Социальная жизнь животных

Социальная жизнь животных. Изучение социальной жизни животных представляет интерес не только само по себе, но и как ключ к пониманию социальной жизни человека. Исходя из эволюционного принципа, мы должны иметь ввиду, что как бы ни были сложны явления человеческой жизни, они однородны с явлениями низшей животной жизни и могут быть поняты только путем сравнительного с ними изучения. Лишь переходя от простейшего к наиболее сложному, можно разобраться в самых сложных явлениях, как физической, так и духовной жизни человека. Общества животных по своему происхождению могут быть резко разделены на две категории: общества одной категории естественно выводятся из семейных начал, общества другой категории складываются под влиянием известных внешних условий. Семья, род (в историческом значении), то, что у французов называется «peuplade»—«народец», вот постепенно расширяющееся понятие об обществе в первом случае. Как формы социальной жизни, выводимые из семейных начал, они являются более стойкими, и связь между ними легко может быть прослежена на разных стадиях их эволюции. Нетрудно убедиться, что семейные начала в пределах одной и той же группы развиты прямо пропорционально развитию умственных способностей ее членов. С другой стороны, из тех же семейных начал выводится понятие об обществе, как о политической единице. В ином виде являются общества, складывающиеся под влиянием чисто внешних условий, каковы условия безопасности и добывания корма. При их образовании национальность или кровное родство, в близкой или отдаленной степени, между их членами не играет никакой роли. Вместе с тем эти общества не отличаются стойкостью и скорее заслуживают названия «сборищ». С первыми обществами тесно связано развитие социальных инстинктов, со вторыми лишь простейшие формы общественности.

Иллюстрируем сказанное примерами, которые помогут уяснить сущность дела. Впервые мы встречаемся с семейной жизнью у насекомых, но у них семья является еще в своем простейшем виде, хотя у некоторых представляет уже весьма сложную форму общественного устройства. У насекомых семья состоит  из матки и более или менее значительного потомства. Самцы не принимают  никакого участия в семейной жизни и сходятся с самками только для оплодотворения последних. Несложные семейные заботы у таких насекомых, у которых к семейным началам не примешиваются политические, всецело падают на самок. Но у таких общественных насекомых, как некоторые перепончатокрылые — осы, пчелы, муравьи, дело осложняется. У них самки уже не ограничиваются выбором подходящего места для яиц, а строят себе жилища, где живут сами и где воспитываются их личинки. Вместе с тем у многих из них семья разрастается до значения «народца». В простейшем виде это выражено у ос, среди которых есть виды лишь с зачатками общественной жизни: у таких видов по нескольку семей сходятся вместе, но каждая семья совершенно самостоятельна, хотя у всех вместе живущих семей имеются общие стражи. Такие зачаточные общества ос существуют только по году. С наступлением холодов самцы и работницы ос  умирают, а самки или закапываются в землю, или забиваются под камни, в трещины деревьев и т. п. и там перезимовывают. Весной они строят себе новое жилище и основывают новое общество. У тропических ос в общине остается только одна плодущая сачка, а осы-работницы изменены еще больше, нежели у европейских. Это та форма общественного устройства, которая наилучше выражена у пчел. У них община или рой состоит из т. н. царицы — плодущей самки, трутней — самцов и рабочих пчел — недоразвитых самок. Последние в свою очередь делятся на две категории: рабочих, которые строят и ремонтируют жилищи, и нянек, которые выхаживают молодых. Пчелиная царица является главой общины: вся масса рабочих пчел сберегает ее, окружает своими попечениями, живет, так сказать, ее жизнью. Т. к. в рое от времени до времени из личинок (через стадию куколки) выходит несколько плодущих самок, одна из них делается царицей после борьбы со своими соперницами. Побежденные, если не погибают, то отделяются одна за одной, каждая с частью особей роя (пчелы роятся). Следовательно, в пчелином рое наблюдается соединение двух начал — семейного и государственного. Матка является и общей матерью всех живущих в одном улье пчел и главой пчелиного государства. Это, так сказать, тип монархического государства у насекомых.

У муравьев семьи вступают в сожительство на равных основаниях. Низшую форму общественной жизни у них проявляют такие виды, как Formica fusca, которые живут преимущественно охотой, подобно охотничьим племенам. Они собираются лишь небольшими обществами, постоянно пробегают леса и открытые места и храбро борются с врагами. Другие, как Lasius flavus, являются уже более оседлыми, строят себе лучшие жилища, содержат в своих общинах, в качестве домашних животных, травяных тлей и живут преимущественно на их счет. Их большая общественность проявляется также и в столкновениях с врагами. Такие виды представляют собой как бы пастушеские племена. Наконец, последнюю высшую форму общественной жизни находим у вполне оседлых муравьев, которые устраивают себе сложные жилища и могут быть приравнены к земледельческим народам. Их социальный строй является в следующем виде.

Муравьи, подобно осам и пчелам, выходят из яиц в виде личинок, похожих на небольших червячков белого цвета, несколько суживающихся к переднему концу. Так называемые рабочие муравьи, которые составляют главною массу населения муравейника, ходят за ними с такой же заботливостью, как рабочие пчелы-няньки ходят личинками пчел. Они приносят им корм, переносят из одной части муравейника в другую, чтобы доставить личинкам наилучшие условия температуры и влажности, нередко даже распределяют их на группы по величине, т. е. по возрасту. Через определенное время личинки превращаются в куколок, у одних муравьев не одетых оболочкой, у других — одетых довольно плотной оболочкой. Одетые оболочкой куколки называются муравьиными яйцами. Через   несколько дней после закукливания из куколки выходит взрослое насекомое, но иногда и в этом случае нужна помощь рабочих муравьев, которые помогают насекомому освободиться от оболочки.

