Взяточничество

Взяточничество.

А. Взяточничество в нашем действующем уголовном законодательстве называется «лихоимством». Этому термину соответствуют (но не вполне совпадают с ним по значению) в германском законодательстве «Bestechung», во французском - «corruption», в итальянском - «corruzione». Под именем «лихоимства» в широком смысле наше Уложение о наказании разумеет всякое противозаконное приобретение имущественной выгоды (денег, вещей, услуг) лицом, состоящим на государственной или общественной службе, посредством действия, относящегося к обязанностям его службы, или посредством принадлежащей ему власти. Кроме термина «лихоимство», Уложение о наказании употребляет термины «мздоимство» и «вымогательство» (должностное), обозначая первым низшую, а вторым высшую степень лихоимства. Отсюда следует, что говоря о взяточничестве, или лихоимстве в широком смысле, по нашему действующему праву, можно различать в пределах этого понятая мздоимство, лихоимство в собственном смысле и должностное вымогательство. В нашем новом Уголовном уложении взяточничество и лихоимство составляют самостоятельные преступления, причем, в отличие от взяточничества, под лихоимством разумеется лишь взимание неустановленных поборов под предлогом обращения их в государственную или общественную кассу, или под предлогом следующих виновному по закону поступлений. В дальнейшем изложении дается определение отдельных видов взяточничество применительно к Уложению о наказании.

I. Мздоимством называется в Уложении о наказании (ст. 372) принятие лицом, состоящим на государственной или общественной службе, подарка за действие, относящееся к обязанностям его службы, и притом такое, которым ни в чем не нарушаются эти обязанности. Закон ставит наказуемость мздоимства в зависимость от того, был ли принят подарок после исполнения того, за что он был предназначен, или прежде: в первом случае виновный в мздоимстве подвергается лишь денежному взысканию не свыше двойной цены подарка, во втором - сверх такого же денежного взыскания, отрешению от должности. Мздоимство предусматривается, как преступление, и в западноевропейских государствах: в § 331 германского имперского уголовного уложения (Geschenkannahme für nichtpflichtwidrige Handlung), в ст. 177 французского уголовного кодекса и в других.

Основанием для наказуемости мздоимства признается нарушение принципа «непродажности» (Unkäuflichkeit) служебных действий: последние, согласно современному правовоззрению, не составляют частных услуг, оказываемых за вознаграждение, и потому должны выполняться лишь в силу лежащих на должностных лицах публичных обязанностей. Должностное лицо, получающее за совершенное по службе действие вознаграждение от заинтересованных лиц, как некоторый эквивалент его, превращает исполнение служебного долга в одолжение, придает своей деятельности частный характер и тем самым вступает в противоречие с основным началом, определяющим природу государственной службы. Придерживаясь принципа «непродажности» служебных действий, представляется последовательным относить к мздоимству лишь случаи принятия мзды, ради которой совершено или должно быть совершено служебное действие. Некоторые из числа иностранных законодательств (французское, норвежское, бельгийское и др.), суживая еще более круг деяний, наказуемых, как взяточничество, ограничиваются установлением уголовного наказания лишь за мздоимство по поводу предстоящего действия, оставляя, таким образом, ненаказуемым получение должностным лицом вознаграждения за согласное с законом действие, уже совершенное; их примеру последовало и наше новое Уложение, хотя его составители и ставили понятие взяточничество не в связь с принципом непродажности служебных действий, а с более требовательным началом безвозмездности службы вообще по отношению к частным лицам; принятие дара после совершения служебного действия без всякого предварительного соглашения с дарителем составители Уголовного уложения отнесли к простым дисциплинарным нарушениям. Напротив, германское имперское уголовное уложение дает в § 331 столь же широкое понятие предусматриваемого им преступления, как и понятие мздоимства по нашему Уложению о наказании; даже сторонники § 331 указывают на необходимость ограничения области его применения исключением из нее таких случаев, как получение «на чай» почтальоном или городовым, принятие угощения, получение подарка с разрешения начальства или за чрезвычайные, хотя бы и совершенные по долгу службы, услуги и т. д. Эти и тому подобные исключения известны и некоторым положительным законодательствам, например, австрийскому, болгарскому.

