельной земли. Она, употребляя обычную в нашем сельском быту терминологию, состоит из «конов», или самостоятельных земельных комплексов; один или несколько таких «конов» могут служить лугами, другие состоят под посевом и разбиты на паи. Каждый двор крестьянский, владеющий полным наделом, или виргатой, соединяет в своих руках паи, или делянки, рассеянные по разным конам. Дворы, к которым приурочены не целые наделы, владеют соответственно меньшими делянками, но также в разных конах. Разбросанность делянок, или паев (divisae или seliones) имеет своим последствием чрезполосность, а она вызывает необходимость производства сельскохозяйственных работ одновременно во всех частях поместья, так как пахотные земли должны поступить после уборки под выпас сельского стада; с этим связан и обычай общей оранки. Не этим обычаем вызвана в жизнь надельная система, как ошибочно предполагает Сибом, а, наоборот, существование надельной системы и общего выпаса, в связи с чрезпозполосностью, сделало необходимым те порядки мирского хозяйства, при которых каждый, кто живет в пределах поместья, ставить в определенное время рабочий скот для впряги в тяжелые плуги, или каруки. Владение паем в пахотных землях или только частью пая дает право на пользование угодьями: лугом, лесом и пастбищами. В судебных протоколах XIII ст. упоминается о том, что право на пользование ими дает обладание «плугом земли» (a carucate of land), т. е. полным наделом. Каждый владелец может настаивать на том, чтобы на деревенский выпас посылаем был только скот, перезимовавший у хозяина, а, следовательно, не взятый им со стороны; о пользовании дубовым лесом для выпаса свиней также говорится, как о праве крестьянина, осуществляемом им с Петрова дня по праздник святого Мартина. Как общее правило, крестьяне, владеющие наделами, несут барщину и производят добавочные работы в страдную пору, не получая от помещика за эти якобы добровольные «помочи» ничего, кроме содержания. Крепостные службы обыкновенно отнимают не более трех дней в неделю; что касается до «помочей», то в них принимают участие, вместе с крепостными, и те, кто вышел на оброк, нередко также и свободные владельцы. Все, кто держит землю от одного владельца, без различия свободных и несвободных, должны четыре раза в год выходить со своими плугами и в эти дни получают содержание от помещика: одни ставят от себя столько скота, сколько нужно для тяжелого плуга, другие только участвуют в супряге. Кто не имеет скота, тот заменяет участие в пахоте другими видами труда, например, возведением живых изгородей.

Экономические и политические условия нимало не вызывали в Англии ХIII в. необходимости упразднения крепостного права. Если вопрос об эмансипации был поставлен на очередь городскими республиками Италии XII и ХIII вв., то это произошло под влиянием ожесточенной борьбы буржуазии с феодализмом и ввиду сказавшегося среди городского населения запроса на приобретение земли в собственность или в арендное держание. Ни того, ни другого в Англии еще не было в это время. Условия английского земледелия также не благоприятствовали освобождению сельского труда; в XII в. в Англии еще широко распространена была двухпольная система хозяйства, в первой половине ХIII трехполье уже стало вытеснять ее, но только в XVI ст. оно становится более или менее всеобщим; овцеводство также далеко не имело того распространения, какое выпало ему в удел в ХV и XVI век. Если многие крестьяне выходили на откуп, то, как общее правило, сделавши предварительно платежи в пользу помещика; в том случае, когда откупщиками получаемого помещиком дохода являлись сами крестьяне, им немудрено было заменить определенные службы денежным оброком и таким образом проложить путь к замене барщинного держания оброчным.

Когда говоришь об английском поместье, в средние века, то разумеешь под ним нечто далеко не тождественное с тем, чем в наше время является «имение», будет ли то в России, Франции, Германии, или даже в самой Англии. Дело в том, что тогда как имение не более, как сфера экономических интересов того или другого частного лица, английское поместье, как и всякое средневековое, является частью государственного тела. Помещик с зависимым от него персоналом управителей, его агентов, не только собственник, а, следовательно, и пользователь принадлежащих к поместью земель и доходных статей, он еще - деятельный орган государственной власти, судья и администратор в пределах того территориального округа, какой входит в состав его «манора». Единственным его отличием от обыкновенного чиновника является, вместе с наследственностью его должности, еще то обстоятельство, что самое осуществление этой должности доставляет ему целый ряд экономических выгод в форме всевозможных пеней, налагаемых им за полицейские проступки и уголовный преступления. Это соединение в одном лице собственника и господина, владельца и чиновника, и является причиной тому, что на английское поместье средних веков следует смотреть как на низшее органическое подразделение государства, призванное играть ту самую роль, которую в древней Германии играла родовая марка и заменившее ее село, а в Англии XVI и следующих столетий, вплоть до наших дней, - церковный приход.

Отличие поместья, как низшего подразделения государства, от высших подразделений его - графства и города, составляет та особенность, что в поместье владельческий и политический характер так тесно связаны друг с другом, что не является решительно возможности отчетливого разграничения обеих сфер помещичьей власти. Сказать, какие дела ведаются помещиком в силу присущего ему владельческого характера, а какие - в силу представительства им государственной власти, какие обязанности населяющих поместье людей носят частноправовой характер, а какие - характер политический, - часто крайне трудно. Конечно, в общих и главных чертах можно распределить помещичьи функции, смотря по тому, направлено ли действие их исключительно к извлечению дохода, или же, наоборот, - к охранению мира или порядка и к отправлению правосудия. Но по отношению ко всем и каждому из помещичьих прав и соответствующих им обязанностей людей поместья - провести эти различия - дело мудреное. В самом деле, к каким правам, например, может быть отнесено хотя бы право произвольного обложения крепостных крестьян налогами, право феодального выкупа (relief), право опеки и отдачи в замужество, право, отчуждение которого за деньги, как любой доходной статьи, допускается законодательством и юридической практикой? Если иметь ввиду один лишь источник происхождения этих прав, то необходимо признать их правами политическими; если, наоборот, принять во внимание их экономическую доходность, то не прочь будешь отнести их в категорию частных прав помещика. Но частноправовой и политический элемент повсюду тесно сплетены во всем, что носит название феодальных прав; в этом их особенность, и мы предпочитаем целостное изложение всей суммы обязанностей, падавших на разные группы жителей поместья.

Простого знакомства с любым из уцелевших до нас «ренталей», или поместных описей, достаточно для того, чтобы вынести убеждение насчет сосредоточения в личном заведовании помещика не более как части входящей в состав поместья недвижимой собственности. Возьмем ли мы ренталь земель и владений, принадлежащих в различных графствах Англии аббатству Рамзе, или однохарактерные с ним памятники поместного быта, иллюстрирующие территориальный состав имений аббатств Боксгрев, Сент-Эдмундсбери, Питерборо, Святого Мартина-де-Белло и целый ряд других, мы одинаково поражены будем незначительностью того, что можно назвать домениальной землей поместья, и, наоборот, относительно большими размерами зависимого землевладения, как свободного, так и несвободного населения поместья. Вот некоторые данные, очевидно не требующие комментария. В поместье, принадлежащем аббатству Боксгрев, в графстве Сессекс, из каких-нибудь 250 акров 177 находятся в руках второстепенных владельцев земель и всего 23 акра в личном заведовании поставленного аббатом управителя. В поместье Кокорильд, принадлежащем аббатству Святого Эдмунда, крепостные владения занимают более чем 480 акров, тогда как домениальные земли аббатства, вместе с землями, отданными в зависимое владение свободных поселенцев, составляют лишь с небольшим 1 000 акров. То же или приблизительно, то же численное отношение крестьянских земель с помещичьими встречается и в поместьях аббатства Рамзе в Гентингдоншире. Так, о поместье Гравеле мы читаем, что в нем половина всех земель состоит в руках крепостного населения, а другая - в заведовании помещика и наделенных им лиц. После сказанного немудрено, если в царствование Елизаветы, в эпоху окончательного перехода крепостного землевладения в оброчное (copyhold), судья Кок принимал, что последнее занимает не менее одной трети всех земель королевства. Не будет, поэтому, ошибкой, если мы допустим, по примеру Роджерса и Сибома, что в личном владении помещика оставалось не более третьей части земель поместья, и что остальные две трети не доставляли помещику иного дохода, кроме того, какой связан с ежегодным несением владельцами наперед выговоренной ренты, натуральных сборов, свободных и крепостных повинностей, наконец, целого ряда феодальных прав, падавших, правда, на личность вассала, но отражавшихся, тем не менее, весьма существенно и в сфере его имущественных отношений. Для заведования теми землями поместья, какие оставлены были в непосредственном владении самого помещика, последний обращался к содействию непосредственно назначаемого им самим или избираемого жителями управителя (reeve). Эти управители вербовались из крепостного населения, одной из тягостей которого считалось обязательное принятие на себя этой службы.