Община муравьев состоит из особей троякого сорта: рабочие муравьи, представляющие собой, как и у пчел, недоразвитых самок, составляют главную массу населения; на втором месте по количеству стоят самцы и вполне развитые самки. Число самок неопределенно: в большом муравейнике их больше, в меньшем — меньше. До первого вылета из муравейника самки имеют крылья, которые обламываются у них при первом же вылете, после чего они становятся бескрылыми. У некоторых муравьев все рабочие одинаковы, у других между ними различаются две группы по величине, у третьих одна категория рабочих развивается в более крупных, с непропорционально большой головой и огромными челюстями. Это так называемые воины или солдаты. Очевидно, что все это разнообразие в особях муравьиной общины построено на принципе разделения труда, т. к. каждая категория особей выполняет в муравейнике определенную функцию. Обыкновенную пищу муравьев составляют  насекомые, мед, цветочный нектар и плоды, но они заслуженно могут назваться всеядными. Некоторые виды муравьев преследуют травяных тлей и, найдя их, до тех пор раздражают прикосновением своих усиков, пока ласкаемое насекомое не выпустить из себя каплю сладкой жидкости, которую муравей сейчас же выпивает. Другие муравьи устраивают даже крытые галереи к травяным вшам, защищают последних от нападений, а некоторые, как малый желтый луговой муравей, питающийся преимущественно сладкой жидкостью, выпускаемой тлями, даже уводят этих насекомых в свои гнезда и там старательно ухаживают, как за взрослыми насекомыми, так и за их яйцами. Таким образом, тли становятся для муравьев чем-то вроде домашних животных. Есть и другие насекомые, встречающиеся исключительно в муравьиных гнездах, но относительно их вопрос не решен, можно ли их считать за одомашненных муравьями животных; быть может, здесь имеет место лишь  простое сожительство.

Один из техасских муравьев запасает себе в прок зерна двух  растений, из которых одно получило название муравьиного риса (Aristida oligantha). Этот муравей расчищает перед входом в муравейник круглую площадку от 10 до 12 футов в диаметре, оставляя там расти только названное растение, и старательно собирает жатву, когда на то настанет время.

Но, быть может, самым замечательным из социальных инстинктов у муравьев является рабовладельческий инстинкт, выражающийся в том, что между определенными двумя видами муравьев устанавливаются отношения рабовладельцев к рабам. Понять возникновение этого на первый взгляд удивительного инстинкта можно, приняв во внимание существование у муравьев, с одной стороны, храбрых и сильных видов, с другой, распространенную у этих насекомых привычку красть личинок и куколок чужих видов. Так, красный и черный муравьи весьма многочисленны, и первые, побуждаемые голодом, часто нападают на вторых и крадут их личинок и куколок. Если последние доразвиваются во взрослых насекомых в муравейнике красного муравья, население последнего является не чистым, а смешанным. Вид Formica sanguinca совершает периодические экспедиции против черного муравья для грабежа его куколок. Эти куколки, развиваясь в чужом муравейнике, со смешанным населением из красных и ранее захваченных черных муравьев, оказываются в таких условиях, при которых вышедшие из них взрослые насекомые лишены всякой возможности ухаживать за личинками и куколками своего вида, и начинают ухаживать за личинками и куколками красного муравья. Следовательно, у красного муравья существуют рабы, и это не ведет к его регрессу, т. к. красный муравей сохраняет свою работоспособность. Напротив, у муравья Polyergus rufescens произошли такие изменения организации, который делают для него невозможным существование без его рабов. Так, челюсти его стали только вооружением, и он не может даже кормиться без помощи рабов. Когда колония этого муравья перебирается с одного места на другое, все труды и хлопоты по переселению также выпадают исключительно на рабов. Однако, у описываемого муравья есть еще свои рабочие особи, хотя они очень слабы и приносят мало пользы населению муравейника. Но есть и такие виды, у которых остаются только самцы и полные самки, тогда как рабочий класс представлен рабочими особями другого вида.

Все это удивительное разнообразие и сложность социальных инстинктов муравьев может быть ошибочно принято за проявление их умственного совершенства, но несомненные признаки инстинктов, существующие в них, но оставляют сомнения, что в  этих случаях мы имеем дело только с чрезвычайно сложными инстинктами.

Последним примером общественных насекомых мы возьмем термитов, которые относятся совсем к  другой группе насекомых, нежели осы, пчелы и муравьи. И у них существуют четыре формы особей: самцы, самки, рабочие и солдаты, но рабочие являются недоразвитыми самцами, а не самками, как у ранее рассмотренных насекомых. Термиты строит огромные и весьма сложные жилища: в них можно найти подземные галереи, крытые переходы, комнаты, приспособленные к различным целям, общий свод над всем жилищем. К сожалению, для нас до сих пор еще невыяснено, каким образом развился этот удивительный инстинкт, приведший к сложному устройству общины термитов и к умению строить сложные жилища.

Описанные формы социального строя насекомых чрезвычайно соблазнительны для сравнений с разными формами социального строя человека. Можно говорить о монархии у пчел, о республике у муравьев и т. д., но кроме аналогий в этом случае нет ничего. Изучение социальной жизни насекомых говорит лишь о том, как могли развиться различные формы социальной жизни человека, но генетической связи между теми и другими, конечно, искать нечего. Самое большее, что можно допустить, это то, что некоторые социальные инстинкты наследственно перешли к нему от его ближайших прародителей, т.  е. от человекоподобных форм.

