Война

Война, борьба между государствами, народами, племенами или внутри их при помощи военных сил. Виды войны очень многочисленны. Если исключить гражданские войны, которые происходят между группами населения или между париями в одном государстве, нужно различать народные и династические (раньше назывались кабинетские) войны, смотря по тому, ведутся ли они в интересах целого народа или только царствующего дома. Последние в настоящее время становятся реже вследствие того, что власть монархов в культурных государствах ограничивается все больше и больше. Зато тем чаще в новое время войны, вызванные интересами господствующих классов. Если проводить различие по побудительным причинам, то войны могут быть завоевательными, религиозными, обусловленными стремлениями к захвату престола, рынков, к независимости. По способу ведения войны бывают наступательными и оборонительными, хотя современная наука уже не проводит  этого различия так строго. Войну  далее называют большой и малой, смотря по тому, в чем центр операций: в действиях большими массами или с мелкими (партизанскими и проч.) отрядами. Техническая цель войны заключается в том, чтобы путем победы над военными силами неприятеля или завоевания его территории довести его до невозможности обороняться дальше и тем принудить к принятию желаемых условий.

В истории человечества войны появляются одновременно с образованием сколько-нибудь прочных общественных соединений. В первобытные времена военного искусства в собственном смысле не существует. Стратегия сводится к элементарнейшим военным хитростям, тактика к такому же элементарному стремительному натиску. У цивилизованных народов Востока появляются зачатки и стратегии, и тактики, но дошедшие до нас сведения настолько скудны и спорны, что делать какие-нибудь устойчивые заключения едва ли приходится.

Переходя к тем древним народам, быт которых нам известен более, - к древним грекам и римлянам, - мы должны, прежде всего, отметить, что вооружение их мало чем отличалось от вооружения народов седой старины. Те же луки и стрелы, те же метательные копья (пилум), мечи, пики (гасты) и т. п., т. е., главным образом, оружие, необходимое для ближнего боя и боя рукопашного. В истории войны Греции и Рима упоминаются часто, как орудия, состоявшие в распоряжении полевых войск, большие метательные машины, баллисты и катапульты. Так, в каждой римской когорте, по свидетельству Вегеция, было по пяти баллист на колесах и по одной катапульте большого калибра. Это была артиллерия римлян. Хотя имеются свидетельства о существовании подобных машин и в более древнее время и у других народов, у ассириян, иудеев (2-й кн. Паралипоменон, гл. XXVI, ст. 15), но сведения эти отрывочны, и только употребление машин греками и македонянами за четыре века до Рождества Христова и римлянами во время Пунических войн можно считать исторически установленным. Однако, несмотря на наличность метательных машин, этой артиллерии древности, бой греков и римлян все же носил характер скорее рукопашных схваток (участие в которых, правда, принимают значительные массы людей), чем планомерно веденных сражений, подготовляемых дальним огнем артиллерии, как это имеет место в настоящее время. Бой, в сущности, сводился к тому, что воюющие бросали друг в друга копья, направляя их в щиты с тем, чтобы вонзившиеся в щиты копья тяжестью своей заставили щиты опуститься и открыть воинов, на которых они затем бросались с мечами. Так шел бой во время Пунических войн (III век до Рождества Христова); таковым он оставался и при Юлии Цезаре, на что указывает хотя бы то, что в сражении при Фарсале (48 год до Рождества Христова) армии Помпея и Юлия Цезаря строились перед боем в 250-300 шагах одна против другой. И если историки военного искусства, переходя к временам, предшествовавшим падению Западной римской империи, говорят, что в это время воинский дух римлян угас, что выразилось в том, что центр тяжести боя перешел к стрелковому бою, то это надо понимать условно, памятуя, что огнестрельного оружия еще не было и дальность и меткость метательных орудий была ничтожна. Характер боя, рукопашный по преимуществу, был причиной того, что главное значение имела не столько выучка войск, сколько их воодушевление, и мы имеем очень много свидетельств, что армии, численно малые, успешно боролись с армиями многочисленными и побеждали их; а рядом с этим и тот факт, что победитель несет, обыкновенно, неисчислимо меньшие потери, чем побежденный. Так, в сражении при Иссе, по рассказам современников, разбитый Дарий из 400 тысяч потерял 100 тысяч, тогда как победитель Александр Македонский из 35 тысяч – всего  четыре. Более достоверны цифры сражений Цезаря. При Фарсале он потерял 200 человек, при Тапсе 50, в то время как у неприятеля были уничтожены армии. Объясняется это тем, что главные потери неслись при преследовании, а не при бое.