Я сказал, что управитель в одних местностях назначаем был самим помещиком, а в других избираем жителями поместья. Прямые доказательства существования этого порядка сплошь и рядом встречаются в ренталях. В одном из таких документов мы читаем, что в поместьях графа Арундель, поместьях, расположенных в Уэльсе, управители, обозначаемые термином prepositi, избираются крепостными людьми, совокупность которых и принимает на себя ответственность за них перед помещиком (Mss. Br. Mus. Add. 10,013, fol. 3).

По-видимому, рядом с обоими способами - назначения и избрания - существовал еще и третий - отдача на откуп; доказательством этому служит неоднократно встречаемое в ренталях упоминание о так называемом фирмариусе (firmarius), как о лице, заменяющем собой управителя, или рива, и обязанном, взамен личной отчетности, к платежу помещику одной лишь выговоренной наперед суммы. При определении этой последней принимается в расчет средняя земельная рента, капитал, затраченный на приобретение орудий обработки, и приблизительная стоимость крестьянского труда. Вот один пример из числа многих, наглядно иллюстрирующих характер такой отдачи дохода с помещичьих земель на откуп. В рентале земель и владений аббатства Рамзе, неоднократно говорится о фирмариусе, как о фактическом управителе поместья; мы одновременно встречаем и категорические заявления о сдаче такому фирмариусу, вместе с оставленными аббатством в личном его заведовании землями, того, что в документе, о котором идет речь, обозначается термином «stauramentum»; под этим разумеется движимое имущество поместья, его живой и мертвый инвентарь.

Как непосредственный представитель помещичьей власти, управитель призван, подобно замещаемому им лицу, к отправлении функций двоякого рода: с одной стороны - к заведованию хозяйственной частью имения, с другой - к отправлению тех государственных функций, которые возложены на помещика. В более или менее значительных поместьях эти последние функции обыкновенно отделяются от первых и возлагаются на особое лицо, носящее или то же наименование, что и управитель, наименование бальифа, или же звание сенешала. Последнее имеет место в поместьях, владельцы которых пользуются юрисдикцией, равной с шерифами графств, другими словами - в т. н. honors. В руках сенешаля в этом случае соединяются право уголовного и гражданского суда над жителями нескольких помесей, принадлежащих одному и тому же владельцу. С характером его прав и обязанностей обстоятельно знакомит нас один в высшей степени ценный документ, который нам случайно удалось найти в рукописях Британского музея. Документ этот приложен к ренталю поместий графа Арунделя, составленному в 22 г. правления Ричарда II, и содержит перечень должностных лиц поместий с обозначением порядка их назначения и предметов их ведомства. О сенешале мы читаем, что ему предоставлена как верховная охрана мира, так и отправление правосудия. Обстоятельнее предоставленные ему функции описаны несколько далее в той же рукописи по поводу перечисления различных судебных случаев, подлежащих рассмотрению вотчинного суда. Из этой части рукописи мы узнаем, что сенешаль призван был ежегодно двукратно созывать в каждом из поместий court leet, что вполне соответствует судебным разъездам шерифа по сотням вверенного ему графства. Эти двукратные судебные сессии ведают всевозможные дела, начиная (редко, впрочем) от убийств и оканчивая простым несоблюдением полицейских предписаний. Рядом с этой судебной юрисдикцией сенешаль имеет чисто административные обязанности - высшее управление местной полицией. Без его ведома ни один пришлец не может прожить более трех дней под кровом того или другого из местных обывателей, не подвергая своих хозяев денежным пеням. Имена всех жителей поместья записываются по распоряжению сенешаля в особые списки - обстоятельство, доставляющее возможность бдительного надзора за выполнением полицейских предписаний.

В поместьях, в которых судебная власть помещика ограничена была лишь гражданской и полицейской юрисдикцией, место сенешаля иногда занимал отличный от управителя бальиф, чаще же, как уже сказано, лицо, одновременно наделенное функциями того и другого. Председательство в помещичьем суде и высшее заведование полицией безопасности - вот к чему сводятся функции этого чиновника, близкого по характеру принадлежащей ему власти к сотенному старейшине (hundred ealder) времен англосаксов. Такова вкратце административная организация поместья.

Переходя к вопросу о лицах, подведомственных ей, мы должны признать таковыми не только крепостных, но и свободных поселенцев поместья. Уцелевшие протоколы вотчинных судов не оставляют сомнения в том, что к присутствию и участию в них призываемы были «все свободные владельцы и другие лица, держащие в поместье землю и в нем пребывающие». Стоит раскрыть протоколы любого из помещичьих судов XIV и XV в., чтобы найти в них случаи наложения более или менее тяжких кар на «сокменов», на копигольдеров, на свободных ремесленников, поселенных в пределах поместья, на фермеров и т. д.

В отношениях обеих категорий владельцев, свободных и несвободных, к вотчинной юрисдикции замечается лишь то различие, что первые, т. е. свободные, одни поставляют присяжных. При перечислении полномочий сенешаля в рентале владений графа Арунделя в Уэльсе прямо значится, что судебные расследования производятся сенешалем «по скрепленному присягой вердикту 12 свободных держателей». Одни лишь монахи и священники свободны от подсудности помещику.

Английское дворянство. От села и поместья перейдем к владельцу последнего - английскому дворянину, сквайру. Политика Завоевателя в регулировании положения знати имела всеопределяющее значение для отношений норманнских правителей к феодальному дворянству. Обязав присягой себе не одних вассалов, но и подвассалов, Вильгельм с самого начала воспрепятствовал установлению между высшим дворянством и низшим тех иерархических отношений, которые повели на континенте Европы и, в частности, во Франции и Германии, к выделению из государства полусамостоятельных политических тел: герцогств, княжеств, маркизатов, бароний и земель под властью наследственных династий, только номинально признававших верховенство короля Франции или императора германского, и требовавших от своих вассалов неограниченной верности и покорности. Благодаря политике Завоевателя, никто в Англии не мог сделаться собственником, иначе как под условием стать вассалом короля и принять на себя, в его пользу, несение рыцарских служб. Созданный завоевателем порядок землевладения и ленной зависимости был удержан в Англии целым рядом позднейших мероприятий. Уже в первой четверти XIII ст. мы находим в полном действии правило, запрещающее прямым вассалам короля производство каких бы то ни было земельных отчуждений, иначе как с его согласия. Этим самым затруднено было образование той системы субинфеодаций, благодаря которой прямые вассалы короля становились во главе целой иерархии служилых людей, держащих от них землю на условиях ленной зависимости и обязанных по первому зову становиться под их знамена. Только что указанное правило, вошедшее в силу, вероятно, вслед за завоеванием, было закреплено статутом «о прерогативе». В подтверждении Великой Хартии, сделанном в 1217 г., запрет отчуждений распространен был и на подвассалов; при отчуждениях они не могут обойтись без предварительного согласия их прямых сюзеренов. К концу XIII ст. ко всем приведенным мерам к сохранению в неизменном виде установленных Вильгельмом земельных порядков присоединяется еще одна. Статут Quia emptores объявляет всех, кто купил землю у подвассалов, прямыми ленниками того лица, которое является сюзереном по отношению к продавцу. Тем самым отнят навсегда у феодальных владельцев политический мотив к отчуждению своих владений в интересах создания, как на континенте Европы, могущественного класса непосредственно зависимых от них подвассалов.