Следует еще обратить внимание на то, что у насекомых сложные инстинкты наиболее выражены у форм с наиболее развитым головным мозгом. Как у человека идиоты не способны даже к инстинктивным поступкам сколько-нибудь сложного характера, так и у насекомых наиболее сложные инстинктивные движения неразрывно связаны с известным совершенством головного мозга. У позвоночных развитие социальной жизни и социальных инстинктов в свою очередь начинается с низших форм и рядом последовательных осложнений в пределах каждого класса приводить к более сложным. У рыб  семейные заботы самки ограничиваются обыкновенно выбором подходящего места для откладывания икры; если же молодь и встречает более серьезные заботы, они идут обыкновенно со стороны самца. Так, у морской иглы, морского конька самцы принимают яйца, отложенный самками, в особый род насиживательного мешка на их брюшной стороне и здесь носят их с собой до самого рождения молоди. Самец бычка по целым неделям охраняет и храбро защищает икру, которая отложена самкой в ямку между камнями на дне ручья. У колюшки самцы вьют гнездо из волокон корней и листьев на песчаном дне потока и не только стерегут отложенные в гнездо самкой икринки, но даже задерживают в нем на некоторое время молодь, чтобы она несколько окрепла. У рыбки Тивериадского озера Chromis paterfamilias самец осторожно втягивает в рот вместе с водой яйца, отложенные самкой в углублениях дна, и затем носит яйца, попадающие, в конце концов, в промежутки между жаберными лепестками, пока из них не выйдут рыбешки. По мере роста последних они набиваются в рот самца и, оставаясь там еще некоторое время до своего выхода наружу, растягивают его до такой степени, что челюсти перестают сходиться.

У амфибий семейные заботы развиты не более, чем у рыб, но, несомненно, развились самостоятельно, отнюдь не представляя собой продолжения развития социального инстинкта рыб. Громадное большинство амфибий совсем не заботится о своей икре и молоди, но у некоторых такая забота выражена. Так, самцы европейской жабы-повитухи наматывают себе на задние лапы гроздевидные скопления икринок, отложенные самкой, зарываются с ними в сырую землю и относят икру в воду лишь позднее, незадолго до того, как из нее должны вывестись личинки. У суринамской жабы самец накладывает икру отдельными икринками на спину самки, где она прилипает, после чего вокруг каждой икринки из набухания кожи развивается ячейка. В этих ячейках икринки развиваются в маленьких лягушат, которые и выходят наружу. У мексиканской Notodelphys ovifera икринки развиваются в мешке на задней части спины самки, куда, вероятно, помещаются самцом.

Более развитой является семейная жизнь у пресмыкающихся. Ящерицы в период размножения обыкновенно живут парами. Самки крокодилов подолгу держат при себе детенышей, кладя, таким образом, начало обществам себе подобных. Удавы насиживают яйца и потом защищают детенышей. Черепахи в период размножения также образуют пары, некоторые устраивают подобие гнезда и в сооружении его принимают одинаковое участие самцы и самки.

Класс птиц представляет огромный интерес со стороны изучения социальной жизни и социальных инстинктов животных. Что касается семейной жизни птиц, то они вообще делятся на полигамов и моногамов. У полигамических птиц семья зиждется на самке. Самцы сходятся у них с самками беспорядочно и на самое короткое время; самка же устраивает гнездо, откладывает и высиживает яйца, охраняет и воспитывает детей. Лишь после того, как дети выросли и перелиняли (в первый раз), самцы и самки, старые и молодые сходятся вместе для образования стай и совместной жизни до следующего брачного периода. Если не у всех, то у большинства полигамов птенцы рождаются достаточно крепкими для того, чтобы бегать и следовать за маткой почти сейчас же после того, как обсохнуть. Совершенно особый вид семейной жизни представляют колониально гнездящиеся птицы, каковы многие чайки и крачки, у которых нет  пар; каждая самка может временно сойтись с любым самцом колонии, и забота о воспитании детей всецело падает на самок. Есть основание думать, что в таких колониях самки нередко путают детей и гнезда, из чего следует, что семейной жизни здесь нет. В отличие от полигамов у этих птиц дети родятся беспомощными.

Невелико значение семьи и у австралийских таллегал или малайских малео. Самки таллегал нагребают в кучи упавший лист, траву и другой растительный материал и в эти кучи откладывают свои яйца, иногда несколько самок в одну кучу. Этим заботы самке о яйцах обыкновенно заканчиваются, хотя, по рассказам туземцев, иногда самка временно держится около гнезда, как бы охраняя его. В сваленных в кучу растительных веществах начинается гниение, сопровождаемое развитием тепла, которого бывает достаточно для того, чтобы зародыши в яйцах развивались. Выклюнувшиеся цыплята начинают жить самостоятельно сейчас же по рождении. Малео поступает подобным же образом. Она вырывает ямки в песке на морском берегу и в них откладывает сном яйца, которые развиваются от согревания солнечными лучами.

Как ни просты семейные отношения у крачек и чаек, с одной стороны, и таллегал с малео — с другой, тем не менее, нельзя сомневаться, что это не первичная, а вторичная форма семейной жизни; и для колониальной жизни, и для устройства сорных куч должны были выработаться вторичные инстинкты.

По-видимому, есть основание думать, что в простейшем виде семья птиц представлена самцом и самкой, сошедшимися на один брачный период. Самка устраивает гнездо в его простейшем виде или на земле, выбирая уже готовую ямку и выстилая ее стебельками трав, листьями т. п., или на дереве из немногих веток, беспорядочно положенных друг на друга и сверху выстланных небольшим количеством пуха, перьев, шерсти и т. д. Сюда самка откладывает свои яйца и высиживает их; здесь же многие воспитывают своих детей. Самец держится у гнезда, подкармливает самку, а потом и птенцов, но большая часть семейных забот падает на самку. Из такой простейшей формы семейной жизни путем длинного ряда последовательных изменений выработались чрезвычайно сложные и разнообразные формы семейной жизни птиц.