II. Лихоимство в собственном смысле, по нашему Уложению о наказании, составляет принятие дара, «взятки», за учинение или допущение чего-либо противного обязанностям службы (ст. 373). Основание наказуемости виновного при лихоимстве в собственном смысле то же, что и при мздоимстве, с тем отличием, что при лихоимстве черта продажности, которую виновный придает своему служебному действию, выступает гораздо определеннее, чем при мздоимстве: виновный ставит в зависимость от получения взятки не только совершение или несовершение действия, но и самое свойство действия подчиняет интересам частного плательщика в ущерб закону. Лихоимство противополагается лиходательству, как пассивное взяточничество активному. С точки зрения теоретической, взаимное отношение лихоимства и лиходательства может определяться трояким образом: или лихоимство и лиходательство могут быть рассматриваемы, как две стороны одного и то же преступления, или лиходательство может быть конструировано как соучастие в лихоимстве, или, наконец, лихоимство и лиходательство могут составлять самостоятельные преступления. Все новейшие западноевропейские законодательства придерживаются именно последнего определения взаимоотношения лихоимства и лиходательства, т. е. считают их самостоятельными преступлениями. В нашем Уложении о наказании содержится постановление, предусматривающее лишь один специальный случай лиходательства, но и в этом постановлении лиходательство, не составляя самостоятельного преступления, фигурирует лишь в качестве обстоятельства, отягощающего ответственность за подстрекательство состоящего на службе лица к совершению известных, перечисленных в законе, преступлений, а именно: к похищению, сокрытию, истреблению или изменению принадлежащих к делам бумаг, или к учинению иного подлога при отправлении должности (ст. 382). Было бы ошибочно отсюда заключить, что во всех остальных случаях лиходательство должно быть преследуемо, как соучастие в лихоимстве; рассматриваемое независимо от тех незакономерных служебных действий, которыми оно сопровождается, лихоимство, будучи, как выражается ст. 373, «злоупотреблением власти или доверенности начальства», относится к числу тех преступлений, которые заключаются в нарушении одних лишь служебных обязанностей и которые, согласно разъяснению сената (решение 1882 г. № 40), не допускают участия частных лиц. Само собой разумеется, что в тех случаях, когда лицо, состоящее на службе, за взятку совершает деяние, заключающее в себе, сверх нарушения обязанностей службы, еще и общее преступление, то лиходатель подлежит уголовной ответственности, но не в качестве такового, не за данную им взятку, а за подстрекательство к общему (в противоположность служебному) преступлению, т. е. за то, за что он подлежал бы ответственности и в том случае, если бы ограничился одними уговорами, без вручения взятки. В новом Уголовном уложении лиходательство предусматривается в качестве самостоятельного преступления под именем подкупа (ст. 149).

Весьма многие законодательства (германское, французское, бельгийское, английское и др.) выделяют из общего понятия взяточничества, как квалифицированный вид его, судейское взяточничество - «старейшее и всегда бывшее важнейшим из всех видов взяточничества» (Биндинг). У нас в Уложении о наказании особых постановлений о судейском лихоимстве или мздоимстве не содержится, но есть более общее постановление «о неправосудии из корыстных или иных личных видов» (ст. 366); в Уголовном уложении, наряду с таким же общим постановлением (ст. 675), есть и специальное, предусматривающее принятие взятки лицом, внесенным в список присяжных заседателей на определенную сессию и притом знающим, что взятка дана ему по делу, могущему подлежать его рассмотрению в качестве присяжного заседателя (ст. 659).