В самом английском дворянстве трудно провести на первых порах какую-либо демаркационную линию между так называемым «высшим» и «низшим», - между тем, что со временем станет известным под названием nobility и gentry. Все и каждый из лиц высшего сословия несут общегосударственные обязанности наравне с прочими свободными людьми королевства. В этом отношении Англия выгодно отличается от стран континентальной Европы; «налог крови», т. е. преимущественное участие в военной защите государства, не освобождает в Англии дворянина от обязанности раскошелиться на покрытие государственных издержек. Правда, в Хартии Генриха I от 1100 г. говорится об освобождении пашен, входящих в состав земель в личном заведовании рыцарей, от всяких платежей и повинностей, кроме воинской, но такие изъятия не удерживаются со временем, и английское дворянство, не в пример континентальному, несет общегосударственные подати. Всякий, принадлежащий к числу рыцарей, поставлен в одинаковые условия по отношению к отбыванию воинской службы. Изданный в 1181 г. закон, известный под именем «ассизы оружия» (assize of arms), постановляет: «Каждый, кто держит рыцарский лен, обязан иметь кольчугу и шлем, щит и пику, и пусть каждый рыцарь имеет столько кольчуг, шлемов, щитов и пик, сколько в его владениях имеется рыцарских ленов». Ближайшая статья распространяет ту же обязанность на всех свободных светских людей, доход которых не менее 16 марок (см. Adams and Stephens, «Select documents of English Constitutional History». - «Хартия Свобод» Генриха I. Стат. 11, стр. 6; ассиза оружия, 1181 г., ст. 1 и 2).

Из приведенных текстов видно, что не только рыцари, но и свободные люди, имеющие определенный законом достаток, несут равную службу; графы и большие бароны только тем отличаются в этом отношении от простых рыцарей, что, владея большим числом рыцарских ленов, они ставят соответственно большее число вполне вооруженных всадников.

Различие высшего и низшего дворянства вызвано не различием в размере землевладения и не особым благородством крови некоторых родов и даже не принадлежностью одних к числу завоевателей, а других - к числу покоренного туземного населения, а исключительно тем обстоятельством, что одни лица призывались с самого начала в состав Большого Совета короля, в т. н. «magnum consilium», под именем которого ожил с эпохи норманнского завоевания англосаксонский «Совет мудрых танов», а другие не получали призывных писем короля и не сидели в его Совете. Большой Совет устроен был в Англии на тех же началах, что и в любой из феодальных монархий: рядом с архиепископами, епископами и некоторыми аббатами, т. е. настоятелями монастырей, заседали в нем графы, таны и рыцари; на такой состав указывает «Саксонская хроника», прибавляя, что Вильгельм Завоеватель трижды в год держал такие собрания: на Пасху - в городе Винчестере, на Пятидесятницу - в Вестминстере, на Рождество - в Глостере. Такие же советы продолжали собираться и при преемниках Вильгельма. На вопрос о том, по каким причинам те или другие лица призываемы были в совет, а другие не призываемы, мудрено дать иной ответ, кроме следующего: одни принадлежали к числу прямых и притом крупных ленников короля, другие к этому числу не принадлежали. И архиепископы, и епископы, и аббаты сидят в совете на том основании, что держат свои значительные феоды непосредственно от монарха. На том же основании из числа светских ленников не исключаются и простые рыцари, раз они - tenentes in capite, т. е. не имеют между собой и королем никакого посредствующего владельца.

Немногие законодательные акты эпохи первых норманнских правителей принимаются королями при участии Большого Совета. В числе его занятий была раздача графств и рыцарских ленов, решение вопросов о войне и мире и, вообще, принятие важнейших государственных мер. Так как число прямых вассалов было значительно и не переставало возрастать, то оказалось невозможным призывать всех их лично к присутствию в Совете; пришлось сделать выбор, и король, разумеется, дал предпочтение наиболее влиятельным и могущественным, в числе которых, несомненно, были наиболее богатые владельцы многих рыцарских ленов. Но в принципе не обладание известным имуществом давало право получить призывное письмо от короля, а принадлежность к числу прямых его вассалов; равенство их в этом отношении сказалось наглядно и в Великой Хартии Вольностей 1215 г., 14 статья которой гласит, что «для установления денежного пособия (aide), вне трех случаев (посвящения сына короля в рыцари, выдачи в замужество его старшей дочери или плена самого монарха, когда сбор с прямых вассалов производится по феодальному обычаю), как и для установления особого выкупа от личного отправления воинской службы, мы, король, призовем в Общий Совет Королевства архиепископов, епископов аббатов, графов и высших (majors) баронов лично и, сверх того, мы озаботимся тем, чтобы наши шерифы собрали всех тех, кто держит от нас земли в прямой зависимости»... Из этого текста ясно, что правительство признает равные права на присутствие в Совете за всеми прямыми вассалами короля. Одна физическая невозможность собрать их всех вместе имеет последствием, что к мелким прямым вассалам со временем прилагается система представительства; к личной явке призываются и на ней настаивают только те, отцы которых получали ранее призывные письма. В этом направлении происходит обособление высшего дворянства от низшего. Преимущество первого - преимущество чисто политическое, - право участия в высшем совете государства и в заменившей его со временем Палате лордов; равенство всех призванных в этот совет или в эту палату, выступает в самом их названии «пэрами» королевства. Низшее дворянство не лишено всякого участия в государственной власти; но оно осуществляет свои права наряду со всем прочим свободным населением королевства. На общих избирательных собраниях с мелкими прямыми вассалами короля сходятся и второстепенные вассалы, - рыцари или воины, а также все свободные люди графств и, отдельно от них, все свободное население городов, принадлежащих к числу прямых вассалов короля, призванных им к посылке от себя того же числа уполномоченных, какое посылают графства. Все это - явления позднейшего времени и о них будет речь впереди; в настоящее же время мы коснулись их лишь настолько, насколько необходимо было выяснить обособление высшего дворянства от низшего. Чтобы прибавить к сказанному еще один штрих, мы подчеркнем тот факт, что в своих низах дворянство сливается с простым свободным людом; поэтому т. н. «gentry», т. е. совокупность тех джентльменов, или «благовоспитанных» людей, из которых слагается это не то сословие, не то класс обеспеченных свободных людей, участвующих и в парламентских выборах, и в несении государственных служб, не может быть в строгом смысле слова сравниваемо ни с низшим французским дворянством, с т. н. «noblesse de robe», ни с немецким «Ritterschaft»; первое создано гражданской службой и, прежде всего, службой в судах, второе - службой военной, службой в коннице. На первых порах то же может быть сказано и о низшем дворянстве в Англии, но со временем была допущена возможность откупаться от личного несения рыцарской службы и стали довольствоваться одним взносом определенной суммы денег взамен посвящения в рыцари. Поэтому, когда настало время полной отмены феодальных порядков в эпоху республики и протектората, и эта мера была воспроизведена Карлом II в самый год реставрации (1660), этим не был положен конец существованию английского gentry, а только уничтожена окончательно связь его с рыцарской службой.

Джентри продолжает и по настоящее время, несмотря на демократизацию английских порядков, быть, вместе с высшим дворянством, или nobility, преимущественным слугой государства и в сфере общего заведования его делами в лице нижней палаты парламента, и в сфере местного управления.

Связь джентри с последним восходит к эпохе слияния в один английский народ победителей и побежденных. Пока продолжалась их рознь, государство не могло обойтись без системы административной централизации, и мы находим ее в полном ходу в правление первых норманнских королей, но уже к концу XII в., путем браков и повседневного гражданского общения, сглаживаются прежние этнографические различия, вызванные завоеванием. Это слияние позволяет правительству вверить часть забот поместному управлению местным землевладельцам из рядов джентри. С конца XII и в особенности с XIII в. правительство переносит отдельные административные функции с назначаемых им дотоле провинциальных управителей - шерифов на вновь созданные должности, к замещению которых призываются исключительно местные землевладельцы. Эти должности - должности следователей по важнейшим делам - коронеров, должности полицейских приставов - констеблей, и также административных чиновников, задачу которых составляет надзор за сохранением жителями спокойствия и тишины, т. н. охранителей мира (conservatores pads). Из этой последней должности в первой четверти XIV ст. развивается должность английских мировых судей, с того именно момента, когда к административным обязанностям охранителей мира присоединяется право суда по всем раскрываемым ими полицейским проступкам. Постепенно в руках этих судей сосредоточивается не только забота об охранении мира и то, что мы обнимаем понятием полиции безопасности, но и отдельные ветви полиции благосостояния: так, например, приведение в исполнение статута, определявшего maximum заработной платы, статута о мерах и весах и т. д.

В противность теории Монтескье, признающей начало разделения властей панацеей политической свободы, английские мировые судьи, немало содействовавшие упрочению этой свободы, соединяют с административными функциями и судебные. В качестве судей они выступают, однако, как общее правило, коллегиально, на малых сессиях, состоящих, по меньшей мере, из двух мировых судей, и на четыре раза в году повторяющихся, т. н. четвертных съездах, на которые съезжаются судьи всего графства: и те, и другие известны Англии еще с середины XIV в.