Что касается гнезд, то они иногда удивительно сложны, являясь то глубокими, чашковидными, обмазанными внутри глиной, то шаровидными из одной глины, то висячими, сотканными из растительных волокон, то прочно устроенными из сучьев и веток, то склеенными из комочков грязи слюной птиц, то состоящими из комочков застывшей слюны и т. д. Хотя постройка гнезд, без сомнения, инстинктивна, однако, несомненно, что взрослые и старые птицы строят лучше и более сложные гнезда, чем молодые, почему есть полное основание думать, что к инстинктивному действию примешивается и разумное. Обыкновенно самка окрашена скромнее самца, иногда же разнится от него очень сильно не только но окраске, но и по развитию перьев: у многих видов самцы отличаются яркой окраской и пышными перьяными украшениями, то в течение всего года, то лишь в течение брачного периода, тогда как самки подчинены закону покровительственной окраски. Но у некоторых куликов наблюдается обратное: самки окрашены ярче самцов, вместе с тем их семейные обязанности ограничиваются только снесением яиц; устройство гнезда, насиживание яиц, воспитание молодых — все это ложится на самцов. Каким образом произошло подобное изменение половых инстинктов и что дало ему толчок, пока еще не удалось выяснить. Однако, надо иметь ввиду, что у страусов самки несутся не ежедневно, откладывают яйца в разных местах, часто кучками, в отложении которых принимают участие многие самки, и затем оставляют их без призора. Но о таких кучках яиц заботятся самцы, уподобившиеся в этом отношении самцам куликов. Семейная жизнь птиц часто осложняется совершенно неожиданным образом: самцы полигамических птиц часто устраивают турниры из-за обладания самками, на которых щеголяют друг пред другом. Таковы тока тетеревов, тяга вальдшнепов. У некоторых турниры заменяются более мирными состязаниями в танцах (скалистые петушки). Но, без сомнения, самыми поразительными особенностями семейной жизни являются привычки австралийских и ново-гвинейских так называемых беседковых птиц: у них самцы устраивают из прутьев крытые беседки, которые украшают  различными бросающимися в глаза предметами, каковы цветные раковины, ярко окрашенные перья и т. п. В этих беседках самцы собираются и без драки расхаживают перед самками, пока последними не будет сделан выбор. Ново-Гвинейская Amblyornis устраивает «сады» перед своими крытыми хижинами, которые строятся вокруг основания «тонких» деревьев из кучи мха вокруг самого основания и радиально наложенных несколько выше стеблей, часто орхидей, упирающихся на ствол. Таким образом, вокруг основания деревца получается крытый коридор, одна сторона которого не заделана, и перед нею расчищается площадка украшаемая самцом различными цветами, отчего и получается род сада. Такая своеобразная постройка принадлежит только одной паре и представляет собой крайнюю степень выражения любви некоторых птиц к ярким блестящим предметам. Инстинкт к возведению этих построек мог развиться лишь постепенно. Наконец, упомянем о настоящих общественных гнездах ткачей, постройка которых связана с общественностью этих птиц.

Но если, с одной стороны, семейный инстинкт мог совершенствоваться, с другой, он мог и утратиться. Таким образом, выработалась привычка некоторых кукушек и отчасти т. н. коровьих птиц откладывать яйца в гнезда других птиц. При этом у кукушек полное подавление семейных инстинктов повело к одиночной жизни этих птиц, у которых нет ни обществ, ни пар.

Как и у человека, у птиц прочность семейных начал выражается в привязанности членов пары друг к другу и в заботах о детях. Например, у некоторых хищных птиц пары сходятся на всю жизнь или, точнее, до смерти одного из супругов. Вместе с тем, самец и самка не только выращивают детей, но настоящим образом воспитывают их. Когда дети выросли, родители показывают им на примере, как нужно ловить живую добычу, а затем приучают сначала схватывать в воздухе уже битых птиц, которых они бросают им, чтобы потом птенцы начали ловить и живых. У некоторых птиц с весьма развитой семейной жизнью, например, у грача, семья ведет к основанию гнездящихся колоний, которые и после гнездового периода не разбиваются на пары. В этих случаях, очевидно, что общество выводится из семьи и потому естественно заключить, что социальные инстинкты берут свое начало в семейных инстинктах. С другой стороны, нельзя не поставить в связь высокое развитие семейных начал в группе птиц с их высокоразвитыми умственными способностями. Любопытно, что с гнездостроением у птиц связано понятие о собственности. У всех птиц с хорошо развитой семьей гнездо является центром участка, куда пара, владеющая гнездом, старается не допустить пришлецов. При этом размер участка более или менее прямо пропорционален величине и силе птицы. Естественно, что у хищных птиц эти гнездовые участки особенно сильно выражены, так как у крупных хищников, каковы орлы, одно и то же гнездо служит по многу лет и, будучи год из году поправляемо и надстраиваемо, достигает иногда огромных размеров.

Зависимость между родом пищи и общественностью устанавливается у птиц очень легко. У птиц, образующих пары, колонии или общества выражены только у всеядных и насекомоядных. Даже насекомоядные хищники, как кобчик, гнездятся колониально. Отлично известны колонии розовых скворцов, стрижей, ласточек, грачей и т. д. Во всех этих случаях обилие корма и легкость, с которой он добывается, способствуют развитию у птиц общественности, которая представляет целый ряд преимуществ в охране и защите членов колонии. У перечисленных птиц общественность не разрушает семьи: колония может состоять и из очень немногих пар и из очень большого числа их, но пары выражены ясно. Однако, не трудно представить себе, что дальнейшее развитие социальных инстинктов может повести к разрушению семьи, как это мы видели на примерах многих чаек и крачек.

Среди зерноядных птиц замечательный пример общественности  представляют собой ткачи, которые устраивают общественные гнезда в виде шатров на деревьях: такие гнезда защищают их обитателей от нападения разных врагов, между которыми первое место нанимают обезьяны.

