Германия (XIV. Политический рост Пруссии в XVII и XVIII веках)

XIV. Политический рост Пруссии в XVII и XVIII веках. После того, как Вестфальский мир доставил торжество идеям партикуляризма, одним из самых важных и больных вопросов будущего политического развития Германии был рост национальной идеи. Реформация, поднявшая знамя национальной религии и отпадения от Рима, была движением глубоко национальным. Габсбурги разбили ее национальную миссию. Католическая реакция, утвердившая в значительной части империи римскую религию, произвела национальный раскол на почве конфессиональной розни. После Тридцатилетней войны денационализация усилилась. Этому способствовало, прежде всего, завоевание суверенитета князьями. Каждый из них, поднимая свой новенький абсолютистский скипетр, забывал о немецкой нации и думал только о нации баварской, саксонской, брауншвейгской и т.д., вплоть до шварцбург-рудольфштадтской. От остальных наций общего отечества он отгораживался таможенным барьером и международными договорами. Другой причиной денационализации был упадок старой немецкой национальной культуры. Ибо культура, расцветшая на поверхности жизни после войны, была чужеземная, французская культура. Но одновременно с этими фактами в глубинах народной жизни зарождались другие, носителем которых было немецкое бюргерство. В его среде, как только оно стало сознавать свою новую экономическую миссию, возникли те зерна национальной идеи, из которых родилось впоследствии единство Германии. Ибо созданием немецкого бюргерства были все крупные явления последующего времени: Просвещение XVIII века, Таможенный Союз, революция 1848 года и объединение.

Поэтому далеко не случайно то обстоятельство, что сейчас же почти после Вестфальского мира мы наблюдаем перенесение центров и средоточий политической, общественной и культурной жизни Германии из старых классических мест немецкой цивилизации, с юга, главной территории городского блеска и гуманистической образованности, на север, сначала в Саксонию, потом в Бранденбург-Пруссию. Расцвет Саксонии был не долог. Центр ортодоксального лютеранства, тупого и нетерпимого, она как бы была обречена на косное прозябание. Тем увереннее распускал свои крылья Гогенцоллернский орел. Нужно ли объяснять, почему произошел этот знаменательный сдвиг? Начиная с середины XVII века, гегемония в Германии не могла принадлежать ни императору, ни курфюрсту Баварии, ибо оба они остались католиками. Вождем новой Германии, в которой выдвигалось на первый план одержимое бессознательной волей к единству немецкое бюргерство, мог быть только протестантский монарх. Чтобы сделаться признанным монархом Германии, он должен был доказать одно: способность выполнить, опираясь на бюргерство, немецкую национальную миссию. Прусские монархи XVII-XIX веков это и доказали. Но чтобы понять политическую эволюцию Пруссии в эти три столетия, нам нужно оглянуться на предшествующий период.

