Россия. VII. История рабочего класса в России 9. Рабочий класс в годы Мировой войны.

Россия. VII. История рабочего класса в России 9. Рабочий класс в годы Мировой войны. Война резко ухудшила положение рабочего класса. Если проекты милитаризации труда не были осуществлены, то фактически труд большинства рабочих был милитаризован. Уже сравнительно скоро правительству пришлось отказаться от сплошной военной мобилизации рабочих, так как это лишало промышленность опытных работников, и обратиться к другой мере — к так называемым отсрочкам по призыву в войска, — которая фактически закрепила рабочих за заводами. По данным московского общества фабрикантов, отсрочками пользовалось в 1916 году до 40% рабочих (в механических снарядных заводах 61,2%, на химических заводах 45,1%); все эти массы рабочих, даже без особого, постановления, отдавались в полное распоряжение заводоуправления, так как простого увольнения рабочего было достаточно для того, чтобы он лишился отсрочки. Но дело не стало и за особым в этом смысле постановлением. Уже в начале 1916 года (7 февраля), в виду возобновившегося стачечного движения, совет министров, рекомендуя в своем постановлении ряд обычных полицейских мер борьбы со стачками, специально предусматривает «немедленное соглашение с военным начальством об истребовании на сборные пункты для зачисления в войска» рабочих, пользующихся отсрочками и не возобновивших, в случае стачки, работ «в указанный срок», а вслед затем генеральный штаб особым циркуляром (3/IІІ-1916 г.), развивая постановление совета министров, предписывает призывать в войска сначала младшие возрасты, «дабы дать возможность рабочим более старших возрастов образумиться и стать на работу», лишает призываемых обычной 3-хдневной льготы для сборов, приказывает направлять их в запасные батальоны, «расположенные вне районов забастовавшего предприятия, причем призываемые должны распыляться по отдельным батальонам небольшими партиями». Политика министерств внутренних дел и военного, дополняя одна другую, преследовали одну цель — убить в корне всякое движение в рабочем классе, всякий протест его не только против войны, но и против тяжелых условий труда, войной созданных. К тому же вело состояние войны, применение в самых широких размерах чрезвычайных, военных и т. п. положений: простого обязательного постановления любого градоначальника достаточно было для того, чтобы под угрозой всяческих наказаний воспретить и стачку, и профсоюзы, и вообще всякое проявление рабочей самодеятельности.

По мере возвращения рабочего класса к активности, все эти полицейские рогатки опрокидывались, но в меру своего действия они усугубляли, конечно, крайнее снижение уровня жизни рабочих, принесенное войной. Постепенный развал народного хозяйства, необычайное вздорожание жизни, продовольственные затруднения, перешедшие к концу второго года войны в продовольственную катастрофу, делали фиктивным всякое повышение номинальной заработной платы. Недостаточность последней была настолько очевидной, что так называемые военные прибавки к ней стали почти обычным явлением, но делу они помогали, конечно, мало. Если денежную заработную плату 1913 года принять за сто, то уже в первую половину 1915 года она составляла 110, во вторую половину того же года 134, в первую половину 1916 года 164 и во вторую половину 204, то есть к последнему полугодию по сравнению с 1913 годом увеличилась в 2 раза (в Московской, например, губернии, по данным фабричной инспекции, заработная плата в 1914 году равнялась в среднем 221,2 рублям, в 1916 году 406 рублям, то есть увеличилась почти на 85%). Но в то же время реальная заработная плата, в связи с дороговизной, неуклонно и сильно падала. Реальный заработок в товарных рублях, если принять данные 1913 года за 100, уже ко второй половине 1914 года упал до 93,2, в первую половину 1916 года до 91,2 и во вторую половину 1916 года до 85. Неудивительно, что бюджетное обследование, произведенное в Москве в первый год войны, показало, что расходы текстильщика на пищу поглощали 92% его бюджета (до войны 57,2%), расходы металлиста на пищу и квартиру — 74% (до войны 70%), при неизбежном дефиците, который в большинстве (у металлистов на 40%) покрывался сокращением потребностей. То же и в других районах. На Урале реальный заработок в 1916 году по сравнению с довоенным сократился вдвое, соответственно ухудшив питание рабочих. На Днепровском заводе (Донбасс) суточный расход рабочего с июня 1914 года (66 копеек) по апрель 1916 года (95 копеек) увеличился на 43,8%, а плата возросла на 44%, то есть едва поспевала за ростом дороговизны даже при нормах продовольствия, принятых для военнопленных; на рудниках горловского района (Донбасс) стоимость продовольствия рабочего в 1915 году составляла 15-16 рублей, а в 1916 году 23-24 рубля в месяц, не считая всех прочих расходов, в то время как половина рабочих (50,8%) получала в день меньше 1 рубля 50 копеек, так что, по мнению даже фабричного ревизора, заработную плату на этих рудниках следовало повысить на 70%. В Баку заработная плата нефтяных рабочих даже на лучше оплачиваемых заводах увеличилась с кануна войны к средине 1916 года на 40,7-68,8%, в то время как цены на предметы первой необходимости возросли в 2 раза, и т. д. Самый изнурительный труд, при фактической отмене всяких ограждающих условиях работ правил, не обеспечивал существования рабочего, за исключением немногочисленной группы высокооплачиваемых рабочих. Все предприятия, работавшие на оборону, удлиняли рабочий день, широко применяли сдельщину, всячески стремились интенсифицировать труд. По данным Московского общества фабрикантов, в 1916 году ²/₃ рабочих работали свыше 10 часов (в 1913 г. — 59%); с января по ноябрь 1916 года сокращение рабочего времени коснулось 19 830 рабочих, а увеличение 15 057, то есть рабочее время уменьшилось только для 4 000 рабочих, причем речь идет об «урочных» работах. Но наряду с этим шло широкое применение ночных, сверхурочных и праздничных работ. По тем же данным московских фабрикантов, в 1916 году только в два месяца — январь и июнь — использовано праздничного времени в 138 478 рабочих дней. В порядке приостановления действия соответствующих законов, женщины и малолетние допущены были к ночным и подземным работам в каменноугольных копях (9/ІII-1915 г.), и разрешена ночная работа подростков, ночная и праздничная работа малолетних и работа последних свыше 8 часов в предприятиях, работающих на оборону (19/Х 1915 г.).