Установление должности мировых судей не ведет за собой уничтожения других должностей, которые ранее заведовали местной полицией и судом. Оно имеет своим последствием только сокращение их функций. Шерифы, некогда всемогущие управители графства, постепенно понижаются до роли судебных приставов, обязанности которых сводятся к вызову в суд сторон, к приведению в исполнение приговоров и к решению мелких гражданских тяжб, когда предмет иска не превышает собой 40 шиллингов, в последнее время не иначе, однако, как со специального полномочия судов королевства.

Эмансипация крестьян. Мы изобразили в самых общих, конечно, чертах судьбы английского крестьянства и высшего поместного сословия в средние века до начала так неудачно кончившегося восстания крепостных людей в царствование Ричарда II. Чем же, спрашивается, объяснить почти повсеместное исчезновение барщины в Англии XV и половины XVI ст., позволившее современнику Генриха VI Джону Фортескью признать за своей родиной то преимущество над Францией, что она является страной свободных людей? Эмансипация была произведена в Англии не в законодательном порядке; она явилась последствием самопроизвольного развития, источник которого лежал в экономических причинах. Под влиянием естественного роста населения и обусловленного им большего запроса на землю совершается мирный переворот в сфере сельского хозяйства, сказывающийся в замене прежних двуполья и трехполья новой системой хозяйства, требующей затраты капитала. Этот факт чреват последствиями; интенсивное хозяйство не мирится с существованием системы открытых полей и поступлением лугов и нив после снятия урожая под общий выпас. Личный интерес помещика побуждает его положить конец системе оплаты подневольного труда крестьянина вздорожавшей в своей ценности землею. Рост населения привел к возрастанию ренты, но помещик не мог воспользоваться им, так как система вечнонаследственного держания крестьянами их наделов заставляла его довольствоваться неизменными в своей величине повинностями и платежами. Эти последние не только не возрастали, но, наоборот, падали ввиду быстрого обесценения драгоценных металлов, особенно с конца XVI в., когда успели вполне сказаться последствия открытия в Америке богатых залежей золота и серебра. Чтобы вознаградить себя за потерю дохода, помещик начинает злоупотреблять принадлежащими ему хозяйственными монополиями (помол зерна, печение хлеба, варка пива) и - что важнее - ограничивает по возможности права общинного пользования крестьянства, обременяет сельские выпасы собственными стадами или сдает их в аренду третьим лицам. Увеличивающийся запрос на английскую шерсть, благодаря развитию сукноделия во Фландрии и Нидерландах, к чему в XVI ст. присоединяется рост туземной шерстяной промышленности, только ускоряет наступление вышеуказанных явлений. В результате получается потеря крепостным крестьянином многих выгод, связанных с наследственным пользованием наделом. Сеньоры и вилланы, таким образом, одинаково заинтересованы в XV и XVI вв. в прекращении прежней системы совместного владения ими землей поместья. Помимо свободы самоопределения, крестьянин ищет в выкупе натуральных служб и платежей возможность избежать тяготеющих над его хозяйственной деятельностью помещичьих монополий, обязательного севооборота и не менее обязательного поступления его лугов и пашен после уборки под общий выпас; он готов обменять на личную свободу свое положение прикрепленного к земле наследственного пользователя, и думает соблюсти при этом свою выгоду, так как в области обрабатывающей промышленности, быстро растущей наравне с обменом, он надеется найти лучшую оплату своего труда.

Отдельные стороны этого сложного процесса могут и должны быть отмечены хотя бы в общих чертах. Подготовил крестьянскую эмансипацию перевод на денежный оброк прежних натуральных служб. О нем заходит речь еще в XIII в., особенно во второй его половине; он в значительной степени облегчен благодаря тому, что разнообразные службы крестьян в поместье сведены к определенному числу работ (opera или operationes); это позволяет подвести все виды барщины под один средний тип; оставалось после этого только установить средний денежный эквивалент, чтобы заменить барщину оброком. До нас дошли некоторые из тех соглашений, благодаря которым крепостное держание (tenementum in villenagio) перешло в оброчное (copy-hold). От начала XV в., если не от конца XIV, аббатство в Edmondbury входит в такой договор с крестьянами некоторых из своих поместий; в нем значится, что впредь работы вилланов заменены будут денежными платежами таким образом, что за каждый из трех дней работы, производимой ими еженедельно, как летом, так и зимой, они обязаны платить один динарий; осенний рабочий день ценится дороже, а именно в полтора динария. Всякая работа, производимая с помощью собственной лошади, оценивается в один динарий, тогда как ручная - всего в полдинария. Перевод натуральных сборов на денежные производится благодаря предварительной оценке стоимости продуктов, очевидно, согласно их рыночным ценам. Ко времени Эдуарда IV перевод повинностей в денежный оброк представляет собой уже довольно обычное явление.

С этого времени одно отсутствие судебной или исковой охраны продолжает отличать copy-hold от свободного держания (socage), но и в этой охране вскоре перестает чувствоваться недостаток. Литльтон, который пишет свой трактат о земельных держаниях в начале XVI в., еще отказывает копигольдерам в праве вчинять иск против помещика, но говорит, что между судьями встречаются и такие, которые признают возможность подобного иска. Но, параллельно с этим переходом от барщины к оброку, идет и сосредоточение прежних крестьянских наделов в руках помещика или его фермера, и огораживание их вопреки стародавнему обычаю, по которому вся надельная земля лежала открытым полем.

Многие из прежних «конов» (wongs), ранее разделенных на равные паи, сосредоточиваются всецело в руках немногих крестьянских дворов. Этот процесс округления отмечен и в одной хронике, текстом которой воспользовался профессор Охеньковский (Ochenkowsky, «Englands wirtschaftliche Entwickelung im Ausgange des Mittelalters». Iena, 1879, стр. 37); в ней говорится, что в графстве Уоррик, там, где прежде, во времена Эдуарда I, было до 80 крестьянских усадеб, теперь, в середине XV в., не осталось и четвертой части; где было 27 - уцелела одна, а где 12 - ни единой. На месте снесенных деревень стоят одинокие помещичьи дворы.

В протоколах вотчинных судов XV в. весьма часто упоминается о возведении изгородей, препятствующих выпасу скота; в числе действий, которыми ознаменовалось крестьянское восстание 1381 г., весьма обычным является разрушение изгородей; в бумагах Тайного совета короля от времен Эдуарда III встречаются также сетования на то, что отрицание права общинного пользования скошенными нивами и лугами грозит крестьянам полным разорением. Раздаче помещиками отдельных участков пустоши в обработку и огораживанию общинных угодий английские крестьяне обязаны значительным сокращением тех имущественных выгод, какие связаны были с существованием надельной системы. Борьба с этими огораживаниями началась уже давно: еще Генрих III в Мертонском статуте запрещает помещикам обращать пустоши под новь каждый раз, когда нет возможности оставить в руках держателей земли достаточного выпаса (sufficiens pastura); при Эдуарде I мирское пользование крестьян получило защиту того же статута. Особенно обычными сделались огораживания к концу XIV века. В эпоху Ланкастеров они стали производиться и насильственно, почему Ричард III в своей тронной речи заявил о намерении принять меры против них, чтобы воспрепятствовать дальнейшему удаленно крестьян из поместий.