Мы знаем, что Бранденбург достался бургграфу нюрнбергскому Фридриху Гогенцоллерну в лен от императора Сигизмунда в 1415 году. Период 1415-1499 годов был временем внутреннего и внешнего укрепления Гогенцоллернов. Покупкой и мелкими войнами они расширяли свою территорию, а внутри вели борьбу с сословиями и, особенно, с вольными городами. Первые удары городским привилегиям нанес курфюрст Фридрих II (1440-1470), а окончательно упразднил городские вольности курфюрст Иоанн Цицерон (1486-1499). От папы курфюрсты добились  права представлять своих кандидатов на свободные епископские кафедры. В XVI веке бранденбургские Гогенцоллерны стараются не вмешиваться в немецкие усобицы, вызванные религиозными и иными мотивами, хотя это удается им довольно плохо. Курфюрст Иоахим I (1499-1535) целиком стоит на стороне противников реформы. Его преемники приняли лютеранство, что дало направление всей политике курфюршества. Особенно плодотворным было курфюршество Иоанна-Сигизмунда (1608-1619). Бранденбург давно имел виды на герцогство Пруссию, как назывались секуляризованные в 1525 году магистром Альбрехтом Бранденбургским земли Тевтонского ордена. Иоанну-Сигизмунду удалось сначала (1609) сделаться опекуном слабоумного последнего герцога Пруссии, а после его смерти (1618) получить герцогство в лен от Польши. Кроме того, ему достались по наследству герцогство Клеве и графства Марк и Равенсберг по Рейну. Все эти приобретения вместе увеличили территорию курфюршества вдвое и дали ему силу перенести все невзгоды Тридцатилетней войны. В 1613 году Иоанн-Сигизмунд отказался от лютеранства, отталкивавшего в то время всякого живого человека своей догматической застылостыо, и принял кальвинизм, отказавшись требовать того же от своих подданных в силу принципа cuius regio eius religio. Этот мудрый шаг был залогом того быстрого расцвета Бранденбург-Пруссии, который был результатом колонизации ее иностранцами после войны. Самая война нанесла большой ущерб курфюршеству. Когда умер Георг-Вильгельм (1619-1640), войско его было без солдат, казна — без денег, страна доведена до последней степени истощения и в значительной своей части в руках неприятеля. Фридриху Вильгельму, Великому курфюрсту (1640-1688), пришлось начинать созидание своего государства чуть не сначала, и он по справедливости должен быть признан основателем прусской державы. Ему нужно было победить целый ряд затруднений: просить о субсидиях местные чины, вновь набравшиеся силы за время смуты, не слишком раздражать шведов, не будить подозрений в императоре, получить от Польши подтверждение ленных прав на Пруссию, а самое главное, создать свое собственное войско, не признававшее других начальников, то есть не наемную, а территориальную армию. Путем колоссальных усилий, огромной энергии и большого дипломатического искусства Фридриху-Вильгельму удалось и сохранить нейтралитет до конца войны, и образовать маленькую на первое время армию в 3 000 человек, и укрепить за собой Пруссию. А Вестфальский мир принес ему неожиданно крупное приращение территории в виде Восточной Померании и четырех епископств (см. выше, стр. 596). Когда война кончилась, курфюрст понял, что условное владение Пруссией, с одной стороны, и соседство в Западной Померании шведов, крайне недовольных тем, что ее восточная часть ускользнула из их рук, с другой, — создают Бранденбургу крайне ненадежное положение. Его нужно было укреплять. Для этого необходимо большое войско. А чтобы создать войско, нужно было, во-первых, иметь людей, а во-вторых, иметь деньги. Между тем страна обезлюдела и вся была разорена, а казна по-прежнему пуста. Следовательно, ближайшие политические задачи сводились к заселению страны и к подъему ее производительных сил. Таким образом, на первый план становилась колонизационная задача. Курфюрст, прежде всего, стал созывать прежнее население своих земель на места. Он рассылал всюду прокламации, в которых говорилось, что бояться уже нечего. Он не пренебрегал и такими элементами, которых война сбила с честного пути и которые желали вновь на него вернуться, но особенно старательно привлекал курфюрст эмигрантов из других стран. Ему посчастливилось в том отношении, что как раз в это время правительство Людовика XIV начало усиливать преследования гугенотов и в 1685 году издало позорный акт, отменявший Нантский эдикт Генриха IV. Курфюрст взволновался. Так как все протестантские государства не прочь были принять к себе даровитых и предприимчивых французов, так как Англия и Голландия находились очень близко, а Бранденбург-Пруссия далеко, то он издал в 1685 году Потсдамский указ, распространенный в сотнях экземпляров по Франции и предлагавший пожелавшим поселиться в Пруссии всякие льготы (пособия на проезд и на обзаведение, беспошлинный ввоз денег и имущества, бесплатную запись в горожане или в члены цехов, свободу от податей на 10 лет). Дворянам сулились должности, фабрикантам ссуды, крестьянам земли. Обещания все были выполнены, и около 20 000 французов, эмигрировавших в Бранденбург, не имели основания жаловаться, на что бы то ни было. Из них более половины занялись промышленным трудом. Благодаря им в Бранденбурге появились производства - шелковое, свечное, чулочное, часовое. Первые крупные торговые дома тоже были основаны французами. Много французов стали работать в культурных областях. Много поступило в молодую армию курфюрста. Кроме французов в Бранденбурге появились переселенцы из Голландии и из некоторых немецких земель. По мере того, как постепенно заселялись обезлюдевшие области курфюршества, по мере того, как возрождались одна за другой различные области народного труда, курфюрст обращал свои взоры еще на одну задачу, которую он считал очень важной. Сеймы Бранденбурга и Пруссии, особенно последней, были крайне недовольны той самовластной политикой, которую тем последовательнее применял курфюрст, чем более твердую почву чувствовал под ногами. Вольности соседней польской шляхты всегда составляли предмет зависти для прусского дворянства, и оно громко протестовало, когда курфюрст без согласия Кенигсбергского сейма облагал налогами Пруссию. Но курфюрст был настойчив, и за абсолютизм против сословных вольностей были могущественные интересы народного хозяйства. Сопротивление сейма в главном было сломлено.