Существенно изменился в годы войны и состав рабочих. Прежде всего, спрос на рабочую силу, с одной стороны, и нужды рабочей семьи, с другой, увеличили применение женского труда и труда подростков и малолетних. В московском округе, по данным фабричной инспекции, в 1914 году взрослые рабочие мужчины составляли 47% и женщины 41%, в 1916 году первые 37%, вторые 48%; в Петербурге к концу 1914 года мужчины 65%, женщины 25%, к концу 1916 года первые 58%, вторые 33%; в текстильной промышленности с 1913 года по конец 1916 года труд взрослых мужчин сократился с 39% до 25%, женщин увеличился с 50% до 61%, и даже в металлообрабатывающей промышленности, в которой до войны взрослые работницы составляли всего 4,5%, число их возросло в годы войны до 16%, при снижении числа рабочих-мужчин с 85% до 72%; труд подростков и малолетних за то же время увеличился с 8-9% до 11%. Таким образом, повсюду труд мужчин заменялся трудом женщин, хуже оплачиваемым. Далее, в широких размерах применялся в годы войны труд военнопленных, до конца милитаризованный: в предприятиях, подчиненных надзору фабричной инспекции, их насчитывалось в 1915 году 140 тысяч, в 1916 году 200 тысяч, в начале 1917 года до 425 тысяч; в Донбассе военнопленные составляли 22% всего числа рабочих (горнопромышленники Донбасса в 1915 г. предъявляли спрос на 100 тысяч военнопленных), в Криворожье свыше 50%, на Урале около ¹/₃. Наконец, состав рабочих изменился благодаря сильной примеси как тех, кто укрывался на заводах от призыва в войска, так и тех, кто доставлял капиталу более дешевый труд. Горнопромышленники Донбасса вербовали рабочих среди волжских татар, лезгин и проч., в Баку нефтепромышленники усилили применение труда мусульман, на Урале в 1916 году работало до 10 000 китайцев, на Урале же в последний год войны весь состав рабочих пополнен был новыми рабочими на 11%; громадный резервуар рабочей силы поставляли беженцы, которых в 1916 году насчитывалось 2³/₄ миллиона (при полумиллионе трудоспособных). Об «укрывающихся» (деревенских кулаках, городских лавочниках и т. п.) точных данных, конечно, нет, но косвенным указанием на значительное число их может служить сильное преобладание в предложении на биржах труда неквалифицированного труда, который поставляли не только трудящиеся элементы, но и те, кто шел на завод, чтобы получить «отсрочку». Так как возросший спрос на рабочую силу с излишком покрывался ее предложением, то в годы войны рабочий класс не избежал и безработицы, и давления безработных на уровень заработной платы. По данным бирж труда за 1916 год, в Петербурге из 5-ти записавшихся 3 оставались безработными, в Саратове из 2-х записавшихся один не находил работы, в Москве работу получили 79% записавшихся. Особенно сильна была безработица в группах по изготовлению одежды, по обработке пищевых и вкусовых веществ, среди строительных рабочих, но росло число безработных даже в металлообрабатывающей промышленности (в Петербурге, например, в 1915 г. на 2 ищущих работу приходилось 3 свободных места, в 1916 г. предложение рабочей силы превышало спрос на 10%).