Народы нового мира, германцы, вступившие в борьбу с народами классической древности, не внесли, в сущности, ничего нового в вооружение и способы войны, а рыцарская система только еще более подчеркивала значение непосредственного столкновения воюющих, так как действия рыцарей большими массами, в сущности, сводились к единоборству отдельных пар. Появившиеся на исторической сцене мадьяры, а затем и народы Дальнего Востока, монголы, действовавшие большими конными массами, тоже сводили бой к непосредственному столкновению действующих масс. Проигрывал тот, кто не выдерживал непосредственного натиска. Те же построения длинными рядами многочисленных армий, которые имели место в прежнее время, мы видим и в средние века. При Бувине (1214) армия германского императора Оттона IV (100-150 тыс. чел.) выстроилась против армии французского короля Филиппа II Августа (50-60 тыс. чел.) и, не выдержав энергического натиска французов, понесла большие потери. Потери победителей были значительно меньше потерь союзников, однако, в процентном отношении они были почти одинаковы.

Горючие составы, как средство борьбы, были известны еще в глубокой древности, но ими не пользовались, как метательной силой. Изобретение пороха и применение его к оружию, как средства метания стрел и камней на значительные дистанции, явилось поворотным пунктом в деле развития военного искусства и ведения войны. Правда, в первое время, когда огнестрельное оружие еще было далеко несовершенным, рукопашный бой имел всегда решающее значение. Однако, все же вскоре после первых попыток применения пороха для метания снарядов, в войсках появляется огнестрельное оружие. Так, есть указания, что в сражении при Пуатье (1356 г.) участвовала артиллерия, которая, впрочем, не имела существенного влияния на ход боя. Несколько позже, в бою близ Брюгге (1382 г.), были в деле ружья, залпом из которых гентцы встретили войска графа Фландрского.

Русские летописи упоминают о первых артиллерийских орудиях, «арматах», в конце XIV столетия, в княжение Дмитрия Донского. Но эти первые сведения интересны только, как исторические справки первоначального появления в боях огнестрельного оружия, и нисколько не показывают того, что значение непосредственной схватки сколько-нибудь ослабилось этим новым родом вооружения. Даже значительно позже, после того, как артиллерия и ручное огнестрельное оружие подверглись значительному усовершенствованию, они еще не умалили значения непосредственного столкновения. Еще в ХVI в. главное вооружение пехоты составляли пики и алебарды, шпаги и кинжалы, а аркебуза была настолько неудовлетворительна, что рядом с ней конкурировал лук. Постепенное усовершенствование огнестрельного оружия вело, однако, к тому, что несколько увеличилось расстояние, на котором армии развертывались до начала боя. Но и в XVIII веке, в эпоху Фридриха Великого, эта дистанция была невелика, и пехота, под прикрытием огня артиллерии, развертывалась в 1 000 шагах от противника с тем, чтобы дойти до него на 400 шагов и после подготовки с этого расстояния атаки ружейным огнем броситься в атаку для удара в штыки, которые с конца XVII века заменили собой пики и другие орудия удара. Из отдельных мнений этого продолжительного периода развития огнестрельного оружия, высказанных по поводу него, я отмечу мнение Маккиавели, который, в XVI веке, в сочинении «О военном искусстве», не придавал большого значения огнестрельному оружию и в частности артиллерии; Петр Великий в начале XVIII столетия тоже признавал преобладание атаки над огневым действием; наконец, Суворову (конец XVIII в.) принадлежит знаменитый афоризм: «пуля - дура, штык - молодец», конкретизирующий представления военных авторитетов того времени об относительном значении огневого и штыкового боя. И такое отношение к огнестрельному оружию вполне понятно, если мы вспомним, что в половине XVIII в. (Фридрих Великий) артиллерия открывала огонь с дистанции в 1 000 - 800 шагов, так как на более дальних дистанциях она была бессильна нанести какой-либо вред. Если к началу XIX века огнестрельное оружие не было еще столь могучим средством борьбы, каким оно является в настоящее время, все же оно, и в частности артиллерия, уже имело некоторое значение, и Наполеон учел его, когда явился проводником новых методов борьбы. А нововведения его сводились, в сущности, к следующему. Так как до самого последнего времени перед ним бои решались непосредственным столкновением бойцов, то строи были тонкие, неглубокие, рассчитанные на то, чтобы большее число людей могло принять участие в непосредственном ударе. Наполеон понял слабость этого построения и ввел в практику глубокие построения, в которых передние линии войск постепенно поддерживаются задними и окончательный удар наносится сомкнутыми колоннами. Революционные войны способствовали развитию артиллерии, и Наполеон воспользовался этим и дал довольно широкое развитие подготовительным действиям артиллерии и ее огня, начав собирать ее большими массами, для того, чтобы в решительные моменты боя она могла оказать существенную пользу. Он понял значение огня в бою и дал ему широкое развитие и всеобщее применение. Кроме того, им же проведен в жизнь так называемый принцип частной победы, заключающийся в том, чтобы рядом предварительных маневренных действий поставить свои войска в такое положение, чтобы в данное время и в данном месте они оказались сильнее противника и нанесли ему частичное поражение, по возможности в наиболее важном пункте. Эти положения Наполеона, явившиеся в начале XIX века, в течение всего столетия только получали дальнейшее развитие, и этому помогало совершенствование средств поражения. Те же принципы проводил в жизнь Мольтке, и благодаря этому кампания 1870-71 гг. прошла победоносно. Разница в действиях Наполеона и Мольтке заключается в том, что вследствие отсутствия средств быстрого передвижения войск Наполеон должен был сосредоточивать силы перед сражением, тогда как Мольтке, при наличности широко развитой сети железных дорог, имел возможность сосредоточивать их во время сражения. Сущность же дела осталась та же самая. Последняя русско-японская война не дала новых уроков тактики и стратегии, новых идей, хотя в настоящее время военные писатели так много говорят о «новой» тактике, как результате опыта русско-японской войны. В сущности, она не дала ничего нового, если не считать, что, благодаря техническому совершенству пушек и ружей, война лишний раз подчеркнула значение огня и ослабила значение кавалерии, как боевого рода оружия.