На месте прежнего сословно-вотчинного государственного строя мало-помалу создался новый, целиком проникнутый бюрократическими началами, что для чрезполосной монархии Гогенцоллернов представляло огромные преимущества. Вновь приобретенные владения: Пруссия, Померания, епископства, Клеве, Марк совсем не чувствовали ни выгод своего соединения с Бранденбургом, ни необходимости отречения от некоторых старых вольностей. Дух единства не связывал этих разрозненных, отделенных целыми полосами чужих владений, земель в одно целое. Бюрократия и абсолютизм были единственными носителями духа единства и сделали большое национальное дело.

Победа над сеймами дала возможность курфюрсту свободнее распоряжаться кошельками своих подданных. Умная и расчетливая экономическая политика сильно наполнила эти кошельки. Нет ничего удивительного, что боевая готовность курфюршества непрерывно возрастала. В великой борьбе Карла Х Густава, короля шведского, с Речью Посполитой курфюрст выступил почти что в роли арбитра. Сначала он был со шведами против поляков и участвовал в битве при Варшаве (1656), потом помирился с Польшей. Этим путем он добился от обеих сторон уничтожения верховных прав Польши на Пруссию и полного присоединения ее к Бранденбургу (договоры в Лабиау, 1656, и Велау, 1657). Борьба со шведами, имевшая целью прекратить вмешательство в немецкие дела с их стороны и добиться выхода в море, фактически кончилась Фербеллинской победой 1675 года. Правда, завоеванную курфюрстом Переднюю (Западную) Померанию пришлось по Нимвегенскому миру вернуть Швеции (1679). Но несколько месяцев спустя (июнь 1679) курфюрст заключил особый договор с Людовиком XIV в Сен-Жермене, в котором, совершенно не считаясь с императором, предавшим его в Нимвегене, принимал самостоятельные обязательства, противоречащие интересам Габсбургов. Фактически Бранденбург-Пруссия стала уже независимой ни от кого державой, с которой приходилось считаться.