III. В качестве должностного или служебного вымогательства Уложении о наказании предусматривает (ст. 377) деликты, не сходные между собой по основаниям их наказуемости, а именно: 1) требование подарков за действие, касающееся службы виновного, 2) взимание не установленных законом сборов или назначение незаконных нарядов обывателей на работу и 3) приобретение выгоды угрозами или страхом притеснений. Из числа этих преступлений, только первое примыкает непосредственно к другим, рассмотренным выше видам взяточничества, имея, как и они, основание наказуемости в начале непродажности должностных действий. Напротив, наказуемость взимания неустановленных законом сборов или назначения незаконных нарядов обывателей вытекает уже из другого начала, согласно которому «никакие налоги или сборы и повинности не могут быть налагаемы на граждан иначе, как в установленном законом порядке, и не могут быть взыскиваемы с них в размере свыше установленного подлежащей властью, а установленные натуральные повинности могут быть требуемы и отбываемы лишь соответственно их действительному назначению» (см. Объяснение к проекту Уголовного уложения, т. VIII, стр. 468). Исходя из этого начала, составители нового Уголовного уложения выделили, как мы видели, из понятия взяточничества «лихоимственные сборы» в качестве самостоятельного преступления (ст.ст. 664-665 Уголовного уложения). В этом отношении авторы Уголовного уложения усвоили систему, которой придерживается большинство (почти все) западноевропейских законодательств; так, французское, наряду с постановлениями о «corruption» (взяточничество), содержит постановления о «concussion» (лихоимственные сборы); германское, отдельно от взяточничества, предусматривает в §§ 352 и 353 противозаконные поборы («Sportelexcesse»). Наконец, в преступлении, состоящем в приобретении должностным лицом выгоды угрозами или страхом притеснения, выдающимся моментом, определяющим как характер этого преступления, так и наказание за него, является принуждение частных лиц к предоставлению имущественной выгоды.

Новое Уголовное уложение не содержит общего определения о должностном или служебном вымогательстве, предусматривая лишь специальный вид его - вымогательство взятки, под которым разумеется получение взятки, вытребованной или вынужденной должностным лицом посредством притеснения или угрозой притеснения по службе, ввиду учинения или за учиненное им служебное действие (ст. 657). Как справедливо указывал комитет петербургского юридического общества, этим определением не обнимаются случаи служебного вымогательства вообще, т. е. случаи, когда должностное лицо вымогает какую-либо выгоду для себя, не предоставляя и не обещая предоставить, взамен ее, эквивалента в виде определенного действия: при вымогательстве частное лицо, по общему правилу, дает не за что-либо, а во избежание неправильных действий, понудительного взыскания и т. п. Следовательно, должностное лицо, учинившее посредством злоупотребления своей властью вымогательство, не соответствующее специальному случаю, предусмотренному в ст. 657 Уголовного уложения, может быть подвергнуто лишь наказанию, определенному за вымогательство вообще (ст. 590), или (в менее тяжких случаях) по ст. 658, предусматривающей всякое взимание служащим в свою пользу незаконных поборов, т. е. как посредством угрозы, составляющей существенный признак вымогательства, так и без угрозы, путем эксплуатации того зависимого положения, в котором находятся частные лица от лиц, облеченных властью, или подчиненные от своего начальства. Во французском праве понятие должностного вымогательства неотделимо от понятия предусмотренных в art. 174 Code Penal лихоимственных поборов (des concussions). Германский Reichsstrafgesetzbuch хотя и предусматривает (в § 339) вымогательство, учиненное должностным лицом посредством злоупотребления или угрозы злоупотреблением своей властью, как delictum sui generis, но карает наказанием, назначенным в § 253 за вымогательство вообще. Между тем, есть, по-видимому, достаточные основания не только для того, чтобы рассматривать служебное вымогательство, как delictum sui generis, ввиду возможности для должностных лиц пользоваться средствами вымогательства, каких не имеют частные лица (угроза притеснением), но и для того, чтобы карать служебное строже, чем вымогательство вообще, как ввиду особой опасности его для населения, так и ввиду того ущерба, который наносится им авторитету власти.