Очень много сходного, с семейной и общественной жизнью птиц представляет собой семейная и общественная жизнь млекопитающих. И у них дети рождаются на чрезвычайно различной степени развития: у китов, копытных новорожденные настолько крепки, что могут следовать за родителями сейчас  же по рождении, у большинства новорожденные совершению беспомощны, причем у одних слепые, у других зрячие. В связи с этим воспитание то упрощается, то осложняется. При этом одни из таких млекопитающих живут семьями, другие стадами, и у слонов, животных стадных, существует замечательный факт кормления слонят не одними матерями, а всеми самками вообще. Это значительный шаг в деле разрушения семьи, но у других млекопитающих подобного не наблюдается. В данном случае общественный инстинкт, несомненно, одержал верх над семейным. Но весьма вероятно, что причину этого исключительного явления надо искать в особенностях организации слонов: в  их массивности, продолжительном развитии и возникающей отсюда трудности выкармливания слонят.

У млекопитающих которые рождают детей беспомощными, на самку выпадает трудная забота не только выкармливания и воспитания детей, но у некоторых еще и охраны их от самцов (кошки). Зато у них нередки и такие примеры, когда самец и самка одинаково пекутся о детях. Так обстоит дело у собак в широком смысле их. Волк и волчица одинаково заботятся охранить и накормить детей в первом возрасте, а затем водят их с  собой на охоту и посвящают во все тайны трудного ремесла добывания добычи. У медведей самец не принимает участия в воспитании детей, но на помощь самки всегда приходят т. н. пестуны, т. е. годовалые медвежата, которые весь второй год своей жизни состоят при семье и всячески ухаживают за медвежатами следующего за ними помета. Выкормив одно поколение своих сестер и братьев, то либо сами уходят от семьи, либо их прогоняют самки.

Зависимость родительских забот и прочности семейных начал от умственного развития весьма легко может быть прослежена на млекопитающих. У глупых грызунов родители во время голода нередко поедают детей. У тюленей, которые щенятся на земле, мать не отходит от детей и в свое время обучает их плаванию и нырянию, к чему сами тюленята не способны. У обезьян любовь к детям развита до чрезвычайности. Известны случаи, когда матери своими ласками душили детей. Но у обезьян к семейным инстинктам присоединяются общественные: большинство обезьян — животные стадные, и у них в охране и воспитании детей принимает участие все стадо, не исключая почтенного старого вожака. Подобная же стадность наблюдается у многих копытных, например, у лошадей, оленей, но в основе таких  стад лежит полигамическая семья. Тогда как у полигамических птиц самцы держатся особняком от самок, у полигамных млекопитающих самец охраняет свой гарем, являясь в то же время его властелином. Вне периода яра полигамные семьи образуют стада, охраняемые самцами по числу составивших стадо семей. Во время яра стада разбиваются на семьи, т. к. половое чувство оказывается сильнее общественного инстинкта, и между самцами возникают серьезные бои из-за обладания самками. У тюленей стада разбиваются по выходе на берег во время яра на семьи, из которых каждая, охраняемая своим самцом, завладевает определенным участком берега, откуда прогоняются пришельцы. В данном случае с семейным инстинктом связывается и понятие о собственности.

Наибольшего развития достигает общественность у обезьян. Стадо обезьян обыкновению избирает себе определенный район и здесь жительствует под предводительством старого вожака, который сумел подчинить своей силе и уму более слабых членов стада. Всякое неповиновение вожаку карается пинками и щипками. Зато вожак в свою очередь заботится о своих подчиненных и нередко спасает их от угрожающей им опасности. Во время набегов обезьяны действуют согласно и, достигнув намеченной цели экскурсии, становятся в цепь, передовые члены которой грабят плантацию и передают награбленное следующим, а эти в свою очередь передают добычу в задний конец цепи. Когда стадо отдыхает, его охраняют часовые.

Нет сомнения, что социальные инстинкты развиваются в животном царстве вследствие того, что они полезны в борьбе за существование. Но было бы огромной ошибкой считать их присущими всем животным, достигшим известного умственного развития. Притом значение их различно у разных животных. У общественных насекомых они приводят к разделению труда между членами общины и к изменению организации последних применительно к разным функциям. У хищных млекопитающих они служат для общественных охот, у копытных или для более легкой защиты от врагов, или как результат полигамии. У птиц общественность преимущественно полезна беззащитным птицам для обороны от хищников и т. д.

У некоторых животных крайняя степень развития социальных инстинктов разрушает семью, что является неблагоприятным для личной жизни, но полезно для сохранения вида. У многих животных, принадлежащих к низшим группам животного царства, тесное сожительство неопределенного числа особей, с распределением между ними известных функций, т. е. коммунистический строй, ведет к полному подавлению особи или индивидуума и к замене его физиологической единицей. Пресноводная гидра, представляющая собой трубочку, которая одним концом укреплена на ряске, а на другом свободном и несколько расширенном несет нитевидные щупальца, размножается и половым и бесполым путем, т. е. почками. Каждая почка, представляющая собой местное выпячивание стенок трубочки, растет и развивается в свою очередь в подобие взрослой гидры, от которой обыкновенно рано отделяется, чтобы начать самостоятельную жизнь, а иногда, напротив, долго остается в соединении. В некоторых случаях на старой гидре развивается не одна, а несколько ночек, каждая почкует в свою очередь и, таким образом, вместо одиночной гидры получается колониальная, в виде деревца, и на самом деле представляющая собой живое генеалогическое древо. Все такие соединенные вместе гидры живут общей жизнью, и добыча, пойманная одной из них, является достоянием всей колонии. Но такая колония для гидры явление не нормальное, в конце концов, преходящее, и все особи колонии совершенно походят друг на друга. Напротив, у близких к гидре форм, у морских т. н. гидроидных полипов колонии явление нормальное и состоят из групп особей, разнящихся между собою по форме, строению и отправлению. У плавающих морских сифонофор подобные же колонии представляют собой каждая стебель, на котором расположены группы разнообразно измененных особей, развившихся, как у гидры, путем почкования из первичной особи, которая в свою очередь развилась из яйца. Разделение труда у сифонофор до такой степени сказалось на особях колонии, что каждая особь, в сущности, превратилась в орган, а группы подобных особей - органов, сидящие в определенном порядке на стебле колонии, заменяют особь в обыкновенном смысле этого слова, но, в сущности, представляют собой особь лишь в физиологическом, а не морфологическом смысле. Не зная истории развития сифонофор, нельзя определить и значения ее составных частей. И в этих случаях общественность, безусловно, вредная для особи, т. к. приводит  к ее полному подавлению, могла развиться в качестве полезной для вида. Также образовались, под влиянием паразитизма, недоразвитые особи или особи, развившиеся регрессивным путем. Невозможно представить себе, чтобы недоразвитие могло быть полезно для индивидуального существования, но оно полезно для существования вида и потому дало такие удивительные формы паразитизма.