Сын и преемник Великого курфюрста, простоватый Фридрих III (1688-1713), продолжал колонизационную политику отца. При нем в Пруссию пришли колонисты из Пьемонта, Пфальца, Швейцарии, при нем стал оправляться от разгрома Магдебург. Он слегка округлил свои владения и добился у императора признания его, курфюрста бранденбургского и герцога прусского, королем Пруссии под именем Фридриха I (1700). Формально это имело огромное значение, ибо кроме Богемии, королевств в Германии уже не было, а титул короля Богемии терялся в многочисленных других титулах императора. Финансы страны были значительно расшатаны при Фридрихе, благодаря его чрезвычайной расточительности. С уврачевания финансовых прорех и начал его сын, король Фридрих Вильгельм I (1713-1740). С кропотливой аккуратностью просиживал он с утра до ночи за счетами, всех и все контролировал; если находил неточности в отчетности, взыскивал беспощадно. Придворная пышность предыдущего царствования сразу отошла в область преданий. Король все урезывал, все сокращал. Зато, умирая, он оставил своему наследнику нетронутый фонд почти в 9 миллионов талеров. Единственно, на что никогда не скупился этот коронованный Гарпагон, — это на войско. С любовью и знанием дела собирал он роту за ротой, эскадрон за эскадроном, особенно выискивая гигантов для своей гвардии. При вступлении его на престол армия доходила едва до 45 000 человек. Сыну своему он оставил 84 000-ное войско. Средства его внутренней политики были логичны и целесообразны. Он продолжал принимать колонистов, бежавших от религиозных преследований (из Австрии, Зальцбурга). Он окончил борьбу с сеймами там, где ее не довел до конца его дед. Он урегулировал и упорядочил бюрократический строй Пруссии. Финансовое управление он централизировал в руках Генеральной директории. Мы уже знаем, что он старался облегчить положение крестьян в дворцовых имениях. В городском управлении он пробовал, хотя и не всегда успешно, несколько ослабить роль дворянского элемента. Вместо старых феодальных повинностей он обложил земли однообразным государственным налогом. В области промышленности он ограничивал влияние цеховых статутов и заботился о том, чтобы производство было несколько свободнее. Начало меркантилистской таможенной политике положил тоже он. Он отличался широкой веротерпимостью и покровительствовал образованию. Только в Восточной Пруссии и Литве было основано 1 380 школ. Преследования против Вольфа были вызваны ловкими маневрами придворных пиетистов, уверивших короля, что учение Вольфа противно составлению гвардии из молодых великанов. В сумме царствование Фридриха Вильгельма I, протекшее без блеска, важно тем, что оно сделало возможным великие дерзания Фридриха II (1740-1786).

Когда вступил на престол этот замечательнейший представитель рода Гогенцоллернов, вся подготовительная работа по превращению Пруссии в великую державу была закончена. Колонизационная политика дала за три предыдущих царствования блистательнейшие результаты. Из 2 400 000 подданных, которых имел в 1740 году Фридрих, 600 000, то есть 25%, были колонисты и их потомки! Но того, что было сделано, Фридриху было мало. В голове его носились честолюбивые планы, и двух с половиной миллионов людей было мало для него. Он возобновляет, поэтому, колонизационную политику своих предшественников с новой энергией и на новых началах. Если те, в сущности, только пользовались счастливыми обстоятельствами, если Фридрих I отправлял назад не понравившихся ему вальденцев, а Фридрих-Вильгельм I выселял обратно менонитов, отказывавшихся отбывать воинскую повинность, то Фридрих II решил сделать все это по-другому. Из колонизации он сделал особую отрасль администрации. Во Франкфурте и Гамбурге были учреждены прусские колонизационные бюро, которые планомерно привлекали людей. Административным органам провинций вменено было в обязанность иметь всегда точную ведомость пустующих земель, покинутых почему-либо участков. Потом имеющиеся в наличности колонисты распределялись на этих свободных землях. А колонисты прибывали в большом количестве. Все, кого гнали религиозные преследования, кого преследовали стихийные несчастья в виде голодовок, — все могли рассчитывать найти в Пруссии кров и пропитание. Заботами об увеличении количества населения объясняется в значительной мере и широкая веротерпимость Фридриха и даже борьба со сносом крестьянских усадеб. Несмотря на опустошения, сделанные войной, к концу царствования Фридриха в Пруссии прибавилось около 1 000 деревень. Шедевром колонизационной политики Фридриха было устройство Силезии и земель, присоединенных по разделу Польши. Силезия имела 1 200 000 жителей, то есть сразу увеличивала на целую треть народонаселение Пруссии, но страна находилась в таком запустении, что кое-где еще не были заглажены следы Тридцатилетней войны. Первый год Фридрих сознательно оставил колонизационный вопрос в стороне. Он чинил крепости, строил новые, расставлял гарнизоны. А потом началась усиленная колонизация, поощряемая самыми решительными мерами. Основание деревень было объявлено патриотическим подвигом. Правительство всячески приходило на помощь помещикам, награждало и поощряло усердных, довольно сурово подгоняло тех, кто не обнаруживал особенного энтузиазма к этому делу, не щадило никаких издержек. И деревни вырастали в изобилии. К концу царствования Фридриха Силезия получила 60 000 колонистов. Когда попала ему в руки Западная Пруссия вместе с Эрмландией и Нетце, которые находились в еще большем запустении, он принял меры, еще более энергичные. Он отменил там крепостное право, провозгласил равенство всех перед законом и свободу совести, основал ряд школ, щедрой рукой приходил на помощь к захудалым шляхтичам, выстроил в 16 месяцев канал, соединяющий Вислу, Нетце, Варту, Одер и Эльбу, осушил 20 000 кв. миль болот, ввел порядок, какого при польском владычестве край даже не знал. Разумеется, колонисты устремились туда отовсюду. Итоги колонизации Фридриха II выразились в очень внушительной цифре: 300 000 человек. А всего колонизация дала Пруссии к концу XVIII века без малого треть ее тогдашнего населения. Так, разумная политика нашла пути почти механического превращения маленького княжества в великую державу.