Б.-И. Липранди высказывает предположение, что слово «взятка», от которого происходит взяточничество, вошло у нас в употребление со времени татарского ига. Если это предположение и верно, то, во всяком случае, взяточничество, в широком смысле злоупотребления властью со стороны правящих с целью получения выгоды от управляемых, возникло у нас гораздо раньше. Уже в XI-XII вв. дружинники, которые в качестве органов князя непосредственно заведовали всеми отраслями управления, угнетали народ произвольными в свою пользу поборами, так что, по свидетельству летописца, «бысть пагуба посельцем ова от половец, ова от своих посадник». Повествуя о событиях в северо-восточной Руси во второй половине XII столетия, летописец сообщает, что дружинники князей, приехавших из тогдашней южной Руси в Ростовскую землю, «много тяготу сотвориша людям продажами и вирами», т. е., как поясняет С. М. Соловьев, «стали очень тяжки для народа судебными взысками и взятками». И позднее, при крайней ограниченности задач управления в древней Руси, суд остается главным полем взяточничества. Когда в XIII столетии какой-то князь (неизвестно, какой именно) задал святителю, прославляемому летописцем за его прямодушие, вопрос: где «быти тиуном нашим на оном свете» и получил неожиданный ответ: «где и князь», то смущенный князь возразил: «тиун неправо судит, мзду емлет, зло деет».

Широкий простор для служебного хищничества открывал институт кормления, как способ содержания должностных лиц. Пока размеры кормления, т. е. сборов с населения в пользу княжеских слуг, не определялись точными нормами, пока княжеским чиновникам предоставлялось «корму имати собе и конем довольно», то кормление, строго говоря, не могло превратиться во взяточничество. Но, когда с XIV в. «кормы» чиновников стали определяться уставами и грамотами, тогда должно было появиться понятие лихоимства, т. е. взимания лихвы, излишка по сравнению с тем, что положено. Хотя уставами и грамотами и определялся порядок судебной ответственности кормленщиков за взимание кормов сверх указа, тем не менее, они продолжали «кормиться» столь безмерно, что, по выражению летописца, «многие грады и волости пусты учинили». Если институт кормления послужил историческим, уходящим вглубь далекого прошлого корнем взяточничества, как бытового явления русской жизни, то с другой стороны, только с отменой этого института, могло утвердиться то начало, которое ныне, по преимуществу, является принципиальным основанием наказуемости взяточничества, а именно начало, что должностные действия, составляющие государственную службу, оплачиваются не частными лицами, а государством. Указ об отмене кормления был издан в 1555 г.; однако, взгляд на службу, как на средство «покормиться», сохраняется и после официальной отмены кормления и еще много времени спустя служит оправданием самого беззастенчивого взяточничества, перед которым были бессильны угрозы законодателя; по свидетельству современника царя Алексея Михайловича Григория Котошихина, бояре, окольничие и дьяки «наказания не страшатся и руки свои ко взятию скоро допущают». С течением времени бояр, окольничих и дьяков сменяют люди другого чина и звания, но по-прежнему Россия долго остается классической страной взяточничества. Указ Петра Великого от 24 декабря 1714 г. свидетельствует, что «многие лихоимства умножились». Императрица Екатерина II в указе 18 июня 1762 г. взывает к совести чиновников, до того привыкших к взяточничеству, что «едва ли есть малое самое место сего правительства, в котором бы божественное действие без заражения сей язвы отправлялось». Написанная при императоре Павле знаменитая комедия Капниста с выведенными в ней типами Кривосуда, Хватайко и др., поющих согласным хором: «на что ж привешены нам руки, коль не на то, чтоб брать?» - эта комедия остается живым отражением русской действительности в течение всей первой половины XIX века.