Помещики, очевидно, дорожили прежними порядками надельного пользования, пока оно было связано с несением барщины; по прекращении же ее они нашли для себя более выгодным отдавать землю в краткосрочную аренду; имя этим новым арендаторам - tenentes act voluntatem, т. е. съемщики чужой земли, удерживающие ее в своих руках, пока собственнику угодно будет сохранить ее за ними. Ричард III упоминает об этом новом классе земельных съемщиков, как составленном из людей пришлых; «им, - жалуется он, сдаются, по преимуществу, земли поместья во вред копигольдерам, т. е. оброчным крестьянам». Король желает положить конец такой практике на протяжении собственных земель и предписывает, поэтому, заключать арендные договоры только с лицами, издавна державшими землю на правах королевских вассалов. Такое решение подсказано ему интересами военного дела, для которого не безразлично, способны ли съемщики земли поставить ратников в поле, или нет. Той же заботливостью вызваны и однохарактерные меры Генриха VII, первого из королей новой династии. Сперва фермерами были, по-видимому, люди нечуждые поместью, - более или менее зажиточные, свободные оброчные держатели его земель. Таковы были те йомены, о которых упоминает уже Чосер, а столетие спустя Фортескью. Слово йомен происходит от двух: прилагательного «молодой» и существительного «человек» и само, следовательно, не указывает на то, каков был источник происхождения этого класса; но Чосер называет их «свободными домохозяевами», а Фортескью говорит о них, как ofrankleines, «свободных». В XVI в. Томас Смис заявляет, что, не будучи джентльменами, они в то же время - люди настолько достаточные, что могут жить, не прибегая к низким занятиям. Современник Елизаветы Гаррисон говорит, что обычным было для них арендование земель у джентльменов; они наживали значительное состояние выкармливанием скота; для обработки полей они держали немалое число батраков и наемных рабочих. Епископ Латимер говорит о своем отце, что он был йомен и не имел собственных земель. Соединяя все эти признаки в одно представление, мы склонны думать, что йомены были разжившиеся от скотоводства и земледелия местные обыватели - своего рода, среднее сословие сел - «tiers etat rural», употребляя термин, обычный во Франции, или «хозяйственные мужики», недалекие от наших «кулаков». Писатели XV и XVI в. иногда прибегают к термину «lease-mongers» (пожиратели аренд), когда хотят обозначить лиц, соединивших в своих руках земли многих крестьянских дворов.

Определить с точностью время, когда исчезли в Англии последние следы крестьянской несвободы, едва ли возможно, как и указать, когда впервые начался процесс огораживания и вытеснения оброчного крестьянства срочным фермерством.

В 1523 г. Фицгерберт еще признает существование в некоторых местностях людей крепких к земле, а в числе требований, заявленных участниками крестьянского восстания в Норфолке в 1549 г., имелось и отпущение этих крепостных на свободу (Page, «The End of Villainage in England», 380).

О борьбе с огораживанием идет речь в царствование Генриха VIII, и о вреде, причиняемом крестьянству ростом фермерства, пишут одинаково и Томас Мор, канцлер Генриха VIII, и Гаррисон, современник Елизаветы; отмена же всего феодального права, а с ним вместе и крепостной зависимости в законодательном порядке, относится ко времени протектората Кромвеля и подтверждена новым актом в первый год реставрации Стюартов.

Профессором Петрушевским сделана была, тем не менее, попытка, по крайней мере, приблизительного приурочения к известным столетиям важнейших факторов этого перехода от барщинного к вольнонаемному труду и от наследственной крестьянской аренды к фермерскому хозяйству.

Он относит к XIII ст. замену барщинного труда оброком и видит первые указания на это еще в эпоху составления «Диалога о казначействе», т. е. в XII в. Поместные обычаи гораздо ранее определили и число дней барщинной работы, и число «общественных помочей» (см. «Восстание Уота Тайлера», часть II, стр. 142).

Что же касается до XIV ст., то уже в первой его половине выступает, как последствие перехода от натурального хозяйства к денежному, обычная замена барщины оброком и подневольных тружеников свободными сельскими рабочими (ibid., 143).

Эта замена натуральных служб денежными платежами, обозначаемая термином коммутация, разорвала, как выражается Д. М. Петрушевский, «органическую связь», соединявшую хозяйство лорда-помещика с хозяйством сельской общины, и побудила помещиков освободить от общинного пользования земли в их личном заведовании в интересах более интенсивной их обработки (ibid., 149).

Стремление выделиться из общины обнаруживали не одни помещики, но и другие свободные держатели (ibid., 154); из общинного пользования изъемлются не только пахотные земли, но и те пустоши (vastum), из которых делались нарезки земли новым хозяйствам (ibid., 157).

Прежде эти общинные пустоши служили выпасом для крестьянских стад, - теперь, по мере развития денежного хозяйства, помещики стараются изъять их от выпаса, не допускать производства на них заимок крестьянами и заводят в них собственное хозяйство (ibid., 158-160). К тому же времени относится развитие арендных отношений (ibid., 166).

Крепостное наследственное владение сменяется съемом земли на срок, который угодно будет установить самому помещику или договору сторон (отсюда различие tenementum ad voluntatem и tenementum ad terminum annorum; реже встречается tenementum ad totam. vitam.Ibid., 174).

Все это - явления уже обычные во второй половине XIII в.; с середины XIV, под влиянием моровой язвы 1348 г. и внезапного сокращения числа жителей, помещики делают попытку вернуться к барщинному труду, как на это указано было еще Роджерсом. Протест против такой практики ведет к крестьянскому восстанию времен Ричарда II.

V. Дворянство и местное самоуправление. Уже в 1294 г. заходит речь о праве жителей каждого графства выбирать трех воинов при одном дьяке, которые носят в источниках название «хранителей судебных протоколов короны».

Со времен Генриха III постоянно заходит речь о королевском коронере; это тот из разъездных судей, на которого возложено в фискальных интересах ведение списка лиц, подвергшихся судебному преследованию при разъездах королевских судей. Со временем к нему переходит производство следствий обо всех тех преступлениях, последствием которых является отобрание в казну имущества виновного. Таковы различные виды смертоубийства, нанесение тяжких ран, а рядом с этим и присвоение клада или обломков от кораблекрушения. Коронер в этих случаях охранял интересы казны, и ввиду такого характера его первоначальных функций, возник и самый титул, ему присвоенный (от слова «корона», казна, «коронер» - охраняющий интересы казны).

Констебли, или выборные полицейские чиновники, упоминаются уже в середине XIII ст.; они следят и за тем, чтобы все, призванные нести службу в ополчении, имели при себе надлежащее вооружение; но они обязаны также открывать преследование против лиц, присвоивших себе право носить оружие вообще, или не то, какое им полагается. Полицейские функции констеблей расширены со временем, и в приносимой ими должностной присяге говорится о том, что они должны охранять мир королевства, задерживать всех лиц, производящих смуту и нарушающих спокойствие, следить за нищими, бродягами, лентяями; если лица, подлежащие задержанию, будут противиться ему, констебли вправе криком призывать к себе на помощь членов народного ополчения и преследовать виновных, пока они не дадут себя задержать (см. мою «Историю полицейской администрации в английских графствах», стр. 94-99).

Ко всем этим органам местного самоуправления присоединяются к концу XIII в. и в течете XIV ст. так называемые охранители мира (conservatores pacis); о них заходит речь еще в 1195 г., но под именем «воинов» (milites), несущих те же обязанности по отношению к поддержание спокойствия и порядка, какие в XIII в. возлагаются на «охранителей мира». Когда Генрих III покончил договором свою распрю с восставшим против него феодальным дворянством, то подымать тревогу против нарушителей мира и преследовать преступников с помощью аркебуз и стрел, или другим легким оружием, предоставлено было в селах четырем или шести лицам, над которыми в графствах начальниками поставлено два свободных, проникнутых законностью и, более или менее, могущественных рыцаря. Не ранее времен Эдуардов (в частности Эдуарда II) мы видим, что такие «охранители мира» из сел переходят в сотни, т. е. в те округа, на которые разделено графство; они подчинены верховным «охранителям мира», имеющим пребывание в центре графств.

Избрание заменяется назначением, в котором участвует король: «охранители мира» остаются на местах, пока королю будет угодно удержать их. При Эдуарде III они превращаются в мировых судей. С шестого года правления короля, по ходатайству лордов и общин, они приобретают право не только задерживать, но и наказывать (potestas castigandi et puniendi) всех противящихся им нарушителей мира. В статуте от 18 г. правления Эдуарда III упоминается на англо-французском языке того времени о том, что два или три человека с добрым именем (mieux vantes) в каждом графстве должны быть назначены королем «охранителями мира»; с другими, мудрыми и сведущими в законах (sages et appris de la ley), они королевской комиссией уполномочены слушать и оканчивать (oier et terminer) дела о преступлениях и проступках, направленных против мира. К мировым судьям переходит разбирательство и других дел, например, случаев подделки мер и весов, продажи товаров и съестных припасов по ценам выше тех, которые были в ходу в предшествующее царствование, требования или платежа высшей заработной платы, против той, какая существовала до чумы. Они не только задерживают и судят, но еще вправе требовать от лиц, заподозренных ими в намерении нарушить мир, поручительства в его соблюдении (surety of the peace).