Итак, семейный инстинкт мог привести к развитию семейных инстинктов и вместе с тем из семьи могли развитые формы общественной жизни, заканчивающиеся образованием государства. Но то представляют собой собрания особей одного и того же вида, и даже разных, иногда весьма многочисленные, но выросшие не из семьи, а образовавшиеся под влиянием внешних причин. И по отношению к ним проявляются социальные инстинкты, по-видимому, того же типа, как у обществ, развившихся из семьи, но такие общества не прочны и имеют временное значение. У необщественных насекомых, каковы мухи, бабочки, часто наблюдаются сборища их личинок, которые, будучи связаны кормовыми условиями, держатся вместе, перебираясь с растения на растение, а иногда, вследствие недостатка корма, сообща пускаются в путь, в поисках за другим, более кормным местом. Однако, как только наступает период закукливания, эти сборища разбиваются, каждая личинка закуклиивается независимо от других, и выходящее из куколки взрослое насекомое ведет совершенно самостоятельную жизнь. Правда, у некоторых бабочек наблюдаются временные скопления, когда эти насекомые предпринимают местные переселения, но так как причина или причины этих переселений далеко не выяснены, было бы рискованно утверждать, что временное  стадение имеет что-либо сродное с настоящей общественностью. Быть может, и даже вероятно, что эти стадения и странствования вызываются кормовыми или температурными условиями, и странствующие вместе особи ничем, в сущности, не связаны друг с другом.

Точно так же многие рыбы держатся стадами, но причины образования стад у разных рыб различны; осетровые собираются стадами, в устьях рек, откуда поднимаются вверх против течения, для откладывания своей икры в пресной воде. Подобные общества, очевидно, объясняются скоплениями большого числа особой на небольшой площади и половым инстинктом (отношением самцов к самкам). Сельди странствуют большими массами, образование которых отчасти объясняется тем, что эти рыбы откладывают свою икру на определенных неглубоких местах и, вероятно, связаны с определенными морскими течениями, условиями температуры окружающей воды. Нельзя отрицать, что в подобных странствованиях играет роль привычка, т. е. из года в год в бесчисленном ряде поколений повторяющиеся движения, но настоящей общественности и в этом случае нет. Но еще лучше это обнаруживается в сухопутных странствованиях рыб, когда, например, некоторые из сомов в Южной Америке перебираются в большом количестве из одного высыхающего водоема в другой, с сохраняющейся водой, пользуясь для своих переселений более сырыми, по возможности болотистыми участками, с кое-где сохраняющейся водой.

Подобие таких же временных собраний большего или меньшего количества особей известно и для амфибий, и для рептилий, но всюду, где они не связаны с зачатками семейной жизни, они объясняются внешними причинами.

Лучше всего можно ознакомиться с образованием сборищ у птиц и зверей. Так, останавливаясь на птицах мы, например, видим, что подорожники часто держатся вместе с жаворонками, ворохи с воронами, различные цапли вместе друг с другом и бакланами и т. д. Во всех этих случаях побудительной причиной к такой совместной жизни является однородность пищи. В  чрезвычайно многочисленных и сложных колониях цапель и бакланов, и цапли и бакланы, птицы общественные сами по себе, живут самостоятельной жизнью. Но нетрудно видеть, что общественность всегда способствует большей безопасности, т. е. опасность скорее может быть пропущена одной птицей, нежели многочисленным сборищем: в последнем угрожающую опасность заметит если не один, то другой член сборища, и это, конечно, сейчас же будет известно остальным. Отсюда легко перейти к таким сборищам, в основе которых лежит забота о безопасности. Путем опыта и продолжительной привычки, у птиц могла, наконец, выработаться и более сложная форма стадной жизни, когда собравшиеся в стадо птицы образуют добровольный союз с некоторым распределением обязанностей между членами стада. Так, у дроф, гусей и пр. стадо вверяет свою охрану немногим часовым, бодрствующим, пока большинство стада отдыхает. От времени до времени часовые сменяются. В других случаях стадо птиц одного вида охотно допускает в свою среду отдельные особи других более осторожного вида и вполне полагается на их бдительность. Даже случайно собравшиеся птицы, например, птицы, живущие в определенном участке леса, оказывают друг другу взаимные услуги в деле охраны, и осторожные и крикливые сойки, сороки и дрозды своим тревожным криком предостерегают об угрожающей опасности все птичье население своего округа. В Африке калао предостерегает своим криком других птиц о появлении змеи, кошки и другого врага. Осторожным страусом с его длинной шеей охотно пользуются даже звери, со стадами которых он часто встречается: газели, зебры, кваги и др. немедленно обращаются в бегство следом за испуганными страусами.