Война всей своей тяжестью обрушилась на рабочий класс. Изменение в его составе ослабило основное ядро его, прошедшее долгую школу борьбы; полицейские репрессии затруднили работы больничных касс и разрушили профорганизации. Еще перед войной, а затем в самом начале ее закрыт был ряд профсоюзов во многих городах, новые союзы не разрешались, а если уставы их и регистрировались, то открытие их не допускалось. Союзы вынуждены были переходить на нелегальное положение (в Петербурге союзы печатников, пищевиков, текстильщиков, в Москве — металлистов, печатников), на нелегальном положении оставалось московское центральное бюро. Немногие союзы, которым удалось избежать закрытия, не могли развернуть своей деятельности в виду малочисленного состава и недостатка средств. К началу 1917 года в Петрограде насчитывалось 5 легальных и 2 нелегальных союза, в Москве их было больше только числом (до 20-ти). Единственное положительное значение союзов заключалось в том, что они служили прикрытием для партийных организаций большевиков (под видом разных комиссий и т. п.), облегчая условия подпольной работы. Буржуазия, со своей стороны, воспользовалась временным расстройством в рядах рабочего класса, чтобы попытаться привязать его к колеснице империалистической войны. При военно-промышленных комитетах создаются рабочие группы (август 1915 г.) как органы «военного» представительства рабочих, как форма «сотрудничества» буржуазии и рабочих. Буржуазная политика в рабочем классе теперь открыто проводится социал-шовинизмом, этим «законченным оппортунизмом». Опираясь на тонкий слой привилегированных рабочих, в особенности из тех, которые раньше прошли школу оппортунизма, на мелкобуржуазную примесь в рабочем классе и на мелкую буржуазию в целом, призывая к «защите отечества», меньшевики стали действительными организаторами рабочих групп, глашатаями «гражданского мира», который, естественно, не терпит ни стачечного, ни всякого иного рабочего движения. Казалось бы, при разгроме большевистских организаций и подавлении всяких проявлений антивоенных настроений, для социал-патриотических партий создавалась благоприятная почва, но «в общем и целом рабочий класс России оказался иммунизированным в отношении шовинизма» (Ленин), — иммунизированным и положением в стране, обострившим все противоречия, и революционной борьбой в недавнем прошлом, традиции которой могли быть временно заглушены, но не убиты войной, и ничтожным влиянием в рабочем классе ликвидаторства, и тем доверием масс, какое завоевано было большевизмом в предыдущие годы, и активным выступлением депутатов-большевиков против войны. В таких условиях то обстоятельство, что оборончество держалось некоторое время на поверхности, могло служить только показателем временного отлива волны революции. Да и держалось оно на поверхности не крепко. Выборы в Петербургский военно-промышленный комитет (27/ІХ-1915 г.) закончились поражением оборонцев и голосованием за резолюции большевиков, и только вторичные выборы, «очищенные» от оппозиции, привели к избранию меньшевиков. Сильное влияние большевиков оказалось и в некоторых других городах (Харьков, Николаев, Нижний Новгород), а во всех вообще рабочих группах (их насчитывалось к концу 1916 г. свыше 60-ти) меньшевики никакой поддержкой в массе не пользовались, и масса действовала вопреки их «директивам». Война быстро революционизировала широкие слои рабочих, постепенно восстанавливались большевистские комитеты, руководившие на местах, при отсутствии союзов, экономической борьбой, и снова, как это было и раньше во все поворотные моменты движения, рабочий класс в его передовых отрядах, возвращаясь на испытанные пути революционной стачки, следует за лозунгами большевиков.

