Вотчина

Вотчина, первоначально отчина, собственно всякое достояние, переходящее от отца к детям, наследственная собственность; в установившемся издревле русском словоупотреблении этим термином обозначается отцовская земля (terra paterna), причем параллельно с ним нередко употребляется другой однородный - дедина (terra aviatica), еще сильнее выражающий идею наследственности, иногда даже прадедина. Впервые встречаем такое обозначение в начальной летописи под 968 г., когда киевляне, осажденные печенегами, уведомляя о своем положении ушедшего от них на Дунай Святослава, упрекают его в том, что он не жалеет своей отчины, а ищет чужих земель. Таким образом, это слово является, прежде всего, термином древнерусского государственного права, выросшего на почве семейного начала, и выражает собой право князя на территорию, добытую его предками и перешедшую к нему по наследству. При последовавшем размножении княжеского рода и раздроблении Руси на волости понятие об отчине осложняется порядком очередного наследования по старшинству: вся русская земля является отчиной всего рода Рюриковичей, между членами которого делится, однако, не на обособленные доли, наследуемые по прямой нисходящей лиши, находящиеся в вечном владении одной ветви Рюрикова потомства; князья переходят с одного стола на другой, стремясь достигнуть Киева. Постановление Любечского съезда 1097 г., по которому каждый князь «держит отчину свою», не может быть понимаемо в смысле деления Руси на вечно наследственные (в пределах одной родовой линии) волости: Киев поэтому постановлению назван отчиной Изяслава и предоставляется сыну последнего, Святополку, как старейшему из внуков Ярослава, занимающему между двоюродными братьями то же положение, какое принадлежало его отцу между родными сыновьями Ярослава; в силу этого Киев и не переходит от Святополка к его детям; будучи отчиной последнего, он в то же время отчина следующих за ним князей, отцы которых (Святослав и Всеволод) также сидели в Киеве в свое время; в Чернигове также княжили поочередно оба названные брата, и он признан отчиной старшего из них, сидевшего в нем раньше, и передан его сыновьям; наконец, Переяславль, в котором княжил из трех Ярославичей только один Всеволод, как отчина, переходит к его сыну Владимиру Мономаху, но последний, занимая указанный стол по очереди, является отчичем и Чернигова и Киева в будущем, так как отец его последовательно прошел все три ступени. Таким образом, отчиной для князя является, прежде всего, вся земля в целом, затем, ближайшим образом, все те волости, которые занимал его отец; один и тот же престол может быть отчиной многих князей, занимающих его (при нормальном течении вещей) по очереди старшинства: так, Мономах в 1093 г., по смерти своего отца Всеволода, уступает Киев Святополку Изяславичу на том основании, что Изяслав был старше его отца и занимал престол прежде последнего. Введение принципа отчины, как права на известное положение, созданное именно отцом, ближайшим предком, нарушает нередко самый принцип старшинства: сыну собственно нельзя подняться выше отца, почему преждевременная смерть князя, не успевшего добраться до Киева, роковым образом лишает его потомство права на занятие высшего стола русской земли: в 1154 г. Юрий Долгорукий вытесняет из Киева призванного самими киевлянами (правда, по нужде) Изяслава Давидовича, говоря: «мне отчина Киев, а не тебе». Благодаря такому порядку, являются князья осиротевшие, изгои (см.), - бесправные особенно в том случае, если их отец успел покняжить всего в каком-нибудь одном городе (например, Вячеслав Ярославич, сидевший только в одном Смоленске). Обеспечение участи таких ранних сирот зависело или от соглашения старших, могущих дать им что-нибудь, или от удачного насильственного захвата. Впрочем, отчинное право применялось более или менее последовательно лишь к Киеву, как старейшему столу, а не к остальным городам, так как последние не представляли собой раз навсегда установленной «лествицы» с точно определенным порядком старшинства отдельных ступеней, а сущность принципа заключалась не в том, чтобы князь вообще мог сидеть только на престоле своего отца, но чтобы он не сел выше его: если в 1139 г. князь Андрей Владимирович на требование Всеволода Ольговича идти из Переяславля в Курск заявил, что отец его в Курске не сидел, но в Переяславле, и что он готов умереть на своей отчине и дедине, - то этим он не имел ввиду сказать, что не имеет права княжить в Курске (где еще в 1095 г. сидел старший брат его Изяслав), но что он считает себя вправе занимать высшее место, - хотя, с другой стороны, в этих словах трудно не видеть обнаруживающегося уже в XII в. обособления отдельных волостей Руси, становящихся постепенно отчиной известных ветвей княжеского рода, разросшихся в целые самостоятельные роды. Как известно, Мономаховичи пытались и самый Киев обратить в отчину исключительно своего рода, опираясь на тяготение к ним киевлян, и стремились выключить из наследования черниговских Святославичей, право которых могло быть оспариваемо и на том основании, что их предок Святослав занимал киевский престол не по порядку, при жизни старшего брата, изгнанного им. Однако, эти стремления не увенчались успехом: Всеволод Ольгович в 1139 г. завладел Киевом, несмотря на то, что отец его здесь не княжил, и создал, т. о., отчину для своего потомства; когда в 1195 г. Рюрик Ростиславич требовал