Широкое развитие техники, особенно во второй половине истекшего столетия, дало возможность совершенствовать технические средства борьбы, чему особенно способствовало то обстоятельство, что все континентальные государства, во имя якобы идеи мира, только и делали, что развивали свое вооружение, и в настоящее время армии всего мира снабжены новейшими средствами борьбы. Современная скорострельная и дальнобойная артиллерия, бросающая разрывные снаряды, несущие сотни смертей на дистанцию до шести и более верст, снабженная к тому же такими приспособлениями прицеливания, которые позволяют направить орудия в цель без того, чтобы наводчик видел ее; магазинное и дальнобойное ружье, дистанция огня которого тоже измеряется верстами, а пробивная сила пули достаточна для поражения не одного человека; электрические прожекторы, облегчающие ночные действия войск; телефон и телеграф - средства, облегчающие сношения начальников разных степеней и ускоряющие передачу приказаний и распоряжений; железные дороги, механическая тяга орудий, автомобильный обоз; наконец, нарождающийся воздушный флот, как средство разведки, а, пожалуй, и борьбы (я не говорю о технических средствах современного флота - дредноутах, подводных лодках, самодвижущихся минах и т. п.), - всеми  этими усовершенствованиями техники пользуются в настоящее время армии, разросшиеся до огромных размеров, благодаря всеобщей воинской повинности, и исчисляемые в военное время миллионами в каждой стране. Вследствие этого вооруженные столкновения носят теперь далеко более губительный характер, чем в прежнее время. Жертвы войны достигают колоссальных размеров. Вот несколько цифр:

По японским сведениям, в течение последней войны потери японцев исчисляются следующими количествами. Убито на полях сражений – 48 428 чел., умерло от ран и болезней – 37 218 чел., раненых тяжело – 210 688 чел., раненых легко – 142 108 чел. Таким образом, победа стоила японцам около полумиллиона людей. Мукденское поражение стоило нам почти 100 тысяч человек. Таковы потери в современных боях. Но условия современного боя оказывают сильное влияние на психику бойцов, и это влияние тем ужаснее, что оно не поддается учету, так как может сказаться не непосредственно в периоды боя, а значительно позже. И если несомненно, что такие сильные ощущения, какие испытываются сражающимися, не могли оставаться без влияния на них, в то время, когда войны сводилась, в сущности, к рукопашным столкновениям отдельных лиц, смотрящих в глаза опасности только в момент столкновения, в прочее же время почти не ощущавших опасности, то теперь, когда смерть на театре военных действий как бы подстерегает участников и может появиться неожиданно и неведомо откуда, воюющий находится в постоянном нервном напряжении, и влияние войны на психику неизмеримо сильнее, чем было прежде. «Путем многочисленных расспросов, - говорит  один из участников русско-японской войны, - наблюдений, собственного опыта, я окончательно убедился в том, что самая острая для бойца мука, это безусловно - пребывание под огнем, непрерывное ожидание страданий, смерти. Все остальное - пустяки» («Р. И.», 1911 г., № 4).

Что касается ведения современной войны, то, несмотря на все усовершенствования техники или, пожалуй, благодаря именно им, трудности ее чрезвычайно велики. Те потери, которые несут армии в современных боях, вынуждают сосредоточивать на театре военных действий огромные армии, подобные полчищам Чингисхана и завоевателей древности, вторгавшихся в страны с целью захватить их и в них осесть. Управление этими армиями, исчисляемыми сотнями тысяч людей и многими десятками тысяч лошадей, представляет едва одолимые затруднения; и одним из главных затруднений является то обстоятельство, что, благодаря дальности стрельбы современной артиллерии и возможности ей почти безнаказанно открывать огонь с совершенно укрытых от взоров противника позиций, войска должны слишком рано развертывать боевой порядок и задолго до действительного боя разбрасывать их по району боевых действий. Доставка огромных армий даже по железным дорогам требует значительного времени, а снабжение их продовольственными припасами, исчисляемыми только на один корпус (40 тыс. чел. и 12 тыс. лошадей) в количестве 1000 пудов мяса, 3000 пудов хлеба, 3600 пудов овса и столько же сена в сутки, не считая прочих припасов, представляет задачу трудно разрешимую. Если прибавить сюда необходимость доставки боевых запасов, расточаемых в современных боях, благодаря скорострельности артиллерии и магазинного ружья, в огромном количестве (за 1 день 2-го июня 1904 года в бою под Вафангоу одна 2-я батарея 4-й Восточно-Сибирской стрелковой артиллерийской бригады расстреляла 11 000 снарядов), то станет ясно, что снабжение армий всем необходимым для успешного ведения операции вопрос чрезвычайной важности и остроты. Организация тыла, подготовка и содержание в надлежащей готовности операционной базы чрезвычайно затруднительны, и недавняя кампания показала нам это с достаточной ясностью. Те огромные потери в людях, которые несет армия в современных боях в виде раненых, ставят санитарные органы в невозможность оказывать своевременную помощь, и врачебные и санитарные силы численностью должны почти равняться численности самих армий, чтобы стоять на высоте поставленной им сложной и ответственной задачи. Естественно, что расходы современных войн  становятся неимоверно большими: русско-японская войны обошлась Японии в 1 368 млн. руб. (1 356 млн. иен), России - в 1 873 млн. руб., не считая погибшего флота: издержки русско-турецкой войны в 1877 г. исчисляются в сложности для обеих сторон в 1 800 млн. руб., франко-прусской войны - также в сумме для обоих государств – в  2 900 млн. руб.

К трудностям военного времени приходится прибавить затруднения милитаристических государств в мирное время. Все заботы государств, имеющих постоянные армии, направлены на рост армий мирного времени; и так как росту этому не препятствует пока отсутствие контингентов новобранцев (некоторое затруднение в этом отношении испытывает, пожалуй, только Франция), то армии растут непрерывно. В последнее время, однако, все европейские государства встретили затруднения с той стороны, откуда, по-видимому, они их не ожидали. Всюду в армиях имеется значительный некомплект офицеров, т. е. оказывается недостаток в людях, согласных всю свою жизнь и все свои силы посвятить военному делу. В Германии, например, стране милитаризма по преимуществу, некомплект офицеров в 1910 году исчислялся в 1000 офицеров, причем, в действительности, он больше, так как 880 офицерских вакансий были заняты фельдфебелями. В Англии число молодых людей, кандидатов в офицеры, за двадцать лет сократилось больше, чем на две трети; в 1890 году их было 2915, а в 1909 - 728. Этого недостатка в офицерах не испытывают армии, организованные на других началах, отличных от постоянных армий. Не знают их Америка и Швейцария.