В ближайшее царствование устанавливаются между мировыми судьями иерархические отношения: рядом с единоличным судом и малыми сессиями мировых судей, в которых принимали участие не менее двух из них, повторяются 4 раза в год съезды судей одного и того же графства, т. н. «четвертные съезды», (quarter sessions); они ведают одинаково и административные и судебные дела, осуществляя по отношению к единоличным судьям роль апелляционной инстанции. Еще в XIV в. мировые судьи, места которых заполнятся местными землевладельцами, отказались, как люди обеспеченные, от всякого вознаграждения; сделавшись даровой, служба становится почетной. Когда при Елизавете к числу прочих органов местного управления в графстве прибавлен был еще начальник над милицией, так называемый лорд-лейтенант, то составление списка лиц, на которых возлагается даровое несение должности мирового судьи, было поручено этим начальникам над ополчением графства. Как общее правило, лорды-лейтенанты вносили в эти списки всех местных зажиточных землевладельцев; от короля зависело не согласиться на назначение того или другого лица, имя которого он в этом случае прокалывал булавкой. Несколько веков прошло с тех пор, как короли перестали пользоваться этой возможностью; у кандидатов перестали спрашивать, к какой партии они принадлежат  и любы ли или не любы их политические взгляды правительству. «Если бы должность мировых судей отправлялась надлежащим образом», - писал Елизаветинский судья Кок, «во всем христианском мире нельзя было бы найти ничего равного ей по достоинству».

Если прибавить, что сперва все свободное население, а с середины XIV в. одни земельные собственники (фригольдеры) призываются к участию в гражданском и уголовном суде, а также к производству, совместно с коронерами, предварительного следствия; что в роли великоприсяжных (Grand jury) земельные собственники предъявляют обвинение против всех обнаруженных в графстве злоумышленников в промежуток времени между двумя «судебными разъездами» (т. е. посещениями графств членами верховных королевских судов), то нам придется только выразить изумление перед массой труда, принимаемого на свои плечи местным джентри и, вообще, свободным людом графства. То, что в других странах осуществляется чиновниками и судьями на жаловании, в Англии с XIII и XIV составляет сферу деятельности коллективных и индивидуальных органов местного самоуправления, а это имеет, разумеется, целый ряд выгодных последствий: применение закона и обычая людьми, знакомыми с местными условиями, отвлечение дворянства от вотчинной или патримониальной юрисдикции и приурочение ее забот к охране общего спокойствия и порядка, сравнительную дешевизну процессов, удержание на местах людей зажиточных, более тесное общение их с простым народом, возможность взаимного понимания и дружной деятельности в охране завоеванных прав и вольностей.

Но все это имеет и обратную сторону, заключающуюся в том, что простой народ подпадает, так сказать, под опеку зажиточных землевладельцев, а последние приобретают возможность пользоваться своим влиянием для проведения своих классовых интересов и в управлении, и при постановке приговоров, и при выборе депутатов в парламент, и при осуществлении в этом парламенте законодательной власти.

Мы еще будем иметь случай вернуться к этой стороне местного самоуправления в Англии в позднейшую эпоху, когда она выступит с особенной наглядностью, - в настоящее же время перейдем к краткому очерку судеб английской промышленности и торговли и в связи с ними - к истории корпоративного устройства ремесел и внутренней организации городского управления в течение всех средних веков.

VI. Рост промышленности и торговли до конца XV века. В моем «Общественном строе Англии в конце средних веков» я старался, между прочим, провести тот взгляд, что в течение всех средних веков Англия довольствовалась по преимуществу вывозом своей шерсти, составлявшей т. н. «natural commodity», естественный продукт страны, обложенный в пользу казны высокой вывозной пошлиной. «Налог, - говорил я, - прежде всего, падает на шерсть, для чего установлен и специальный контроль за ее отпуском и самый отпуск дозволен лишь из небольшого числа туземных и континентальных портов, так называемых «staple-towns». Желание обеспечить Англии производство шерсти побуждает королей XIV и XV вв. запрещать вывоз овец из Англии; не довольствуясь этим, английские патриоты в течение всего XV ст. неоднократно возвращаются к требованию запретить вывоз самой шерсти. Так, в «Libel of english policy», анонимном памфлете времен Ланкастерской династии, написанном в 1436 г., говорится о том, что голландцы в Кале покупают овчинные шкуры и шерсть, продаваемые им англичанами. Мы знаем, куда шла эта английская шерсть; она перерабатывалась фландрскими и флорентийскими ремесленниками (последние жили на «дурной улице», Calimala, откуда и самое название их цеха), и затем под именем ипрского и флорентийского сукна расходилась по всем краям мира и широко покупалась наиболее зажиточными классами. С английской шерстью могла соперничать только испанская, также поступавшая на выделку преимущественно в Италию. Наряду с шерстью, Англия поставляла на международные рынки большое количество свинца. Свидетельство Фортескью о том, что его родина богата была также золотом и серебром, очевидно, не говорит о наличности в ней залежей драгоценных металлов, а только о том пристрастии, какое сами англичане имели к серебряной и вызолоченной посуде. Сам Фортескью спешит прибавить, что не только во всем христианском мире, но и среди язычников нельзя найти государства, в котором бы серебро было столь распространено, как у англичан. Венецианский дипломат, пишущий в 1497 году свой известный отчет об Англии, сообщает, что нигде нельзя найти столько драгоценностей, как в лондонских лавках, ни в Милане, ни в Риме, ни в Венеции, ни во Флоренции. На одной только улице - Стренде имеется 52 ювелирных магазина. Что касается до пива, то первое упоминание о вывозе его за границу восходит всего-навсего к 1492 году, когда Генрихом VII разрешено было некоему Джону-фламандцу забрать на свое судно 120 галлонов пива. С этого времени вывоз пива быстро растет и достигает значительных размеров в половине следующего столетия. Подобно другим видам национальной промышленности, пивоварение является предметом строгого правительственного надзора. Пивоваренные заводы, расположенные в Лондоне по берегам Темзы, не раз подлежат денежному взысканию за отпуск пива, неоплаченного пошлиной. Если к означенным предметам торговли прибавить еще кожи, то можно будет сказать, что мы исчерпали список всех главных статей английского отпуска. В XV в. Англия, подобно дореформенной России, продавала по преимуществу сырье и получала путем ввоза мануфактурные изделия. Показания Фортескью о преимущественном вывозе из Англии шерсти, свинца, железа, соли, кож, воска и меда («The commodities of England», небольшой трактат, отпечатанный в полном собрании сочинений, т. I, стр. 545) находят себе полное подтверждение и в упомянутом «Libel of English policy» 1436 г., и в свидетельствах иностранцев. Автор Libel неоднократно возвращается к той мысли, что Фландрия и через ее посредство другие государства континента, в частности Голландия, Брабант, Бранденбург, Испания, Италия и Португалия, живут обработкой английской шерсти и английского свинца. Голландия предъявляет постоянный спрос и на английские овчины, а венецианцы и флорентинцы вывозят, сверх кож, еще и олово. Император Мануил, в начале XV ст., и составитель венецианского отчета от 1497 г. в одно слово утверждают, что Англия поставляет континенту предметы первой необходимости, и прежде всего шерсть, овчины, свинец и олово. Взамен вывозимого из Англии сырья, в страну поступают из-за границы по преимуществу предметы роскоши. Венецианский отчет говорит, что страна производит все необходимое для покрытия потребностей ее жителей, за исключением вина, поставляемого Францией, Испанией и Португалией. В «Libel of english policy» упоминается также об овощах, которые идут в Англию из Зеландии, Брабанта и Италии, о растительных маслах, отпускаемых в нее из последней страны, а также из Испании и Португалии, наконец, о тонких полотнах, доставляемых из Бретани, Шампани, Фландрии и Брабанта. За исключением перечисленных предметов, все остальные статьи ввоза - предметы роскоши. Это или дорогие сукна, приготовляемые в Ипре, Куртрэ и Флоренции, или золотые шелковые ткани, кружева и ленты из Брабанта, или серебряная посуда и клинки, доставляемые немцами из Богемии и Венгрии, пряности, сушенные и вяленые фрукты, и аптекарские товары, посылаемые Италией и Испанией (обо всем этом см. «Libel of english policy», 27-38-44). Зажиточность духовенства и дворянства обусловливала собой значительный ввоз предметов роскоши. Об одном Брабанте мы читаем в Libel, что из него Англия вывозит ежегодно больше товаров, чем все прочие страны, вместе взятые. Но главным центром английской торговли на континенте является Фландрия, с городами Брюгге и Слюис на Свине. Географическое положение этого порта, позволяющее подвоз к нему товаров, как с моря, так и по реке, причина тому, говорит Фортескью, что все нации Европы избрали его главной стоянкой для своих коммерческих судов и главным складом для своих товаров. Из сказанного ясно, что иноземная торговля Англии не обходилась без посредников и что такими посредниками были по преимуществу фламандцы. Хотя Фортескью и насчитывает в Англии до 24 хороших гаваней, хотя эти гавани с помощью трех судоходных рек, Гумбера, Темзы и Северна, и могли быть приведены в сообщение с внутренними графствами, тем не менее, отсутствие собственного торгового флота заставляло Англию уступить всю перевозочную торговлю в руки частью ганзейских купцов, в том числе фламандцев, частью итальянских. В одном Лондоне, по словам Уольфорда (Walford, «Fairs», 1883), пользовавшегося данными лондонского муниципального архива, ганзейские купцы в XV в. нагружали товаров в три раза больше, чем туземные. Фискальная политика английских королей немало содействовала также переходу к иностранцам всей перевозочной торговли. Так как иностранцы должны были платить вывозную пошлину, в два раза большую против туземцев, то Эдуард III нашел выгодным для казны запретить англичанам вывоз товаров. Отпуск их за границу дозволен был лишь из небольшого числа специально предназначенных для того правительством туземных и иностранных рынков, т. н. «staple towns». В числе предметов отпуска первое место, как мы уже сказали, занимала шерсть. Отпускная торговля ею сосредоточилась всецело в руках иностранцев; туземцы ограничивались ее подвозом в те порты, из которых дозволен был отпуск.