от Ярослава Всеволодовича отказа на вечные времена от Киева в пользу «Володимеря племени», ссылаясь на не существовавший раздел Руси Ярославом Мудрым «по Днепр», Ярослав Всеволодович отказался исполнить это требование, заявив, что «мы не Угры и не Ляхи, но единого деда внуки», поддерживая таким образом свое отчинное право и даже не считая (как можно заключить из текста его речи) необходимым основанием для него именно отчину в тесном смысле, т. е. факт княжения отца в Киеве, а полагая достаточным, вообще, происхождение от одного, хотя бы и отдаленного предка, тогда как его противник, очевидно, стремился к размежеванию Руси, подыскивая для такого нововведения оснований в прошлом и даже не совсем удачно придумывая таковые. Благодаря своему особому значению среди городов, Киев до конца остается в общем владении, не становясь отчиной определенной ветви Рюрикова рода; но по другим землям в XII-XIII вв. плотно осаживаются те или иные его отрасли, складываются местные династии, и передвижения из одного города в другой совершаются в пределах более тесных. Раньше всех других областей в качестве такого особняка выделяется Полоцкая земля, являющаяся с самого начала отчиной сына Рогнеды, Изяслава Владимировича, и только его одного: ни один из его братьев, хотя бы из сыновей той же матери, следовательно, такой же внук Рогволода, не переводится на его место по смерти его, и княжение переходит от отца непосредственно к сыну и затем к внуку; очередь старшинства ограничивается членами одного местного рода. Распадение Руси на отдельные земли и особенно возникновение новой Руси на волжско-окском севере, созданной трудами князей-хозяев и колонизаторов, доставляет торжество идее собственности отдельной, не родовой, а семейной; местные интересы становятся безусловно господствующими, общение между далеко разбросанными ветвями Рюрикова рода ослабевает, и князь XIII-XIV вв. на русском севере обращается в вотчинника, близко подходящего к типу частного землевладельца; администрация удела с его землями дворцовыми, черными и белыми - копия с обычного устройства владельческой вотчины. Таким образом, не только сливается терминология государственного и гражданского права, но и самое понятие, обозначаемое термином, становится почти однородным. Внутри уделов еще совершаются переходы из города в город по старшинству; некоторое время Владимир, наподобие Клева, играет роль центра, обладание которым не сосредоточено в руках одной фамилии и обусловливается старшинством; но возвышение Москвы создает новый центр уже совершенно отчинного характера. Московские князья Даниловичи (Юрий и Иван Калита), опираясь на расположение Орды, добиваются великого княжения «не по отчине», и оно навсегда остается в роде Калиты (неудачная попытка Димитрия Константиновича Суздальского добыть себе Владимир, также «не по отчине и не по дедине»): Димитрий Донской в завещании уже благословляет Василия I великим княжением владимирским, своей отчиной, а в завещании Василия II Владимир является уже простым провинциальным городом наряду с прочими. В Москве уже в XV в. окончательно торжествует принцип нисходящего наследования (Василий II и его дядя Юрий Дмитриевич); объединение северо-восточной Руси при Иоанне III и Василии III обращает все бывшие уделы и вольные общины в отчину московского государя. Взгляд на государство, как на отчину, которой владелец имеет полное право распоряжаться по своему усмотрению (т. е. назначать наследника, делить на части и т. д.), остается в силе и в течение XVI в., до самого прекращения династии святого Владимира на московском престоле.

На русском же севере, в эпоху удельную и московскую, получила развитие вотчина, понимаемая как термин гражданского права, означающий частное землевладение на начале собственности. Хотя уже на киевском юге в XII в. становятся заметны успехи боярского землевладения, однако, при продолжавшихся переходах дружины вслед за князем с места на место, при частых усобицах, сопровождавшихся разорением, и при постоянной опасности половецких набегов сельское хозяйство, вопреки благоприятным природным условиям, не могло стать основой экономической жизни боярства. Самая идея землевладения, по-видимому, развилась из факта рабовладения: земля, обрабатываемая посаженными на ней холопами, является собственностью их господина, т. е. раб служит проводником права на землю. Боярин, являющийся привилегированным частным землевладельцем уже по Русской Правде, передающим свою вотчину (хотя термин еще не употребляется) по закону дочерям при отсутствии сыновей (в противность смерду, сидящему на княжеской земле), становится решительно земельным вотчинником в позднейшие века, но при этом обрабатывает свою землю уже преимущественно трудом лично вольных, перехожих крестьян, садящихся на его вотчину в качестве арендаторов, которых владелец всеми средствами стремится закрепить за собой, в чем, в конце концов, и успевает. Как частная собственность, вотчина предполагает полную свободу распоряжения ею и первоначально совершенно не связана со служебными отношениями боярина к князю: служа одному из удельных князей, боярин нередко владеет землей в уделе другого, причем эта земля несет платежи и подчиняется подсудности по месту своего расположения («судом и данью тянуть по земле и по воде»), но отбывания службы князь, в уделе которого находится вотчина чужого боярина, может требовать от последнего