Движение возобновилось, конечно, не сразу. В военные месяцы 1914 года бастовал всего 9 561 рабочий, в первую четверть 1915 года число это уже возросло до 43 095. Всего в 1915 году бастовало 539 075 рабочих, в 1916 году 957 075, превысив число бастовавших и в 1912 году (725 496) и в 1913 году (887 062). Перелом в движении наступил во второй четверти 1915 года (176 059 бастовавших), и затем темпы нарастания стачечной волны были достаточно быстры: во втором полугодии 1915 года бастовало 320 374 (увеличение на 45,9%), в первое полугодие 1916 года 571 351 (увеличение на 78,3%), во второй половине 1916 года волна спадает (385 724), но держится на уровне, превышающем оба полугодия 1915 года. Более точное представление дает следующее распределение бастовавших на участников экономических (над чертой) и политических (под чертой) стачек по полугодиям 1915-1916 годов:

В 1915 году участники экономических стачек составляли 71,1%, политических 28,9%, в 1916 году первые 67,6% вторые 32,4%, — экономические стачки, в общем, преобладали над политическими. Этот же вывод подтверждают полугодовые данные, но и в 1915 году, и в 1916 году во втором полугодии процент участников политических стачек превышает средний годовой процент. Для правильной оценки этих данных нужно, однако, иметь в виду, что экономические стачки, в условиях войны, предполагали значительную политическую активность: нарушить «гражданский мир», «ослаблять тыл войны», бастовать перед угрозой отправки на фронт могли только те, экономические побуждения которых подкреплялись силой политического протеста. В таких условиях процесс сплетения экономических и политических стачек должен был протекать интенсивнее и быстрее, как более быстро должно было происходить перерастание экономической борьбы в политическую. Если обратиться к данным по четвертям каждого года, то можно отметить три четверти, выдающиеся по числу участников политических стачек: третью четверть 1915 года (68,8%), первую четверть 1916 года (38,1%) и последнюю четверть того же года (58%), — это этапы перерастания, на основе сплетения их, экономической борьбы в политическую, этапы равного напряжения, но выявляющие основную восходящую линию движения, которое в условиях обострения революционной ситуации приобретает все черты революционного подъема, переходящего в революцию в начале 1917 года, когда (в январе и феврале) из 676 286 бастовавших число участников политических стачек достигало 85%.

Своеобразие процесса сплетения экономических и политических стачек сказывается и на соотношении передового отряда и широкой массы в эти годы, как это видно из следующей таблицы (над чертой процент всех бастовавших к числу рабочих в группе, под чертой процент участников политических стачек в группе ко всему числу участников политических стачек):

В 1915 году и металлисты, и текстильщики выделяют из своей среды почти одинаковое число бастовавших, в 1916 году вторые несколько повышают это число, а первые бастуют почти полным своим составом. С другой стороны, металлисты уже в 1915 году дают больше ²/₃ всех участников политических стачек, текстильщики — всего ¹/₅; в 1916 году последние резко снижают свое участие в политической стачке, металлисты же заполняют почти все число бастовавших по политическим поводам. Роль передового отряда выступает здесь более ярко, чем в каком-либо из предыдущих периодов; стачечная активность его вообще и политическая активность достигает небывалой высоты — передовой отряд вырастает в авангард революции, в ее гегемона, который ведет за собой широкую массу и с ней поведет крестьянство. Не трудно определить и более точно, кому принадлежала эта роль: в 1915 году в Петроградской губернии бастовало по политическим поводам 91 301 (59% всего числа участников политических стачек), в 1916 году 256 067 (80%) — руководящая роль принадлежала петроградским металлистам и снова в такой степени, как никогда раньше.

Вступление в движение широкой массы характеризуется для лет войны, прежде всего, значительно возросшим по сравнению с предвоенным временем участием в нем горнорабочих. В 1915 году по шахтам, рудникам, приискам бастовало 13 287, в 1916 году 54 579 (увеличение в 4 раза; в частности в Донбассе 9 591 и 41 288 — увеличение больше, чем в 4 раза). Всего на предприятиях, подчиненных надзору горной инспекции, бастовало в 1915 году 27 599, в 1916 году — 99 409. Если мы присоединим их к приведенным годовым итогам, то получим для 1915 года — 567 127 и для 1916 года — 1 036 484 бастовавших (не считая рабочих казенных заводов, железных дорог и др.).

Экономическая борьба сосредоточивается в эти годы вокруг вопросов заработной платы, вопросы рабочего времени почти совсем снимаются с очереди (1,1% требований в 1915 г. и 0,5% в 1916 г.), что и понятно: при чрезвычайной дороговизне для рабочих решающее значение имел размер заработка, но не рабочего времени. Исход экономических стачек складывается для рабочих более благоприятно, чем в предвоенные годы: в 1915 году исход в пользу рабочих составлял 18,6%, в пользу предпринимателей — 25,9%, компромиссом — 55,4%; для 1916 года соответствующие показатели 24%, 31,4% и 44,5%. Иначе говоря, полностью и частично выиграли борьбу в 1915 году 74% и в 1916 году 69,1%. Срочность работ на оборону заставляла предпринимателей быть более уступчивыми. Экономическая борьба, возобновившаяся с начала 1915 года, приняла массовый характер уже летом того же года, когда в иваново-вознесенском районе бастовало до 64 000 текстильных рабочих.