Создание привилегированных портов для вывоза шерсти восходит еще к временам Эдуарда I. Такими «staple towns» являются на континенте Европы - Брюгге и Кале, позднее Антверпен и Миддельбург. В самой же Англии - Лондон, Бристоль, Ньюкасл, Норвич, Йорк и несколько других менее важных. В таких условиях морская торговля в Англии велась по преимуществу ганзейцами и итальянцами. И те, и другие привозили в Англию нужные ей товары, продавали их оптом по одной цене и спешили затем нагрузить собственные корабли английскими товарами. Желание удержать торговлю в розницу за туземными купцами вызвало еще в XIII в. ограничение королями срока пребывания иностранных торговцев в Англии. Приуроченный сперва к 40 дням, этот срок в XIV и XV вв. постепенно был расширен. При Ланкастерах иностранные купцы могли оставаться в стране уже 9 месяцев подряд. Иностранным негоциантам запрещено было торговать иначе, как оптом, и употреблять при нагрузке и разгрузке своих товаров других лиц, кроме туземцев. Чтобы предупредить вывоз золота и серебра из Англии, законодательство требовало, чтобы иностранные купцы затрачивали сперва половину, а затем и всю сумму, вырученную ими от продажи привезенных ими товаров, на закупку английских. На туземцев-хозяев возложен был надзор за тем, чтобы иностранные купцы не торговали в розницу и не вывозили денег из Англии; им предоставлено было с этой целью право получать на хранение вырученные этими купцами суммы. Но в XV в. стремление поощрить собственные мануфактуры побуждает правительство запретить ввоз иноземных сукон и вывоз из Англии овчин и железа. Так как туземные купцы ограничиваются самое большее каботажной торговлей с Англией, Голландией и Францией (отнюдь, однако, не с Норвегией, куда они ранее привозили свои товары, но откуда они вытеснены были Ганзой), то немудрено, если в числе старших гильдий и цехов нет в Англии ни одной корпорации, занятием которой служила бы внешняя оптовая торговля. Так как оптовой торговлей создаются первые значительные капиталы, то понятно, почему от XV в. дошли до нас имена всего-навсего 3 или 4 негоциантов, владеющих большими средствами и накопивших состояние снаряжением торговых судов для отправки (каждый раз с разрешения короля) шерсти, мехов, овчин, олова и т. п. в Пруссию, Италию и Исландию. Об одном из них, Ричарде Вайтингтоне, сообщается, что он оказал королю Генриху IV кредит в 1 000 фунтов; в то время богатейшие члены дворянства и духовенства едва в состоянии были собрать, с тою же целью, каждый 500 фунтов. Если принять во внимание, что ценность золота и серебра с рассматриваемого времени возросла, по меньшей мере, в 15 раз, то эти 1 000 фунтов, представляют собой капитал в 150 тыс. рублей, - сумма, очевидно, не говорящая еще о несметном богатстве. В самой Англии накоплению капиталов в руках торговцев препятствовала регламентация цен правительством и запрещение оптовых закупок. Для того чтобы установить деятельный контроль за торговлей, предписано было производить закупки и продажи не иначе, как на рынках и ярмарках. В цитированном нами выше сочинении Корнелиуса Уольфорда (Walford), посвященном вопросу об истории ярмарок, мы находим небезынтересные подробности о них. Право держать ярмарки было предоставлено не только королю, но и некоторым феодальным владельцам. Законодательство уже со времен Эдуарда III озабочено было мыслью ограничить известным сроком продолжительность этих ярмарок. Постановления на этот счет приняты были статутом, изданным в Норсгэмптоне в 1327 г. На ярмарках держались особые судебные сессии, на которых суммарным порядком решались споры продавцов и покупателей. Такие же коммерческие суды существовали и во Франции, под именем «pieds puldreux», по-латыни «curia pedis pulverosi», по-английски «Court of Pie Powder». Каждое из этих названий указывает, что у сторон ноги в пыли, т. е. что они прибыли издалека. С 1321 г., т. е. с царствования Эдуарда II, особому чиновнику, королевскому «escheator», поручен был, между прочим, надзор за ярмарками. Ярмарка в Стёрбридже, близ Кембриджа, сделалась к концу XIII в. самой значительной в Англии; эта ярмарка зависала от госпиталя прокаженных, т. е. этот госпиталь наделен был королем Иоанном Безземельным правом открывать ее в день Воздвижения Креста Господня на принадлежавшем ему лугу. Другой ярмаркой была ярмарка Святого Варфоломея, право открытия которой предоставлено было приорату в Смисфильде в предместье Лондона. В акте 1288 г. говорится о ней, как о созданной предшественниками короля Эдуарда I и как о продолжающейся, согласно закону, не более 3 дней. Половина получаемого приором дохода от ярмарки должна была поступать в казну. Что касается до рынков, то и на них торговля была так же строго регулируема. Из «Liber albus», содержащего в себе внутренние распорядки Лондона, мы узнаем, что товары могли покупаться купцами на рынках только по истечении некоторого времени с момента их доставки, очевидно, с целью избежать оптовых закупок и спекуляции на разницу цен и с целью сделать возможными прямые сделки между потребителями и производителями. Оптовые закупки, особенно припасов, преследуются и нравами, и законодательством. В «Manuel des Pechiers» произносится проклятие над теми, кто обыкновенно держит у себя долгое время известный товар, например, хлеб, «pur plus gainer», с целью выиграть при перепродаже, «не достигая тем нередко на самом деле ничего другого, как откармливания мышей». С другой стороны, законодательство Эдуардов задается мыслью о преследовании всех т. н. «regrattors», т. е. лиц, занимающихся закупкой оптом для перепродажи по повышенной цене. Факт, не лишенный интереса, - это полное запрещение на первых порах всяких запасных магазинов и создание их ранее всего для хранения предметов иностранного ввоза. Только эти товары могли быть закупаемы оптом. Гильдия, составленная из таких оптовых закупщиков иноземного товара, и прежде всего пряностей и бакалеи, известна была первоначально под наименованием «pepperers», от слова «pepper» - перец, а затем под именем «grosser», от глагола «to gross» или «to ingross» - закупать оптом.