Следует отметить тот факт, что рядом с техническим усовершенствованием средств борьбы, обучение бойцов не усложняется, а, напротив, облегчается, лучшим доказательством чего может служить сокращение сроков службы под знаменами, доведенное во многих постоянных армиях до двух лет; время же необходимое для усвоения элементарной техники военного дела в действительности значительно меньше. Что сокращение может быть проведено и далее, доказывается тем, что армии-милиции Североамериканских Соединенных Штатов и Швейцарии, где продолжительность службы исчисляется днями, оказываются на высоте задачи и готовы для обороны страны. И это признается многими военными, имевшими случай наблюдать маневры этих армий: подготовка их к бою и выносливость не раз поражали представителей постоянных армий.

Война, как средство решения международных осложнений, продолжает и поныне стоять вечной угрозой культуре и прогрессу. Этим оправдывают современные государства безмерные расходы на вооруженные силы, производимые в то время, когда правительства говорят о своей готовности поддерживать мир (см. армия, III, 503/505). Но постоянные армии во все времена и у всех народов содержались с исключительной целью наступательных операций. Правда, современные военные авторитеты утверждают, что даже в видах обороны желательно наступление, так как оборона должна быть активной. И во имя этой активности огромные массы людей задерживаются излишнее против необходимого время на службе, отрываясь от производительного труда и падая непосильным бременем на государственный бюджет. Технические усовершенствования средств борьбы, переносящие центр тяжести боя к огневому действию и позволяющие сокращать срок обучения действию ими, могут способствовать тому, что вооруженные силы страны будут готовиться только для защиты родины от вторжения и расходовать на это действительно необходимое время. И если в настоящее время, при современных условиях, эти усовершенствования являются лишь средством умножения числа жертв войны, то в будущем они же могут и должны стать средством уничтожения войн и связанных с ними жестокостей.

См. Н. П. Михневич, «История военного искусства»; его же, «Основы русского военного искусства»; Пузыревский, «Развитие постоянных регулярных армий»; А. Багов, «Курс истории русского военного искусства»; К. Дружинин, «Исследование душевного состояния воинов»; Д-р Шумков, «О психике бойцов во время сражений»; Р. Башинский, «О поранениях современным оружием»; О. фон-Сорель, «Как вели войну Наполеон и Мольтке»; М. Драгомиров, «Наполеон и Веллингтон»; Ланглуа, «Тактические последствия прогресса вооружения»; Блиох, «Будущая война» (7 т., 1898); V. der Goltz, «Das Volk in Waffen» (5 изд., 1899); его же, «Kriegund Heerführung» (1901); Berndt, «Die Zahl im Kriege» (1895); Jähns, «Geschichte d. Kriegswissenschaften (1889/91); Pierron, «Methodes de guerre»; Maude, «Evolution of modern strategy» (1903); его же, «War and the world's life» (1907).

К. Оберучев.