Одновременно же сказался перелом и в политической активности рабочего класса. В августе 1915 года в Иваново-Вознесенске, по призыву большевиков, забастовало свыше 25 000 рабочих в виде протеста против войны; стачка сопровождалась расстрелом рабочих, требовавших освобождения арестованных товарищей. Расстрел этот (как и одновременный расстрел рабочих, бастовавших в Костроме), немедленно вызвал отклик в Петрограде, где в виде протеста забастовало 18 тысяч рабочих. Это выступление рабочих вызвало ряд арестов (главным образом членов правления больничных касс), на которые петроградские рабочие ответили новыми стачками: большевики призвали рабочих к 3-хдневной забастовке, и с 3 по 5 сентября в Петрограде бастовало, по официальным данным, свыше 62 тысяч рабочих, а по другим данным до 150 тысяч; движение это нашло отклик в Москве, где бастовало до 30 тысяч рабочих. Движение, таким образом, возродилось в той же форме революционной стачки, на какой оно было прервано войной, и с этого времени, при кратких отливах и приливах, принимает все более широкий и отчетливый революционный характер. Возобновляются стачки в день 9 января (в 1916 г. в Петрограде бастовало до 67 тысяч рабочих), в годовщину ленских событий (8 т.); рабочие начинают активно откликаться на политические события. Охранное отделение отмечает успех на заводах большевистских прокламаций с протестом против войны. В октябре 1916 года по заводам Петрограда происходит ряд митингов, на которых масса подхватывает лозунг «Долой войну», а выпущенная большевиками прокламация по поводу войны массой принимается за призыв к стачке, хотя прямого призыва в ней не было. 17 октября начинается волна политических стачек, которая к 19 октября охватывает свыше 66 тысяч рабочих. Спустя несколько дней большевики призвали к стачке по поводу суда над матросами Балтийского флота, которым угрожала каторга за участие в военной социал-демократической организации. 26 октября стачка возобновилась, охватив свыше 60 тысяч рабочих; стачка продолжалась и после того, как закрыт был ряд заводов с расчетом рабочих (всего было закрыто 15 предприятий с 42 тысячами рабочих). В этих октябрьских стачках, продолжавшихся в сложности 10 дней, приняло участие, по данным фабричной инспекции, 138 076 рабочих, — в действительности, конечно, больше. Движение нарастало, таким образом, быстро и бурно. Оно ближайшим образом отражало обострение общего революционного кризиса, выдвигая рабочий класс в качестве единственной активно движущейся силы; вместе с тем движение это еще раз показывает решающее значение партийного руководства: рабочая группа военно-промышленного комитета, с меньшевиками во главе, высказывалась против стачек, и, если бы руководство и влияние в рабочем классе принадлежало им, движение не поднялось бы на достигнутую высоту и задержалось бы на поддержке внутридумских комбинаций «прогрессивного блока».

В октябре бои происходят уже на подступах к Февральской революции. Непосредственным продолжением их были петроградские стачки 9 января 1917 года, когда число бастовавших достигло, по официальным данным, 137¹/₂ тысяч; в этот день в Москве бастовало 32 тысячи, и произошли частичные забастовка в нескольких городах (Харьков, Ростов, Екатеринослав, Новочеркасск). Рабочая группа военно-промышленного комитета пытается направить активность рабочих на поддержку Государственной думы и призывает их к демонстрации 14 февраля в день открытия Думы. Большевики со своей стороны призывали рабочих к стачке-протесту в день годовщины суда над депутатами-большевиками. 14 февраля в Петрограде забастовало до 85 тысяч рабочих, в некоторых местах происходили демонстрации под лозунгами «Долой войну», «Да здравствует демократическая республика», то есть под лозунгами большевиков. Положение стало еще более напряженным, когда в ответ на экономические требования 20 февраля был закрыт Путиловский завод с расчетом 30 тысяч рабочих. А еще через несколько дней (23 февраля) организованные большевиками в связи с «женским днем» (днем работницы) митинги, происходившие под лозунгом «на Невский», привели к новой стачке (87¹/₂ тысяч рабочих) и массовым уличным демонстрациям. С этого дня движение начало перерастать в восстание: 24 февраля бастовало до 160 тысяч, 25 — свыше 250 тысяч, борьба вышла на улицу. Началась революция...