Иногда общества птиц образуются временно под влиянием недостатка гнездовых мест. Известные «птичьи горы» или, как их у нас называют, «базары», преимущественно находящиеся в северных странах, но иногда и в средних широтах, только всегда в связи с гнездованьем океанических птиц, обязаны своим происхождением именно этой причине. Скопления птиц в таких базарах бывают огромны и исчисляются десятками тысяч. Образованы они разными видами: тут и чайки, и кайры и др.; но не только  каждый вид следует своим собственным привычкам, но каждая семья сохраняет свою самостоятельность. Когда птенцы выросли и вылетели из гнезд, колонии разбиваются. Но пока колония существует, сокол или поморник является общим врагом всех ее членов и одинаково преследуется всеми. Точно так же зимой общественность птиц проявляется на местах их зимовок, например, в Египте на оз. Мензале, под влиянием местного скопления обильного корма.

От такой формы общественной жизни нетрудно перейти к т. н. «комменсализму», т. е. таким случаям совместной жизни, когда особь приносить прямую или косвенную пользу другим особям, не приходя с ними в прямое столкновение. И в этом отношении птицы доставляют большое число поучительных примеров. Один из зуйков забирается в разинутую пасть крокодила и там безбоязненно ищет себе корм, состоящий из приютившихся там паразитов. Скворцы в порядочном количестве собираются на спинах буйволов, отыскивая там паразитов, и, будучи очень осторожными птицами, своими криками и беспокойными движениями предупреждают огромных зверей об опасности. Сорока, найдя труп убитого или павшего зверя и будучи не в силах сама расклевать его кожу, своими криками дает знать о своей находке большим хищникам и довольствуется остающимися после них объедками.

Естественно ожидать, что у млекопитающих вообще с более развитыми умственными способностями, нежели у птиц, встречаются, по крайней мере, те же формы сборищ, какие наблюдаются у птиц, и это действительно подтверждается фактами. Но, вообще говоря, общественность, связанная с семейными началами, преобладает у млекопитающих над другими формами совместной жизни. Стадение, вызываемое кормовыми условиями, хорошо выражено только у травоядных и хищных. Огромные стада буйволов и в прежнее время бизонов, антилоп, лошадей и др. травоядных прямо связаны с местными условиями сохранения корма. Хищники, например, волки, собираются в большом числе, следуя за стадами травоядных. Но даже и у этих животных, кадь мы уже видели, семейная жизнь является преобладающей формой общественности, а из нее выводятся уже простейшие виды государственности. Однако, сравнительно большое число зачаточных государств у животных, связанных иногда с чрезвычайной специализацией в распределении цели указывает на то, что у животных, стоящих ниже человека, государства зачинаются, но не прогрессируют особенно в своем развитии. Отчасти это может обусловливаться неравномерным распределением труда среди населения, отчасти же, и это может быть действительнее, это стоит в связи с недостаточным умственным развитием, что мешает правильной оценке значения социальных инстинктов, пользы общественности для отдельных членов общества и правильному определению возникающих отсюда взаимоотношений между обществом и государством.

Оценивая влияние общественной жизни на особь, надо снова иметь в виду два рода общественности: общественность, вытекающую ив семейных начал и общественность, обусловливаемую внешними условиями. Хотя говорить об этических началах у животных можно лишь с осторожностью, совершенно не признавать их существовании у животных нельзя. Поскольку же они имеются у животных, они, без сомнений, связаны с семейными началами. С другой стороны, если даже совершенно отрицать начала у животных, необходимо допустить, что рано или поздно они появились у предков человека, и опять-таки наиболее логично связать их появление с семейными инстинктами. При различении двоякого вида обществ, те общества, которые образуются под влиянием внешних условий, должны быть признаны менее устойчивыми, нежели общества построенные на семейных началах, и влияние обществ того и другого рода на особь, конечно, должно быть различно. В стадах копытных, охраняемых одним или, во всяком случае, немногими старыми особями, стадо защищено настолько же хорошо, насколько отдельные его члены сами по себе беспомощны. В случае гибели вожака, стадо разбивается, и одни его члены находят себе спасение в том, что присоединяются к другим стадам, а другие, оказавшись предоставленными сами себе, погибают. Часто вожаками становятся такие особи, которые неохотно подчиняются уже имеющемуся вожаку своего стада, за что рано или поздно нагоняются из среды своих товарищей. Если они достаточно сильны и мужественны, им удается сделаться вожаками своих собственных стад, подчиняя себе более слабых особей, преимущественно самок. Такие вожаки, руководимые преимущественно половым инстинктом, едва ли могут быть названы обладающими социальным инстинктом. Подчиненные им особи умственно и даже физически слабеют, и существование подобных обществ возможно лишь потому, что они полезны для вида. Но если животные с такой формой общественного строя вступят в соревнование с другим, тоже общественным видом, но обладающим более совершенной формой общества, в таком случае победа окажется на стороне последнего. Не исключена возможность, что масса особей вида победителя еще более подавлена своими вожаками, нежели у конкурирующего вида. Их победа в жизненной борьбе может обусловливаться какими-либо другими факторами, нежели их личные свойства, какова, например, дисциплина, выражающаяся и полном и быстром выполнении распоряжений сильных особей, которым олицетворяют собой физические и умственные преимущества вида.