Война в международном праве. Рассматриваемая как внешнее явление международной жизни, война есть материальная, физическая борьба между двумя или несколькими народами, направленная на насильственное осуществление какого-либо права или интереса. Являясь искони одним из способов осуществления государством тех или иных своих целей в его отношениях к другим государствам, война, подобно всем другим явлениям индивидуальной и коллективной жизни людей, должна была неизбежно стать одним из объектов права, правовой регламентации, и именно - права международного. Стремление если не упразднить, то урегулировать, упорядочить этот насильственный способ разрешения международных несогласий, смягчить связанные с ним бедствия и страдания мы встречаем с древнейших времен истории. Постоянно прибегая к этому способу разрешения международных споров, человечество всегда сознавало и сознает непригодность голого насилия, как разумного средства для этой цели. Как бы поневоле преклоняясь перед силой и признавая фактическое «право» сильного, оно, однако, при первых проблесках культуры начинает стремиться к ограничению силы и насилия требованиями гуманности и вносит этический элемент в способы применения силы. Войну  ради одного проявления своей силы и подчинения себе более слабых мы встречаем лишь на первых ступенях человеческой культуры - у диких племен, у первобытных народов; здесь цель и результат войны - физическое, материальное подчинение слабого ради безграничной эксплуатации его труда и имущества в пользу победителя (истребление врагов, а позднее - обращение покоренных в рабов, уничтожение или грабеж и присвоение их имущества). Праву тут места нет, кроме т. н. права силы. Смягчения этого безграничного «права» проявляются лишь в виде смягчений, вызываемых мотивами «благородства»: исконное требование «объявления» войны, даже у дикарей; соблюдение обещаний и обязательств, данных врагу; правила «добропорядочной» войны, bonne guerre, выработанные средневековым рыцарством для рыцарской войны, «великодушия», иногда - гуманности, обусловливаемой либо общечеловеческими этическими началами, либо религиозными мотивами (христианство), иногда, наконец, разумной и дальновидной «политикой» (ради более прочного и легкого замирения покоренного населения). При этом наблюдается общее явление, что устанавливаемые обычаем правила ведения войны всегда мягче в отношении к народам, стоящим на уровне культуры, близком к уровню данного народа. Но все эти попытки регламентации правил ведения войны, встречаемые с древнейших времен (индийский законодательный кодекс Ману), ничего общего с правом не имеют, хотя по названию им и придается иногда как будто правовой характер. Впервые вопрос о «праве войны» ставится в римской юриспруденции (фециальное право, позднее - Цицерон) и у средневековых канонистов, занявшихся разработкой вопросов, касающихся войны - de re bellica, в декрете Грациана - и «права» войны, de jure belli, причем высказываются требования охраны мирного населения, в частности купцов женщин, детей, запрещение отравленного оружия, рекомендуется замена обращения пленных в рабство выкупом их и т. п. Юридический элемент в этого рода теоретических трактатах и в международной практике того времени можно признать лишь в том смысле, что в них выдвигается на первый план вопрос о войны, как правомерном способе разрешения международных несогласий, причем ответ на этот вопрос ставится в зависимость от самого свойства «причины» войны, от характера конфликта прав или интересов, подавшего повод к войне. В этом смысле римская юриспруденция впервые выставляет положение, что война является правомерной (bellum justum) только для защиты права; но зато в правомерной войне «право» победителя безразлично. Этот взгляд, в обоих его направлениях, усваивается юристами и последующих времен. Так, деления войн  на правомерные и неправомерные, в зависимости от их цели, мы находим у средневековых юристов, причем правомерной целью войны признается уже не только защита своего права, но и другие, - например, обращение язычников в христианство. Установленная юриспруденцией сдержка для применения войны к разрешению международных несогласий, в виде требования правомерных для этого оснований, оказалась, однако, весьма недостаточной на практике, - она отрицала, в сущности, только чисто завоевательные войны Обращение к войне воюющие обычно оправдывают необходимостью защиты своего «права». Но этот критерий правомерности, помимо шаткости его основного признака - «право», действительное или мнимое, произвольно определяемое государством, - изменяется в зависимости от успехов культуры, от эволюции политических идей и политического строя народов и, наконец, от эволюции самого международного общения. Так, в настоящее время отошли в область преданий признававшиеся в свое время правомерными войны религиозные, династические, войны для поддержания т. н. политического равновесия и т. п. И у новейших юристов можно найти иногда попытки перечисления «законных поводов» к войне (между прочим, например, война за независимость); эта тенденция проявляется в постановлениях Гаагских конференций 1899 и 1907 гг. Конференция 1907 г. высказалась за обязательное обращение к международному третейскому суду в спорах, не затрагивающих «жизненных интересов, независимости или чести спорящих государств или касающихся интересов третьих (посторонних спору) государств»; государства