Реформы, которым дала толчок крымская кампания, много способствовали ограничению прежде безграничной области взяточничества. Судебная реформа 1864 г., давшая суду новую организацию, предоставившая судьям достаточное материальное обеспечение, открывшая для публики двери судебных заседаний, оказалась радикальной мерой против того вида взяточничества, который наиболее возмущает общественную совесть, т. е. взяточничества судебного. Однако, преобразования Александра II не исцелили совсем язвы взяточничества, а лишь локализировали ее; взяточничество стало «ведомственным преступлением», т. е. преступлением, преимущественно свойственным чиновникам учреждений известных ведомств. Как показала война с Японией 1904-1905 гг. и последовавшие затем сенаторские ревизии, среди этих ведомств выдающееся место занимает ведомство военного интендантства. Упомянутые сенаторские ревизии (сенаторов Гарина, Нейдгардта, Дедюлина и др.) обнаружили также широко практикующиеся приемы взяточничества чинами военно-инженерного ведомства, городской полиции и т. д.

Данные исторического опыта и наблюдения современной нам действительности свидетельствуют, что факторами, благоприятствующими развитию взяточничества, как бытового явления, являются следующие условия: 1) материальная необеспеченность должностных лиц (Щедрин в «Пошехонских рассказах» о дореформенных уездных судах, вспоминает: «о секретарях говорили: «мерзавцы», а о писцах: «разбойники с большой дороги» и боялись их. Да, впрочем, и можно ли не опасаться людей, которые получали полтинник в месяц жалованья!»); устанавливая заведомо недостаточные оклады содержания должностных лиц и в то же время предъявляя к ним требования, выполнение которых сопряжено с более или менее значительными расходами (например, на обмундирование), власть тем самым как бы молчаливо разрешает взяточничество; 2) отсутствие надлежаще организованного правительственного контроля и безгласность общественных сил; 3) так называемая административная гарантия, при которой привлечение должностных лиц к уголовной ответственности зависит от их начальства, нередко заинтересованного в том, чтобы злоупотребления в подведомственном ему учреждении не сделались предметом судебного разбирательства; 4) бесправие граждан, и в особенности обилие норм, ограничивающих в правах, вопреки требованию равенства перед законом, отдельные категории лиц или целые группы населения; чем меньше прав, чем более ограничены они, тем естественнее рождается у обделенных законодателем членов общества соблазн купить недостающее право ценой взятки.

Литература: И. Липранди, «О взятках, взяточниках и доносчиках» («Чт. в Имп. Общ. истории и древн. росс.», М., 1870, кн. 3); Н. А. Неклюдов, «Взяточничество и лихоимство» (Юридическая Летопись, 1890, т. I, июнь); Объяснения редакционной комиссии к проекту Уголовного уложения, 1895 г., т. VIII, стр. 449 - 569 (сост. Н. А. Неклюдов); К. Д. Анциферов, «Взяточничество в истории русского законодательства» (Сборник статей и заметок по уголовному праву и судопроизводству, Спб., 1898); Б. Чичерин, «Областные учреждения в России в XVII в.» (1856); Ф. М. Дмитриев, «История судебных инстанций» (1859); И. И. Дитятин, «Когда и почему возникла рознь в России между «командующими классами» и «народом» («Статьи по истории русского права», Спб., 1895); А. А. Танков, «К истории взяточничества». («Исторический Вестник», 1888 г., т. XXXIV). Luigi D'Antonio, «Corruzione di pubblico ufficiale» («II Digesto Italiano», vol. VIII, parte 3); Silvio Lollini, «Dei delitti contro la pubblica amministrazione» («Enciclopedia del diritto penale italiano», vol. VIII); N. Golajanni, «La corruzione politica» (1888); R. Garraud, «Traite theorique et pratique du droit penal», tome IV; Alcalay, «Active und passive Bestechung» («Zeitschr. für die ges. Strafrechtswissenschaft», 1903); Birkmeyer, «Bestechung» («Vergleichende Darstellung des deutschen und ausãlandischen Strafrechts», Bes. Т., IX В., Berlin, 1906).

Н. Полянский.