Если от XV ст. мы перейдем к XVI, то рядом с более интенсивным развитием овцеводства, вызвавшим постепенное сокращение пахотей, нам едва ли придется отметить ранее времен Елизаветы решительный переход Англии от положения страны, продающей за границу сырье и покупающей оттуда мануфактурные изделия, в положение конкурента ганзейцев и голландцев в захвате иноземных рынков. В сочинении Эренберга, «Гамбург и Англия в царствование Елизаветы», как и в книге Шанца, «Об английской торговой политике к концу средних веков, в частности в царствование Генриха VII и Генриха VIII», можно найти немало данных для характеристики английской торговой политики при переходе от средних веков к новому времени. Из того описания, которое Гвичардини дает торговле Фландрии, можно прийти к тому заключению, что еще в 1497 г., когда казенные склады английской шерсти перенесены были из Кале в Антверпен, англичане, вместо того, чтобы сбывать, как прежде, одну шерсть, уже являются сами поставщиками сукон, и при том на довольно высокую цифру, 30-40 тысяч штук ежегодно в одни Нидерланды. Большая часть товара поступала в Антверпен, где английские сукна сбывались на двух ярмарках - весенней и осенней. Антверпен вполне занял положение, ранее принадлежавшее Брюгге, после того, как герцогом Максимилианом в 1482 г. повреждена была гавань Слюиса и вся Фландрия подверглась значительному опустошению в течение войны, продолжавшейся целых десять лет. В обмен на отпускаемые сукна «broad cloth of London» и «kerseys», продолжают поступать из Фландрии более тонкие шерстяные ткани, а также полотна. По словам Гвичардини, размер всех торговых операций англичан с Антверпеном во второй половине XVI в. достигал цифры 12 млн. ecus d′or. Если верить показаниям другого современника, Marino Cavallo, от 1551 г., то английские ввоз и вывоз находились друг к другу в отношении 3 к 5, т. е. англичане поставляли в Антверпен значительно меньше товара, чем вывозили из него. Торговые сношения англичан с голландцами регулированы были еще при Генрихе VII особым договором от 1496 г., которым торговля объявлена была свободной для обеих сторон, т. е. независящей от испрошения предварительного согласия соответственных правительств. Всякого рода товары могли быть предметами обмена, в том числе драгоценные камни, шерсть, предметы потребления, даже оружие и лошади, но как ввоз, так и вывоз были обложены пошлиной. В случае недостатка в припасах, запрещался отпуск их заграницу. Предметом торговли могли быть одинаково, как туземные товары, так и иноземные. С этого времени идет ряд торговых договоров между обеими странами, причем предметом их обыкновенно является установление того или другого отношения к ввозу английской шерсти. Голландцы не прочь были запугивать возможностью замены ее испанской. В свою очередь, англичане не раз грозили, в случае неуступчивости голландцев, перенести снова свои оптовые склады шерсти в Кале или Брюгге. Для англичан все более и более становилось ясным, что Нидерланды не могут обойтись без английской шерсти; они, поэтому, требовали все большего и большего понижения пошлин на нее в Голландии. В то же время или, вернее, с середины XVI ст. англичане начинают беспокоиться мыслью о том, что вывоз их главного продукта производится голландцами и на голландских судах. Чтобы поощрить собственное судостроение и навигацию, министр Генриха VIII, Кромвель, не только освобождает иностранцев от необходимости уплачивать двойные пошлины за английскую шерсть при ее вывозе, но и ставить требование, чтобы этот вывоз производим был иностранцами на английских судах. Тем самым наносится существенный удар привилегированному положению Антверпена в шерстяной торговле. Центр тяжести ее переносится в Лондон; число вывозимых из него сукон возрастает почти вдвое. Только с момента окончательного разрыва Елизаветы с католической Испанией положен был конец свободному обмену, или так называемому «intercnrsns», между Англией и зависящими еще от Испании Нидерландами. С 1584 г. англичане прекратили свои поездки в Антверпен за товарами. Объясняя причины только что описанных изменений, Шанц останавливается на той мысли, что англичане, до Эдуарда III поставлявшие за границу одну шерсть, с этого времени начали сбывать туда производимые ими сукна. Это обстоятельство задело интересы нидерландских ткачей; их влиянию надо приписать частые перерывы в товарном обмене англичан с голландцами. Тому же содействовало и желание англичан поощрить собственное судостроение и навигацию в ущерб голландской каботажной торговле. Эти две причины, вместе взятые, повели к прекращению «intercursus» и переносу центра шерстяного и суконного отпуска из Антверпена в Лондон.

В средние века и даже в XV ст. флорентинцы, и еще в большей степени венецианцы, генуэзцы, и отчасти луканцы, приезжали сами в Англию за покупкой английских товаров; они заходили в английские гавани со своими галерами и на этих судах вывозили товары из Англии. Суда, прибывавшие из Венеции, были не частными судами; они принадлежали к числу государственных, сдаваемых на откуп с публичных торгов. Можно судить о размерах венецианского торга по тому, что за фрахт вывезенных из Англии в Венецию товаров в 1505 г. пришлось заплатить 17 тыс. дукатов. Вывоз производился главным образом из Саутгемптона. С упадком венецианской вывозной торговли пало и значение этого порта. Заключенный при Генрихе VII в 1490 г. договор с флорентийским правительством обеспечил свободный обмен товаров между обеими странами. Флорентинцы обязывались не закупать английской шерсти иначе, как в том случае, если она доставлена будет на английских судах. Англичане же - поставлять в Пизу ежегодно столько шерсти, сколько необходимо для удовлетворения запроса всех итальянских государств, за исключением одной Венеции. Венецианцам одним разрешается вывозить ежегодно на своих судах 600 тюков шерсти. До 30 тысяч человек жило в Венеции обработкой ее. Так как венецианцы, при разрыве англичан с Францией, приняли сторону последней, по крайней мере, в 1513 г., то англичане предпочли прекратить с ними торговый обмен. В течение 8 лет венецианские галеры не могли посещать английских берегов. Это обстоятельство побудило самих англичан завести свои суда для посылки в Средиземное море, и с XVI ст. начинается отправка из Бристоля и Саутгемптона таких судов в Сицилию, Крит, Хиос, Триполис, Бейрут и Сирию. Главными предметами торговли, поставляемыми венецианцами, были вина и в частности мальвазия, обложенная высокой пошлиной, несмотря на все протесты венецианцев, - обстоятельство, которое опять-таки не раз вызывало перерыв торговых сношений. А это заставляло венецианцев выписывать свою шерсть из Испании. Англичане начинают сознавать невыгодность сосредоточения в руках венецианцев значительной части вывоза своих товаров. Местные торговцы смотрят отныне на прибытие венецианских галер, как на препятствие к развитию английского мореплавания, а мануфактуристы ревниво следят за сокращением количества обращающейся на местном рынке шерсти. Правительство поэтому возвращается к мероприятиям, принятым еще Генрихом VII, запрещавшим иностранцам покупать шерсть в период времени от ее стрижки до 2 февраля. Английские государственные деятели ставили также венецианцам в вину самый характер привозимых ими товаров, как то: пряностей, мыла, и т. п., и то, что венецианцы совсем не привозят золотой и серебряной монеты. Купцы советовали, поэтому, возобновить с венецианцами торговый обмен не раньше, как определив предварительно в договоре, какие они будут поставлять товары и сколько будут привозить в страну звонкой монеты. Венецианцев хотели обязать не получать шерсти иначе, как из правительственных складов в Кале, и вывозить известное количество английских сукон и полотен. В 1530 г. дело дошло до открытого восстания английских ткачей, задавшихся мыслью перебить всех венецианских купцов, так как их закупки лишают ткачей заработка. Последствием всего этого было то, что в 1534 г. венецианцы покинули Англию со своими судами, с тем, чтобы никогда более не возвращаться в нее. С этого времени, пишет Шанц, вся англо-венецианская торговля сосредоточилась в руках самих англичан.

Тот же результат был достигнут, но только в царствование Елизаветы, по отношению к ганзейским купцам. 22% всего вывозимого из Англии сукна, 97% поступавшего из нее воска и приблизительно 7% прочих товаров, в момент восшествия на престол дома Тюдоров, представляли собой ежегодный груз отправлявшихся из Англии ганзейских судов. Ненавистно было англичанам в привилегиях, обеспеченных ганзейской торговле Утрехтским договором, то обстоятельство, что число членов союза постоянно возрастало, и на новых членов переходили преимущества, обеспеченные прежним. В 1534 г. Генрих VIII потребовал, чтобы английским купцам предоставлены были в Гамбурге и Любеке те же преимущества, что и туземным. Но не ранее Елизаветы ганзейские купцы были совершенно устранены от торговли английскими товарами.