выговаривают себе неограниченное право обращаться в этих случаях к войне и в многочисленных, заключенных между ними за последнее время договорах об «обязательном» обращении к третейскому суду для разрешения возникающих между ними споров; но при этом вопрос - затрагивает ли данный спор жизненные интересы, независимость или честь государства или нет, решается, конечно, самим заинтересованным государством. Очевидно, что и этот критерий «правомерных» по своему мотиву войн  оказывается совершенно шатким, неопределенным и неюридическим. Заметим к тому же, что, даже принявши деление войн  на правомерные и неправомерные, в указанном смысле, вопрос о «праве войны» от этого нисколько не выигрывает, так как все войны, независимо от их характера, должны подчиняться, в смысле применения «права войны», одинаковым правилам и нормам относительно способов ведения, юридических последствий этих способов для воюющих и нейтральных государств и т. п., и, следовательно, юридического значения рассматриваемая классификация не имеет. Не устраняя возможности самых несправедливых войн, она характеризует лишь (отчасти) взгляд современных государств на правомерные причины обращения к войны, и мы видели, что правомерностью войны, т. е. ее причин, римские юристы и их последователи обусловливали безграничные «права» победителя. Эта классификация бесплодна и потому, что, как проявление государственной «политики» и стремления государств к осуществлению своих политических задач и жизненных целей, в случае надобности, даже путем физической силы, война представляется в настоящее время неотвратимым явлением международной жизни ввиду отсутствия обязательного международного судилища для суждения об их спорах в важнейших вопросах их взаимных отношений, или власти, стоящей над государством и обладающей достаточными силами для регулирования международных отношений, и каждое государство автономно определяет «жизненные условия», необходимые для его существования и развития. При том и в настоящее время политический, социальный и экономический строй государства нередко отражается на войнах, - и в новейшее время, несмотря на участие народа в управлении, встречаются войны, так сказать правительственные, вызываемые соображениями внутренней политики (для отвлечения внимания народа от внутренних интересов, для возбуждения «патриотизма» и т. п.) или ради иных политических целей (франко-прусская война, вызванная Бисмарком ради объединения Германии; войны Наполеона III). Современная доктрина отказалась поэтому от более точного определения правомерных поводов к войне и ограничивается формальным определением ее фактической цели и задачи. Задачей и целью войны, с точки зрения современной доктрины, является приобретение или осуществление (сохранение или восстановление) спорного между двумя государствами публичного права или интереса; в материальную оценку этих мотивов и в более точную их характеристику доктрина не входит. Иногда встречается взгляд на войну, как на юридический процесс между государствами, как на средство восстановления нарушенного и выяснения спорного правоотношения; и в практике предпринятая война обычно оправдывается ссылками на совершенное противником правонарушение. Но такой взгляд неправилен уже потому, что причиной войны далеко не всегда являются спорные правоотношения; обыкновенно война, даже наоборот, направлена к разрушению существующих правоотношений и к созданию новых соответственно изменившемуся отношению политических сил. Поэтому современная доктрина и практика отказываются от определения правомерных причин и результатов войны, как и от взгляда на войну, как наподобие судебного процесса. Регулирование этих вопросов происходит иногда лишь практически - путем вмешательства непричастных к войне держав в двух направлениях: 1) иногда - для предупреждения войны, грозящей возникнуть между двумя государствами («добрые услуги», посредничество, предложение третейского суда, вооруженное вмешательство), а иногда 2) в виде вмешательства в результаты войны, в устанавливаемые воюющими условия их замирения (Япония - Китай 1898 г.). Целью и оправданием такого рода вмешательств является охрана международных интересов международного общения. Помимо этого, современная доктрина и практика ограничиваются регулированием способов ведения войны и отношений воюющих к нейтральным государствам. Этому регулированию значительно способствовало разграничение в юриспруденции публичного права от частного и публично правовых отношений от частноправовых. Еще в XVII в. мы встречаем в доктрине деление войны на публичные (между государствами), частные (между подданными одного или разных государств) и смешанные (между подданными и правительством). С централизацией правительственной власти в европейских государствах устанавливается внутреннее замирение государств (королевский земский мир) и воспрещение частных и смешанных войн  (исключение - каперство в морской войне), устанавливается взгляд, что только государство имеет право ведения войны. Но объектом этих войн  служит  неприятель, - его владения, имущества, публичные и частные, само население. В XVIII веке встречаются уже первые попытки различения и в этом отношении, но попытки, обосновывавшиеся не юридическими, а скорее гуманитарными соображениями. Юридическая конструкция отношений между воюющими стала возможна лишь по выяснении основного положения, что война есть