Другой пример подавляющего влияния общества на особь представляют собою пчелы. Как известно, у пчел три формы особей, составляющих общину: плодущая самка, матка или царица, самцы – трутни и неспособные к размножению самки, рабочие пчелы, Матка одна, трутней много, массу населения составляют рабочие пчелы. На матке и трутнях лежат  половые функции, на пчелах работницах  все остальные, необходимые для пчелиной общины функции. Они строят соты, добывают корм, ухаживают за личинками, куколками и матками, регулируют пребывание в  улье самцов. Таким образом, утратив способность к размножению, они сохранили за собой все остальные функции. Таким образом, пчелиное государство построено на принципе разделения труда, но при этом односторонне развиты только матка и трутни; пчелы работницы утратили только одну половую функцию. Поэтому на первый взгляд может казаться, что матка и трутни больше зависят от пчел работниц, нежели последние от них. Так оно и есть в индивидуальной жизни, но в вопросе о жизни и сохранении вида все три категории особей, независимо от различия в их численности, одинаково необходимы: пчелы работницы могут жить индивидуально независимо от матки и трутней, но поддержать существование вида они не могут, т. к. бесплодны. И в этом случае, как в предыдущем примере, интересы особи принесены в жертву интересам государства до значительной степени подавления индивидуальной жизни. В однотипных с пчелами государствах различных муравьев наблюдается то же, но в еще большей степени, с подавлением индивидуальных интересов не только у особей одного и того же вида, но даже чуждого вида (рабство у муравьев).

Наконец, классический пример подавления социальной жизнью животных индивидуальной мы имеем на гидроидных полипах и сифинофорах, где особь стала органом особи высшего порядка и только.

В другом виде нам представляется значение особи в таких колониях, как гнездовые колонии многих птиц, где все члены колонии равноправны, но защищаются общими силами. В них лет преобладания одной группы особей над другой, но колониальность или общественность сама по себе, по-видимому, ведет иногда к разрушению семей, входящих в состав колонии или, что то же, к подавлению материнских инстинктов. Такт, у некоторых птиц птенцы в колонии выкармливаются не собственной матерью, а разными; слоненок выкармливается разными матками и т. д. Как рассматривать эти явления? Объясняются ли они только подавлением семейных начал, или допускают и иное толкование? Конечно, допускают: стоит только принять, что у крачек, чаек, куликов — среди птиц и у слонов среди — млекопитающих материнский инстинкт развит до размеров выше нормы, и тогда получится объяснение, почему самки некоторых птиц и слонихи распространяют свои попечения не только на своих детей, но и на чужих. Может быть, в действительности, не социальные инстинкты объясняют те или другие явления семейной жизни, а семейные начала объясняют крайне высокую степень развития социального инстинкта.

Как выше указано, семейные начала развиваются пропорционально умственным способностям, за исключением тех случаев, в которых сложные явления социальной жизни нарушают нормальные отношения между особями разного пола. Допуская, что с семейными началами соединены зачатки этических начал, нечего удивляться, что некоторые животные, например обезьяны, проявляют столько же сложную, сколько и прочную социальную организацию. Самым замечательным в их обществах является то, что вожак стада берет на себя его охрану, до известной степени в ущерб своим личным интересам — такова уже сила их социальных инстинктов. Сравнивая поступок павиана, спасающего малютку-обезьяну от стаи окружающих ее собак с аналогичным поступком человека, нам   хочется назвать его «благородным». Но от такой оценки его нас удерживает вопрос, инстинктивно или сознательно было это сделано. По-видимому, у нас налицо все признаки считать такой акт сознательным, но большинство все-таки склонно объяснить его в качестве своеобразного проявления социального инстинкта. С точки зрения эволюционного учения, понятиям о добре и зле предшествовало понятие о пользе и вреде. Но когда к этому присоединились семейные инстинкты, подражание одних особей другим, стремление заслужить одобрение себе подобных, из сочетания таких данных не только могли, но должны были возникнуть этические начала. Вопрос о том, могла ли социальная жизнь человека развиться из зачатков социальной жизни животных, совершенно бесполезен. Было бы полным отсутствием логики признавать человека происшедшим от одной из более низкоорганизованных животных форм и не признавать его родство с живыми по духу. Труднее обстоит дело с вопросом, развились ли формы социальной жизни человека прямо из форм социальной жизни животных, или же человек, достигнув известной степени умственного и нравственного развития, так сказать, порвал со своим прошлым и пошел по новому пути. При первом толковании надо признать, что человек утрачивал постепенно, одну за другой, привычки, перешедшие к нему от его животных предков; при втором надо допустить, что вместе с понятием о добре и зле он сразу отказался от физических принципов борьбы за существование. Вместо уничтожения слабых особей, осужденных в физической борьбе за жизнь на гибель, он ставит своей задачей облегчать их существование, руководясь сознанием, что взаимная помощь для него полезнее, нежели физические средства борьбы за существование. Эта точка зрения отнюдь не противоречит основному принципу теории подбора — принципу переживания способнейшего: в длинном ряде поколений для человека изменилось направление борьбы за существование, и вместе с изменением этого направления он изменил способы борьбы. Развитие этических начал делает для цивилизованного человека невозможным продолжение физической борьбы за жизнь, т. к. получаемая при победе таким путем выгода совершенно уничтожается сопровождающими ее внутренними страданиями, и он предпочитает отказаться от целого ряда преимуществ, чтобы не испытывать т. н. укоров совести.

Очень часто сравнивают разные формы социальной жизни животных с разными формами социальной жизни человека. Любят говорить о монархии пчел, республике одних и коммунистическом строе других птиц, и т. д. Но с такими сравнениями надо всегда соблюдать большую осторожность. Кроме аналогий, иногда довольно отдаленных, иногда более близких, в этих случаях ничего нет. Только у высших млекопитающих, и по своей организации приближающихся к человеку, можно найти, наряду с психическим сходством, более тесную связь между формами социальной жизни их и человека.

Во всяком случае, под социологией в настоящее время мы должны разуметь отдел биологии, занимающийся исследованием к изучением законов образования и развития обществ во всем животном царстве и у человека. Как между организацией животных предков человека, будут ли они формами близкими к современным антропоморфным обезьянам или к более отдаленным формам приматов, и человеком существуют постепенные переходы, так точно между формами социальной жизни приматов и человека также должны быть постепенные переходы. Но не лишено вероятия; что социальная жизнь дикарей ставит их ближе к приматам, нежели к цивилизованному человеку с его высокоразвитым этическим чувством.

М. Мензбир.