Постоянно нуждаясь в деньгах, постоянно полный забот о поднятии производительных сил страны (см. предыдущую главу), Фридрих должен был обратить внимание на реорганизацию финансов. В этом отношении он продолжал дело отца. Косвенное обложение, которое уже при Фридрихе Вильгельме I выдвинулось на видное место в смысле государственных доходов, теперь сделалось едва ли не главным источником доходов. Управление акцизом было организовано очень тщательно, ставки повышены и введена система откупов. Финансовое управление Фридриха было главным поводом, создававшим недовольство в стране.

Вообще говоря, внутренняя политика Фридриха II носила на себе яркую печать «просвещенного абсолютизма» и отнюдь не была чужда внутреннему лицемерию, пропитывающему насквозь эту форму. Фридрих имел страсть к писаниям. И то, что он писал, звучало порой необыкновенно красиво. Ему принадлежит, например, знаменитый афоризм: «Монарх — не более, как первый слуга государства, обязанный поступать добросовестно, мудро и совершенно бескорыстно, как если бы каждую минуту он был обязан отдать отчет согражданам в своем управлении». К сожалению, такие великолепные сентенции оставались пустыми фразами. Фридрих действовал именно в уверенности, что никакой контроль над ним не возможен. Этим и объясняются размеры и главные черты его внутренней административной и законодательной деятельности. Он довольно много сделал в сфере суда и народного образования. Судебная реформа 1748 года, проведенная при деятельном участии канцлера Самуэля фон Кокцеи, считалась образцовой. Особенно много хвалили его за кодификацию прусского права в Corpus juris Fredericiаni, смягчавшую несколько тяжесть уголовных кар. Обязательное начальное обучение, провозглашенное в 1763 году, несомненно, положило начало распространению культурности в массах. Административная и финансовая реформы поправили ряд недостатков. Экономические мероприятия подняли хозяйственную культуру. Мелкая регламентация отношений между крестьянами и помещиками несколько улучшила положение крепостного люда. Веротерпимость была полная. Признавалась в некоторых пределах даже свобода мысли. Но это было все. Фридрих любил говорить, что он уважает свободу подданных, но очень не любил, когда подданные сами начинали определять, что такое свобода. Философам, которым он постоянно твердил, что им обеспечена свобода мысли, запрещалось касаться политики. Печать удерживалась на очень короткой узде. «Общеземское право» (Allgemeines Landrecht), подобно Екатерининскому Наказу родившееся из философских увлечений, заключало в себе довольно разнообразную коллекцию кар за критику действий правительства, за составление, опубликование и продажу вредных сочинений, за злоупотребление правом собраний и проч. То же было в социальном вопросе. Старые социальные привилегии прусского дворянства, окончательно забывшего о своих политических привилегиях, Фридрих уважал, и его многочисленные сентенции о том, что крестьянство нуждается в коренном улучшении своего положения, вели на практике лишь к тому, что закон ограничивал только самые вопиющие злоупотребления помещичьей власти. Прусское дворянство было еще влиятельно, и затрагивать чересчур больно его интересы казалось опасным. Кроме того, Фридрих был убежден, что он может находить хороших офицеров только среди дворянства, и это тоже до некоторой степени связывало ему руки. Для Фридриха самыми важными вопросами были вопросы об укреплении королевской власти, об упрочении династических интересов, об увеличении международного престижа Пруссии. На этом пути он должен был щадить сильное еще дворянство и заискивать у набирающегося сил третьего сословия. Так создавалась необходимость компромисса, и этим компромиссом была вся внутренняя политика Фридриха.