отношение государства к государству, а не индивидов к индивидам, и что врагами в войне являются не частные лица, а государства. Эти начала формулированы на рубеже XVIII и XIX веков Руссо и французским юристом Порталисом и усвоены доктриной. Из этого положения вытекают все основные юридические нормы права войны, т. е. нормы обусловленных войной отношений между воюющими государствами и их подданными и - в частности - нормы, регулирующие способы ведения войны и положение частных лиц и частной собственности во время войны. Так, из него вытекает вывод, что орудием и объектом войны должны служить лишь организованные вооруженные силы государства (комбатанты), государственные средства обороны и государственная собственность. Война  с точки зрения современного международного права есть вооруженная борьба между государствами ради восстановления нарушенных или ради установления новых правоотношений путем принудительного подчинения воли одного государства воле другого (неправильна поэтому технически обиходная терминология, например, в выражении «таможенная война»). Даже вооруженная борьба более или менее значительных групп населения (политических партий) одного государства между собой или даже с правительством (междоусобная война) получает характер войны (в техническом смысле) со всеми юридическими отсюда последствиями только в известных условиях: только признание восставшей против правительства части населения «воюющею стороною» превращает мятеж, караемый уголовным национальным законом, в правомерную с международной точки зрения войну со всеми вытекающими отсюда для участников и нейтральных правами и обязанностями. Мирное население принципиально устраняется, таким образом, современным международным правом от участия в войне и не только ради сохранения за войной характера борьбы вооруженных организованных сил государств, но и ввиду признанной практической (стратегической) бесполезности такого участия при современных условиях военной техники; возможное тем не менее участие мирного населения в военных действиях обусловливается известной регламентацией, которая уравнивает ополченцев-добровольцев с регулярными комбатантами. Но с другой стороны, мирное население пользуется охраной своих личных и имущественных прав и не во имя произвольных и шатких соображений и побуждений гуманности, а на основании юридического принципа, заключающаяся в самом понятии войны. Вместе с тем все более вводятся в надлежащие рамки соображения «военной необходимости», которыми так охотно прикрывали военные люди необходимость разрешения воюющим полного произвола в способе ведения войны (оправдание запрещенного ныне права добычи, замена насильственной фуражировки платными реквизициями, воспрещение бомбардировки неукрепленных мест и т. п.). Далее, так как война есть вооруженная борьба, имеющая целью лишь сломить сопротивление неприятеля и заставить его подчиниться требованиям победителя (а не наказание за правонарушение и т. п.), то является неправомерной всякая жестокость, не оправдываемая самой целью войны и военной техникой (например, избиение и добивание раненых, выбитых из строя, пленных). Такие требования, как пощада и даже нейтрализация больных и раненых воинов, узаконенная Женевской конвенцией 1864 и 1906 г. и Гаагской 1907 г., пощада сдавшихся и взятых в плен (Гаагская конференция 1899 и 1907 гг.), запрещение употребления известного рода оружия (разрывных снарядов в силу Петербургской декларации 1868 г.) и т. п., являются в современном праве войны не в виде обусловленных требованиями религии или гуманности «смягчений» права войны (как у прежних писателей, например, у Г. Гроция), а в виде требований права. Наконец, из признания, что война есть вооруженная борьба между государствами для разрешения спорного между ними отношения, современное право ограждает мирные интересы неприкосновенных спору нейтральных государств под условием их невмешательства в эту борьбу. В заключение следует отметить, как один из существенных моментов правовой регламентации войны, - настойчивое стремление культурных государств путем международных Соглашений не только выяснить и установить, но и кодифицировать нормы права войны и облечь эти нормы юридической санкцией, т. е. ответственностью за их нарушение (Гаагская конвенция 1907 г.). Инициатива такой кодификации принадлежит ученым-теоретикам (Д. Фильд, Домин-Петрушевич, Блюнчли). Составленная в 1863 г. профессором Либером «Полевая инструкция для войск Североамериканских Соединенных Штатов» получила законодательную санкцию. В 1874 г. созванная по инициативе императора Александра II Брюссельская конференция (15 государств) выработала проект декларации о законах и обычаях сухопутной войны. Проект не был утвержден державами, но оказал значительное влияние на издание более или менее однообразных национальных военных регламентов (у нас составлен капитаном Пиуновским: «Законы и правила войны по международному праву», 1877 г.), на составленное международным институтом международного права в 1880 г. «Руководство законов сухопутной войны» и даже на подписанные на Гаагских мирных конференциях 1899 и 1907 г. «конвенции о законах и обычаях сухопутной войны». Кроме этих конвенций, на конференциях 1899 и 1907 г. подписано свыше 12-ти соглашений, регламентирующих различные вопросы права войны, как сухопутной, так и морской. Литературу см. при слове международное право.

В. Уляницкий.