лишь в случае «городской осады», т. е. неприятельского нашествия, и то за исключением бояр введенных, управлявших различными ведомствами дворцового хозяйства, и путных, т. е. дворцовых чиновников, получавших за службу дворцовые земли и доходы. Однако, уже в удельную эпоху князья своими договорными грамотами стремятся ограничить такую двойственность отношений, уговариваясь не принимать друг от друга слуг-вотчинников; при торжестве же московского единодержавия повинности владельческие и служебные получают общий центр тяготения и начинают сливаться воедино, особенно по мере развития поместной системы, черты которой переносятся и на вотчинное владение. В эпоху Иоанна Грозного вотчина, нередко освобожденная льготными грамотами почти вполне или даже вовсе от подсудности местным правителям, в которую наместники и волостели с их тиунами «не въезжают ни по что», начинает нести ратную службу наравне с поместьем, и в то же время самое право отчуждения вотчины подвергается существенным ограничениям. Закон различает виды вотчины в зависимости от способа их приобретения: с одной стороны, купленные, дарения, меновые, пожалования, - словом, благоприобретенные, становящиеся вотчиной, строго говоря, лишь по переходе их от первого приобретателя к его наследникам, - с другой, родовые или старые; в праве распоряжения первыми видами вотчины приобретатель не стеснен; но как скоро вотчина перешла в разряд родовых, являются законодательные определения права на наследование и предоставление родичам права обратного выкупа в случае отчуждения земли в посторонние руки. Судебник 1550 г. посвящает целую главу выкупу вотчины (родовых и выслуженных, иначе жалованных, но, может быть, также и купленных), причем право выкупа предоставлено только боковым родственникам, не подписавшимся свидетелями на акте продажи, но не самому продавцу и не его нисходящим потомкам; родичи допускаются к выкупу в том же порядке, в каком наследуют; выкуп может быть совершен в течение 40-летнего срока, но не на занятые деньги, и выкупленная вотчина не может быть продана, а заложена может быть только родственникам выкупателя. В ХVII в. выкуп велено производить по цене, указанной в купчей, с приплатой по оценке за земельные улучшения и вновь возведенные постройки. Указы 1562 г. и 1572 г., касающиеся - первый вотчины служилых князей, второй - вотчины бояр, вообще, стесняют право отчуждения старинных вотчин  не только путем продажи, мены, дара, но и путем духовного завещания (отказ вотчины родственникам не дальше известного колена, обязательное утверждение правительством завещания в пользу боковых родственников в узаконенном колене); жене может быть завещана лишь «прожиточная» часть в пожизненное пользование, дочери и сестры не получают вотчину в приданое: по закону наследуют только нисходящие потомки мужского пола, дочери лишь при отсутствии последних; при неимении прямых и узаконенных боковых наследников вотчины переходят к государю. В некоторых случаях лица, имевшие вотчину в известных местностях, не могли приобретать их в других. Однако, в Уложение не вошли постановления, ограничивающие право дарения и завещания, почему в 1679 г. состоялись приговоры, запрещающие впредь дарить родовые и выслуженные вотчины при наличности детей и внуков (но не боковых родственников, имеющих только право выкупа), а также завещать сказанные вотчины помимо детей и боковых родственников. Так как и поместья в XVII в. постепенно сделались наследственными, то оба вида землевладения, обоюдно сблизившись, фактически слились в один вид, и различие между ними исчезло окончательно в начале XVIII в. при последовавшей полной реорганизации военного дела; закон 1714 г. о единонаследии устанавливает одинаковый порядок наследования для вотчины и поместий, и отмена этого закона в 1731 г. не восстановила прежнего различия, уже давно сгладившегося. Утверждение крепостного права повело к расширению объема вотчинных прав на крестьянские души. До указа о вольности 18 февраля 1762 г. владельцы обладали вотчиной на условии службы и лишались их при уклонении от нее. Военная служба освобождала вотчину от черного тягла, хотя это не означало полной свободы от податей и повинностей, а лишь известные льготы в том и другом отношении («белые сохи»).

Очень значительного развития достигло в старой Руси землевладение церковно-монастырское, главным образом благодаря дарениям «на помин души» со стороны частных лиц и самих государей. Вопрос о канонической законности такого землевладения поднимался уже в XIV в., в эпоху Димитрия Донского и митрополита Киприана, затем при Иоанне III, на соборе 1503 г. (противоположные мнения Нила Сорского и Иосифа Санина); немного спустя, инок Вассиан Косой явился противником монастырских вотчин, однако, безуспешно. Стоглавый собор (1551) ограничил право отдачи земель «на помин души» специальным разрешением царя; соборы 1580 и 1584 гг. прямо запрещали дальнейшую отдачу, но эти постановления постоянно нарушались самим же правительством, и Уложение должно было вновь подтвердить это запрещение; оно же передало непосредственное управление церковными вотчинами в руки вновь созданного монастырского приказа, позднее упраздненная, но восстановленного Петром Великим; в 1701 г. обязанности этого приказа перешли к другим органам (камер-контора, коллегия экономии); наконец, в 1764 г. последовало отобрание в казну церковных имуществ.

Н. Аммон.