Популярность Фридриха в Германии, прозвище Великого объясняется не столько внутренней, сколько внешней его политикой. Он был одним из первых политических деятелей, пробудивших общенемецкое национальное чувство в Германии. Фридрих бросил первые семена националистического настроения в народные массы. Первый же год Семилетней войны сделал его фигуру очень популярной в широких народных кругах. Своим мужеством, своим военным гением, своей твердой энергией он создал себе ореол не прусского только, а общенемецкого героя. И когда под Росбахом ему удалось разбить неприятельскую армию, часть которой составляли французы, вся страна прониклась чувством национального удовлетворения и национальной гордости, и это чувство было во много раз сильнее одушевления, сопровождавшего Фербеллинскую победу Великого курфюрста. Ядро этого нового настроения носило, несомненно, социально-экономический характер. Немецкое бюргерство по экономическим мотивам очень живо ощущало необходимость единства, но оно понимало, что без сильной поддержки оно не может его добиться. Выступление Пруссии, как могучей силы, давало бюргерству надежду на то, что у него будет союзник на этом пути.

И слава, добытая в Семилетнюю войну, и выступление против Иосифа II, задумавшего проглотить Баварию, и создание «Союза князей», преследовавшего как будто общенемецкие цели, все это заставляло немецкое бюргерство питать такие надежды. Для прусских династических интересов это было важным фактом. Моральным капиталом, скопленным в Германии Фридрихом II, Пруссия жила еще долго. Его не сумел растратить до конца даже его преемник, Фридрих Вильгельм II (1786-1797), хотя он очень об этом старался.

Во внутренней политике новый король довольно близко следовал принципам своего дяди. Он опубликовал «Общеземское право», которого не успел закончить Фридрих, опубликовал указы о веротерпимости (9 июля 1788 г.) и о цензуре (19 декабря 1788 г.), которые были выдержаны в духе предыдущего «просвещенного» царствования. Он закончил реформу народного образования. Но во все эти реформы попадало, даже по сравнению с принципами Фридриха, по доброй ложке дегтя. В «Общеземское право» были внесены дополнения в реакционно-дворянском духе. Указ о веротерпимости ставил религиозное преподавание под надзор бюрократии. Указ о цензуре свирепствовал против политических сочинений. Дворянство при помощи многочисленных королевских метресс толкало, и не безуспешно, короля на путь классовой дворянской политики. Во внешних делах Пруссия при Фридрихе Вильгельме II имела только один успех: разделы Польши 1793 и 1795 годов. Попытка вмешательства во французские дела кончилась позорным Базельским миром (1795), который уничтожил весь престиж, с таким трудом созданный «старым Фрицем».

Отыскивать правильную линию в европейском катаклизме, произведенном французской революцией, пришлось уже преемнику Фридриха Вильгельма II, Фридриху Вильгельму III (1797-1840).